– Так точно, подпоручик, так точно! – воскликнул фон Оффенберг. – Эти орудия они просто так уже никуда на второстепенное направление не бросят, и беречь их так же, как и французских офицеров, они будут, словно бы зеницу ока, вот как они их будут беречь, как личный дар султана. Ты понимаешь?

– Найди их, Алексей, найди и постарайся там посчитать. Француза притащить я тебя не прошу, это, конечно, невыполнимое дело, – усмехнулся Генрих. – Но сами орудия найди и вернись. От твоих сведений будет зависеть, как нам планировать всю свою кампанию – как на отражение лёгкого набега или же как на подготовку к большому полевому сражению. Ты ведь это понимаешь?

– Так точно! – вытянулся Лёшка. – Всё он прекрасно понимал, как и понимал, какое трудное и опасное задание ему сейчас доверили. – Когда выход, господин полковник?

– Сквозит у нас, Егоров, сильно тут сквозит, – поморщился Генрих. – Поэтому послезавтра в ночь ты уходишь официально меня охранять. Мы снова едем к Браилову. Наконец-то пришли документы из Санкт-Петербурга по этому дурачку Гензелю, что сдал туркам крепость. Смертный приговор всем офицерам императрицей заменён на бессрочную каторгу, и их приказано переправить в Россию. Вот с этими-то бумагами вам при гусарской сотне и приписано убыть в Браилов, охраняя меня как драгоценность. Как-никак, а я-то целый полковник ныне, – и барон демонстративно задрал вверх нос.

Лицо Лёшки оставалась бесстрастным, и Генрих, поняв, что ему не до шуток, снова перешёл на официальный язык.

– Итак, весь штаб завтра узнает про эти важные бумаги, а уже послезавтра в ночь мы выйдем с сотней на север, в сторону Браилова. Затем через пяток вёрст я продолжу путь с полусотней, а другая её половина переправит вас на заводных лошадях туда, где вы уже не раз уже были, то есть как можно ближе к самой Журжи. Ну а дальше ты будешь действовать уже по обстановке, и тут мне тебя учить нечему.

– Всё понятно, – кивнул Алексей. – Через два дня к вечеру мы уже будем готовы к выходу.

– Что вам нужно, Егоров? Ты говори, не стесняйся, дело очень важное, всё, что тебе нужно, достанем, ну разве что окромя штуцеров.

Лёшка хмыкнул:

– Деньги, только деньги, господин полковник, на деньги всё, что нам нужно, мы сможем себе купить. Ну, разве что гренад бы ещё пару ящиков достать, да с хорошим порохом и фитильным шнуром. Гренады сейчас не выпускаются, трудновато стало найти их для нашей переделки.

– Ясно, – покачал головой барон, – посиди здесь немного, сейчас мы всё это решим.

И уже через десять минут перед Лёшкой лежали стопочкой сто серебряных екатерининских рублей.

– За гренадами своих интендантов чуть позже пришлёшь, будет тебе их пара ящиков из старых запасов.



Лёшка шёл из штаба в своё расположение. На сердце у него была пустота. Как же хотелось забыться от всего. Но из глубины души накатывала волна холодной ярости. Нет, не сможет он сейчас отлёживаться, зная, что по свету бродят убийцы его невесты и проливают кровь. Хотелось схлестнуться в бою, глаза в глаза, сабли в сабли с этим сильным врагом, что уже забрал здесь много жизней. Схватиться с ним, чтобы хоть как-то утолить эту ноющую душевную боль.

– Нельзя себя распалять, никак нельзя, – успокаивал сам себя Алексей. – Нельзя давать выход ярости и гневу. Голова всегда должна оставаться холодной. В подчинении у меня столько солдат состоит. Нужно как-то научиться контролировать себя, набраться выдержки и уже тогда разить врага со всей концентрацией всех сил и в нужный момент!

Егоров задумавшись, проходил мимо одного из пустырей, на нём сейчас, как видно, проходило какое-то общее дело у одной из пехотных частей. Громко бил барабан, слышались какие-то хлёсткие удары и чьи-то крики. Алексей присмотрелся. Он уже давно разбирался в форме и в принадлежности частей, вот и тут разглядел две шеренги мушкетёрской роты пехотного полка, стоявшие друг напротив друга. В руках у рядовых были длинные гибкие прутья, и они с силой наносили удары по спине того солдата, которого волокли вдоль строя привязанным к фузеям два дюжих капрала. Впереди процессии вышагивал барабанщик, отбивающий ритм: «Бом! Бом! Бом!» И под этот-то ритм и хлестали сейчас по спине того солдатика его сослуживцы. А позади шёл красномордый подпоручик и визгливо орал:

– Сильнее, сильнее хлещите, сволочи, этого мерзавца! Кто хочет тоже сквозь строй пройти?! Я сейчас это мигом вам устрою, орясины бестолковые!

