– Вы же только что сказали, что я недостаточно усердна.

– Нет, я сказала, что ты не сосредоточена. Гадание на костях требует как полного сосредоточения, так и умения отрешаться.

– И только-то? – бормочу я.

Она сжимает челюсти.

– Попытайся еще раз. Сосредоточься и расслабься.

Я пытаюсь сосредоточиться на разложенных передо мною костях, смотрю на них и мысленно приказываю им дать мне ответ, но они просто лежат, и все, лежат неподвижно и безмолвно. Мои глаза начинают слезиться, и я позволяю им закрыться. Если мне удастся хотя бы сделать вид, что я сосредоточилась, возможно, Наставница Кира станет меньше на меня наезжать. Я расслабляю плечи и лоб, делаю глубокий вдох, и мне начинает казаться, что запах ладана стал еще гуще, как будто Кира придвинула курильницу ближе. Перед моим мысленным взором что-то дергается – чуть различимо, едва заметно, и мало-помалу начинает вырисовываться какой-то неясный образ.

И тут комнату сотрясает взрыв.

Образ тут же рассеивается, и глаза мои открываются сами собой.

– Что это было?

Наставница Кира, похоже, не обеспокоена, а только раздражена.

– Это Мешальщики, – говорит она, кивком показывая на дверь. – Они по меньшей мере раз в месяц едва не взрывают все учебное крыло. Тебе придется научиться не обращать на них внимания.

Из-под двери начинает сочиться черный дым, и Кира вздыхает.

– Пожалуй, на такое будет трудно не обращать внимания. – Она распахивает окно, и в аудиторию врывается прохладный ветерок. – Давай сделаем перерыв, – предлагает она. – Иди поешь. И постарайся вернуться сюда отдохнувшей и готовой к работе.

Не дожидаясь ответа, она открывает дверь и выходит. Кабинет наполняется дымом, который жжет легкие и щиплет глаза. Я высовываю голову в окно и начинаю глубоко дышать. Частый сухой кашель Наставницы Киры становится все тише по мере того, как она уходит все дальше и дальше по коридору.

Далеко внизу течет Шард – сине-зеленая река с белыми барашками пены там, где ее воды разбиваются о валуны. Замок Слоновой Кости, а вернее, холм, на котором он стоит, разделяет реку надвое – это первое ее разветвление, и оно уменьшает ее мощь и вместе с тем расширяет ее охват.

– Тут все в порядке?

Я оборачиваюсь и вижу высокого мужчину в красном плаще, застегнутом у горла на костяной аграф[1], похожий на медвежий коготь. На висках его темные волосы тронуты сединой и связаны сзади в хвост кожаным шнурком.

– Да, со мной все хорошо.

Он усмехается.

– У тебя такой вид, будто ты пытаешься сбежать. Что, твой первый урок был так ужасен?

– Я просто пытаюсь спастись от дыма, – отвечаю я, – и вовсе не собираюсь сбегать.

Он достает из кармана плаща мешочек и высыпает его содержимое – белый порошок – на ладонь. Затем наклоняется и осторожно дует, словно ребенок, дующий на одуванчик. Порошок повисает в воздухе, будто облачко, затем оно разделяется на тонкие струйки, которые вбирают в себя весь дым. И воздух в комнате вдруг становится таким же свежим, как веющий ветерок.

Меня охватывает восторг, и я радостно смеюсь.

– Так лучше? – спрашивает он.

– Намного. Вы Костемешальщик? – Увидев его красный плащ, я подумала, что он Заклинатель, но, возможно, я была не права. Матушка никогда не проделывала подобных манипуляций.

– Нет, – отвечает он. – Просто у меня есть на редкость одаренные друзья. Я Лэтам, преподаватель гадания на костях с даром Ясновидения Третьего Порядка.

– А я Саския Холт, – говорю я, пожимая его протянутую ладонь, – ученица с даром Ясновидения Второго Порядка.

– Я так и думал. Ты точная копия своей матери. – Лэтам отпускает мою руку и опирается на стол, сложив руки на груди.

– Вы ее знаете?

– Мы вместе учились. Два ученика с даром Ясновидения Третьего Порядка, проходящие обучение одновременно, – это редкость, и мы с ней сдружились. Как она? Мы так давно не виделись.

