– Линда… – расстроенно протянула Эмми, – мне кажется, Штефан заслуживает еще одного шанса, пусть самого маленького. Ты прости, но твой Дитрих не выдерживает с ним никакого сравнения. Я бы даже сказала, проигрывает по всем пунктам.
Ее уверенность меня скорее забавляла, чем убеждала. Если Штефан так хорош, пусть берет его себе. Я только порадуюсь их свадьбе. А мне подделок чувств не нужно.
– Эмми, – вкрадчиво сказала я, – а почему бы тебе самой не попробовать его заинтересовать?
– Если уж он за год не заинтересовался…
– Потому что был уверен, что добьется моей взаимности. Но за год он непременно должен был разглядеть, какая ты замечательная.
Эмми смотрела на меня с большим сомнением и наверняка нашла бы, что сказать, если бы ей не нужно было идти на занятия, поэтому она лишь сказала:
– Для меня лучше, чтобы вы оба были счастливы, чем он со мной – и несчастен. Что толку, если он разглядит, какая я замечательная, если любить будет тебя?
И ушла, расстроенно шмыгнув носом на прощание. Ее можно было понять. Эмми тоже не нужны иллюзии чувств. Ужасно понимать, что тот, кто рядом, постоянно думает о другой. Но здесь я ничем помочь не могла. Ни ему, ни ей.
В приемной ректора пришлось подождать. Посетителей хватало и до моего прихода, каждый считал, что его дело необыкновенно важное, и торчал в кабинете очень долго. Я попыталась было сунуться к секретарше, мимоходом подумав, что мы с ней почти коллеги, но она гордо заявила, что такие вопросы не в ее компетенции и подсовывать начальству бумаги на подпись она не будет. Пришлось смириться и несколько часов провести в приемной, маясь от безделья. Не помогало даже чтение конспекта – ничего нового из него почерпнуть я не могла, а бесцельно перечитывать оказалось необыкновенно скучно. Наконец ожидание закончилось, и я вошла в кабинет лорда Гракха, надеясь, что все мои мытарства позади. Но не тут-то было.
– Зачем вам в наш архив? – подозрительно спросил он. – Я прекрасно помню, что вы алхимик. Алхимики архивными изысканиями не занимаются.
Еще бы он не помнил. Не так уж часто академия выпускает алхимиков с Золотым дипломом. Раньше это наполнило бы меня законной гордостью, но сейчас я лишь порадовалась бы, выкажи он плохую память.
– Я хочу заняться разработкой зелья, позволяющего вернуть Дар, – начала я вдохновенно сочинять. – Для этого мне надо получить статистику по случаям спонтанного исчезновения Дара и его возвращения.
– Пустое дело, – успокоился ректор. – Этим маги с мировым именем занимались. Куда вам лезть?
– Почему вы думаете, что свежий взгляд ничего не даст? – невольно обиделась я. – Если эта информация такая секретная, что на архивы за все время существования академии вы разрешения дать не можете, то хоть за последние лет двадцать. Пожалуйста…
Последнее слово я выговорила со всеми умоляющими нотками, на которые оказалась способна. Ректора мое рвение к знаниям смягчило.
– Да вам и не нужно столько, – сказал он. – Ладно, за последние сто лет подпишу. Действительно, вдруг у вас что получится, а мы сразу палки в колеса ставим. Но чтобы я один из первых узнал о результате!
Он грозно помахал в мою сторону ручкой и подписал разрешение. Сияющая магическая печать придала документу завершенный вид и подарила мне надежду, что совсем скоро мне удастся узнать, учился ли здесь брат Штефана. Но не тут-то было. Архив оказался закрыт на обеденный перерыв. Это сколько же я просидела в приемной?
Глава 20
С обеда архивистка пришла в благодушном настроении, которое не испортило даже выданное ректором разрешение на пользование архивом. Она внимательно его изучила, даже поводила над листом перстнем-артефактом, но этим и удовлетворилась.
– Вот видите, инорита, – наставительно сказала она, – не так это было и сложно.
– Не сложно, но долго, – улыбнулась я.
