— Не исключено. — Необходимость облегчиться стала уже острейшей. — Извините, но мне очень нужно выйти.
— Ну так ступай. И смотри в оба, а то ноги покалечишь. — Шоукомб позволил Мэтью дойти до двери, но там снова задержал вопросом. — Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?
— В этом нет сомнения.
Шоукомб хмыкнул, окутываясь клубами синеватого дыма.
— Еще поглядим, — произнес он тихо.
Мэтью открыл дверь и вышел наружу. Буря к этому времени поутихла; ливень сменился туманной дымкой и моросью. Однако молнии еще сверкали в отдалении, подсвечивая облачный покров. Липкая грязь вцепилась в башмаки Мэтью. Сделав с полдюжины шагов, он был вынужден задрать подол ночной рубашки и помочиться куда попало. Однако приличия требовали, чтобы большую нужду он справил в лесу, тем более что поблизости не было листвы или хотя бы хвои, чтобы подтереться. Покончив с малым делом, он при свете фонаря двинулся в обход сарая, по щиколотки утопая уже в настоящем болоте. Достигнув опушки, он нарвал пригоршню мокрых листьев и опустился на корточки. Отблески дальних молний плясали над головой; Мэтью промок, испачкался в грязи и чувствовал себя хуже некуда. Однако естественный процесс нельзя было ускорить, как бы он ни старался.
Этот процесс, казалось, длился вечность, так что Мэтью успел многократно помянуть недобрым словом Шоукомба и поклясться в следующий раз обязательно взять в поездку ночной горшок, но наконец-то дело было сделано, и в ход пошли мокрые листья.
Распрямившись, он вытянул вперед руку с фонарем, высматривая обратный путь к этому сомнительного рода заведению. И вновь раскисшая почва всасывала и с чавканьем отпускала его башмаки, а коленные суставы напряженно похрустывали при каждом шаге по трясине. Он вспомнил, что изначально собирался проверить лошадей перед возвращением к жалкому подобию постели, где его ждали храп мирового судьи, крысиная возня и дождевая капель с потолка на… Внезапно он упал.
Все произошло так быстро, что он не успел осознать происходящее. Первым ощущением было, что земля вдруг разверзлась под его ногами. Следующий момент потребовал мгновенной реакции, чтобы не погасла свеча. Поэтому, даже падая ничком под плеск воды и грязи, сплошь покрывшей сюртук мирового судьи, он ухитрился поднять руку и уберечь фонарь. Выплевывая набившуюся в рот грязь и чувствуя, как лицо наливается кровью от обиды и злости, он крикнул:
— Проклятье!
Когда, почти ослепший из-за грязи на лице, он попытался сесть, с этим возникли неожиданные сложности. Земля не хотела отпускать его ноги, которые глубоко провалились и застряли в чем-то вроде ежевичного куста, накрытого слоем грязи. С большим трудом, все время оберегая фонарь, он смог выпростать правую ногу, однако левая засела крепко. Вновь сверкнула молния, дождь усилился. Подобрав правую ногу под себя для упора, он со всей силы дернул левую ногу вверх.
Раздался сухой треск. Нога освободилась.
Однако, посветив вниз, Мэтью обнаружил на своей лодыжке отломившуюся часть того, что ранее удерживало ее в земле.
Сначала он не понял, что это такое. Выглядело так, будто нога угодила в забитую грязью корзину из толстых прутьев. Он видел острые обломанные края, один из которых при рывке до крови расцарапал его ногу.
Дождь постепенно смывал грязь с этого предмета. Мэтью присмотрелся, и тут ему на помощь пришла очередная вспышка молнии. В момент узнавания его сердце как будто сжала невидимая ледяная рука. Ему не потребовалось вспоминать уроки анатомии, чтобы понять: он продавил башмаком грудную клетку скелета размером с человеческий. Ребра выдернулись вместе с частью позвоночника, к которому пристали клочки бурого вещества — без сомнения, остатки разложившейся плоти.
