Мэтью рефлекторно отмахнулся, попав ей по лицу, но при этом ему пришлось сделать шаг назад, а между тем в комнату уже входил Эбнер с фонарем и вилами.
— Убей их! — гнусаво взвыл Шоукомб, после чего уперся спиной в стену и сполз по ней на пол; его руки были прижаты к лицу; молот валялся рядом. — Эбнер! Убей обоих!
Эбнер, с бороды которого обильно капала вода, взял вилы наперевес и двинулся к Вудворду, все еще стонавшему в согбенной позе.
Мэтью вспомнил об открытом окне у себя за спиной. Его мозг сработал быстрее, чем могло бы среагировать его тело. Он громко сказал:
— Не убий.
Эбнер замер как вкопанный, растерянно моргая.
— Что? — спросил он.
— Не убий, — повторил Мэтью. — Так сказано в Библии. Тебе ведь ведомо слово Божье, не так ли?
— Мне… слово Божье? Да, оно вроде бы так…
— Эбнер, чтоб тебя, кончай их! — рявкнул Шоукомб.
— Так сказано в Библии, ты помнишь?.. Мистер Вудворд, проследуйте к окну, пожалуйста.
Слезы боли текли по лицу судьи. Однако он уже достаточно пришел в себя, чтобы понять: промедление смерти подобно.
— Да чтоб вас всех! Помогите мне встать! — Шоукомб попробовал подняться; к тому моменту оба его глаза налились кровью и уже начали опухать. Но, кое-как встав на ноги, он не смог сохранить равновесие и снова сполз по стенке.
— Мод, не упусти их!
— Дай мне эту рогулину! — Мод ухватила и потянула к себе вилы, но Эбнер их не отпустил.
— А парень-то прав, — сказал Эбнер. Голос прозвучал умиротворенно, как будто на него только что снизошла благодать. — Так и сказано в Библии. Не убий. Это воистину слово Господне.
— Дурень чертов! Дай сюда!
Мод вновь попыталась вырвать вилы из его рук, и вновь безуспешно.
— Быстрее, — сказал Мэтью, помогая судье перевалиться через подоконник. Вудворд шлепнулся в грязную лужу, как мешок с мукой. Мэтью начал выбираться следом.
— Далеко вам не уйти! — пригрозил Шоукомб сдавленным от боли голосом. — Все равно догоним!
Мэтью взглянул через плечо и убедился, что Мод еще не завладела вилами. Эбнер по-прежнему крепко их удерживал; лицо его сморщилось от мыслительного усилия. Мэтью понимал, что эти благочестивые раздумья вряд ли продлятся долго. По своей сути старик был таким же закоренелым преступником, как и двое остальных, и слова юноши могли стать лишь временным препятствием на этом неправедном пути. Уже перебравшись через подоконник, Мэтью увидел еще одну фигуру, возникшую в дверном проеме комнаты. То была девушка — с бледным лицом и темными грязными прядями, закрывающими глаза. Она обхватила себя руками, как будто в попытке защититься. Он не знал, была ли она безумна, под стать всей компании; не знал, что ждет ее в будущем. Он знал только одно: сейчас он все равно не в силах ей помочь.
— Ну-ну, драпай, щенок шелудивый! — издевательски промычал Шоукомб. Кровь текла меж его пальцами и капала на пол, а распухшие глаза превратились в щелочки. — Если ты думаешь найти ту саблю в своем фургоне, то зря! Да и всяко она слишком тупа — ею даже струю пердючих газов не разрубишь. Так что драпай, покуда можешь, а там поглядим, как далеко вы оба уйдете!
Мэтью отпустил подоконник и спрыгнул в грязь рядом с Вудвордом, который с трудом поднимался на ноги. В комнате Мод начала поливать бранью Эбнера. Мэтью сознавал, что им необходимо максимально удалиться от трактира, прежде чем начнется погоня.
— Вы можете бежать? — спросил он у судьи.
— Бежать? — Вудворд взглянул на него с изумлением. — Ты бы лучше спросил, могу ли я ползти!