– В работе с архивами спешка неуместна, – не разделила она со мной веселье. – Нужно придерживаться установленного порядка, иначе это будет не архив, а склад папок. Если вы, конечно, улавливаете разницу.
Она строго на меня посмотрела, и я поспешила ее заверить, что понимаю разницу и что не собираюсь нарушать заведенный в архиве порядок. Мне нужно-то – просмотреть несколько дел и выписать из них необходимую информацию. Что-то портить, менять местами или вырывать листы я не собираюсь. Она немного смягчилась и открыла дверь в архив.
Я думала, она мне вынесет сразу стопку дел и забудет на время о моем существовании. Но не тут-то было. Принесла она мне только пять штук и все время, что я их изучала, не сводила с меня пристального взора, словно я только и ждала, когда она отвернется, чтобы изрисовать чуть пожелтевшие от времени листы неприличными символами. Папки были как раз с начала того срока, разрешение на который мне выдал ректор. Сто лет назад дела в архиве велись столь же безупречно, как и сейчас.
– Вы же личные данные выписывать не будете? – уточнила она зачем-то.
– Конечно, – убедительно ответила я. – Только пол, возраст и обстоятельства, сопутствующие потере Дара. И возвращению, если таковое случилось.
– Чаще всего возвращается, – ответила она. – Случаев, когда Дар пропал безвозвратно, очень мало. Хорошо, не буду вас отвлекать.
Она замолчала, а я торопливо заработала карандашом. Чем быстрее я покончу с этими, тем быстрее дойду до времени, когда здесь предположительно учился брат Штефана. Вот будет обидно, если это окажется не так и я напрасно потрачу столько времени. Хотя почему напрасно? Можно действительно заняться исследованием… Но тогда нужно выписывать побольше. Все, даже самые мелкие детали, на первый взгляд не имеющие отношения к потере Дара. Архивистка приносила по пять папок, а я работала и работала карандашом, почти как в недалекие студенческие времена. Разница лишь в том, что сейчас этим занималась по собственному желанию, а не по необходимости. Большинство теряли Дар по собственной вине – перенапряжение, глупые опасные эксперименты и несоблюдение техники безопасности, о чем так любила говорить моя наставница. Лишь сейчас я осознала, насколько это было важно. Дар возвращался почти ко всем. Лишь единицы больше не могли продолжать обучение, и за каждой такой единицей стояла горькая человеческая судьба. Жизнь без Дара немыслима для того, кто прикоснулся к магии. Не уверена, что я смогла бы смириться с такой потерей.
Я так задумалась, что даже не сразу поняла, почему фамилия «Эггер» прозвучала для меня тревожным звонком. Краткий миг смотрела на нее в недоумении и лишь потом догадалась – вот он, брат Штефана, информацию о котором надеялся найти Дитрих. И он действительно учился в нашей академии, поступил на два года раньше своего младшего брата. И хорошо учился – почти по всем предметам вплоть до конца четвертого курса стояли отличные оценки. Но после четвертого курса что-то случилось и Дар пропал. Странное дело, там, где должна была указываться причина и где в остальных личных делах текста зачастую было очень много написано, здесь стоял лишь один неизвестный мне символ. Я его старательно скопировала и начала листать в надежде найти расшифровку. Но нет, больше он нигде не попался. Отзывы преподавателей, восторженные, написанные исключительно в превосходной степени. Отзывы с практик, умилительно-похвальные. Характеристика куратора – ни одной отрицательной черты не отмечено, кроме, разве что, стремления добиваться своей цели любой ценой. Отрицательная ли это черта? Если бы были приведены конкретные примеры, можно было бы судить. Но куратор ограничился лишь общими фразами, ничего не расписывая. Но и из общих фраз складывалась цельная картина – гордый, талантливый и очень самолюбивый. Каково было студенту с такими способностями враз остаться без Дара? Мне стало необычайно жалко брата Штефана. Я бы ни за что не хотела оказаться на его месте. Я продолжала пролистывать, чтобы все же узнать, в чем была причина того, что пропал Дар. Но это оставалось для меня загадкой. Зато попалась отметка о невесте Эггера-старшего. Фамилия мне ничего не говорила, но вот имя – Магдалена – почему-то сразу напомнило о жене Кремера. Конечно, имя не очень редкое, но все же совпадение показалось мне странным. Штефан ни разу не упоминал, что брат женат. Возможно, помолвку расторгли после потери Дара Эггером-старшим? Стал бы Штефан поддерживать хорошие отношения с девушкой, бросившей брата? Помогать ей с лекарствами для мужа? Нет, скорее всего имя – простое совпадение. Но Дитриху о нем непременно нужно будет рассказать.