Он испустил сдавленный крик и начал остервенело пинать эту мерзость носком другого башмака. Кости с треском ломались, а когда последние позвонки наконец отвалились, Мэтью пополз прочь со всей быстротой, на какую был способен в этой слякоти. Добравшись до леса, он сел на подстилку из листьев и хвои, привалившись спиной к стволу дерева. Легкие клокотали при каждом вздохе, глаза вылезли из орбит.
Вдруг всплыла мысль о загубленном касторовом сюртуке — судья будет очень расстроен. Такую качественную одежду трудно найти в колониях. А теперь его уже не привести в порядок. Грудная клетка. Размером с человеческую. Никакая чистка не поможет. Черт бы побрал этот дождь и эту грязь, черт бы побрал эту дикую глухомань, черт бы побрал Шоукомба и заодно ночной горшок, который надо было захватить с собой!
Мысли снова вернулись к скелету. Дождь стекал по лицу, было холодно, но холод помогал Мэтью сосредоточиться. Конечно, это могли быть кости какого-нибудь животного. Почему бы и нет?
Фонарь был забрызган грязью, но — каким-то чудом! — свеча продолжала гореть. Он поднялся, добрел до костей и, встав на колени, осветил их в попытке распознать существо, которому они принадлежали. От этого дела его отвлек мягкий протяжный шорох справа. Мэтью посветил туда и обнаружил провал футов четырех в поперечнике; жидкая грязь стекала по стенкам вглубь ямы, создавая тот самый шуршащий звук.
Мэтью сразу пришло в голову, что точно таким же образом разверзлась земля и под его ногами, как будто отвечая протестом разверзшимся хлябям небесным. Он встал, приблизился к краю ямы и направил свет фонаря вниз.
Увиденное в глубине сперва показалось ему грудой хвороста, бесформенной и покрытой грязью. Но чем дольше он всматривался, тем больше прояснялась картина.
И тем ужаснее она становилась.
Он разглядел кости руки, лежавшей поперек полуразложившегося голого торса. Из грязи выпирал серый коленный сустав. Сгнившая кисть была развернута ладонью вверх — как будто в умоляющем жесте. Была там и голова: наполненный грязью череп, хотя куски кожи на нем еще кое-где сохранились. Мэтью, с пересохшим ртом и гулко бьющимся сердцем, заметил, что верх черепа был вдавлен в результате страшного удара.
Такой удар можно нанести кувалдой, подумал он. Кувалдой или тем самым молотом, каким старуха убивала крыс.
В этой могильной яме могло находиться несколько беспорядочно сброшенных трупов. Четыре или пять — поди теперь разберись в этом переплетении костей. Судя по всему, ни одно из тел не было захоронено в одежде.
Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?
Мэтью почувствовал, как земля плывет у него под ногами. Раздался звук, подобный шипению дюжины змей, и почва вокруг начала проседать, обнажая все новые человеческие кости, как обломки кораблей при отливе на коварных мелях. Как будто очутившись в кошмарном сне, Мэтью ошеломленно замер на клочке земли, из-под которой возникали все новые свидетельства убийств. Только осознав, что вот-вот и сам увязнет в яме с мертвецами, он повернулся и с трудом, шаг за шагом, начал отступать к сараю.
Оттуда он сквозь ливень устремился к трактиру, подгоняемый осознанием неотложности дела. Уже на подходе к двери он поскользнулся и упал вновь. На сей раз фонарь плюхнулся в лужу, и свеча погасла. Мэтью с головы до пят был покрыт рыжей глиной. Ворвавшись в трактирный зал, он не застал там Шоукомба, хотя кружка стояла на прежнем месте, а горьковатый запах трубочного табака еще висел в воздухе. Еле удержавшись от громкого крика, чтобы сей же момент предупредить судью, Мэтью быстро проследовал в гостевую комнату и запер за собой дверь.
Вудворд крепко спал, раскинувшись на постели. Мэтью встряхнул его за плечи:
— Просыпайтесь, сэр! Вы меня слышите?
Его севшему от испуга голосу все же достало силы проникнуть сквозь покровы сна Вудворда. Тот заворочался и приоткрыл глаза, но взор был еще затуманен.
— Нам надо убираться отсюда! — тормошил его Мэтью. — Сейчас же! Медлить нельзя…
— Господи боже мой! — прохрипел судья, принимая сидячее положение. — Что такое случилось?