«Опять в Выборском полку у Думашева солдат порют», – подумал Лёшка и присмотрелся к солдатику, которого как раз развернули в его сторону. Что-то было знакомое в его лице и этих огненно-рыжих волосах. Что-то из той далёкой до армейской ещё жизни.

Алексей подошёл к строю и вгляделся в лицо снимаемого с ружей солдатика. Тому, как видно, было сейчас очень больно. Вся его спина сейчас представляла из себя кровавую кашу, но ни один стон не вырвался из его уст. Крупный выдающийся вперёд подбородок был крепко сжат, а глаза были в полу прищуре. Солдат стоял на своих двоих, и его шатало из стороны в сторону. Было видно, как тяжело ему приходится стоять, но он всё же держался.

– Мало, как видно, тебе дали, Васька! В следующий раз десять раз по всей роте пройдёшь! – проорал пехотный подпоручик.

«Васька! Точно, да это же Васька Рыжий из соседней к Егорьевскому Татьяновки. Тот, что был бит, когда-то у помещика Горюнова за свой строптивый нрав. А всё потому как жена при родах, Февронья, вроде бы её звали, померла, а он оттого в тоску впал», – вдруг отчётливо вспомнил Лёшка.

– За что бит солдат этот, господин подпоручик? – спросил Алексей у наблюдавшего уже за ним со стороны пехотным офицером.

Тот приблизился и оценивающе разглядывал его с боку.

– А вам-то, что с того, господин егерский офицер, вы чай не с нашего полка вовсе будете, чтобы этим интересоваться, – и пехотинец дерзко сплюнул себе под ноги.

Лёшку накрывала та же волна ярости, как когда-то в отцовском поместье при порке его дружка Харитошки. Но он был другим, хорошая у него уже была школа за спиной! И вздохнув, Алексей ответил пехотинцу как можно дружелюбнее.

– Вы, наверное, меня не совсем поняли, господин подпоручик мушкетёрской роты пехотного полка. Я командир отдельной особой егерской команды главного квартирмейстерства армии подпоручик Егоров, и у меня есть право отбора в свою команду любого из нужных мне солдат. Поэтому я вас здесь и спрашиваю, как должностное лицо, за что бит сей солдат и как его фамилия?

Пехотному подпоручику очень не хотелось отвечать что-либо этому егерю, но и дерзить пока было не на что, говорил тот с ним совершенно сухо и официально, не придерёшься при желании к тону даже, а ведь так хотелось это сделать при всех здесь присутствующих подчинённых.

– Афанасьев Васька это, из самого последнего рекрутского набора мужик. Мозги вот на место вправляем ему через спину, – и он хохотнул над своей удачной шуткой. – Дерзок он уж больно у нас. Нет почтения у него к господам командирам. Быком вон всё время смотрит на всех и молчит, а с быками, подпоручик, нужно что? – И сам же ответил на свой вопрос: – А быков забивать нужно прилюдно, чтобы не лезли на хозяев вдруг, когда ты отвернёшься от них.

– А он что же, лез уже? – совершенно спокойно переспросил Егоров. – Или, может, перечил вам чем-нибудь, господин подпоручик?

Красномордому начал уже надоедать весь этот диалог, был он сам по себе здоровым мужчиной, причём гораздо старше, чем вот этот сухенький юнец в зелёной егерской форме, но уже, кстати, с горжетом подпоручика.

«Как же, знаем главное квартирмейстерство, там только в чинах-то и растут как на дрожжах, не то что у нас тут, в этой пехоте», – подумал красномордый и всё-таки решил хамануть этому самоуверенному чужаку.

– А шёл бы ты к себе, что ли, егерь, да в штабах штанишки свои обтирал. Нечего мне мешать тут на моей земле! – и он геройски оглядел подошедших поближе унтеров.

Со стороны улицы к ним направлялся высокий пехотный капитан, и тут красномордый вообще раздухарился.

– Знаем мы вас, тыловых крыс из штаба, никого я вам давать не собираюсь. А некоторым так и вообще помолчать бы, толкни их, слабаков, так они и покатятся к себе. Толку-то с них, мелкие, словно блоха на кобеле.