— Двигайтесь, как можете, но лучше поспешите, — сказал Мэтью. — Первым делом надо зайти поглубже в лес.
— А как же наши лошади и фургон? Нельзя же так просто оставить их здесь!
— Нет времени возиться с упряжью. Они могут быть здесь уже через пару минут. И если они придут с топором и мушкетом…
— Ни слова больше! — Вудворд побрел к лесу на противоположной от трактира стороне дороги. Мэтью держался рядом, готовый помочь, если он споткнется.
Сверкали молнии, гремел гром, дождь лил как из ведра. На опушке леса Мэтью оглянулся на трактир, но оттуда все еще никто не вышел. Он понадеялся, что Шоукомб — хотя бы на время — утратил желание выбираться из дома в непогоду, а старик и карга вряд ли предпримут вылазку без него, по своей инициативе. Возможно, Шоукомб сейчас был слишком занят собственной болью, чтобы причинять боль другим. Мэтью подумал о том, чтобы вернуться в сарай за лошадьми, но ему ни разу в жизни не доводилось седлать или взнуздывать лошадь, а ситуация была критической. Нет, решил он, надежнее будет углубиться в лес, а потом идти вдоль дороги до поселения.
— Мы лишились всего, — безутешно стенал Вудворд, пока их ноги месили кашу из грязи и опавшей хвои. — Всего! Моей одежды, моих париков, моих судейских мантий! Боже правый, и моего камзола! Этот негодяй забрал мой камзол!
— Да, сэр, — ответил Мэтью. — Однако же ему не удалось забрать вашу жизнь.
— То будет жалкая жизнь, начиная с этого самого дня! Ох-ох-ох, ударь он еще чуть сильнее, и мой баритон превратился бы в сопрано! — Вудворд уставился в кромешную тьму впереди. — Куда мы идем?
— В Фаунт-Ройал.
— Что?! — Судья качнулся и едва устоял на ногах. — Ты заразился безумием от этого типа?
— Дорога ведет в Фаунт-Ройал, — сказал Мэтью. — Если двигаться в том направлении, мы через несколько часов будем на месте.
То был слишком оптимистичный расчет, как он признался самому себе. Грязь и проливной дождь сильно замедляли движение. Впрочем, они должны были замедлить и погоню.
— А потом пошлем сюда местных ополченцев, — продолжил он вслух, — и вернем свои вещи. По-моему, это единственный выход.
Вудворд промолчал. Другого выхода у них действительно не было. Если он сможет вернуть свой камзол — и заодно увидеть Шоукомба на виселице, — это послужит достаточной наградой за несколько часов страданий и унижений. В то же время его терзала мысль о том, что немилость Господня подобна бездонной яме: стоит однажды в нее упасть, и это падение будет нескончаемым. Его обувь осталась в трактире, отбитые яички распухли и сильно ныли, непокрытую голову поливал дождь, мокрая и грязная ночная рубашка липла к телу. Зато они оба выжили, чего нельзя было сказать о злосчастном Тимоне Кингсбери. «Исполнение приговоров не входит в мои обязанности», — сказал он тогда Шоукомбу. Что ж, из всякого правила можно сделать исключение.
Он лично вернется сюда за своим камзолом, даже если это станет его последним поступком на этой земле.
Мэтью шагал быстрее судьи и периодически останавливался, чтобы его подождать. Недолгое время спустя ночная буря поглотила обоих.
Глава четвертая
Послеполуденное солнце наконец-то пробилось сквозь низкую облачность и осветило пропитанную влагой землю. Заметно потеплело по сравнению с предыдущей ночью. Теперь погода уже больше походила на обычный май, хотя тучи — темно-серые, набухшие, готовые пролиться новыми дождями — понемногу сдвигали ряды и наползали со всех сторон света с очевидным намерением затмить солнце вновь.
— Продолжайте, — произнес дородный мужчина в парике впечатляющих размеров, озирая пейзаж из окна на втором этаже своего дома. — Я слушаю.
