Старуха, у которой с появлением красного конверта прорезался интерес, подошла и принялась вместе со стариком внимательно изучать ботинок. В ожидании ответа Куорлз вытащил из сумки еще несколько красных конвертов, давая понять, что, если его розыски будут успешными, это может быть вознаграждено другими хун бао.
Наконец старик отодвинул ботинок, но конверт оставил при себе.
— Попробуйте посмотреть на Четвертой Чанъю, — сказал он на местном. — Близ храма предков. Там все еще работают одна или две фабрики, которые могут изготовить то, что вы ищете.
— М goi nei sin, — поблагодарил Куорлз.
Засунув ботинок и конверты в сумку, он развернулся, открыл дверь, и его быстро унесла толпа, идущая по улице.
25
Голова и плечи Перельмана находились в моторном отсеке катера, когда он услышал, как кто-то идет к нему по пристани. Но гаечный ключ в правой руке занимал все его внимание, и начальник полиции проигнорировал звук шагов: может быть, на сей раз для разнообразия это кто-нибудь, кому он не нужен. И в самом деле, катер как стоял, так и стоял, никто не шагнул в него с пристани. Он вернулся к борьбе с семьюстами лошадьми, занимавшей его последние девяносто минут.
— Это твой последний шанс вылезти, — сказал он свече, угрожающе поднимая ключ. — Иначе я залью твою задницу антиржавчиной.
И тут с пристани донесся другой звук, на сей раз безошибочно узнаваемый: вежливое покашливание. Подавив готовое сорвать с губ проклятие, Перельман вытащил голову из моторного отсека, повернулся и, к своему немалому удивлению, увидел Констанс Грин, племянницу агента Пендергаста. Ведь именно так он ее представил? В то время Перельман был слишком занят обрубками, выброшенными на его берег, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Но он определенно запомнил ее фиалковые глаза и грациозную фигуру, ее поразительное сходство с Олив Томас.
— Миз Грин, — сказал он, закрывая люк и стирая тряпкой масло с рук.
Молодая женщина кивнула:
— Начальник полиции Перельман. Здравствуйте.
— Я веду сражение со взводом свечей зажигания.
— И кто побеждает?
— Свечи. Но даже поражение в эту минуту можно считать благодатью.
Она едва заметно улыбнулась ему. Последовало короткое молчание.
— Хотите на борт? — спросил он.
— С удовольствием.
Она оперлась на протянутую руку, и Перельман помог ей спуститься на планширь, а потом в маленькую кабину, в которой были два сиденья, а за ними мягкий диван. Она поблагодарила его, отставила в сторону свою сумочку, разгладила на себе стильное платье и села.
Перельман принялся комкать масляную тряпку, потом передумал, аккуратно сложил ее и бросил на кожух двигателя. В этой молодой женщине было что-то, заставлявшее его прибегать к самой изысканной манере поведения, и он достаточно хорошо знал себя, чтобы отдавать себе в этом отчет. Лет десять назад, перед тем как покинуть службу в Джупитерском полицейском отделении и перебраться с повышением сюда, он встречался с моделью высокой моды. Общего у них было примерно столько же, сколько у Кинг-Конга и Фэй Рэй[26], но за то короткое время, что они были вместе, она успела научить его кое-чему. Среди того, что не имело никакого отношения к спальне, она научила его понимать разницу между настоящим вкусом и дурновкусием. Она поглощала журналы вроде «Grazia» и «L’Officiel», и Перельман, пораженный ее красотой, поверил ей и получил немалую толику эзотерической информации. Во Флориде полно было как настоящих богачей, так и подражателей; умение отличить одних от других было очень полезным в работе Перельмана. В случае с Констанс Грин, например, он сразу же увидел, что ее сумочка — чрезвычайно редкий черно-оранжевый «Гермес». Он не мог вспомнить название, но не забывал длинный список невозможных поступков, которые, по словам его бывшей подруги, она готова была совершить, чтобы приобрести такую. Потом он обратил внимание на наручные часы Констанс: винтажные «Патек Филипп Наутилус», идентификатор 5711, белое золото с циферблатом молочного цвета. Невзрачные, но элегантные… вот только для тех, кто понимал толк в подобных вещах, срок ожидания для приобретения таких часов составлял десять лет. Ее платье или обувь он не сумел опознать. Но самым интересным и необычным представлялось то, что Констанс носила эти вещи с небрежным изяществом и всяким отсутствием неловкости.