– Да ладно! – ухмыльнулся егерь. – Это ты никак, пехотный, про меня да про своё нежелание исполнять приказы сейчас ляпнул, а?

– А хоть бы и так, – совсем уже обнаглел мушкетёр от безнаказанности. – Иди-ка давай отсель, а не то я тебе сам помогу!


– А давай помоги! – Лёшка словно броском ласки преодолел разделявшее их расстояние и, встав в упор, наступил остриём каблука на то место, где пальцы ноги подпоручика выходили из стопы. Раз! – и он вдавил каблук как можно сильнее в сапог, да ещё с проворотом.

– Что такое, господин подпоручик! Никак у вас ножка вдруг заболела? Ну, так вы осторожнее ходите, тут ведь камней-то вон как много вокруг! – и уже гораздо тише нагнувшемуся от боли пехотинцу. – Ты, стервец, можешь теперь сам выбрать, на чём драться со мною будешь, – сабля, шпага, пистолет, да хоть штыками или кулакам, всё к твоим услугам, подпоручик. Ровно через месяц я буду ждать твоего решения, свинья красномордая. Как тебе меня найти, ты уже теперь знаешь. Если через месяц ты передо мной не появишься, то я тебя тогда сам найду, и тут уже ты пеняй на себя!

И снова громко обратился для всех и прежде всего для подошедшего к ним капитана.

– Ногу вот зашиб ваш господин подпоручик. Ох, и болит она, видать, у него. Ну ладно, пошёл я, простите, дела-с, знаете ли. А по Архипову бумага сегодня же к вам придёт. Вы уж будьте любезны, чтобы к вечерней поверке он уже у меня в строю стоял! – и Лёшка, дурашливо поклонившись, отправился снова в штаб. Ну а что, господин барон сам сказал, что перед выполнением особого задания ему ни в чём отказа не будет. А своё слово здесь дворянам положено держать.

– Что это было-то сейчас, Семён? – спрашивал командир Третей мушкетёрской роты Выборгского полка у своего заместителя.

– Ну и дурак же ты, Семён! – покачал он головой, выслушав сбивчивый рассказ подчинённого. – Никогда теперяча тебе не быть уже поручиком. Всё, отвоевался, так и помрешь, поди, теперь в этом чине.

– Как так-то? – округлил глаза красномордый. – Да я же его вот этими вот руками как щенка порву! – и он потряс здоровыми своими кулачищами в воздухе.

– Да ты, Сёма, ещё и идиот, – невесело усмехнулся капитан. – Это же особая команда егерей, дурень, и сам собственной персоной её командир. Он уже два раза на крепостной вал в числе первых всходил и до сих пор жив ещё и вовсе не покалечен даже. Он уже десяток битв прошёл. Из-под Журжи по осени цельного османского полковника на себе вытащил и ещё с сотню турок мимоходом там перебил. Да он с целым десятком беслы резался, с беслы, Семён, с беслы-ы! Трое насилу на конях от него вырвались тогда, ускакали прочь, а всех остальных он лично зарезал. А последнего так и вовсе, говорят, в рукопашной зубами загрыз. Тот на него сверху со своей лошади сиганул и вроде бы как даже к земле подмял, ну вот, а егерь этот-то его и того, аха! Этого беслы, когда с подпоручика потом оттаскивали, так у него всё лицо в крови тогда было, он его вообще, похоже, снизу загрыз. Ты видел волчий хвост на его шапке?

Побледневший Семён судорожно кивнул головой.

– Ну так вот это хвост с шапки того самого сотника будет, которого он и приел тогда. У них у всех в команде такое правило есть. Ежели ты зарезал лично беслы, так спарывай у него хвост с его волчьей шапки, пришивай к своей да носи. Слышал, как их команда-то называется теперь промеж наших солдат?

– Как? – переспросил уже порядком перепуганный подпоручик.

– Как-как – «волкодавы», вот как!

– Эх, Семён, Семён! – покачал укоризненно головой пехотный ротный. – Я с ним ссориться не собираюсь, мне до майора ещё по выслуге всего ничего осталось. Так что гляди, чтобы уже к вечеру у егерей был этот рыжий и со всей лучшей амуницией, а не с рваниной, и уж пусть они сами там потом с ним нянькаются у себя. Всё ли тебе понятно?

– Так точно, – уныло протянул Семён. – Сам прослежу, чтобы в лучшем виде Ваську спровадили.