— Случилось то, что я нашел закопанные трупы! Скелеты людей за сараем! Думаю, этот Шоукомб — убийца!
— Что?! Ты спятил? — Вудворд принюхался к его дыханию. — Или тебя так развезло с индейского пойла?
— Нет, я наткнулся на тела, погребенные в яме! Вероятно, Шоукомб убил и Кингсбери, а потом бросил его в ту яму! — Он заметил изумление и замешательство на лице судьи. — Послушайте! Надо бежать отсюда как можно быс…
— Джентльмены?
Это произнес Шоукомб. От звуков его голоса кровь застыла в жилах Мэтью. Затем раздался стук в дверь костяшками пальцев.
— Джентльмены, у вас там что-то неладно?
— Я уверен, что он задумал убить нас среди ночи! — прошептал Мэтью судье. — Он хочет забрать ваш камзол!
— Мой камзол, — пробормотал Вудворд.
У него вмиг пересохло во рту. Он посмотрел на дверь и перевел взгляд на испачканное грязью лицо Мэтью. Если еще можно было чему-то верить в этом свихнувшемся мире, так это словам Мэтью, который просто не умел врать и не был подвержен прихотливым полетам фантазии. В глазах юноши светился неподдельный страх, и сердце Вудворда также забилось быстрее.
— Джентльмены? — Шоукомб говорил, приблизив рот к дверной щели. — Я слышал ваши голоса. Стряслось чаво или как?
— Ничего серьезного! — ответил Вудворд и приложил палец к губам, призывая Мэтью хранить молчание. — У нас все в порядке, не беспокойтесь!
Последовало несколько секунд тишины. Затем Шоукомб продолжил:
— Слышь, писарь, ты чаво наружную дверь раскрытой оставил? Совсем одурел с перепою?
И вот настало время Айзеку Вудворду принять одно из самых трудных решений в его жизни. Его сабля — пусть ржавая и тупая, но все же сабля — осталась в фургоне. Ни оружия в руке, ни молитвы в голове, и никакой иной защиты от напасти. Если Шоукомб и впрямь был убийцей, он пришел сюда нести смерть. Вудворд взглянул на единственное окно в комнате, закрытое ставнем, и решение было принято: придется бросить все — сундуки, одежду, парики и прочие вещи — ради спасения хотя бы своей шкуры. Он знаком направил Мэтью к окну и наконец-то поднялся с отсыревшей соломы.
— Эй, парень, у тебя там что, язык отсох? — спросил Шоукомб. Теперь в его голосе слышалось раздражение. — Я вроде как задал вопрос!
— Минутку!
Вудворд открыл свой сундук, достал оттуда пару рубашек и положил руки на шитый золотом камзол. Его он не бросил бы ни за что, даже чувствуя затылком дыхание убийцы. На то, чтобы натянуть сапоги и надеть треуголку, времени уже не оставалось. Схватив камзол, он распрямился и жестом приказал Мэтью открыть окно.
Что и было сделано. Засов со скрипом вышел из гнезда, и Мэтью толкнул ставень навстречу дождевым струям.
— Они в окошко полезли! — раздался вопль дядюшки Эбнера, как раз под этим окном и стоявшего. В одной руке он держал фонарь, а в другой вилы.
За спиной Вудворда с жутким треском распахнулась дверь. Судья разом побледнел, повернулся и увидел Шоукомба, который перешагивал через порог, широко ухмыляясь щербатым ртом. Позади него маячила старуха с подсвечником, в котором горели две свечи. Ее белые патлы были всклокочены, морщинистое лицо исказила демоническая гримаса.
— Охо-хо! — глумливо фыркнул трактирщик. — Глянь-ка, Мод! Они хотят удрать, не заплатив по счету!
— Чем объясняется столь грубое вторжение? — произнес Вудворд сердито, маскируя гневом свои настоящие чувства: панику и отчаянный страх.
Шоукомб захохотал, качая головой.
