– Я сказал, что не могу думать плохо про тебя, – возразил он. – Мое хорошее отношение не распространяется на инора Хартмана, который ведет себя столь странным образом. И, кстати, делает странные заявления, которые тебя обижают.
Дитрих прокашлялся, но каким-то таким странным издевательским образом, что Штефан опять явно начал злиться. Стояла я как раз между ними, и если он вдруг потеряет контроль, окажусь на линии удара. Это меня совсем не вдохновляло.
– Знаете что, иноры, – сказала я. – Идите-ка вы оба по домам. Спокойной ночи.
И отошла в сторону, пропуская Дитриха на выход. Он вышел, и я сразу же захлопнула дверь. Друг с другом они разговаривать не стали, а если и пытались прожечь ненавидящими взглядами, то я этого не видела, что меня полностью устроило. Убедившись, что они начали спускаться по лестнице, я заняла наблюдательный пост у окна, но они и на улице не стали ругаться, а просто разошлись в разные стороны. Я свернула ужасный хозяйский матрас в тугой рулончик, перевязала кстати подвернувшейся веревочкой и засунула подальше. Не знаю, какие планы на него у собственника, и знать не хочу, но в свернутом виде он выглядит намного привлекательней.
День выдался ужасно тяжелый, поэтому я уснула сразу, как добралась до кровати. Меня не мучили кошмары, сон был ровный и спокойный. Но вот утром первой мыслью было: «Что делать дальше?» Каким образом можно было узнать, из-за чего была ссора между инорой Вернер и Эггерами? Штефан наотрез отказался рассказывать, что же там такое случилось. Но даже если бы рассказал, его рассказ потребовал бы подтверждений, потому что я не верю своему бывшему жениху. Да и имеет ли какое-нибудь отношение эта давняя история к тому, что случилось с инорой Вернер? И узнаю ли я когда-нибудь, кто, что, а главное – зачем стерли из моей головы? Сколько я ни вспоминала наши разговоры с наставницей, мы никогда не касались каких-нибудь странных тем. Что она мне могла такого сказать, что потребовалось так срочно убирать? Это могла быть всего лишь фраза или даже слово, которым при разговоре я не придала ни малейшего значения, а преступнику оно показалось опасным. Но откуда он вообще мог узнать? Там никого не было, это я точно помню. Разве что кто-то сидел в соседней комнатке с архивами? Кто-то, кто не хотел, чтобы его видели посторонние вместе с инорой Вернер? Тогда он прекрасно слышал наш разговор, а я о его соседстве и не догадывалась. Мог ли это быть Штефан, который утверждал, что не поддерживает с родственницей никаких отношений? Не поддерживал или хотел, чтобы так считали окружающие? Я поняла, что не могу ответить на этот вопрос. Я ему не доверяла, но и представить его убийцей не могла. В размышлениях я не заметила, как заварила чай, и, лишь сделав первый глоток, очнулась и огорченно подумала, что есть-то нечего, и даже если я сейчас сбегаю в магазин, нужно же еще приготовить, на что желания совсем не было. Стук в дверь прозвучал неожиданно и заставил меня вздрогнуть. Сразу вспомнились вчерашние страхи. К двери я подошла, но открывать не торопилась.
– Линда, это я.
Голос Дитриха меня обрадовал, но из вредности я спросила:
– Я – это кто? Я бывают разные.
– Я – это Дитрих Хартман, почти ваш компаньон.
– Почему почти?
Я открыла дверь и с удивлением обнаружила, что Дитрих прижимает к себе несколько бумажных пакетов, содержимое которых однозначно было съедобным – из одного выглядывал длинный румяный батон, другой радовал жирными пятнами явно мясного происхождения.
– Потому что у нас с вами только устная договоренность, – ответил он. – А этого для создания партнерского агентства недостаточно. Линда, я принес вам компенсацию за съеденные продукты.
Я подумала, что нормальные иноры приходят к девушкам с букетами и не утром. Но букет у меня уже один стоит и совсем не радует. С другой стороны, букет из хлеба и колбасы мне еще никто не дарил, и, пожалуй, он мне нравится намного больше, чем шикарные розы, присланные бывшим женихом.
Глава 19
Колбасы не было, но были сыр и окорок, ломти которых восхитительно смотрелись на свежем хлебе. Восхитительно, но недолго – смотреть на такую красоту было невозможно, хотелось ее попробовать как можно скорее. И не только мне. Видно, слишком мало досталось нам вчера пирога. Некоторое время мы жевали, пили чай и молчали, полностью поглощенные этим важным занятием. Но снеди было много, больше, чем мы могли уничтожить зараз. Дитрих налил себе вторую чашку чая, чуть откинулся назад и стал молча меня изучать.
– Какие у нас планы на сегодня? – не выдержала я его пристального взгляда.
– Потренироваться в конспирации? – предложил он, хитро улыбаясь.
