Всё перепуталось, а теперь уже поздно. Сначала у нас появились котята. Потом оказалось, что Шэмрок из тех мамашек, которая зависает в баре, в то время как её надоедливые дети медленно замерзают в автомобиле, иными словами, она без всякого предупреждения взяла отпуск от котят, на полные двадцать четыре часа, которые мы, особенно Джинни, провели, ползая на коленях, выкармливая котят питательной смесью из кукольной бутылочки, в которую входит не больше унции. Потом в город приехали какие-то исландцы, гости Государственного Департамента, и меня, поскольку я член Совета Воздушных Сил, обязали их развлекать. После чего Джинни без всяких раздумий решила дать для них всех званый обед, обед примерно на двадцать персон. Прекрасно проведённое время, но это убило три дня, пока мы готовили, прибирались и приходили в себя. Потом руководитель Военно-морской академии, мой одноклассник, приехал в город, и мы переделали все это снова – и тут случилась снежная буря. Во время которой крылья новой оранжереи Джинни рухнули под грузом снега. Небольшой ущерб в долларах и ни одно растение не пострадало, но Джинни расстроилась, и это была настоящая неприятность. Дизайн оранжереи сразу вызывал у меня сомнения, как только я его увидел, и тогда же приказал, чтобы его модифицировали, усилив конструкцию, но рабочие не успели этого сделать.
Потом прибыли гранки на «Чужака в стране чужой», это убило три дня времени у каждого из нас, ведь это длинная книга. Джинни только что понесла их на почту, и теперь я пишу Вам письмо, которое должен был отправить давным-давно.
20 мая 1962: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Новым котятам две недели от роду, они жирные и здоровые. Ястреб или сова заполучила уток Джинни.
17 апреля 1964: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
А больше у нас никаких новостей, кроме того, что Шэмми в прошлое воскресенье, сразу после того, как мы приняли у неё последний помёт, немедленно ушмыгнула и нагуляла новый урожай, так что у нас будут ещё котята приблизительно к 17 июня. Она трудится без устали, уже тридцать один котёнок, а ей едва только исполнилось пять лет.
16 августа 1967: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
И Джинни, и я временно физически истощены и эмоционально угнетены; мы потеряли нашего маленького котика. Его не было уже неделю и теперь остаётся только признать, что он мёртв. Вряд ли он оставил жизнь домашнего кота ради какой-то дамы и живёт на подножном корму – это крайне маловероятно. Два или три дня – да, но полную неделю – нет. Рысь, лиса, енот, автомобиль. Конечно, он был всего лишь котом, и мы и раньше не раз теряли котов. Но в данный момент мне больно, я не могу уснуть и остаюсь эмоционально неустойчивым. Джинни продолжает упорно трудиться, хотя со сном у неё вообще обстоит неважно, а что до меня, то я ни черта не высыпаюсь, так что с трудом печатаю на машинке и не в состоянии на чём-нибудь сосредоточиться.
ПРОБЛЕМЫ
18 декабря 1950: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Повесть, которую я планировал написать, как только покончу с рассказом о Падди для «Senior Prom» (прилагаю к письму), была поставлена под угрозу последними новостями, поскольку по сюжету III Мировая война не должна начаться сейчас, по крайней мере, её нужно отложить на некоторое время. Я её откладываю и немедленно начинаю следующий детский роман для «Scribner’s» – и я напишу его так, что в нём не будет вышеупомянутого события! Я закончу его так быстро, как смогу из-за тех же самых новостей. Мой чисто личный и шкурный момент в нынешней суматохе – то, что я вынужден, так или иначе, закончить этот дом [Колорадо-Спрингс]. Закончить настолько быстро, насколько это возможно, чтобы быть готовым к тому, что произойдёт. Миссис Хайнлайн могут призвать в любой момент; она уже получила об этом письмо – и одну женщину-резервиста в нашем городе уже призвали на службу, а затем и её мужа, так что мы знаем, что угроза вполне реальная. Сам я должен пройти небольшую операцию, после чего у меня появится шанс пройти медицинский осмотр, но я надеюсь, что смогу найти для неё время в самом ближайшем будущем. Двое моих братьев уже надели униформу, а третьего, вероятно, скоро призовут – и мне тоже стоит быть готовым ко всему. А пока я намерен заняться рукописями и до поры до времени выпустить их как можно больше.
