Моя книга говорит: личный Бог недоказуем, маловероятен, а вся современная теология – суеверная болтовня, оскорбительная для зрелого ума. Но атеизм и «научный гуманизм» являют собой такой же вздор, только в зеркальном отображении, и столь же отвратительный. Агностицизм интеллектуально более приемлем, но только тем, что признаёт своё невежество, полное интеллектуальное банкротство и сдаётся. Все прочие религии в других местах или в прошлом, монотеистические, политеистические или какие-то иные, столь же нелепы, а сама идея «богослужения» соответствует интеллектуальному уровню дикарей из джунглей, ублажающих своё Мумбо-Юмбо. (Попутно замечу, что христианство – это политеизм, а не монотеизм, как утверждается (тут раввины правы), и что его самая святая церемония – не что иное, как ритуальный каннибализм, родом прямо из дымных пещер нашего далёкого прошлого. Они должны меня линчевать.)
Но я не предлагаю готовых решений, потому что у меня их нет, нет ни одного – для интеллектуально непредвзятого читателя. Тот пантеистический, мистический рефрен «Ты есьм Бог!», который пронизывает книгу, предлагается не в качестве Символа веры, но как тезис экзистенциалиста о личной ответственности, лишённой всего божественного. Он означает: «Не взывай к милосердию Бога, Отца небесного, маленький человек, потому что его нет дома, и никогда не было дома, и вообще ему на всё плевать. То, что с тобой происходит, счастлив ты или несчастен, жив или мёртв – сугубо твоё личное дело, а вселенной ты до лампочки. На самом деле, возможно, ты и есть вселенная, и сам – единственная причина всех своих неприятностей. Ну а в лучшем случае ты можешь надеяться на дружбу своих друзей, не более божественных (или столь же божественных), как ты сам. Так что брось хныкать и прими с мужеством – «Ты есьм Бог!»
Относительно секса моя книга говорит: секс – это чертовски забавно, в любом аспекте не постыдно и совсем не священно. Единобрачие – просто социальная модель, полезная для определённых структур общества, но это сугубо прагматический вопрос, не связанный с грехом… возможны мириады других моделей, и некоторые из них в соответствующих обстоятельствах могут быть более эффективными и больше способствовать общему счастью. Фактически единственное достоинство моногамии заключается в том, что она даёт формулу, определяющую, кто должен позаботиться о потомстве… и если другая формула обеспечит этот практический аспект, семь к двум, что она, вероятно, лучше послужит людям, которые чертовски страдают, пытаясь практиковать единобрачие по писаным правилам.
Вопрос теперь не в том, верны ли изложенные выше идеи или это просто чушь – вопрос в том, останется ли от книги хоть что-нибудь, если я их вырежу. Я так не думаю. Я думаю, что не останется даже слабенького приключенческого сюжетика, потому что всё действие инспирировано этими еретическими идеями. Всё полностью.
Желание м-ра Кэди, чтобы я устранил первое «чудо» исчезновения на стр. 123–124, порождает сравнимую по величине серьёзную литературную проблему. Конечно, я могу переписать ту сцену, именно так, как он предлагает… но к чему я приду в результате? Эта сцена порождает все последующие чудеса в сюжете, их множество. Допустим, я соглашусь, что «чудеса» – негодный материал, но чтобы убрать их, я должен выбросить последние 700 страниц рукописи, т. е. написать совершенно другую историю. Чудеса служат универсальным «доказательством». Без них Человек с Марса не сможет завербовать на свою сторону Харшоу, Бена, Пэтти, доктора Нельсона, даже Джилл – никого! Истории не станет.
(Я думал, что я выбрал сравнительно простенькое чудо, поскольку выбирал из тех, которые были теоретически и математически возможны, позднее я обосновал его в кабинете Харшоу. Но я боюсь, что с этим вышло как с атомной энергией: никто, кроме профессиональных мечтателей, не мог в неё поверить, пока это не случилось. Могу добавить, что если бы я прикрыл это чудо выдуманным электронным прибамбасом, то у меня и слон бы «исчез» – и никто бы не пикнул.)
На мой взгляд, всё, что можно сейчас сделать – это принять весьма щедрое предложение м-ра Кэди и придержать его на шесть месяцев, чтобы посмотреть, возьмёт ли какой-нибудь другой издатель эту вещь без исправлений или с такими правками, которые мне покажутся осуществимыми.