— Чем я могу вам помочь? — спросил Перельман.
Констанс снова кивнула, словно отдавая должное его прямоте:
— Дом, в котором мы остановились, — Мортлах-хаус.
— Я слышал об этом. Рад, что снос дома отложен.
— Как съемщик, я заинтересовалась историей дома.
— В каком смысле? — осторожно спросил Перельман.
— Меня интересует убийство. В нем много такого, что вызывает недоумение. Я надеялась, вы мне поможете.
— Помогу в чем?
— В понимании того, что там случилось. Вы ведь наверняка участвовали в расследовании?
Перельман нахмурился и отвернулся. Не дождавшись от него ответа, она продолжила:
— Тело, по-видимому, так и не было найдено, и постановление «смерть в результате неправомерных действий» основывалось на огромном количестве крови на месте преступления, практически равном тому количеству, которое содержится в крупном мужском теле. И на следах ужасающей борьбы жильца с незваным гостем, вооруженным топором.
Она достала из сумочки и протянула Перельману несколько глянцевых фотографий.
Он быстро просмотрел их, удивленный и раздраженный тем, что это были официальные полицейские фотографии, снабженные подписями. Один лишь их вид вызвал у него неприятные воспоминания. «Где она их взяла, черт побери?» — спросил себя Перельман, но тут же понял ответ.
— Думаю, эти фотографии отвечают на любой вопрос, который может у вас возникнуть в связи с этим убийством. Не уверен, что могу что-то добавить. Как вам известно, убийство так и не было раскрыто.
Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось бы, и на катере установилась тишина, нарушаемая только криками чаек.
— Какой необычный катер, — сказала Констанс, меняя тему. — У него высокая скорость?
Перельман невольно улыбнулся:
— Это сигаретный катер. И да, он очень быстрый.
— Сигаретный?
— Изначально их использовали бутлегеры во время сухого закона, когда им приходилось удирать от береговой охраны. В какой-то момент этим катерам дали такое название из-за их узкой удлиненной формы, похожей на сигарету, что позволяло им развивать большие скорости.
— А какой смысл в них сегодня, когда сухой закон остался в прошлом?
— Гонки на моторных лодках сегодня очень популярны. И эта форма доказала свою близость к идеалу. — Перельман сделал неопределенный жест рукой. — Я купил этот тридцатидвухфутовый корпус года через два после того, как стал здесь начальником полиции. Эта старинная модель построена в конце шестидесятых, у нее были новые внутренности, что и привлекло мое внимание.
— Внутренности?
— Двигатели, уже оснащенные клапанной коробкой, головкой блока цилиндров, другими автомобильными деталями.
— Автомобильными деталями? Вы хотите сказать, что на катере автомобильные двигатели?
— Конечно. Их часто снимают с автомобилей, попавших в аварию, и переоснащают для катера. — Перельман похлопал по крышке люка. — У этой детки стоят два движка «Корвет-454» со старых «шевроле», форсированные для увеличения мощности.
— Я думала, что катера и автомобили несовместимы.
— Конверсия не составляет труда. А управлять катером даже проще, чем машиной. Нет коробки передач. — Он рассмеялся. — Просто поверни ключ, нажми на газ и держись — ну, вы знаете.
— Вообще-то, я не знаю, но спасибо за увлекательное объяснение.
— Никогда не сидели за штурвалом лодки?
— Ни лодки, ни автомобиля и ничего другого.
— Я…
Перельман заставил себя замолчать. Ее слова удивили его. Но еще и помогли понять, что интерес, который она демонстрировала, был из чистой вежливости.
— Конечно, — продолжил он, меняя курс, — этот конкретный катер гораздо больше времени проводит на стоянке, чем в заливе. У меня два года ушло на то, чтобы его перекрасить, а название я так и не придумал. — Он посмотрел на Констанс. — Есть какие-нибудь предложения?
— «Вверх по реке»?[27]
Он рассмеялся.
— Слушайте, я виноват, если слишком нервно прореагировал на разговор о том убийстве. У меня это больное место. Когда я только приехал сюда, с момента убийства прошло всего два месяца. Я должен был показать, на что я способен, и с усердием взялся за расследование. Но мы так никуда и не пришли.