7 апреля 1951: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Прямо сейчас любая предложенная работа не вызывает никакого энтузиазма. Я нахожусь в очень скверном состоянии и всё ещё на грани нервного срыва. Планирую потратить пару месяцев или чуть больше на завершение строительства дома, часть работ проконтролировать, кое-что сделать самому – в качестве терапевтической меры, а затем, когда всё будет закончено, буду смотреть на военные новости и принимать решение, зовёт ли меня мой моральный долг немедленно бросить литературу и вернуться к работе в лаборатории. Джинни находится в резерве; когда и если её призовут, я не хочу оказаться связанным по рукам и ногам контрактами, которые не смогу прокинуть – вместо этого я хотел бы заняться исследованиями, которые помогут как можно скорее выиграть войну и тем самым вернуть её домой. (Сам я, скорее всего, не смогу пройти медицинский осмотр; лабораторная работа – это всё, на что я годен.)
1 марта 1953: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
…У нас у всех снова всё хорошо, даже у кота, потому что я наконец-то разобрался с большим чёрным котом, который его терроризировал. Джинни разбудила меня однажды утром и сказала, что чёрный котяра ошивается у входа. Я накинул халат и шлёпанцы, зарядил свой «Remington.380» и вышел. Достал его с первого выстрела, к счастью, поскольку он побежал и у меня не было ни секунды промедления. Похоронил его и вернулся в постель менее чем через двадцать минут. Невесёлая работёнка, но Пикси так крепко доставалось, что я не думаю, что он пережил бы ещё одну драку – а я предпочитаю моего собственного кота дикому.
8 октября 1953: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я пытался выдержать письмо в объективном тоне, придерживаясь фактов, и если в него закралась неуместная эмоция, Вы можете списать её отчасти на то (только это между нами), что ***, не проконсультировавшись с нами, сообщила наши данные в качестве юридического адреса всем в Колорадо Спрингс. Джинни уже достали телефонные звонки с требованием ответить, когда *** собирался оплачивать свои счета. А о других причинах я вообще лучше не буду говорить.
11 декабря 1964: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
У нас есть новый телефонный номер, НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЙ в телефонной книге, – поэтому, пожалуйста, запишите его здесь и там. Джинни мечтала о нём в течение многих лет, чтобы положить конец беспрестанным звонкам поклонников с утра до вечера. Я должен признаться, что тишину можно только приветствовать.
9 января 1968: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Возвращаю Вам статью Арта Кларка, как Вы просили в своей записке. Я так понимаю, что Спекторски[201] направил свою просьбу на сей раз к Вам, а не напрямую ко мне. Он обращается с подобными просьбами ко мне примерно раз в месяц; я давно уже бросил отвечать на его записочки. Первый раз это было несколько лет назад, речь тогда шла о рассказе Фреда Брауна – довольно неплохом, и я написал на него хороший отзыв, который Спек опубликовал.
Это было ошибкой: я должен был его проигнорировать. С тех пор меня засыпали подобными просьбами. Помимо времени, которого требует подобная бесплатная работа, тут ещё и переписка – проклятие моего существования и главный пожиратель моего рабочего времени; у меня нет никакого желания заниматься дополнительной перепиской с редакторами. И то, чего хочет Спек, действительно бесплатная работа, ему нужны отзывы от известных писателей без оплаты.