Но я не буду удивлён, если её никто не захочет взять. Впервые в своей жизни я предавался роскоши писать, не косясь одним глазом на табу, рынок и т. п. Я не удивлюсь и лишь слегка расстроюсь, если окажется, что результат вышел не ходовой.
Если не получится продать роман более-менее в том виде, в каком он есть, я приложу все силы, чтобы удовлетворить требования м-ра Кэди. Я не вижу, как это можно сделать, но, безусловно, попытаюсь. Возможно, мне придётся совершить поездку в Нью-Йорк, чтобы провести с ним одно или несколько совещаний по поводу романа, если он сумеет найти для меня время. Потому что у него должны быть какие-то идеи относительно того, как, по его мнению, можно спасти эту историю – боюсь, что сам я с этим не справлюсь.
Предлагаемый контракт меня приятно удовлетворил. Но я хотел бы внести одно изменение. Я не хочу получать половину суммы после подписания, половину после утверждения рукописи. Они должны задержать все авансовые выплаты до тех пор, пока я не представлю им одобренную рукопись. Было бы несправедливо требовать от них вложить 1500$ в историю, которая может оказаться непригодной для печати. Даже если это общепринятая практика, и так делают многие авторы – мне всё равно. Я не согласен с гильдией по этому вопросу и считаю, что это – жлобский обычай, от которого писатели должны воздержаться, если они хотят, чтобы к ним относились как к деловым людям, а не как к детям.
Пожалуйста, передайте мою тёплую благодарность м-ру Кэди за его беспокойство и заботу. Должно быть, он превосходный человек – я с нетерпением жду, что когда-нибудь с ним встречусь.
31 октября 1960: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я обдумал предложенные Вами изменения в «Человеке с Марса». Я понимаю Вашу точку зрения в каждом случае и не возражаю против внесения изменений… но мне кажется, что лучше оставить всё в нынешнем виде и не трогать текст, пока я не начну вносить в него исправления и сокращать под конкретные требования какого-то конкретного издателя. Если я займусь этим для «Putnam», то чудовищный труд по удовлетворению требований м-ра Кэди автоматически включит в себя все правки, которые Вы упоминаете. Фактически большая часть книги будет изменена до неузнаваемости.
Но я всё ещё питаю слабую надежду, что какой-нибудь издатель рискнёт с ней без таких радикальных изменений и сокращений.
4 декабря 1960: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Лертон, думаю, я ещё не говорил Вам, какую замечательную, на мой взгляд, работу Вы проделали при размещении этой рукописи. Я писал эту вещь, осознанно не оглядываясь на рынок. Двадцать лет я одним глазом косился на рынок, а другим на рукопись в своей машинке (так было всегда, даже когда я не соглашался с редакторами или продюсерами). Но я знал, что мне никуда не деться от лёгкой халтурной работёнки, ориентированной на рынок, пока я не освобожусь и не начну игнорировать рынок… и мне хотелось написать хотя бы одну историю, в которой я смогу говорить то, что думаю, не обращая внимания на объёмы, табу и прочие ограничения.
Когда я закончил эту вещь и перечитал её, я понял, что её никогда в жизни никуда не продать, и Джинни со мной согласилась. Но Вы сделали это. Спасибо.
Если на этот раз всё получится, я могу попытаться написать ещё несколько независимых историй. Если будет провал, я, возможно, вернусь к вещам, которые умею пристраивать на рынок.
27 января 1961: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
…я говорил Вам примерно неделю назад, что сделал основные сокращения в «Человеке с Марса»? Тем временем команда школьниц пересчитала слова в рукописи, слово за словом, и просуммировала результаты на арифмометре. Сейчас в рукописи 160 083 слова – и я испытываю соблазн допечатать эти лишние восемьдесят три слова на почтовую открытку…
Я немного разочарован, потому что по моим ощущениям от хода работ я должен был закончить где-то в районе 155 000 слов, и тогда я мог бы попытаться отжать ещё 5000 слов или чуть меньше и достичь назначенных «Putnam» 150 000. Я знаю, такой результат им понравился бы гораздо больше. Но я не вижу никакой возможности его добиться. Сейчас текст настолько плотный, что больше из него не выжать ни капли, и я не смогу его утрамбовать ещё больше без полной переделки и переписывания. Я переписал и решительно сократил среднюю часть, где м-р Майнтон почувствовал снижение темпа, и я сократил там каждое слово, каждое предложение, каждый абзац, которые оставил бы в начале и окончании. Из-за того, что местами были вырезаны слишком большие куски, стиль стал скорее «телеграфным», несколько отрывистым – и мне пришлось очень ловко использовать несколько тысяч слов для «смазки» слов, введённых в текст, чтобы сделать стиль более изящным и удобочитаемым.