— Так и быть, объясню, — сказал он, поднимая правую руку и оглядывая зажатый в ней деревянный молот, которым накануне Мод прикончила черную крысу. — Это значит, что ты, засранец хренов, и твой писаришка нонче отсель никуда не уйдете. Разве только к чертям в преисподнюю… — Он отыскал глазами то, зачем пришел. — А-а-а, вот он где! Дай-ка сюда!
И он потянулся левой рукой к добыче.
Вудворд перевел взгляд с грязных пальцев трактирщика на свой любимый камзол и обратно на эту алчную лапу, а затем вскинул голову и сделал глубокий вдох.
— Сэр, — сказал он, — вы получите эту вещь только через мой труп.
Шоукомб вновь расхохотался, на сей раз сопровождая смех довольным похрюкиванием.
— Ну дык ясное дело, что через труп! — Он сузил глаза. — Тока я не думал, что у тебя достанет духу отдать концы на мужской, а не на крысиный манер. Я-то думал, ты тока вякнешь напоследях, как тот бухой щегол из вашей же братии, когда я его прихлопнул.
Он внезапно махнул молотом перед самым лицом Вудворда. Тот вздрогнул, но не отступил.
— Значит, хочешь, чтобы я взял его самолично? Дык запросто, мне-то оно не впервой.
— Они отправят сюда еще кого-нибудь, — заговорил Мэтью. — Из Чарльз-Тауна. Они пришлют…
— Еще одного засратого судью? Ну и пускай посылают. Скольких пришлют, стольких я и шлепну!
— Они отправят ополченцев, — сказал Мэтью, хоть и сам не очень-то верил в реальность этой угрозы (если сколько-нибудь верил в нее вообще).
— Ополченцев! — Пеньки зубов трактирщика обозначились в мерцающем свете. — Они прям-таки пошлют ополчение аж из самого Чарльз-Тауна? Что ж тады их ни разу не послали ради Кингсбери и прочих, кого я тутося укокошил? — Ухмылка начала трансформироваться в оскал, и Шоукомб замахнулся молотом. — Начну-ка я с тебя, тощий сучен…
И тут свой ход сделал Вудворд.
Он резко хлестнул камзолом по глазам Шоукомба и в броске перехватил кисть его руки, уже начавшей опускать молот. Шоукомб выхаркнул проклятие, а Мод пронзительно завизжала, наверняка переполошив и обратив в бегство обитателей крысиных нор. Левая рука Шоукомба — теперь сжатая в кулак — врезалась снизу в подбородок Вудворда. Голова судьи мотнулась назад, глаза помутнели, однако он не отпустил кисть Шоукомба.
— Эбнер! Эбнер! — вопила старуха.
Вудворд нанес ответный удар, но трактирщик вовремя это заметил и успел отклониться, так что кулак лишь скользнул по скуле. Затем Шоукомб свободной рукой схватил судью за горло, и оба продолжили борьбу в тесной комнате — один пытался пустить в ход свой молот, а другой пытался ему помешать.
Постепенно они смещались в сторону кровати. Шоукомб краем глаза уловил какое-то движение и повернул в ту сторону голову за мгновение до того, как Мэтью нанес по этой голове удар подобранным с пола сапогом судьи. Второй удар пришелся по плечу трактирщика, и теперь Мэтью увидел в его глазах проблеск неуверенности. Судья оказался более грозным противником, чем ожидал Шоукомб, и тогда он с рычанием разъяренного зверя саданул коленом в пах Вудворда, который вскрикнул и сложился пополам, ухватившись обеими руками за больное место. Молот высвободился, и Шоукомб тут же занес его для сокрушительного удара по черепу судьи.
— Нет! — крикнул Мэтью. Сапог уже описывал дугу в воздухе, и Мэтью вложил в этот удар всю силу, попав деревянным каблуком по переносице Шоукомба.
Основной звук, похожий на стук топора, вонзающегося в дубовый чурбан, сопровождался отчетливым хрустом, что свидетельствовало о переломе носовых костей. С глухим вскриком Шоукомб попятился, ощупывая свое лицо, вместо того чтобы — как он рассчитывал — любоваться цветом судейских мозгов. Мэтью двинулся на него с намерением выхватить молот, но внезапно был атакован визжащей каргой, одна рука которой вцепилась ему в воротник, а другая уже подносила к его глазам горящие свечи.