– Сторонними наблюдателями она была признана идеальной, – возразила я. – Так что в тренировке нет необходимости.
Разве что в совсем небольшой? Просто чтобы увериться, что получается все так же убедительно и без сторонних наблюдателей в лице Штефана?
– Тренировка лишней не бывает, – в такт моим мыслям сказал Дитрих. – Как говорил мой наставник, лишние полчаса тренировки иногда спасают жизнь.
– Вот решим вопрос с вашей лицензией, – возразила я, – тогда и будем говорить о конспирации.
Дитрих чуть обиженно на меня посмотрел, но с темы конспирации ушел. Почти…
– Жалобу о неправомерности приостановления я написал, – вздохнул он. – Но повлияет ли это на скорость рассмотрения? Навыки можно оттачивать независимо…
Я сделала вид, что не слышу его намеков.
– Нам нужно закрыть дело инора Кремера, – сказала я. – Может, по его жалобе и приостановили?
– По чьей жалобе приостановили, мне не скажут, – ответил Дитрих. – Но вот что странно. Кремер утверждает, что Эггер – новый любовник его жены. А Эггер говорит, что жена Кремера – его давняя хорошая… гм… подруга. Не знать о таком Кремер не мог.
– Почему? – не согласилась я. – Возможно, его жена очень хорошо скрывает свои знакомства.
– И поэтому он знает обо всех ее любовниках? Нет уж, здесь врет один из двух иноров, и я склоняюсь к тому, что врет Кремер. Не похожи были Эггер и жена Кремера на любовников, когда я за ними наблюдал, а вот на давних знакомых – вполне. В эту картину прекрасно вписывается полынь, которую я… гм… образец которой я изъял у иноры.
– Называйте вещи своими именами, – усмехнулась я. – Вы нагло обокрали бедную женщину. Уверена, что полынь стоит намного дороже, чем лист фикуса. Там редкий дорогой вид.
– Намекаете, что сидеть будем вместе?
– Намекаю, что криминальные наклонности в нашем партнерском предприятии не только у меня.
– Общие интересы сближают, – заметил Дитрих, посмотрел на меня с таким видом, словно опять хотел предложить немедленно заняться конспирацией, но сказал: – Итак, по всему получается, что врет Кремер. Во всяком случае, по поводу отношений его жены и Эггера. Возможно, раньше они и были любовниками. Возможно, но не сейчас.
К моему собственному удивлению, на меня накатило разочарование. Мужчина на то и мужчина, чтобы проявлять настойчивость. Предложил отрабатывать полезные навыки, так и нужно добиваться своего…
– Тогда зачем он пришел к вам, да еще и заплатил такую приличную сумму?
– Вот именно, зачем? – Он поставил опустевшую чашку на стол, задумчиво на нее посмотрел, но решил, что чая с утра для него достаточно. – Что он хотел получить в итоге?
– Может, его заболевание такое… связанное с головой? – неуверенно предположила я. – У него очень странно меняется поведение.
– Если бы у него были проблемы с головой, то не было бы возможности распоряжаться счетом в банке, – возразил Дитрих. – Значит, есть у него какая-то цель, которую мы понять не можем.
– Обвинить Штефана в использовании запретной магии? – предположила я. – Если он покупает сомнительные орочьи зелья, о чем инор Кремер знает…
Я не договорила и выразительно посмотрела на Дитриха.
– Покупка чего-то даже напрямую у орков не делает человека преступником, – возразил он. – Должен быть еще какой-то пункт, которого мы не учитываем. К примеру, кто-то из родственников Эггера на таком попадался. Причем близкий. Брат, к примеру.
– Старший брат у Штефана без Дара, – напомнила я. – Возможно, что и родители тоже. Да и потом, если бы кто-то из его близких на таком попался, то Штефана не взяли бы на должность в магистрате.
– Не взяли бы, – согласился Дитрих. – Если бы всплыло. А вот если не всплыло или обошлось невнятными подозрениями, то могли и взять. Но что-то такое непременно должно быть.
– Что знает Кремер, но не знаем мы, – заключила я. – Дитрих, возможно это глупо, но я уверена, что Штефан не занимался запрещенной магией.
Дитрих на меня недовольно посмотрел. Но чем было вызвано его недовольство, я не поняла. То ли тем, что я защищала Штефана, то ли тем, что моя уверенность шла вразрез с его. Но тут уж я ничего не могла поделать. Не виделся мне Штефан злодейским злодеем, хоть сто раз напоминай себе о технике безопасности, вдолбленной мне инорой Вернер, а сейчас благополучно отброшенной в сторону. Я даже не была уверена, что он меня действительно привораживал, а не имело место совсем другое вмешательство, каким-то образом связанное с наставницей.
– Ни в чем нельзя быть уверенным, пока не будет неопровержимых доказательств, – сказал он.
– И как вы их собираетесь получать? – заинтересовалась я.
– Почему я? Мы, – ответил Дитрих.