Правда в том, что эта книга является самой сложной историей, которую я когда-либо писал, полная биография от рождения до смерти, с самым сложным сюжетом и с наибольшим числом полностью прописанных персонажей. Об этом нужно рассказывать в объёмах Энтони Адверса (который занимал 575 000 слов!): я удивлен, что мне удалось ужать её до 160 000.
Моя машинистка сейчас заканчивает третью четверть рукописи. Она может работать для меня только по вечерам и в уик-энды; если её здоровье выдержит, думаю, она закончит к 12–15 февраля. Тем временем я буду работать над дальнейшим сокращением и переделками и должен буду убрать ещё немного текста, больше тысячи, но меньше пяти тысяч слов. Если моя машинистка закончит вовремя, то я рассчитываю отправить Вам рукопись к понедельнику, 20 февраля (я сомневаюсь, что Вы захотите её всю перечитывать, но может быть, Вы захотите посмотреть, как я переписал сексуальную сцену, которая Вас обеспокоила). Это даст «Putnam» более трёх недель форы, чтобы сдвинуть начало производства и успеть выпустить книгу к Конвенту научной фантастики в Сиэтле 2–4 сентября 1961-го. Или же они могут, если захотят, использовать эти три недели, чтобы прочитать рукопись и вернуть мне для переделки чего-нибудь, что им не понравится – и при этом всё ещё выдерживать их производственный график. Я не смогу сделать существенные сокращения за такое время, но я, конечно же, смогу переделать одну-две сцены, если это будет необходимо.
17 марта 1961: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я только что говорил с м-ром Кэди из «Putnam». Он сказал мне, что «Doubleday» хочет выпустить мою книгу про Секс и Иисуса в ассортименте «SF book club»[211] и как альтернативу в каких-то других клубах, не специализирующихся на НФ. Я не испытываю особой приязни к клубу книголюбов НФ «Doubleday» и с умеренным энтузиазмом одобрил этот план – только потому, что он отчасти гарантирует, что «Putnam» получит свой навар и заработает немного прибыли, даже если коммерческий выпуск будет расходиться не очень хорошо (это главное, о чём я беспокоюсь). Однако м-р Кэди, похоже, считает, что продажи через клуб книголюбов существенно повысят и продажи коммерческого издания – к тому же он испытывает большую уверенность в книге (большую, чем я) – и мне остаётся надеяться, что он прав.
Эта перемена в планах, сказал он, должна привести к тому, что «Doubleday» предложит книгу к продаже в этом июне, а коммерческое издание они постараются выпустить как можно скорее, вероятно, в начале июля.
Окончательное название будет утверждено в понедельник днём (Кэди позвонит мне), и, Лертон, Вас приглашают и настоятельно просят предложить свой вариант – проще всего прямо к нему. (Я надеюсь, что это письмо дойдёт к Вам с утренней почтой в понедельник.) На сегодня текущие рабочие названия такие:
«Еретик»,
«Шелест крыльев его» (это НФ, связанная с моей диаграммой «Истории Будущего», не ассоциируется с «научной фантастикой» в умах широкой публики. Все эти названия были выбраны, чтобы облегчить продажу книги как мэйнстримный роман, «Философскую фантазию» или что-то подобное).
«Воробей падёт»,
«Рождённый на страдание» (Иов 5:7),
«Это запретное древо» (Милтон),
«Добро и зло» (Генезис 2:17).
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА: На сегодняшний день никто не может вспомнить, кто же придумал название «Чужак в стране чужой»[212].