— Почему?
— Понимаете, убийца должен был войти в дом и выйти из него, но мы не нашли следов ни входа, ни выхода, ни причаливания катера, ни приезда и отъезда машины, ни свидетеля, который видел бы чей-то приход и уход, ни малейшего указания на то, кто бы это мог быть.
— И тело тоже не нашли?
— Мы считаем, что его выбросили в океан где-то поблизости, поскольку вывезти его незаметно с острова вряд ли было возможно, но на берег тело так и не вынесло. То, что произошло убийство, было ясно как день. Не только по количеству крови жертвы, но и по отметинам с волосами и кусочками скальпа, оставленным в дереве топором, по характеру разбрызгивания крови, по кровавым каплям с орудия убийства, не говоря уже о том, повторюсь, сколько крови там было пролито. Кровь, конечно, принадлежала хозяину дома.
— И сколько было крови?
— Около пяти литров. Это практически весь объем крови в человеке. Потеря даже половины грозит жертве геморрагическим шоком четвертого уровня, а это неизбежная смерть.
— Расскажите мне о жертве.
— Его фамилия была Уилкинсон. Рэндалл Уилкинсон, под шестьдесят лет, холостой. Работал инженером-химиком, экспертом по смазочным материалам и растворителям в автомобильной субподрядной компании в Форт-Майерсе. Почти так же интересно, как наблюдать за высыхающей краской.
— В буквальном смысле, — вполголоса сказала Констанс.
— Да. Как бы то ни было, он способствовал изобретению некоторых новых процессов. И благодаря этому переехал на Каптиву и купил Мортлах-хаус. А года два спустя оказался жертвой одного химического происшествия. Кажется, получил повреждение легких. Это случилось в две тысячи четвертом или пятом году. Он всегда жил тихо, вежливо, уединенно. Каждый вечер в любую погоду, даже в дождь, гулял по берегу на заходе солнца. А потом, в один июльский вечер две тысячи девятого года… — Перельман развел руками.
— Вы сказали, он был холост.
— Верно.
— А вы не знаете, он застраховал свою жизнь?
— Да, у него был срочный страховой полис. На довольно крупную сумму, но ничего из ряда вон. Бенефициаром была его сестра. Естественно, страховая компания противилась, но в конечном счете все выплатила.
— Сестра живет поблизости?
Наконец старик отодвинул ботинок, но конверт оставил при себе.
— Попробуйте посмотреть на Четвертой Чанъю, — сказал он на местном. — Близ храма предков. Там все еще работают одна или две фабрики, которые могут изготовить то, что вы ищете.
— М goi nei sin, — поблагодарил Куорлз.
Засунув ботинок и конверты в сумку, он развернулся, открыл дверь, и его быстро унесла толпа, идущая по улице.
25
Голова и плечи Перельмана находились в моторном отсеке катера, когда он услышал, как кто-то идет к нему по пристани. Но гаечный ключ в правой руке занимал все его внимание, и начальник полиции проигнорировал звук шагов: может быть, на сей раз для разнообразия это кто-нибудь, кому он не нужен. И в самом деле, катер как стоял, так и стоял, никто не шагнул в него с пристани. Он вернулся к борьбе с семьюстами лошадьми, занимавшей его последние девяносто минут.
— Это твой последний шанс вылезти, — сказал он свече, угрожающе поднимая ключ. — Иначе я залью твою задницу антиржавчиной.
И тут с пристани донесся другой звук, на сей раз безошибочно узнаваемый: вежливое покашливание. Подавив готовое сорвать с губ проклятие, Перельман вытащил голову из моторного отсека, повернулся и, к своему немалому удивлению, увидел Констанс Грин, племянницу агента Пендергаста. Ведь именно так он ее представил? В то время Перельман был слишком занят обрубками, выброшенными на его берег, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Но он определенно запомнил ее фиалковые глаза и грациозную фигуру, ее поразительное сходство с Олив Томас.
— Миз Грин, — сказал он, закрывая люк и стирая тряпкой масло с рук.
Молодая женщина кивнула:
— Начальник полиции Перельман. Здравствуйте.
— Я веду сражение со взводом свечей зажигания.
— И кто побеждает?
— Свечи. Но даже поражение в эту минуту можно считать благодатью.
Она едва заметно улыбнулась ему. Последовало короткое молчание.