– Инорита, мне кажется, ваш интерес к этому делу вышел за рамки вашего исследования. Зачем вы роетесь в папке?
Оказывается, архивистка так же пристально за мной наблюдает, как и в начале моей работы. Можно подумать, у нее своих дел совсем нет! Вон, на столе сколько папок скопилось, и все требуют внимания.
– Извините, инора, я не хотела вас беспокоить, – обратилась я к ней. – Но очень похоже, что без вашей помощи мне не обойтись.
– Да? Я вас слушаю.
Когда она поняла, что роюсь я не из праздного любопытства, лицо у нее чуть смягчилось. Но именно, что чуть. До возвращения назад недоуменного осуждения было не так уж и много.
– В этом деле не указана причина исчезновения Дара. Точнее, указана, но таким странным символом, которого я раньше нигде не встречала. Я и надеялась найти расшифровку где-нибудь дальше, но, увы, так и не смогла ничего найти.
Я взяла папку и подошла к ней. Кому как не архивистке знать все эти странные символы? И да, она его узнала. Издала странный звук, похожий на сдерживаемый кашель, испуганно на меня посмотрела и начала стремительно краснеть некрасивыми неровными пятнами, а потом буквально выхватила эту папку из моих рук.
– Это вам не надо, – торопливо заговорила она. – К вашему исследованию этот случай не имеет никакого отношения.
– Ну как же? – удивилась я. – Мне нужны все случаи, тем более что к этому студенту Дар не вернулся, или здесь не указано.
Архивистка уже оправилась от растерянности, приняла свой обычный высокомерный вид, захлопнула папку и с деланой небрежностью бросила ее на стол. Но пятна с лица уходить не желали, создавая впечатление странной экзотической болезни.
– Инорита, повторяю, это дело вы получили по ошибке, к вашему исследованию оно не имеет никакого отношения.
– Да как же не имеет! – запротестовала я.
Строго говоря, только это дело и имело отношение к моему исследованию, точнее, расследованию. И с учетом того, что в нем сразу выявились определенные странности, оно представляло для меня повышенный интерес. Правда, этой милой иноре о таком знать совершенно не обязательно. Она и без этого знания выглядела на редкость недружелюбно.
– Забудьте, что вы его вообще смотрели, – процедила она. – И удалите из своих записей.
– Но почему? Что такого в этом деле?
– Потому что так нужно.
Архивистка не поленилась выйти из-за своей стойки и начала перелистывать мою тетрадь, и когда нашла нужное, тщательно прошлась по нему «ластиком». Причем заклинание выбрала не простое, а усиленное – оно не просто удаляло след карандаша с бумаги, но и восстанавливало ее структуру таким образом, что не оставалось следов от нажима грифеля, а значит, никак не получилось бы восстановить написанное. Я ей не препятствовала – все, что нужно, у меня накрепко засело в голове. Оттуда «ластиком» не сотрешь, а против ментального вмешательства у меня есть замечательный артефакт, выданный Дитрихом. Не думаю, что инора пошла бы на такое для сохранения тайны, но все же с артефактом намного спокойнее.
– С остальными делами вы закончили? – как ни в чем не бывало спросила она. – Давайте я их заберу и принесу те несколько, что вы еще не просмотрели. И поторопитесь, инорита, мой рабочий день подходит к концу.
Только теперь я обратила внимание, что день уже движется к вечеру, а пальцы, отвыкшие от писанины, ужасно болят. Цели своей я достигла, и мне захотелось отказаться от изучения того, что осталось, и уйти, но это вызвало бы ненужные вопросы и подозрения. Так что я вручила ей папки с моего стола и даже улыбнулась:
– Надеюсь, осталось не слишком много и скоро я вас освобожу от своего присутствия.