Глава XV
Эхо от чужака
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА: В первый год после публикации «Putnam» продажи «Чужака» шли не очень хорошо. Он тут же вышел в издании клуба книголюбов, двухлетний контракт, и был второй двухлетний контракт с клубом книголюбов. На втором году после публикации он вышел в мягкой обложке в издательстве «Avon». Вялые продажи сменились средними, а потом перешли в ошеломляющие. Эта книга внезапно получила широкое признание. Его можно было объяснить только устной рекламой самих читателей. С тех пор она много лет выходила в коммерческом издании и всё ещё продаётся достаточно большими тиражами, чтобы издатели продолжали её печатать. И она по-прежнему бойко продаётся в мягкой обложке, теперь в издании «Ace». В настоящее время это уже шестьдесят пятый тираж в мягкой обложке. Клуб книголюбов научной фантастики «Doubleday» недавно прислал запрос о новом переиздании под их эгидой.
9 октября 1966: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
При сём прилагаю письмо *** к Вам о театральной постановке по «Чужаку». Я понятия не имею, что является надлежащим и разумным в этом вопросе, и продолжаю оставлять это полностью на Ваше усмотрение. Но я начинаю думать, что дополнительные права на «Чужака», например, для театра, ТВ или кино, в один прекрасный день могут кое-что принести, возможно, через Неда Брауна, возможно, через другие каналы. Почта от поклонников этой книги только увеличивается, вместо того чтобы уменьшаться, и это явно работает довольно мощная устная реклама. Недавно я узнал, что её считают «Новым Заветом» – и обязательной к прочтению – в одном экстравагантном культе, который называется «Kerista». (Kee-rist!) Я не знаю точно, что это за «Kerista», но его глава в Лос-Анджелесе предложил мне 100$ за выступление. (Я им отказал.) А прямо на прошлой неделе я был поражён, обнаружив весьма хвалебный обзор «Чужака» на целую страницу в (ей-богу не вру!) глянцевом нудистском журнале – ссылка на статью была вынесена на обложку… А в горных штатах[213] есть компания под названием «Serendipity, Inc», которая серьёзно намерена субсидировать образование – они используют слова «раздели воду» и другие фразы из книги в качестве корпоративных слоганов. Или чего-то в этом роде. И ещё есть этот новый журнал критики, «GROK» – я его ещё не видел, но его рекламируют в «Village Voice». И почти каждый день я получаю письма от людей, которые утверждают, что видят во мне своего рода духовного наставника. (Я держусь от таких подальше!) В общем, круги на воде разошлись удивительно далеко – и Кэди, возможно, был прав, считая, что книгу можно продвигать в других сферах. (Меня вполне устроят просто деньги в тумбочке, и, пожалуйста, без всяких культов.)
6 ноября 1966: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я думаю, что уже говорил Вам, что Институт Эсален[214] хочет, чтобы я в конце июня провёл семинар по теме «Религия в Космическую эру», вместе с Аланом Уоттсом, дзен-буддистским писателем, и епископальным священником. Это должно занять всего один уик-энд, место (Биг Сюр) – совсем рядом, а плата (500$) вполне удовлетворительна. Тем не менее я, видимо, не приму приглашения, поскольку не представляю, как я могу принять в этом участие, не оскорбив смертельно ни священника, ни дзен-буддиста. Я переговорю об этом по телефону непосредственно с директором, поскольку не хотел бы высказывать мои реальные опасения прямо в письме.
22 декабря 1966: Лертон Блассингэйм – Вирджинии Хайнлайн
…и получать значок «Grok». Может быть, выпустить пресс-релиз, чтобы дать дополнительный стимул к заказам.
15 апреля 1967: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Ещё о «Чужаке» —
Мой брат Рекс спрашивал владельца магазинчика, где он закупает такие разные виды значков «Stranger», тот ответил: «Есть около дюжины различных поставщиков». Он сказал, что один из них – девушка, которая кем-то работает в колледже, где делают эти значки (без сомнения, это другой вариант значков «Stranger»).
Сегодня днём (сейчас воскресенье, вечер) скульптор *** из Лос-Гатос[215] пригласил нас посмотреть скульптуру, которую он только что закончил в бронзе – «Смерть марсианина по имени Смит». Он просил разрешения выставить её сразу, как только привезёт её своему агенту в Сан-Франциско, куда он приедет для переговоров по заказу на изготовление для церкви распятия впечатляющих размеров. (*** – успешный скульптор, не голодный художник.). Но [он] хотел, чтобы я первым увидел это.