— Ну так ступай. И смотри в оба, а то ноги покалечишь. — Шоукомб позволил Мэтью дойти до двери, но там снова задержал вопросом. — Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?
— В этом нет сомнения.
Шоукомб хмыкнул, окутываясь клубами синеватого дыма.
— Еще поглядим, — произнес он тихо.
Мэтью открыл дверь и вышел наружу. Буря к этому времени поутихла; ливень сменился туманной дымкой и моросью. Однако молнии еще сверкали в отдалении, подсвечивая облачный покров. Липкая грязь вцепилась в башмаки Мэтью. Сделав с полдюжины шагов, он был вынужден задрать подол ночной рубашки и помочиться куда попало. Однако приличия требовали, чтобы большую нужду он справил в лесу, тем более что поблизости не было листвы или хотя бы хвои, чтобы подтереться. Покончив с малым делом, он при свете фонаря двинулся в обход сарая, по щиколотки утопая уже в настоящем болоте. Достигнув опушки, он нарвал пригоршню мокрых листьев и опустился на корточки. Отблески дальних молний плясали над головой; Мэтью промок, испачкался в грязи и чувствовал себя хуже некуда. Однако естественный процесс нельзя было ускорить, как бы он ни старался.
Этот процесс, казалось, длился вечность, так что Мэтью успел многократно помянуть недобрым словом Шоукомба и поклясться в следующий раз обязательно взять в поездку ночной горшок, но наконец-то дело было сделано, и в ход пошли мокрые листья.
Распрямившись, он вытянул вперед руку с фонарем, высматривая обратный путь к этому сомнительного рода заведению. И вновь раскисшая почва всасывала и с чавканьем отпускала его башмаки, а коленные суставы напряженно похрустывали при каждом шаге по трясине. Он вспомнил, что изначально собирался проверить лошадей перед возвращением к жалкому подобию постели, где его ждали храп мирового судьи, крысиная возня и дождевая капель с потолка на… Внезапно он упал.
Все произошло так быстро, что он не успел осознать происходящее. Первым ощущением было, что земля вдруг разверзлась под его ногами. Следующий момент потребовал мгновенной реакции, чтобы не погасла свеча. Поэтому, даже падая ничком под плеск воды и грязи, сплошь покрывшей сюртук мирового судьи, он ухитрился поднять руку и уберечь фонарь. Выплевывая набившуюся в рот грязь и чувствуя, как лицо наливается кровью от обиды и злости, он крикнул:
— Проклятье!
Когда, почти ослепший из-за грязи на лице, он попытался сесть, с этим возникли неожиданные сложности. Земля не хотела отпускать его ноги, которые глубоко провалились и застряли в чем-то вроде ежевичного куста, накрытого слоем грязи. С большим трудом, все время оберегая фонарь, он смог выпростать правую ногу, однако левая засела крепко. Вновь сверкнула молния, дождь усилился. Подобрав правую ногу под себя для упора, он со всей силы дернул левую ногу вверх.
Раздался сухой треск. Нога освободилась.
Однако, посветив вниз, Мэтью обнаружил на своей лодыжке отломившуюся часть того, что ранее удерживало ее в земле.
Сначала он не понял, что это такое. Выглядело так, будто нога угодила в забитую грязью корзину из толстых прутьев. Он видел острые обломанные края, один из которых при рывке до крови расцарапал его ногу.
Дождь постепенно смывал грязь с этого предмета. Мэтью присмотрелся, и тут ему на помощь пришла очередная вспышка молнии. В момент узнавания его сердце как будто сжала невидимая ледяная рука. Ему не потребовалось вспоминать уроки анатомии, чтобы понять: он продавил башмаком грудную клетку скелета размером с человеческий. Ребра выдернулись вместе с частью позвоночника, к которому пристали клочки бурого вещества — без сомнения, остатки разложившейся плоти.
Он испустил сдавленный крик и начал остервенело пинать эту мерзость носком другого башмака. Кости с треском ломались, а когда последние позвонки наконец отвалились, Мэтью пополз прочь со всей быстротой, на какую был способен в этой слякоти. Добравшись до леса, он сел на подстилку из листьев и хвои, привалившись спиной к стволу дерева. Легкие клокотали при каждом вздохе, глаза вылезли из орбит.