Глава 6. Секретный выход




Через два часа на вечерней проверке Егоров представил егерям нового солдата. Василий стоял шатаясь и с полуприкрытыми глазами. Было видно, как тяжело ему это всё сейчас даётся.

– Отведите новенького в избу, спину ему обиходьте, как и положено, пусть он там отлежится пока. С нами на выход он не идёт, пусть тут отдыхает недельку да за нашим добром здесь пока присматривает. Никитич, сам потом переодень и перевооружи его, мушкетёры с ним на удивление всё новенькое отдали, так что тебе в интендантство можно теперь без стыда идти. А ты, Афанасьев, можешь быть свободным до утра!

– Я могу ещё стоять, – натужено промычал рыжий.

Строй замер. Лёшка подошёл в упор к Ваське и с интересом его оглядел.

– У нас по два раза приказы не принято повторять, Василий. Ты это, отдохни там, утомился уж больно в мушкетёрской роте, как я погляжу, – как-то так мягко и по-доброму проговорил подпоручик. – Федя, ты отведи новенького к себе.

Цыган вылетел из строя и, подхватив рыжего, утащил его в сторону того дома, где и сам стоял на постое.

Лёшка проводил взглядом парочку и повернулся снова к команде.

– Братцы, нам велено сопровождать нашего барона в крепость Браилов с важными документами. Пробудем мы там долго, поэтому готовьтесь все как будто бы на полевой выход.

– Никитич, твоя задача – взять человек семь-восемь в помощь и закупить всё то, что мы берём на такие дела, из расчёта на неделю, ну пусть даже на десять дней.

– Потап, ты мужик у нас хозяйственный. Тебе с утра быть на рынке с пятью рядовыми. Найдёшь там рыбаков и суконщиков. Закупишь у них побольше рыбацких сетей, лучше, чтобы они с некрупной ячеей сами были. Хорошего плотного парусинного полотна ещё там закупи, такого, что мы зимой на выходы для своих пологов берём, и снеси это всё местным красильщикам. Пусть там срочно прокрасят нам всю эту парусину в зелёно-коричневый цвет. Главное для нас, Потап, – это скорость, пусть они даже с «непрокрасом» получатся, в разводах или же полосах все, это даже и лучше для нас. Да, и тряпья заодно в красильне этой ещё закупи всякого, у них ведь всегда обрезков там много остаётся с дела, так что тебе задёшево его отдадут. Деньги на всё я вам выдам.

– Всем остальным, как обычно, подготовиться к выходу. Пули отлить, наготовить патронов на три нормы, форму, обувь и оружие тщательно проверить. Да вы и сами всё знаете, что и чего вам там нужно делать.

Сбоку из переулка показалась какая-то фигура, и Алексей, мимоходом окинув её взглядом, продолжил инструктаж. Вдруг у него как будто что-то щёлкнуло в голове, и он резко повернул голову в сторону подходящего. К ним со стороны города подходил Курт! Курт – родной брат его Анхен, которого он уже вообще не чаял когда-либо увидеть.

Лёшка стремглав бросился к нему навстречу. Строй егерей с открытыми ртами наблюдали, как их суровый командир обнимает, тискает, что-то шепчет этому невысокому широкоплечему белобрысому парню в форме местного арнаутского полка.

– Макарыч, – крикнул Лёшка, – ты сам тут продолжай, я пока занят буду! – И двое парней удалились в тот дом, которой занимал на постое командир.



– Ну вот, – продолжал свой рассказ Курт. – Прошу прощений, мой язык не очень корош, и я сильно сейчас волноваться. Поэтому могу неправильный сказать, но мне надо учить язык, и я буду говорить только русский.

– Да говори, как ты хочешь, – успокоил его Егоров. – Я тебя всё равно пойму.

– Корошо, – кивнул Курт. – Когда пришёл этот ужасный новость, я болел долго, очень долго болел. А потом решил идти и воевать осман. Я не хотеть оставаться дом, там трудно на всё смотреть и напоминать мой дед и Анхен. Я идти в русский штаб и проситься в ваш армий. Но мне там сказать, что я есть подданный другой держава, и потом послать в полк арнаутов, – и Курт показал на свою весьма странную форму, состоящую из широкой белой юбки с оборками, чёрных высоких сапог, синего цветастого кафтана с четырьмя рядами медных пуговиц и небольшой чёрной круглой шапочки на голове.

Зрелище, конечно, было ещё то!