– Хорошо, и как мы их собираемся получать?
– В архив академии сможете попасть?
– Если придумаю убедительную причину.
– Исследование на тему потери Дара пойдет? За последние лет двадцать.
– Думаете, брат Штефана там найдется? – сразу поняла я.
– Нужно с чего-то начинать, – ответил он. – У Эггера очень сильный Дар. Обычно такие рождаются в семьях, где все маги. Проверим. Если у брата Эггера был Дар, который он потерял во время обучения, это будет в архиве.
Я прошла в комнату и взяла с полки толстую тетрадь, заполненную конспектами только до середины. В архив нужно идти подготовленной, с деловым видом. Пусть считают, что у меня уже собрана часть материала. Так, еще пару карандашей нужно взять. При мысли об академии меня охватила легкая ностальгия. Как жаль, что не придется больше ходить на занятия…
– Линда, вы не уснули? Стоите над своей тетрадкой с таким отрешенным видом. Сколько времени вам потребуется, как думаете? – деловито прервал мои мечты Дитрих.
– Думаю, до обеда управлюсь, – ответила я. – Не так много студентов теряют Дар во время обучения. Думаю, за двадцать лет от силы десяток наберется, и к некоторым Дар вернулся. В нашем архиве порядок, перерывать не придется.
– Мне бы вашу уверенность, – скептически сказал Дитрих. – Ладно, до встречи в офисе.
Как только мы вышли из дома, сразу разошлись. Я отправилась в академию, а Дитрих по своим загадочным делам, о которых он мне лишь сказал, что нужно проверить еще одну гипотезу, но какую – умолчал. Вслед я ему смотреть не стала, у меня было собственное расследование. Азарт гнал вперед, на поиски ответов на многочисленные вопросы, которые не давали спокойно жить.
Академия ничуть не изменилась за то время, что в ней не было меня. Все было как прежде. Но не совсем. Неожиданно заупрямилась архивистка, приятная такая инора, с которой раньше не возникало ни малейших проблем.
– Инорита, вы больше не наша студентка, – важно заявила она. – Поэтому, чтобы допустить вас до архива, мне требуется разрешение, подписанное ректором, лордом Гракхом.
– Но я не собираюсь выведывать никаких страшных тайн.
– Правила едины для всех. Вы не являетесь ни нашей студенткой, ни нашей аспиранткой, ни нашим работником, поэтому должны получить разрешение на пользование архивом, – твердо ответила она. – Извините, инорита, если вас обидела.
Вид у нее был настолько неприступный, что было понятно – ради меня она не пойдет даже на самое мелкое нарушение, а уж о крупном, каким она считала проникновение в подведомственный ей архив, и речи не шло. Я с тоской посмотрела на заветную дверь за ее спиной, которая была так близка, но для меня совершенно недоступна. Инора вежливо улыбнулась, но как-то так, что ее улыбка больше походила на напоминание покинуть кабинет. Я попрощалась, надеясь на скорое возвращение, и направилась к ректору.
– Линда, привет! – Неожиданно вылетевшая мне навстречу Эмми сразу повисла на моей шее, словно мы с ней давным-давно не виделись. – Вы помирились, и ты пришла мне про это рассказать? Я правильно догадалась?
– Не совсем, – ответила я. – Мы со Штефаном не ссорились, а значит, помириться не могли. Встречаться с ним я не буду.
– Ну вот, – расстроенно сказала Эмми. – Я все-таки все испортила, да?
Похоже, Штефан во время уговоров поселил у нее в голове стойкое чувство вины, раз она до сих пор уверена, что причина нашего разрыва кроется в том, что она мне рассказала о встрече моего бывшего жениха с той рыжей.
– Нет, дело не в тебе, а во мне, – пояснила я. – Я поняла, что не люблю Штефана. Если что-то и было, то оно ушло. Совсем ушло.
Почему-то я чувствовала перед ней вину. Не было бы меня, может, что и сложилось бы у нее со Штефаном, который ее до сих пор восхищал, несмотря на явное пренебрежение с его стороны. А сейчас она готова жертвовать собой ради призрака нашего с ним счастья.
– Понимаешь, – продолжила я, – даже если бы ты мне ничего не сказала, к этому времени я уже сама поняла, что все кончено, назад дороги нет.
Эмми расстроенно вздохнула. А меня вдруг обожгла мысль – если у Штефана не было любовной связи с рыжей Кремер, почему он при ней заявил, что между ним и мной все кончено? Какой был в этом смысл, если их связывал какой-то странный гибрид дружески-партнерских отношений? В то, что он растерялся и сказал от неожиданности, мне не верилось. Я за ним ни разу не замечала, чтобы он терялся и говорил какую-нибудь глупость. Скорее, отделался бы от Эмми гладкими обтекаемыми фразами, красивыми, но ничего не значащими. Значит, ему было важно, чтобы рыжая услышала именно эту версию…