— Хотите на борт? — спросил он.
— С удовольствием.
Она оперлась на протянутую руку, и Перельман помог ей спуститься на планширь, а потом в маленькую кабину, в которой были два сиденья, а за ними мягкий диван. Она поблагодарила его, отставила в сторону свою сумочку, разгладила на себе стильное платье и села.
Перельман принялся комкать масляную тряпку, потом передумал, аккуратно сложил ее и бросил на кожух двигателя. В этой молодой женщине было что-то, заставлявшее его прибегать к самой изысканной манере поведения, и он достаточно хорошо знал себя, чтобы отдавать себе в этом отчет. Лет десять назад, перед тем как покинуть службу в Джупитерском полицейском отделении и перебраться с повышением сюда, он встречался с моделью высокой моды. Общего у них было примерно столько же, сколько у Кинг-Конга и Фэй Рэй[26], но за то короткое время, что они были вместе, она успела научить его кое-чему. Среди того, что не имело никакого отношения к спальне, она научила его понимать разницу между настоящим вкусом и дурновкусием. Она поглощала журналы вроде «Grazia» и «L’Officiel», и Перельман, пораженный ее красотой, поверил ей и получил немалую толику эзотерической информации. Во Флориде полно было как настоящих богачей, так и подражателей; умение отличить одних от других было очень полезным в работе Перельмана. В случае с Констанс Грин, например, он сразу же увидел, что ее сумочка — чрезвычайно редкий черно-оранжевый «Гермес». Он не мог вспомнить название, но не забывал длинный список невозможных поступков, которые, по словам его бывшей подруги, она готова была совершить, чтобы приобрести такую. Потом он обратил внимание на наручные часы Констанс: винтажные «Патек Филипп Наутилус», идентификатор 5711, белое золото с циферблатом молочного цвета. Невзрачные, но элегантные… вот только для тех, кто понимал толк в подобных вещах, срок ожидания для приобретения таких часов составлял десять лет. Ее платье или обувь он не сумел опознать. Но самым интересным и необычным представлялось то, что Констанс носила эти вещи с небрежным изяществом и всяким отсутствием неловкости.
— Чем я могу вам помочь? — спросил Перельман.
Констанс снова кивнула, словно отдавая должное его прямоте:
— Дом, в котором мы остановились, — Мортлах-хаус.
— Я слышал об этом. Рад, что снос дома отложен.
— Как съемщик, я заинтересовалась историей дома.
— В каком смысле? — осторожно спросил Перельман.
— Меня интересует убийство. В нем много такого, что вызывает недоумение. Я надеялась, вы мне поможете.
— Помогу в чем?
— В понимании того, что там случилось. Вы ведь наверняка участвовали в расследовании?
Перельман нахмурился и отвернулся. Не дождавшись от него ответа, она продолжила:
— Тело, по-видимому, так и не было найдено, и постановление «смерть в результате неправомерных действий» основывалось на огромном количестве крови на месте преступления, практически равном тому количеству, которое содержится в крупном мужском теле. И на следах ужасающей борьбы жильца с незваным гостем, вооруженным топором.
Она достала из сумочки и протянула Перельману несколько глянцевых фотографий.
Он быстро просмотрел их, удивленный и раздраженный тем, что это были официальные полицейские фотографии, снабженные подписями. Один лишь их вид вызвал у него неприятные воспоминания. «Где она их взяла, черт побери?» — спросил себя Перельман, но тут же понял ответ.
— Думаю, эти фотографии отвечают на любой вопрос, который может у вас возникнуть в связи с этим убийством. Не уверен, что могу что-то добавить. Как вам известно, убийство так и не было раскрыто.
Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось бы, и на катере установилась тишина, нарушаемая только криками чаек.
— Какой необычный катер, — сказала Констанс, меняя тему. — У него высокая скорость?
Перельман невольно улыбнулся:
— Это сигаретный катер. И да, он очень быстрый.
— Сигаретный?
— Изначально их использовали бутлегеры во время сухого закона, когда им приходилось удирать от береговой охраны. В какой-то момент этим катерам дали такое название из-за их узкой удлиненной формы, похожей на сигарету, что позволяло им развивать большие скорости.
— А какой смысл в них сегодня, когда сухой закон остался в прошлом?