Чёрт, да я мог бы пойти на это, если бы это было всё, что от меня требуется. «Плейбой» – лучший на этом рынке, и меня бы не перекосило немного подмазать Спека. Но вот беда: я не буду ни при каких обстоятельствах писать что-то неблагоприятное о любом из моих коллег, а часть материалов, которые Спек просит меня прокомментировать, отвратительна. Эта вещь Арта Кларка[202] довольно мила. Но в последний раз меня просили дать отзыв на рассказ ***. Я в хороших отношениях с *** и намерен их такими сохранить, но, если бы мне пришлось писать об этой вещи ***, я вынужден был бы написать: «Дорогой Спек, Вам, должно быть, стыдно это печатать, а *** должен стыдиться того, что написал это».
Так что мне делать, Лертон? Выбирать только те вещи, которые я могу честно похвалить и игнорировать прочие? Или заниматься своими делами и не комментировать работу моих коллег?
Глава XIV
Чужак
20 июня 1952: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я пишу каждый день, но, честно говоря, рукопись отвратительна. Этот роман, возможно, придётся несколько раз переписывать, после чего достойно похоронить.
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА: В начале 1949 года Роберт искал тему для рассказа «Бездна», который он обещал Джону Кэмпбеллу. Во время обсуждений я предложила ему, чтобы это была история о человеке, воспитанном от младенчества до зрелости расой инопланетян. Эта идея привлекла его внимание, но он решил, что она потребует больше места, чем он может позволить себе в этом рассказе. Однако он пошёл в свой кабинет и в течение нескольких часов написал четырнадцать страниц через интервал, в основном вопросы, требующие проработки. Это и было началом «Чужака в стране чужой».
16 июля 1952: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Да, у меня всё ещё проблемы с тем романом. Проблемы – это всё, что у меня сейчас есть, – проблемы с самой историей и проблемы вокруг меня. Я потерял почти месяц, принимая гостей, Артура Ч. Кларка в сопровождении Смита[203] – и теперь мы собираемся провести неделю в Долине Йеллоустона и Сан-Вэлли, отъезд завтра. Я мог бы отменить эту поездку, но есть причины, по которым отменять её нежелательно. Кроме того, я надеюсь, что несколько дней вдали от постоянно звонящего телефона помогут мне привести в порядок мои мысли по поводу этого романа. (Иногда мне кажется, что летом каждый американец норовит посетить Колорадо-Спрингс!) Когда я вернусь, видимо, придётся ложиться в больницу для ещё одной операции. В общем, слишком много дней в этом году сожрала саранча. А ведь у меня были самые лучшие намерения. Я не сидел сложа руки – совсем нет! Но я не многого достиг.
И сам роман доставляет мне реальные проблемы. Я считаю, что придумал действительно новую НФ идею (вещь трудновыполнимая в наши дни!), но у меня возникли проблемы, когда я попытался с ней справиться. Суть этого новшества – «Человек с Марса», в буквальном смысле. Первая экспедиция на Марс так и не вернулась. Двадцать лет спустя Вторая экспедиция обнаруживает, что весь экипаж Первой экспедиции погиб – за исключением ребёнка, родившегося на Марсе и воспитанного марсианами. Они привезли этого молодого человека с собой.
Это существо наполовину человек, наполовину марсианин, то есть генетически он человек, но двадцать лет он прожил в окружении марсиан. Он и в самом деле не человек, потому что антропология совершенно ясно доказала, что человек в большей степени продукт своей культуры, чем своих генов – или, по крайней мере, в не меньшей степени. И этого Джо воспитывали даже не антропоидные обезьяны, он был воспитан марсианами. Между прочим, он никогда не слышал о сексе, никогда не видел женщин, потому что у марсиан отсутствует пол.
Он никогда не испытывал нормального земного тяготения. Абсолютно всё земное для него чуждо – не только география и здания, но и наши склонности, мотивы, меры, оценки. С другой стороны, сам он прошёл обучение у мудрой, утончённой и очень продвинутой – но совершенно нечеловеческой – расы.