Вдруг всплыла мысль о загубленном касторовом сюртуке — судья будет очень расстроен. Такую качественную одежду трудно найти в колониях. А теперь его уже не привести в порядок. Грудная клетка. Размером с человеческую. Никакая чистка не поможет. Черт бы побрал этот дождь и эту грязь, черт бы побрал эту дикую глухомань, черт бы побрал Шоукомба и заодно ночной горшок, который надо было захватить с собой!
Мысли снова вернулись к скелету. Дождь стекал по лицу, было холодно, но холод помогал Мэтью сосредоточиться. Конечно, это могли быть кости какого-нибудь животного. Почему бы и нет?
Фонарь был забрызган грязью, но — каким-то чудом! — свеча продолжала гореть. Он поднялся, добрел до костей и, встав на колени, осветил их в попытке распознать существо, которому они принадлежали. От этого дела его отвлек мягкий протяжный шорох справа. Мэтью посветил туда и обнаружил провал футов четырех в поперечнике; жидкая грязь стекала по стенкам вглубь ямы, создавая тот самый шуршащий звук.
Мэтью сразу пришло в голову, что точно таким же образом разверзлась земля и под его ногами, как будто отвечая протестом разверзшимся хлябям небесным. Он встал, приблизился к краю ямы и направил свет фонаря вниз.
Увиденное в глубине сперва показалось ему грудой хвороста, бесформенной и покрытой грязью. Но чем дольше он всматривался, тем больше прояснялась картина.
И тем ужаснее она становилась.
Он разглядел кости руки, лежавшей поперек полуразложившегося голого торса. Из грязи выпирал серый коленный сустав. Сгнившая кисть была развернута ладонью вверх — как будто в умоляющем жесте. Была там и голова: наполненный грязью череп, хотя куски кожи на нем еще кое-где сохранились. Мэтью, с пересохшим ртом и гулко бьющимся сердцем, заметил, что верх черепа был вдавлен в результате страшного удара.
Такой удар можно нанести кувалдой, подумал он. Кувалдой или тем самым молотом, каким старуха убивала крыс.
В этой могильной яме могло находиться несколько беспорядочно сброшенных трупов. Четыре или пять — поди теперь разберись в этом переплетении костей. Судя по всему, ни одно из тел не было захоронено в одежде.
Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?
Мэтью почувствовал, как земля плывет у него под ногами. Раздался звук, подобный шипению дюжины змей, и почва вокруг начала проседать, обнажая все новые человеческие кости, как обломки кораблей при отливе на коварных мелях. Как будто очутившись в кошмарном сне, Мэтью ошеломленно замер на клочке земли, из-под которой возникали все новые свидетельства убийств. Только осознав, что вот-вот и сам увязнет в яме с мертвецами, он повернулся и с трудом, шаг за шагом, начал отступать к сараю.
Оттуда он сквозь ливень устремился к трактиру, подгоняемый осознанием неотложности дела. Уже на подходе к двери он поскользнулся и упал вновь. На сей раз фонарь плюхнулся в лужу, и свеча погасла. Мэтью с головы до пят был покрыт рыжей глиной. Ворвавшись в трактирный зал, он не застал там Шоукомба, хотя кружка стояла на прежнем месте, а горьковатый запах трубочного табака еще висел в воздухе. Еле удержавшись от громкого крика, чтобы сей же момент предупредить судью, Мэтью быстро проследовал в гостевую комнату и запер за собой дверь.
Вудворд крепко спал, раскинувшись на постели. Мэтью встряхнул его за плечи:
— Просыпайтесь, сэр! Вы меня слышите?
Его севшему от испуга голосу все же достало силы проникнуть сквозь покровы сна Вудворда. Тот заворочался и приоткрыл глаза, но взор был еще затуманен.
— Нам надо убираться отсюда! — тормошил его Мэтью. — Сейчас же! Медлить нельзя…
— Господи боже мой! — прохрипел судья, принимая сидячее положение. — Что такое случилось?