– Она… – Меня вдруг захлестывает острая тоска по дому, и я осекаюсь. – Она здорова, – выговариваю я наконец.

– Рад это слышать. А как ты сама?

Быть может, это из-за тоски по дому, быть может, оттого, что меня измотали мои сегодняшние неудачи, но я вдруг падаю на стул и со вздохом говорю:

– Бывали времена и получше.

Он подается вперед и понижает голос:

– В мой первый день в Замке Слоновой Кости меня вывернуло наизнанку прямо под воротами. На глазах у всех учеников. Это было очень унизительно.

– Правда?


Стало быть, вначале Лэтаму пришлось еще хуже, чем мне, однако он все равно смог стать Наставником Заклинателей Костей. А раз так, может быть, все-таки есть какая-то надежда на то, что мне удастся научиться управлять своей магией? И у меня вдруг возникает такое чувство, будто он взял ножницы и перерезал веревку, которой ко мне были привязаны моя тревога, мой страх. Они уплывают прочь, и у меня с души спадает тяжкий груз.

– Когда впервые входишь в этот замок… это нечто, не правда ли?

– Да, – киваю я. Несмотря на то что я тут уже пообвыклась, я все еще чувствую некоторую тяжесть в животе, хотя она и выражена слабо – это немного похоже на морскую болезнь. А еще у меня иногда шумит в ушах. – Почему нас не предупреждают? Если бы я знала заранее, каково здесь таким, как я, мне, возможно, удалось бы справиться лучше.

Он пожимает плечами.

– Думаю, им нравится сохранять флёр тайны. – Его взгляд скользит по костям на столе. – Кира ведь не заставляет тебя учиться вот на этом, а?

– Да… а что? – неуверенно отвечаю я.

Лэтам качает головой.

– Дай угадаю: ты смогла погадать на них не лучше, чем по горсти монет.

– С монетами у меня, наверное, получилось бы лучше.

Он подходит к дальней стене и начинает рыться в одном из шкафов, пока не находит серебряный ларец с затейливой защелкой.

– Давай попробуем вот с этим.

Лэтам расстилает темно-синий бархат и высыпает на него содержимое ларца – восемь небольших костей. Они почернели по краям, как будто их уже использовали для гадания, но я все еще могу различить нанесенные на каждой из них красные линии – копии метки, которая находилась на левом запястье.

– Чьи они? – спрашиваю я. Кости человеческих запястий и кистей чрезвычайно ценны. Поверить не могу, что Лэтам в самом деле собирается использовать вот эти восемь костей для того, чтобы учить меня гадать.

– Это учебные кости, – объясняет он.

– Учебные? Они что, ненастоящие?

– О, они очень даже настоящие. Просто их специально обработали так, чтобы на них можно было гадать снова и снова, притом без крови и с несколько большей ясностью, чем бывает обычно.

Я провожу пальцем по бархату, оставляя на нем заметный след.

– Не знала, что такое возможно.

– Мы нечасто практикуем подобные вещи, – говорит Лэтам. – Чтобы добиться такого результата, нужно готовить кости, используя кровь Заклинателя или Заклинательницы, так что нельзя проделывать это со всеми наборами костей – ведь Заклинателей не так уж много, и нам совсем не нравится исполнять роль подушечек для булавок. Но для обучения это очень полезно, поскольку позволяет ученикам проводить гадания, не требуя от них полного сосредоточения.

– А для чего они были использованы в первый раз? – спрашиваю я.

– Для доведывания.

Моя надежда гаснет.

– Но у меня же дар к Ясновидению Второго Порядка, а не Третьего, – говорю я.

Он машет рукой, словно отметая сомнения, звучащие в моих словах.

– Это не имеет значения. Ты все равно сможешь понять, что они говорят.

Я хочу спросить, как это возможно, но он уже запаливает ладан.

– Закрой глаза, – велит он, и я подчиняюсь. – Когда будешь готова, дотронься до костей.

Я делаю несколько глубоких вдохов, медленно, осторожно направляю пальцы к костям, сгребаю их и сжимаю в руке. И на сей рез передо мной встает не смутный непонятный образ, а разворачивается четкое, полнокровное видение в цвете и звуке, и мне абсолютно ясно, что речь идет о мужчине, в чьем сознании и нахожусь, хотя и не понимаю, каким образом это произошло.