Еще один мужчина в этом помещении — рабочем кабинете с полками книг в кожаных переплетах и красно-золотым персидским ковром на полу — сидел на скамейке перед письменным столом из африканского красного дерева и держал на коленях раскрытый гроссбух. Он был здесь визитером — кресло напротив него, за столом, принадлежало обладателю парика и только что освободилось от двухсот двадцати фунтов его веса. Визитер прочистил горло и переместил указательный палец на следующую строку в гроссбухе.
— Хлопок опять не дал всходов, — сообщил он. — Как и посевы табака.
Он помедлил, прежде чем нанести следующий удар:
— С горечью вынужден сообщить, что две трети яблонь поражены гнилью.
— Две трети?! — повторил человек у окна, не поворачиваясь и продолжая смотреть наружу.
Его парик волнами белых кудряшек обтекал плечи темно-синего сюртука с медными пуговицами. Наряд дополняли белые кружевные манжеты, белые чулки на толстых икрах и отполированные до блеска башмаки с серебряными пряжками.
— Да, сэр. Та же история со сливами и с половиной груш. Черешни пока не затронуты, но Гуд считает, что какие-то вредители отложили яйца во все фруктовые деревья. Орехов и каштанов это не коснулось, но потоки воды на плантациях смыли верхний слой почвы и обнажили их корни, что делает деревья уязвимыми ко всякого рода повреждениям.
Докладчик прервал это перечисление бед, чтобы поправить очки на носу. Это был человек среднего роста и соответствующей комплекции, равно как средних лет и посредственной внешности. Светло-русые волосы, высокий лоб и бледно-голубые глаза дополнялись кислой миной, характерной для измученного работой счетовода. Его одежда, в отличие от богатого наряда хозяина, состояла из простой белой рубашки, коричневого камзола и песочного цвета штанов.
— Продолжай, Эдвард, — негромко повторил человек у окна. — Я весь внимание.
— Да, сэр. — Визитер, Эдвард Уинстон, вернулся к записям в гроссбухе. — Гуд высказал одно предложение касательно фруктовых деревьев и настоятельно попросил передать его вам.
Он вновь сделал паузу.
— И в чем состоит его предложение?
Прежде чем продолжить, Уинстон поднял руку и медленно провел двумя пальцами по краям губ. Человек у окна ждал, распрямив широкую спину и сохраняя неподвижность. Наконец Уинстон произнес:
— Гуд советует их сжечь.
— Сжечь? Какие из деревьев? Только больные?
— Нет, сэр. Все.
В комнате надолго установилось молчание. Человек у окна наполнил легкие воздухом и медленно выдохнул; одновременно его спина обмякла и плечи опустились.
— Все, — повторил он.
— Гуд считает, что сожжение — это единственный способ истребить вредителей. Он говорит, что уничтожать только больные деревья в конечном счете бесполезно. Более того, он предлагает разбить новые сады в другом месте, а на прежнем очистить почву морской водой и золой.
Человек у окна издал тихий звук, в котором, однако, можно было расслышать страдальческие нотки. А когда он вновь заговорил, голос звучал еле слышно.
— И сколько всего деревьев надо сжечь?
Уинстон сверился со своим гроссбухом.
— Восемьдесят четыре яблони, пятьдесят две сливы, семьдесят восемь черешен, сорок четыре груши.
— Это значит, нам придется все начинать сначала?
— Боюсь, что так, сэр. Береженого Бог бережет, как я всегда говорю в подобных случаях.
— Тысяча чертей! — шепотом выругался человек у окна. Он уперся ладонями в подоконник, тогда как его карие глаза с покрасневшими веками взирали на обреченные плоды его трудов и мечтаний. — Неужели это она наслала на нас проклятие, Эдвард?
— Мне это неведомо, сэр, — честно ответил Уинстон.
Роберт Бидвелл, тот самый человек у окна, к своим сорока семи годам хлебнул уже немало горя и страданий. Лицо его избороздили глубокие складки, лоб всегда был нахмурен, вокруг тонкогубого рта и на подбородке образовалась сплошная сетка морщин. Многие из этих отметин появились в последние пять лет — с тех самых пор, как он официально стал владельцем девятисот девяноста акров земли на побережье колонии Каролина. Но тогда это была лишь мечта, а сейчас перед ним, в косых лучах красноватого солнца среди зловеще набухающих туч, лежало его творение.