– Надеюсь, – холодно ответила она, взяла папки и удалилась в основной архив.
Что же там было такого в деле Эггера, что она так поспешила его забрать и ничего не стала объяснять? Символ явно был ей знаком и вызвал нешуточный испуг, но сама я была уверена, что раньше ничего подобного не видела. Но кто сказал, что я знаю все, пусть даже и диплом у меня Золотой? Толку теперь от этого диплома… Навалилась усталость и ужасно захотелось есть, но я решила все здесь доделать, чтобы больше не возвращаться. А то, кто знает, может, завтра архивистка потребует новое разрешение, и мне для подтверждения легенды придется опять проторчать в приемной ректора полдня. Честно говоря, мне не очень понравилось такое времяпрепровождение. Конспирация может быть намного увлекательней, в чем я не так давно убедилась на собственном опыте. Архивистка вернулась и положила на стойку всего две папки, что меня необычайно порадовало. Правда, порадовало бы куда больше, если бы она пришла и сказала: «Простите, инорита, я ошиблась. Больше ничего нет». Я вздохнула и приступила к переписыванию. Какое, оказывается, нудное дело – расследование, если оно ведется не в хорошей компании…
В двух оставшихся папках никаких неожиданностей и странных символов не было. Более того, к обоим студентам Дар вернулся. Одного из них я даже вспомнила – он учился на год старше и был таким безответственным, словно потеря его ничему не научила. Без Дара он остался по собственной глупости – экспериментировал с разными зельями, чтобы увеличить Дар, и доэкспериментировался. Впрочем, Дар у него отсутствовал всего пару месяцев и начал возвращаться почти сразу. Он даже учебу не прерывал, а значит, и не успел испугаться по-настоящему. Я поставила последнюю точку и вернула документы архивистке. Прощалась она с видимым облегчением и с желанием напомнить, что никакого дела Эггера никто никому не давал. Но вслух она этого не сказала, к вопросу злополучного символа мы так и не возвращались.
Дитрих ждал меня при выходе из академии. Он стоял и ритмично подбрасывал в руке маленький темный камешек. При моем появлении камешек переместился во внутренний карман, а партнер необычайно оживился. Наверное, ему тоже больше нравится заниматься расследованием в хорошей компании.
– И как? – спросил он. – Удалось добраться до нужного дела?
– С трудом, но удалось, – с гордостью ответила я. – Вы были правы. Дар у него был.
– Причина утери?
– Не указана. Точнее, указана таким странным символом. И вообще, там столько всего странного…
Я начала рассказывать, как всполошилась архивистка, когда я ее спросила о значении символа, как заявила, что это дело она мне не давала и знать мне ничего не нужно, и как стерла «ластиком» мои записи.
– Странно, – сказал Дитрих. – А какой символ там был?
Я открыла тетрадь и изобразила на чистой странице подобие того, что было в деле Эггера-старшего. Дитрих смотрел, хмурился, но ничего не собирался прояснять. Поэтому я не выдержала и спросила сама:
– Что он значит?
– Конкретно такой ни разу не видел, – неохотно признался Дитрих. – Похож на один из тех, что знаю, но значения похожих символов могут сильно отличаться.
– Где-нибудь эти символы можно посмотреть? – уточнила я. – Я пока даже похожих не видела.
– Открыто их нет, – ответил он. – Знаете ли, Линда, эти символы, они как раз к запрещенной магии относятся.
– И что могли у нас в академии маркировать символом из запрещенной магии?
– Мне почему-то кажется, что запрещенные действия, – непонятно ответил Дитрих. – А знаете что, Линда, давайте мы навестим Карла? Помните менталиста, который пытался восстановить утраченный вами фрагмент памяти?
Менталиста я прекрасно помнила, но навещать его или кого другого мне не хотелось.
– Честно говоря, мне не до визитов в гости, – честно ответила я. – Я устала и хочу есть.
– Мы ненадолго. Только спросим, знаком ли ему этот символ, и уйдем. А потом пойдем ужинать в кафе. Что скажете?
– Скажу, что с вашими финансами кормить девушек в кафе неразумно, – невольно улыбнулась я.