Молодая женщина, которая была с ним, спросила меня, где я взял слово «grok» – нет, она не читала книгу, не претендует на то, чтобы получить экземпляр [выделено мной]… но она знает, что означает это слово, потому что «сейчас все так говорят».
26 января 1967: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну
Прилагаю выпуск журнала «Grok»[216].
28 февраля 1967: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну
В выпуске 19/02 «New York Times Book Review» есть статья, которую Вы, возможно, захотите увидеть – «Where the Action Is»[217]. В ней упоминаются «Чужак» и «Grok». По отзыву вещь выглядит достаточно привлекательной, чтобы вызвать активный интерес в Голливуде. Ещё один звонок по поводу того, есть ли доступные права на «Чужака».
14 марта 1967: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну
Есть два выпуска «Grok».
28 апреля 1968: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Прилагаю вырезку, присланную мне из Торонто, пожалуйста, верните её для моей папки по «Чужаку». «Разрешение на ограниченное использование», разумеется, – но эта книга, должно быть, произвела большое впечатление, если телефонная компания в Канаде использует взятый из неё неологизм. (И когда я думаю о том, что «Putnam» по-прежнему отказывается переиздать книгу в твёрдом переплете, я становлюсь настолько раздражённым, что мне срочно нужен «милтаун»[218]. Черт побери, они должны хотя бы устроить перепечатку в «Grosset & Dunlap»; ко мне регулярно приходят вопросы о том, где купить эту книгу в твёрдом переплете. Кроме того, они пропустили много продаж в библиотеки.)
23 мая 1968: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
С тех пор как я посылал Вам ту рекламку о канадском телефоне, я столкнулся ещё с тремя использованиями «grok» – одно в рассказе в «Плейбое», просто как часть диалога без объяснений, то же самое в стихотворении и рекламе магазина во Флориде: «Мы Грокнули Книжную Торговлю». Ну, в общем, несмотря на то, что за него не платят лицензионных платежей, мне интересно наблюдать, как распространяется этот неологизм. А самая запредельная вещь на сегодня – это объявление «Daily Bruin»[219] в UCLA по поводу «Экспериментальных Курсов Университета – Весна-1968», в котором один курс обозначен как «Дж. Д. Сэлинджер, Робт. Хайнлайн, Лоренс Ферлингетти и Другие Личные Гуру»!!! И я – такой старый пень, что даже не знаю, кто такой этот третий гуру. И Джинни тоже не знает. Правда, я ещё новичок в бизнесе гуру.
23 января 1967: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я говорил Вам, что [Доктор] Джек Уильямсон использует «Чужака» как учебный текст в своём курсе по НФ в Университете Нью-Мексико? Цитата: «Я запускаю новые циклы лекций в области лингвистики и современной грамматики и прочего в документальной научной литературе… (в рамках моего курса НФ), и сейчас мы читаем «Чужака в стране чужой». Я немного опасался, что некоторые из моих студентов ещё не достаточно продвинуты для него, но пока что отклик хороший – некоторые из студентов считают, что это более продуктивно, чем «Дивный новый мир» Хаксли, который мы только что закончили».
Я упоминал в каком-то другом письме, что в Стэнфорде сейчас предлагается курс НФ? Очевидно, НФ начали считать респектабельным жанром серьезной литературы. Это – приятное чувство, но я должен постоянно напоминать себе, что появление моего имени в прессе совершенно ничего не значит; на чеках оно гораздо полезнее. Это всё тот же бизнес клоунов, и наша цель состоит в том, чтобы развлекать покупателей – просто нужно стараться сильнее, чем раньше.
3 февраля 1967: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Надеюсь, у Вас не возникло впечатления, что основной интерес к «Чужаку» испытывают подростки? Конечно, всё может быть, но я надеюсь, что до этого не дойдёт. Иначе мне придётся пить цикуту за то, что «учил, что чем хуже, тем лучше, и развращал земную молодёжь»[220]. «Чужак» – определённо книга для взрослых, и то, что в ней говорится на темы секса и религии, на мой взгляд, неблагоразумно было бы предавать широкой огласке и вообще пытаться как-то связать эту книгу с подростками.