— Убей их! — гнусаво взвыл Шоукомб, после чего уперся спиной в стену и сполз по ней на пол; его руки были прижаты к лицу; молот валялся рядом. — Эбнер! Убей обоих!
Эбнер, с бороды которого обильно капала вода, взял вилы наперевес и двинулся к Вудворду, все еще стонавшему в согбенной позе.
Мэтью вспомнил об открытом окне у себя за спиной. Его мозг сработал быстрее, чем могло бы среагировать его тело. Он громко сказал:
— Не убий.
Эбнер замер как вкопанный, растерянно моргая.
— Что? — спросил он.
— Не убий, — повторил Мэтью. — Так сказано в Библии. Тебе ведь ведомо слово Божье, не так ли?
— Мне… слово Божье? Да, оно вроде бы так…
— Эбнер, чтоб тебя, кончай их! — рявкнул Шоукомб.
— Так сказано в Библии, ты помнишь?.. Мистер Вудворд, проследуйте к окну, пожалуйста.
Слезы боли текли по лицу судьи. Однако он уже достаточно пришел в себя, чтобы понять: промедление смерти подобно.
— Да чтоб вас всех! Помогите мне встать! — Шоукомб попробовал подняться; к тому моменту оба его глаза налились кровью и уже начали опухать. Но, кое-как встав на ноги, он не смог сохранить равновесие и снова сполз по стенке.
— Мод, не упусти их!
— Дай мне эту рогулину! — Мод ухватила и потянула к себе вилы, но Эбнер их не отпустил.
— А парень-то прав, — сказал Эбнер. Голос прозвучал умиротворенно, как будто на него только что снизошла благодать. — Так и сказано в Библии. Не убий. Это воистину слово Господне.
— Дурень чертов! Дай сюда!
Мод вновь попыталась вырвать вилы из его рук, и вновь безуспешно.
— Быстрее, — сказал Мэтью, помогая судье перевалиться через подоконник. Вудворд шлепнулся в грязную лужу, как мешок с мукой. Мэтью начал выбираться следом.
— Далеко вам не уйти! — пригрозил Шоукомб сдавленным от боли голосом. — Все равно догоним!
Мэтью взглянул через плечо и убедился, что Мод еще не завладела вилами. Эбнер по-прежнему крепко их удерживал; лицо его сморщилось от мыслительного усилия. Мэтью понимал, что эти благочестивые раздумья вряд ли продлятся долго. По своей сути старик был таким же закоренелым преступником, как и двое остальных, и слова юноши могли стать лишь временным препятствием на этом неправедном пути. Уже перебравшись через подоконник, Мэтью увидел еще одну фигуру, возникшую в дверном проеме комнаты. То была девушка — с бледным лицом и темными грязными прядями, закрывающими глаза. Она обхватила себя руками, как будто в попытке защититься. Он не знал, была ли она безумна, под стать всей компании; не знал, что ждет ее в будущем. Он знал только одно: сейчас он все равно не в силах ей помочь.
— Ну-ну, драпай, щенок шелудивый! — издевательски промычал Шоукомб. Кровь текла меж его пальцами и капала на пол, а распухшие глаза превратились в щелочки. — Если ты думаешь найти ту саблю в своем фургоне, то зря! Да и всяко она слишком тупа — ею даже струю пердючих газов не разрубишь. Так что драпай, покуда можешь, а там поглядим, как далеко вы оба уйдете!
Мэтью отпустил подоконник и спрыгнул в грязь рядом с Вудвордом, который с трудом поднимался на ноги. В комнате Мод начала поливать бранью Эбнера. Мэтью сознавал, что им необходимо максимально удалиться от трактира, прежде чем начнется погоня.
— Вы можете бежать? — спросил он у судьи.
— Бежать? — Вудворд взглянул на него с изумлением. — Ты бы лучше спросил, могу ли я ползти!
— Двигайтесь, как можете, но лучше поспешите, — сказал Мэтью. — Первым делом надо зайти поглубже в лес.