– Так я не всех девушек собираюсь кормить, а только одну конкретную, – возразил он. – Линда, сейчас с деньгами у меня не самый легкий период, это да, но от одного посещения кафе в вашей компании я не разорюсь.
Было заметно, что его обидело мое желание сэкономить ему немного наличных. Что ж, хочет меня накормить – пусть кормит, возражать больше не буду. Ему лучше знать, разорится он на ужине или нет, а я постараюсь ничего дорогого не заказывать.
Ее уверенность меня скорее забавляла, чем убеждала. Если Штефан так хорош, пусть берет его себе. Я только порадуюсь их свадьбе. А мне подделок чувств не нужно.
– Эмми, – вкрадчиво сказала я, – а почему бы тебе самой не попробовать его заинтересовать?
– Если уж он за год не заинтересовался…
– Потому что был уверен, что добьется моей взаимности. Но за год он непременно должен был разглядеть, какая ты замечательная.
Эмми смотрела на меня с большим сомнением и наверняка нашла бы, что сказать, если бы ей не нужно было идти на занятия, поэтому она лишь сказала:
– Для меня лучше, чтобы вы оба были счастливы, чем он со мной – и несчастен. Что толку, если он разглядит, какая я замечательная, если любить будет тебя?
И ушла, расстроенно шмыгнув носом на прощание. Ее можно было понять. Эмми тоже не нужны иллюзии чувств. Ужасно понимать, что тот, кто рядом, постоянно думает о другой. Но здесь я ничем помочь не могла. Ни ему, ни ей.
В приемной ректора пришлось подождать. Посетителей хватало и до моего прихода, каждый считал, что его дело необыкновенно важное, и торчал в кабинете очень долго. Я попыталась было сунуться к секретарше, мимоходом подумав, что мы с ней почти коллеги, но она гордо заявила, что такие вопросы не в ее компетенции и подсовывать начальству бумаги на подпись она не будет. Пришлось смириться и несколько часов провести в приемной, маясь от безделья. Не помогало даже чтение конспекта – ничего нового из него почерпнуть я не могла, а бесцельно перечитывать оказалось необыкновенно скучно. Наконец ожидание закончилось, и я вошла в кабинет лорда Гракха, надеясь, что все мои мытарства позади. Но не тут-то было.
– Зачем вам в наш архив? – подозрительно спросил он. – Я прекрасно помню, что вы алхимик. Алхимики архивными изысканиями не занимаются.
Еще бы он не помнил. Не так уж часто академия выпускает алхимиков с Золотым дипломом. Раньше это наполнило бы меня законной гордостью, но сейчас я лишь порадовалась бы, выкажи он плохую память.
– Я хочу заняться разработкой зелья, позволяющего вернуть Дар, – начала я вдохновенно сочинять. – Для этого мне надо получить статистику по случаям спонтанного исчезновения Дара и его возвращения.
– Пустое дело, – успокоился ректор. – Этим маги с мировым именем занимались. Куда вам лезть?
– Почему вы думаете, что свежий взгляд ничего не даст? – невольно обиделась я. – Если эта информация такая секретная, что на архивы за все время существования академии вы разрешения дать не можете, то хоть за последние лет двадцать. Пожалуйста…
Последнее слово я выговорила со всеми умоляющими нотками, на которые оказалась способна. Ректора мое рвение к знаниям смягчило.
– Да вам и не нужно столько, – сказал он. – Ладно, за последние сто лет подпишу. Действительно, вдруг у вас что получится, а мы сразу палки в колеса ставим. Но чтобы я один из первых узнал о результате!
Он грозно помахал в мою сторону ручкой и подписал разрешение. Сияющая магическая печать придала документу завершенный вид и подарила мне надежду, что совсем скоро мне удастся узнать, учился ли здесь брат Штефана. Но не тут-то было. Архив оказался закрыт на обеденный перерыв. Это сколько же я просидела в приемной?
Глава 20
С обеда архивистка пришла в благодушном настроении, которое не испортило даже выданное ректором разрешение на пользование архивом. Она внимательно его изучила, даже поводила над листом перстнем-артефактом, но этим и удовлетворилась.