— Гонки на моторных лодках сегодня очень популярны. И эта форма доказала свою близость к идеалу. — Перельман сделал неопределенный жест рукой. — Я купил этот тридцатидвухфутовый корпус года через два после того, как стал здесь начальником полиции. Эта старинная модель построена в конце шестидесятых, у нее были новые внутренности, что и привлекло мое внимание.
— Внутренности?
— Двигатели, уже оснащенные клапанной коробкой, головкой блока цилиндров, другими автомобильными деталями.
— Автомобильными деталями? Вы хотите сказать, что на катере автомобильные двигатели?
— Конечно. Их часто снимают с автомобилей, попавших в аварию, и переоснащают для катера. — Перельман похлопал по крышке люка. — У этой детки стоят два движка «Корвет-454» со старых «шевроле», форсированные для увеличения мощности.
— Я думала, что катера и автомобили несовместимы.
— Конверсия не составляет труда. А управлять катером даже проще, чем машиной. Нет коробки передач. — Он рассмеялся. — Просто поверни ключ, нажми на газ и держись — ну, вы знаете.
— Вообще-то, я не знаю, но спасибо за увлекательное объяснение.
— Никогда не сидели за штурвалом лодки?
— Ни лодки, ни автомобиля и ничего другого.
— Я…
Перельман заставил себя замолчать. Ее слова удивили его. Но еще и помогли понять, что интерес, который она демонстрировала, был из чистой вежливости.
— Конечно, — продолжил он, меняя курс, — этот конкретный катер гораздо больше времени проводит на стоянке, чем в заливе. У меня два года ушло на то, чтобы его перекрасить, а название я так и не придумал. — Он посмотрел на Констанс. — Есть какие-нибудь предложения?
— «Вверх по реке»?[27]
Он рассмеялся.
— Слушайте, я виноват, если слишком нервно прореагировал на разговор о том убийстве. У меня это больное место. Когда я только приехал сюда, с момента убийства прошло всего два месяца. Я должен был показать, на что я способен, и с усердием взялся за расследование. Но мы так никуда и не пришли.
— Почему?
— Понимаете, убийца должен был войти в дом и выйти из него, но мы не нашли следов ни входа, ни выхода, ни причаливания катера, ни приезда и отъезда машины, ни свидетеля, который видел бы чей-то приход и уход, ни малейшего указания на то, кто бы это мог быть.
— И тело тоже не нашли?
— Мы считаем, что его выбросили в океан где-то поблизости, поскольку вывезти его незаметно с острова вряд ли было возможно, но на берег тело так и не вынесло. То, что произошло убийство, было ясно как день. Не только по количеству крови жертвы, но и по отметинам с волосами и кусочками скальпа, оставленным в дереве топором, по характеру разбрызгивания крови, по кровавым каплям с орудия убийства, не говоря уже о том, повторюсь, сколько крови там было пролито. Кровь, конечно, принадлежала хозяину дома.
— И сколько было крови?
— Около пяти литров. Это практически весь объем крови в человеке. Потеря даже половины грозит жертве геморрагическим шоком четвертого уровня, а это неизбежная смерть.
— Расскажите мне о жертве.
— Его фамилия была Уилкинсон. Рэндалл Уилкинсон, под шестьдесят лет, холостой. Работал инженером-химиком, экспертом по смазочным материалам и растворителям в автомобильной субподрядной компании в Форт-Майерсе. Почти так же интересно, как наблюдать за высыхающей краской.
— В буквальном смысле, — вполголоса сказала Констанс.
— Да. Как бы то ни было, он способствовал изобретению некоторых новых процессов. И благодаря этому переехал на Каптиву и купил Мортлах-хаус. А года два спустя оказался жертвой одного химического происшествия. Кажется, получил повреждение легких. Это случилось в две тысячи четвертом или пятом году. Он всегда жил тихо, вежливо, уединенно. Каждый вечер в любую погоду, даже в дождь, гулял по берегу на заходе солнца. А потом, в один июльский вечер две тысячи девятого года… — Перельман развел руками.
— Вы сказали, он был холост.
— Верно.
— А вы не знаете, он застраховал свою жизнь?
— Да, у него был срочный страховой полис. На довольно крупную сумму, но ничего из ряда вон. Бенефициаром была его сестра. Естественно, страховая компания противилась, но в конечном счете все выплатила.
— Сестра живет поблизости?