Передо мною лежат его возможные пути – их множество, и они похожи на расходящиеся ветви огромного дерева. Но две из этих дорог шире остальных, и от них исходит слабое свечение.

Я иду по одной из них и вижу, что он становится плотником. Он любит свою работу – любит свежий запах дерева, его шершавую текстуру под своими ладонями до того, как он обстругает его, и гладкую, как атлас, после – и к тому же он получает глубокое моральное удовлетворение оттого, что своими руками создает то, что полезно людям. Однажды в его мастерскую приходит девушка с зелеными глазами и огненными волосами. Она весела и дарит ему радость. Он спрашивает, не хочет ли она, чтобы он приготовил ей обед, а через несколько недель приглашает ее на танец, и они танцуют в его мастерской, танцуют босиком на ковре из сосновой стружки. Проходит несколько лет, и он спрашивает ее, согласна ли она заключить с ним союз, поскольку он не мыслит своей жизни без нее.

Я смотрю, как они вместе строят жизнь – их дом стоит на лугу, где пестреют полевые цветы, их сад полон персиковых деревьев, и часто на окнах дома остывают ароматные фруктовые пироги. Лунными вечерами они сидят на крыльце и говорят допоздна.

У них трое детей – мальчики с румяными щеками.

Я смотрю, как они веселятся – и как страдают. У мужчины умирает мать, и он думает о том, что ее жизнь оборвалась безвременно, когда вырезает ее имя на коре их семейного дерева. Но несколько лет спустя погибает один из его сыновей – тонет в реке, – и он понимает, как в действительности выглядит безвременная смерть.

В его жизни переплетаются головокружительное счастье и безутешное горе, и, дойдя до конца этого пути, я понимаю, что это хороший выбор. Такая жизнь принесла бы ему немало радостей. Я поворачиваюсь и следую по этому пути обратно к его началу, глядя, как дети мужчины становятся все младше и младше и как разглаживаются морщины на лбу спутницы его жизни.

Добравшись до развилки, я вместо того, чтобы пойти направо, сворачиваю налево и иду по второму из возможных путей. На сей раз мужчина живет в столице, и из окон его мастерской виден Замок Слоновой Кости, сияющий белизной. Ему присущ магический дар – он Косторез, – и его руки ловко и проворно мастерят из костей флейты для Хранителей, оружие для Костоломов, полированные ларцы, не боящиеся краж, и шкатулки для хранения воспоминаний. Эта работа также приносит ему глубокое моральное удовлетворение, однако оно отличается от того, которое он получал от плотницкого ремесла, – теперь к сознанию того, что он мастерит нечто полезное, примешивается чувство принадлежности к чему-то важному и большему, чем он сам. Натура его в этой жизни тоже отлична – он немного смелее и увереннее в себе.

На этом пути спутница его жизни трудится Врачевателем, она молчалива и спокойна – настолько спокойна, что ее безмятежность передается и тем, кто ее окружает. Она не так хороша собой и не так весела, как девушка на первом из его возможных путей, но она глубоко мыслит, и благодаря ей он становится лучше. Их жизнь полна радостей, малых и больших. У них есть дочь – всего одна, хотя они хотели иметь больше детей, – у нее смоляные волосы и дар к вычислениям. Они живут в просторном доме, который стоит на полпути между ее лекарней и его мастерской. По вечерам они гуляют по брусчатке приречных улиц, освещенные теплым светом уличных фонарей. Мать мужчины и на этом пути умирает, и он так же плачет, горюет и, вырезая на коре семейного дерева ее имя, думает о том, что ее жизнь оборвалась безвременно.

Некоторые вещи одинаковы для двух его возможных жизненных путей, но есть и отличия, причем большие. В этой жизни старость приходит к нему более медленно, и он стареет в большем достатке. Его подруга умело врачует его пораженные артрозом суставы. И в этой его жизни переплетены и радости, и печали, она тоже насыщенна и полна, но так отличается от первой.

Я открываю глаза и поначалу вижу окружающую обстановку неясно, но потом ее очертания медленно обретают четкость. Я чувствую себя опустошенной.