— А как же наши лошади и фургон? Нельзя же так просто оставить их здесь!
— Нет времени возиться с упряжью. Они могут быть здесь уже через пару минут. И если они придут с топором и мушкетом…
— Ни слова больше! — Вудворд побрел к лесу на противоположной от трактира стороне дороги. Мэтью держался рядом, готовый помочь, если он споткнется.
Сверкали молнии, гремел гром, дождь лил как из ведра. На опушке леса Мэтью оглянулся на трактир, но оттуда все еще никто не вышел. Он понадеялся, что Шоукомб — хотя бы на время — утратил желание выбираться из дома в непогоду, а старик и карга вряд ли предпримут вылазку без него, по своей инициативе. Возможно, Шоукомб сейчас был слишком занят собственной болью, чтобы причинять боль другим. Мэтью подумал о том, чтобы вернуться в сарай за лошадьми, но ему ни разу в жизни не доводилось седлать или взнуздывать лошадь, а ситуация была критической. Нет, решил он, надежнее будет углубиться в лес, а потом идти вдоль дороги до поселения.
— Мы лишились всего, — безутешно стенал Вудворд, пока их ноги месили кашу из грязи и опавшей хвои. — Всего! Моей одежды, моих париков, моих судейских мантий! Боже правый, и моего камзола! Этот негодяй забрал мой камзол!
— Да, сэр, — ответил Мэтью. — Однако же ему не удалось забрать вашу жизнь.
— То будет жалкая жизнь, начиная с этого самого дня! Ох-ох-ох, ударь он еще чуть сильнее, и мой баритон превратился бы в сопрано! — Вудворд уставился в кромешную тьму впереди. — Куда мы идем?
— В Фаунт-Ройал.
— Что?! — Судья качнулся и едва устоял на ногах. — Ты заразился безумием от этого типа?
— Дорога ведет в Фаунт-Ройал, — сказал Мэтью. — Если двигаться в том направлении, мы через несколько часов будем на месте.
То был слишком оптимистичный расчет, как он признался самому себе. Грязь и проливной дождь сильно замедляли движение. Впрочем, они должны были замедлить и погоню.
— А потом пошлем сюда местных ополченцев, — продолжил он вслух, — и вернем свои вещи. По-моему, это единственный выход.
Вудворд промолчал. Другого выхода у них действительно не было. Если он сможет вернуть свой камзол — и заодно увидеть Шоукомба на виселице, — это послужит достаточной наградой за несколько часов страданий и унижений. В то же время его терзала мысль о том, что немилость Господня подобна бездонной яме: стоит однажды в нее упасть, и это падение будет нескончаемым. Его обувь осталась в трактире, отбитые яички распухли и сильно ныли, непокрытую голову поливал дождь, мокрая и грязная ночная рубашка липла к телу. Зато они оба выжили, чего нельзя было сказать о злосчастном Тимоне Кингсбери. «Исполнение приговоров не входит в мои обязанности», — сказал он тогда Шоукомбу. Что ж, из всякого правила можно сделать исключение.
Он лично вернется сюда за своим камзолом, даже если это станет его последним поступком на этой земле.
Мэтью шагал быстрее судьи и периодически останавливался, чтобы его подождать. Недолгое время спустя ночная буря поглотила обоих.
Глава четвертая
Послеполуденное солнце наконец-то пробилось сквозь низкую облачность и осветило пропитанную влагой землю. Заметно потеплело по сравнению с предыдущей ночью. Теперь погода уже больше походила на обычный май, хотя тучи — темно-серые, набухшие, готовые пролиться новыми дождями — понемногу сдвигали ряды и наползали со всех сторон света с очевидным намерением затмить солнце вновь.
— Продолжайте, — произнес дородный мужчина в парике впечатляющих размеров, озирая пейзаж из окна на втором этаже своего дома. — Я слушаю.
Еще один мужчина в этом помещении — рабочем кабинете с полками книг в кожаных переплетах и красно-золотым персидским ковром на полу — сидел на скамейке перед письменным столом из африканского красного дерева и держал на коленях раскрытый гроссбух. Он был здесь визитером — кресло напротив него, за столом, принадлежало обладателю парика и только что освободилось от двухсот двадцати фунтов его веса. Визитер прочистил горло и переместил указательный палец на следующую строку в гроссбухе.