— Случилось то, что я нашел закопанные трупы! Скелеты людей за сараем! Думаю, этот Шоукомб — убийца!
— Что?! Ты спятил? — Вудворд принюхался к его дыханию. — Или тебя так развезло с индейского пойла?
— Нет, я наткнулся на тела, погребенные в яме! Вероятно, Шоукомб убил и Кингсбери, а потом бросил его в ту яму! — Он заметил изумление и замешательство на лице судьи. — Послушайте! Надо бежать отсюда как можно быс…
— Джентльмены?
Это произнес Шоукомб. От звуков его голоса кровь застыла в жилах Мэтью. Затем раздался стук в дверь костяшками пальцев.
— Джентльмены, у вас там что-то неладно?
— Я уверен, что он задумал убить нас среди ночи! — прошептал Мэтью судье. — Он хочет забрать ваш камзол!
— Мой камзол, — пробормотал Вудворд.
У него вмиг пересохло во рту. Он посмотрел на дверь и перевел взгляд на испачканное грязью лицо Мэтью. Если еще можно было чему-то верить в этом свихнувшемся мире, так это словам Мэтью, который просто не умел врать и не был подвержен прихотливым полетам фантазии. В глазах юноши светился неподдельный страх, и сердце Вудворда также забилось быстрее.
— Джентльмены? — Шоукомб говорил, приблизив рот к дверной щели. — Я слышал ваши голоса. Стряслось чаво или как?
— Ничего серьезного! — ответил Вудворд и приложил палец к губам, призывая Мэтью хранить молчание. — У нас все в порядке, не беспокойтесь!
Последовало несколько секунд тишины. Затем Шоукомб продолжил:
— Слышь, писарь, ты чаво наружную дверь раскрытой оставил? Совсем одурел с перепою?
И вот настало время Айзеку Вудворду принять одно из самых трудных решений в его жизни. Его сабля — пусть ржавая и тупая, но все же сабля — осталась в фургоне. Ни оружия в руке, ни молитвы в голове, и никакой иной защиты от напасти. Если Шоукомб и впрямь был убийцей, он пришел сюда нести смерть. Вудворд взглянул на единственное окно в комнате, закрытое ставнем, и решение было принято: придется бросить все — сундуки, одежду, парики и прочие вещи — ради спасения хотя бы своей шкуры. Он знаком направил Мэтью к окну и наконец-то поднялся с отсыревшей соломы.
— Эй, парень, у тебя там что, язык отсох? — спросил Шоукомб. Теперь в его голосе слышалось раздражение. — Я вроде как задал вопрос!
— Минутку!
Вудворд открыл свой сундук, достал оттуда пару рубашек и положил руки на шитый золотом камзол. Его он не бросил бы ни за что, даже чувствуя затылком дыхание убийцы. На то, чтобы натянуть сапоги и надеть треуголку, времени уже не оставалось. Схватив камзол, он распрямился и жестом приказал Мэтью открыть окно.
Что и было сделано. Засов со скрипом вышел из гнезда, и Мэтью толкнул ставень навстречу дождевым струям.
— Они в окошко полезли! — раздался вопль дядюшки Эбнера, как раз под этим окном и стоявшего. В одной руке он держал фонарь, а в другой вилы.
За спиной Вудворда с жутким треском распахнулась дверь. Судья разом побледнел, повернулся и увидел Шоукомба, который перешагивал через порог, широко ухмыляясь щербатым ртом. Позади него маячила старуха с подсвечником, в котором горели две свечи. Ее белые патлы были всклокочены, морщинистое лицо исказила демоническая гримаса.
— Охо-хо! — глумливо фыркнул трактирщик. — Глянь-ка, Мод! Они хотят удрать, не заплатив по счету!
— Чем объясняется столь грубое вторжение? — произнес Вудворд сердито, маскируя гневом свои настоящие чувства: панику и отчаянный страх.
Шоукомб захохотал, качая головой.
— Так и быть, объясню, — сказал он, поднимая правую руку и оглядывая зажатый в ней деревянный молот, которым накануне Мод прикончила черную крысу. — Это значит, что ты, засранец хренов, и твой писаришка нонче отсель никуда не уйдете. Разве только к чертям в преисподнюю… — Он отыскал глазами то, зачем пришел. — А-а-а, вот он где! Дай-ка сюда!