Лертон, сам-то я меньше всего боюсь развратить подростков этой страны, это невозможно сделать. В массе своей они намного более искушённые, чем их родители. В старших классах они начинают курить, пить, заниматься фелляциями и кунилингусом, к выпускному они осваивают позу 69 и переходят к коитусу, марихуане и «колёсам», при поступлении в колледж садятся на контрацептивы и присоединяются к Новым Левым – или, по крайней мере, подвергаются искушению всеми этими вещами в своё время, а иногда и в более юном возрасте. Вдобавок к этому ЛСД и другие наркотики, если они того пожелают. Сбить их с толку или развратить невозможно! Если они воздерживаются, то делают это исключительно добровольно, а вовсе не потому, что у них не было возможности приобщиться.
А их родители редко о чём-либо догадываются, родители всегда уверены, что такие вещи случаются только с невоспитанными шалопаями, живущими на другом конце города, а не с их любимыми малютками! Поэтому, хотя я не думаю, что «Чужак» может развратить какого-нибудь читателя, как бы ни был он молод, напротив, я полагаю, что это высоконравственная книга, я всё же считаю, что было бы неразумно продвигать его как книгу для подростков.
17 ноября 1967: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму
Я наконец-то получил известие из Университета Висконсина… Это было предложением, о котором я услышал через *** и о котором я звонил Вам по телефону. Я с сожалением собираюсь отклонить его, хотя Ошкош совсем рядом. Но единственное, что им от меня нужно – это лекция о «Чужаке в стране чужой». Я же многие годы назад принял решение никогда не обсуждать свои собственные работы со сцены… и я думаю, что прагматические причины такого решения в особенности относятся к «Чужаку». Писатель выглядит довольно глупо, если начинает «объяснять» свои истории. Он повторяет то, что уже сказал в рукописи – или должен был сказать. «Чужак» – волшебная сказка; если она развлекла читателя, он получил то, за что заплатил. Если он получил кое-что сверх того, это – бесплатный бонус. Но чёрт бы меня побрал, если я буду «объяснять» эту книгу.
(Интересно, «объяснял» ли Джон Барт когда-нибудь своего «Джайлса, мальчика-козла»[221]? Если он этим занимался, то я готов держать пари, что он использовал весь свой яд и сарказм и преднамеренно оставил слушателя ещё более сбитым с толку, чем он был прежде. Меня очень впечатлил и чрезвычайно удивил «Джайлс», и теперь я хочу найти, прочитать и собрать у себя все остальные его художественные произведения – теперь, когда я могу позволить себе покупать что-то помимо строительных материалов. С другой стороны, земная беллетристика не для Джинни, она живёт в мире простых повествовательных предложений без скрытых намёков и хочет читать беллетристику того же сорта.)
Я отклоняю предложение Корнельского университета; вчера я отклонил предложение Калифорнийского; и я отказал им, поскольку они пришли вместе с потоком многочисленных менее серьёзных приглашений, главным образом от средних школ здесь и там. Даже не говоря о том, что публичные выступления мне претят, сейчас не то время, чтобы мне хотелось без подготовки справляться с потоком вопросов, который обычно следует за выступлением со сцены – необъявленные войны, расовые беспорядки, потерянное поколение и т. п., все те вещи, с которыми я предпочитаю не иметь дело второпях на публике. Мне эти вопросы представляются чрезвычайно сложными, и я не уверен в том, что обладаю достаточной мудростью, чтобы высказываться по их поводу.
Но зато я счёл целесообразным принять приглашение на Фестиваль Библиотечной Книги Области Залива Монтерей, который состоится 30 марта. С библиотекарями у нас отношения особые. Я думаю, что один раз я должен принять их приглашение, для местных библиотек, тогда в следующий раз я смогу ответить, что уже принимал их приглашение, и мне очень жаль, но в этом году у меня нет такой возможности. Я отказался от предложенной ими платы, поскольку я предпочитаю делать это бесплатно, принимая маленькую сумму (50$) – так что я могу продолжать рассказывать всем, что вообще-то я выступаю на публику, но я – профессионал, и мои гонорары страшно высоки.