Это – вступление. Дальше что-то должно происходить. Я пробовал несколько подходов и несколько событий, но ни одним не удовлетворён. Способ подачи существенно влияет на такое повествование, безусловно, – обезличенный, от первого лица, третье лицо главного героя, третье лицо второстепенного, от первого лица второстепенного персонажа-рассказчика – у всех вариантов есть свои достоинства, у всех есть бесспорные недостатки. Очень важный, доминирующий фактор – особенности и культура марсианской расы – марсиан я ввёл ещё в «Красной планете». Я не уверен, что это хорошая идея, потому что с ними история имеет тенденцию к статичности и философии. Эта история в лучшем случае тяготеет к философии; если я сделаю акцент на марсианах, то сюжет тут же ляжет и уснёт. Почти так же сильно на историю влияет тип земной культуры, развившейся к моменту начала истории. После всего этого встаёт вопрос, как скомпоновать отобранные элементы, чтобы добиться максимальной драматичности. Пока ни один из сюжетов, которые я сделал, мне не нравится. Я испортил довольно много бумаги, и сейчас у меня есть только длинное начало, которое я, скорее всего, выброшу, да ещё огромная пачка всяких заметок.
Если эта вещь не выкристаллизуется у меня в голове в ближайшее время, я вынужден буду её отложить, потому что ситуация сильно пошла вразрез с установленными мной правилами работы. На самом деле у меня есть штуки три наработки типа полицейские-и-воры, которыми я могу заняться, один сюжет про параллельные миры и ещё две традиционные космические оперы. Я не хочу их делать, я хочу сделать грандиозную историю. Но, видимо, мне придётся подражать Кларенсу Баддингтону Келланду и давать клиентам то, к чему они привыкли и что охотно покупают, а не пытаться их удивить.
18 июля 1952: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну
Идея книги звучит потрясающе, но я вполне могу понять, почему Вы оказались в затруднительном положении. Отложите её в сторону, поработайте над чем-нибудь другим, потом вернитесь – и тогда Вы взглянете на неё по-новому.
10 июня 1953: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
…сожалею, но не могу сказать, что переломил ситуацию с романом…
На самом деле у меня с этим романом очень много проблем. Это та вещь, о которой я Вам, по-моему, давно рассказывал, о Человеке-с-Марса, про младенца, оставшегося в живых из Первой экспедиции на Марс, которого привезла назад Вторая экспедиция. Этот молодой мужчина никогда в жизни не видел людей и, что особенно важно, никогда не видел женщин и не слышал о сексе. Он был воспитан марсианами, он образован и элегантен по марсианским стандартам, но полностью неосведомлён о Земле. Какое воздействие окажут на него культура Земли и условия проживания на ней? Какое воздействие окажет он на земную культуру? Как всё это можно превратить в набор из «полицейские-и-воры» и «мальчик встречает девочку», не сваливаясь в чисто философские спекуляции? И наоборот, какое количество философствований воспрепятствует превращению этого романа в космическую оперу с картонными персонажами?
Я настолько в нём увяз, что на прошлой неделе решил отложить его на год или около того, но тут Стэн Маллен[204] вправил мне мозги и очень сильно помог. И теперь я пытаюсь продвинуться дальше. Когда всё это закончится, в итоге у меня либо вообще ничего не будет, либо я получу свой главный роман. Я сильно сомневаюсь, что из этого получится история для бульварных журналов; похоже, эта история совсем другого сорта. Я продолжу потеть над ней, и долгое время Вы ничего от меня не будете получать.
13 января 1955: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я сейчас нахожусь на странице 68 проекта под названием «Марсианин Смит», который будет книгой для взрослых – то есть больше с-кса и ненормативной лексики, чем приемлемо в подростковой литературе. И это будет большая книга, не для журнальной публикации. Я не могу даже приблизительно оценить, когда этот проект завершится, так как есть некоторые завихрения сюжета, относительно которых я не вполне уверен.
23 февраля 1955: Роберт А. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я вынужден признаться, что на прошлой неделе мне пришлось отложить роман в стол, два месяца и 54 000 слов рукописи пропали впустую. Джинни говорит, что из этого ничего не получится, а я всегда использую её в качестве пробного камня. И что гораздо хуже, я подозреваю, что она права; мне на самом деле никогда эта вещь не нравилась, несмотря на сильную и новую тему. Я, конечно, всем этим удручён, но я начал работать над другой вещью и надеюсь начать проект через день или два.