И он потянулся левой рукой к добыче.
Вудворд перевел взгляд с грязных пальцев трактирщика на свой любимый камзол и обратно на эту алчную лапу, а затем вскинул голову и сделал глубокий вдох.
— Сэр, — сказал он, — вы получите эту вещь только через мой труп.
Шоукомб вновь расхохотался, на сей раз сопровождая смех довольным похрюкиванием.
— Ну дык ясное дело, что через труп! — Он сузил глаза. — Тока я не думал, что у тебя достанет духу отдать концы на мужской, а не на крысиный манер. Я-то думал, ты тока вякнешь напоследях, как тот бухой щегол из вашей же братии, когда я его прихлопнул.
Он внезапно махнул молотом перед самым лицом Вудворда. Тот вздрогнул, но не отступил.
— Значит, хочешь, чтобы я взял его самолично? Дык запросто, мне-то оно не впервой.
— Они отправят сюда еще кого-нибудь, — заговорил Мэтью. — Из Чарльз-Тауна. Они пришлют…
— Еще одного засратого судью? Ну и пускай посылают. Скольких пришлют, стольких я и шлепну!
— Они отправят ополченцев, — сказал Мэтью, хоть и сам не очень-то верил в реальность этой угрозы (если сколько-нибудь верил в нее вообще).
— Ополченцев! — Пеньки зубов трактирщика обозначились в мерцающем свете. — Они прям-таки пошлют ополчение аж из самого Чарльз-Тауна? Что ж тады их ни разу не послали ради Кингсбери и прочих, кого я тутося укокошил? — Ухмылка начала трансформироваться в оскал, и Шоукомб замахнулся молотом. — Начну-ка я с тебя, тощий сучен…
И тут свой ход сделал Вудворд.
Он резко хлестнул камзолом по глазам Шоукомба и в броске перехватил кисть его руки, уже начавшей опускать молот. Шоукомб выхаркнул проклятие, а Мод пронзительно завизжала, наверняка переполошив и обратив в бегство обитателей крысиных нор. Левая рука Шоукомба — теперь сжатая в кулак — врезалась снизу в подбородок Вудворда. Голова судьи мотнулась назад, глаза помутнели, однако он не отпустил кисть Шоукомба.
— Эбнер! Эбнер! — вопила старуха.
Вудворд нанес ответный удар, но трактирщик вовремя это заметил и успел отклониться, так что кулак лишь скользнул по скуле. Затем Шоукомб свободной рукой схватил судью за горло, и оба продолжили борьбу в тесной комнате — один пытался пустить в ход свой молот, а другой пытался ему помешать.
Постепенно они смещались в сторону кровати. Шоукомб краем глаза уловил какое-то движение и повернул в ту сторону голову за мгновение до того, как Мэтью нанес по этой голове удар подобранным с пола сапогом судьи. Второй удар пришелся по плечу трактирщика, и теперь Мэтью увидел в его глазах проблеск неуверенности. Судья оказался более грозным противником, чем ожидал Шоукомб, и тогда он с рычанием разъяренного зверя саданул коленом в пах Вудворда, который вскрикнул и сложился пополам, ухватившись обеими руками за больное место. Молот высвободился, и Шоукомб тут же занес его для сокрушительного удара по черепу судьи.
— Нет! — крикнул Мэтью. Сапог уже описывал дугу в воздухе, и Мэтью вложил в этот удар всю силу, попав деревянным каблуком по переносице Шоукомба.
Основной звук, похожий на стук топора, вонзающегося в дубовый чурбан, сопровождался отчетливым хрустом, что свидетельствовало о переломе носовых костей. С глухим вскриком Шоукомб попятился, ощупывая свое лицо, вместо того чтобы — как он рассчитывал — любоваться цветом судейских мозгов. Мэтью двинулся на него с намерением выхватить молот, но внезапно был атакован визжащей каргой, одна рука которой вцепилась ему в воротник, а другая уже подносила к его глазам горящие свечи.