— Хлопок опять не дал всходов, — сообщил он. — Как и посевы табака.
Он помедлил, прежде чем нанести следующий удар:
— С горечью вынужден сообщить, что две трети яблонь поражены гнилью.
— Две трети?! — повторил человек у окна, не поворачиваясь и продолжая смотреть наружу.
Его парик волнами белых кудряшек обтекал плечи темно-синего сюртука с медными пуговицами. Наряд дополняли белые кружевные манжеты, белые чулки на толстых икрах и отполированные до блеска башмаки с серебряными пряжками.
— Да, сэр. Та же история со сливами и с половиной груш. Черешни пока не затронуты, но Гуд считает, что какие-то вредители отложили яйца во все фруктовые деревья. Орехов и каштанов это не коснулось, но потоки воды на плантациях смыли верхний слой почвы и обнажили их корни, что делает деревья уязвимыми ко всякого рода повреждениям.
Докладчик прервал это перечисление бед, чтобы поправить очки на носу. Это был человек среднего роста и соответствующей комплекции, равно как средних лет и посредственной внешности. Светло-русые волосы, высокий лоб и бледно-голубые глаза дополнялись кислой миной, характерной для измученного работой счетовода. Его одежда, в отличие от богатого наряда хозяина, состояла из простой белой рубашки, коричневого камзола и песочного цвета штанов.
— Продолжай, Эдвард, — негромко повторил человек у окна. — Я весь внимание.
— Да, сэр. — Визитер, Эдвард Уинстон, вернулся к записям в гроссбухе. — Гуд высказал одно предложение касательно фруктовых деревьев и настоятельно попросил передать его вам.
Он вновь сделал паузу.
— И в чем состоит его предложение?
Прежде чем продолжить, Уинстон поднял руку и медленно провел двумя пальцами по краям губ. Человек у окна ждал, распрямив широкую спину и сохраняя неподвижность. Наконец Уинстон произнес:
— Гуд советует их сжечь.
— Сжечь? Какие из деревьев? Только больные?
— Нет, сэр. Все.
В комнате надолго установилось молчание. Человек у окна наполнил легкие воздухом и медленно выдохнул; одновременно его спина обмякла и плечи опустились.
— Все, — повторил он.
— Гуд считает, что сожжение — это единственный способ истребить вредителей. Он говорит, что уничтожать только больные деревья в конечном счете бесполезно. Более того, он предлагает разбить новые сады в другом месте, а на прежнем очистить почву морской водой и золой.
Человек у окна издал тихий звук, в котором, однако, можно было расслышать страдальческие нотки. А когда он вновь заговорил, голос звучал еле слышно.
— И сколько всего деревьев надо сжечь?
Уинстон сверился со своим гроссбухом.
— Восемьдесят четыре яблони, пятьдесят две сливы, семьдесят восемь черешен, сорок четыре груши.
— Это значит, нам придется все начинать сначала?
— Боюсь, что так, сэр. Береженого Бог бережет, как я всегда говорю в подобных случаях.
— Тысяча чертей! — шепотом выругался человек у окна. Он уперся ладонями в подоконник, тогда как его карие глаза с покрасневшими веками взирали на обреченные плоды его трудов и мечтаний. — Неужели это она наслала на нас проклятие, Эдвард?
— Мне это неведомо, сэр, — честно ответил Уинстон.
Роберт Бидвелл, тот самый человек у окна, к своим сорока семи годам хлебнул уже немало горя и страданий. Лицо его избороздили глубокие складки, лоб всегда был нахмурен, вокруг тонкогубого рта и на подбородке образовалась сплошная сетка морщин. Многие из этих отметин появились в последние пять лет — с тех самых пор, как он официально стал владельцем девятисот девяноста акров земли на побережье колонии Каролина. Но тогда это была лишь мечта, а сейчас перед ним, в косых лучах красноватого солнца среди зловеще набухающих туч, лежало его творение.