29 марта 1960: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Пару дней назад я закончил черновик романа, о котором писал, и я всё ещё как выжатый лимон. Это очень длинная вещь (800 страниц в непричёсанном виде), и всё, что я могу сейчас о ней сказать – что это не научная фантастика и вообще не похоже ни на что, что я делал раньше. Я хочу ещё над ней поработать, и, возможно, у меня получится всё сделать до отъезда, чтобы её перепечатали набело, пока мы будем за границей.
Я крайне вымотался за шестьдесят три дня, по двенадцать-четырнадцать часов в день прикованный к машинке. Теперь я должен отдохнуть, чтобы подготовиться к физически трудной поездке… завершить за пару недель месячную норму работ по дому, изучить российскую историю, политику и географию так, чтобы понимать хоть что-то из того, что увижу, и лечь костьми, но сократить примерно на треть эту новую историю. А тем временем у Шэмрок О’Тул в любой момент могут появиться котята – сроки составляют 60–65 дней, и сегодня – её 62-й; она похожа на футбольный мяч на ножках и горько жалуется на несправедливость всего этого. Я пришлю Вам котёнка авиакурьером, чтобы Вы не смогли отослать его обратно. Возможно, четырёх котят.
10 октября 1960: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я думаю, что Вам следует послать «Человека с Марса» в «Putnam», так как они имеют право посмотреть его первыми. У меня на руках, если нам когда-нибудь понадобится, чистая, не слепая копия этой рукописи на той же самой плотной белой бумаге. Я отдаю себе отчёт в коммерческих проблемах этой рукописи, тех, на которые Вы указывали, но если её действительно издадут, она может быть распродана большим тиражом. (Разумеется, она не более рискованная, чем «Улисс», «Любовник Леди Чаттерлей», «Элмер Гентри» или «Тропик Рака» – каждый в своё время, когда они были изданы[205].)
«Человек с Марса» – это моя попытка вырваться из смирительной рубашки, одно из моих собственных изобретений. Я устал от того, что известен только как «ведущий автор детских книг» и ничего больше. Правда, эти подростки платили неплохо – машина, дом, движимое имущество – всё без кредитов, много путешествий, деньги в банке и в изрядном количестве в акциях плюс перспектива будущих роялти – грех жаловаться… но, как сказала бы одна слишком успешная шлюха: «Их лестница меня доканает!»
Я впервые осознал, насколько плотно я сам себя загнал в угол, когда редакторы моей soi disant[206] взрослой книги начали просить меня порезать её, чтобы пристроить её на рынок детской литературы. Тогда я вынужден был подчиниться. Но теперь я хочу понять, могу ли я писать о взрослых делах для взрослых и публиковать подобные вещи.
Однако я не имею никакого желания писать «мэйнстримные» истории типа «Над пропастью во ржи», «Охваченные любовью», «Пейтон-Плейс», «Человек в сером фланелевом костюме», «Слепящая тьма» или «В дороге»[207]. Хороши ли эти книги или плохи, каждая из них представляет собой образец, в подражание которому было написано более чем достаточно, и мне нет никакого смысла что-то добавлять в эти категории – я хочу сделать свою собственную вещь, по-своему.
Возможно, я на этом провалюсь. Я не знаю. Но тот успех, который у меня был, пришёл потому, что я был оригинален, а не потому, что писал «безопасные» вещи – в дешёвых и глянцевых журналах, в кинофильмах, в детских книгах. В бульварной НФ я сразу же двинулся на вершину, писал о социологии, сексе, политике и религии в то время (1939), когда все эти предметы были табу. Позже я прорвался в глянцевые журналы с научной фантастикой, когда считалось само собой разумеющимся, что НФ – это дешёвое чтиво и ничего больше. Вы помните, что мой первый подростковый роман считали издательским экспериментом – и довольно рискованным. Я никогда не писал, «что все пишут» – и теперь не хочу этим заниматься. О, я полагаю, что если такая необходимость встанет по финансовым соображениям, я смогу подражать моим собственным ранним работам и делать это достаточно хорошо, чтобы продаваться. Но я не хочу. Я надеюсь, что эта новая и необычная книга будет продаваться. Но, независимо от того, выйдет из неё что-то или нет, я хочу, чтобы моя следующая книга была совсем другой – не имитацией «Человека с Марса», не тщательным «повторением пройденного» в подражание моим подростковым и квазиподростковым вещам, изданным как soi disant взрослые НФ книги. У меня есть много вещей, которые я хотел бы написать, и ни одна из них не вписывается в эти шаблоны.
14 октября 1960: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну
Дорогой Водный брат,
Я совершенно восхищён Вашей храбростью, а также Вашим интеллектуальным мужеством, которое позволяет Вам открывать новые области на литературном глобусе.
21 октября 1960: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Во-первых, я думаю, что предложение «Putnam» – одно из самых щедрых, какие я когда-либо видел; в нём полностью соблюдены все мои интересы. Пожалуйста, передайте им это?
Всегда можно найти, что сократить, хотя при этом можно заработать литературную анемию. Но исправления, которые они требуют, – совсем другое дело. И не потому, что мне не хочется ими заниматься… а потому, что я не вижу, как их сделать. Эта история – кэйбелловская сатира[208] на религию и секс, это даже при самом пылком воображении далеко не научная фантастика. Если я начну вырезать религию и секс, я очень боюсь, что закончу безалкогольным мартини.
Я знаю, что история шокирует – и я знаю дюжину мест, где я мог бы сделать секс чуть менее откровенным, чуть более кулуарным, неявным, изменив лишь несколько слов (типа: «Чёрт, на ней не было даже доморощенного фигового листика!»). (Чуть меньше колорита, конечно же, но раз надо, значит, надо.)
Но я не вижу, как выкинуть секс и религию. Если я это сделаю, от истории ничего не останется.
Эта история должна показать полностью свободный (в смысле философских клише) взгляд на современную человеческую культуру с нечеловеческой точки зрения Человека с Марса. В соответствии с этой установкой, я ни одну вещь не признаю само собой разумеющейся и волен раскритиковать всё, что угодно, от Девочек-скаутов и Маминого Яблочного Пирога до идеи патриотизма. Никаких священных коров любого вида, никаких поклонов и любезностей в сторону королевской ложи – такова общая идея.
Но, помимо двух дюжин несерьёзных сатирических нападок, есть две главные цели, которые я атакую, две самые большие, самые жирные священные коровы, два неявных допущения нашей Западной культуры, которые каждый автор обязан признавать хотя бы на словах, одно относительно религии, другое – относительно секса.
Что касается религии, то первая аксиома Западной культуры – это концепция личностного Бога[209]. Вам разрешено оспаривать любой аспект религии, кроме этого. Если вы попытались это сделать, вы становитесь плюсплюс антихорошим мыслепреступником[210].
В вопросах секса наша первая культурная аксиома гласит, что единственным приемлемым вариантом является моногамия. Автору разрешено сколько угодно писать об изнасилованиях, инцесте, прелюбодеянии и специфических извращениях… если при этом он намекает, что все эти вещи, безусловно, греховны или, по крайней мере, социально неприемлемы – и что за них придётся расплачиваться, публично или путём раскаяния. (Почему цензоры ополчились против леди Чаттерлей и ее любовника? Причиной были отнюдь не их поднадоевшие односложные слова, а тот факт, что им нравилось прелюбодеяние – и оно сошло им с рук – и после они жили долго и счастливо.) Всё это дело сильно смахивает на коммунистическую «критику»… при Коммунизме можно критиковать что угодно и какого угодно товарища (по крайней мере, теоретически), если вы не замахиваетесь на базовые положения марксизма.
Итак… пользуясь свободой мифического человека с Марса… я предпринял критическое и нелицеприятное исследование двух неприкасаемых: монотеизма и моногамии.