– Вот видите, инорита, – наставительно сказала она, – не так это было и сложно.
– Не сложно, но долго, – улыбнулась я.
– В работе с архивами спешка неуместна, – не разделила она со мной веселье. – Нужно придерживаться установленного порядка, иначе это будет не архив, а склад папок. Если вы, конечно, улавливаете разницу.
Она строго на меня посмотрела, и я поспешила ее заверить, что понимаю разницу и что не собираюсь нарушать заведенный в архиве порядок. Мне нужно-то – просмотреть несколько дел и выписать из них необходимую информацию. Что-то портить, менять местами или вырывать листы я не собираюсь. Она немного смягчилась и открыла дверь в архив.
Я думала, она мне вынесет сразу стопку дел и забудет на время о моем существовании. Но не тут-то было. Принесла она мне только пять штук и все время, что я их изучала, не сводила с меня пристального взора, словно я только и ждала, когда она отвернется, чтобы изрисовать чуть пожелтевшие от времени листы неприличными символами. Папки были как раз с начала того срока, разрешение на который мне выдал ректор. Сто лет назад дела в архиве велись столь же безупречно, как и сейчас.
– Вы же личные данные выписывать не будете? – уточнила она зачем-то.
– Конечно, – убедительно ответила я. – Только пол, возраст и обстоятельства, сопутствующие потере Дара. И возвращению, если таковое случилось.
– Чаще всего возвращается, – ответила она. – Случаев, когда Дар пропал безвозвратно, очень мало. Хорошо, не буду вас отвлекать.
Она замолчала, а я торопливо заработала карандашом. Чем быстрее я покончу с этими, тем быстрее дойду до времени, когда здесь предположительно учился брат Штефана. Вот будет обидно, если это окажется не так и я напрасно потрачу столько времени. Хотя почему напрасно? Можно действительно заняться исследованием… Но тогда нужно выписывать побольше. Все, даже самые мелкие детали, на первый взгляд не имеющие отношения к потере Дара. Архивистка приносила по пять папок, а я работала и работала карандашом, почти как в недалекие студенческие времена. Разница лишь в том, что сейчас этим занималась по собственному желанию, а не по необходимости. Большинство теряли Дар по собственной вине – перенапряжение, глупые опасные эксперименты и несоблюдение техники безопасности, о чем так любила говорить моя наставница. Лишь сейчас я осознала, насколько это было важно. Дар возвращался почти ко всем. Лишь единицы больше не могли продолжать обучение, и за каждой такой единицей стояла горькая человеческая судьба. Жизнь без Дара немыслима для того, кто прикоснулся к магии. Не уверена, что я смогла бы смириться с такой потерей.
Я так задумалась, что даже не сразу поняла, почему фамилия «Эггер» прозвучала для меня тревожным звонком. Краткий миг смотрела на нее в недоумении и лишь потом догадалась – вот он, брат Штефана, информацию о котором надеялся найти Дитрих. И он действительно учился в нашей академии, поступил на два года раньше своего младшего брата. И хорошо учился – почти по всем предметам вплоть до конца четвертого курса стояли отличные оценки. Но после четвертого курса что-то случилось и Дар пропал. Странное дело, там, где должна была указываться причина и где в остальных личных делах текста зачастую было очень много написано, здесь стоял лишь один неизвестный мне символ. Я его старательно скопировала и начала листать в надежде найти расшифровку. Но нет, больше он нигде не попался. Отзывы преподавателей, восторженные, написанные исключительно в превосходной степени. Отзывы с практик, умилительно-похвальные. Характеристика куратора – ни одной отрицательной черты не отмечено, кроме, разве что, стремления добиваться своей цели любой ценой. Отрицательная ли это черта? Если бы были приведены конкретные примеры, можно было бы судить. Но куратор ограничился лишь общими фразами, ничего не расписывая. Но и из общих фраз складывалась цельная картина – гордый, талантливый и очень самолюбивый. Каково было студенту с такими способностями враз остаться без Дара? Мне стало необычайно жалко брата Штефана. Я бы ни за что не хотела оказаться на его месте. Я продолжала пролистывать, чтобы все же узнать, в чем была причина того, что пропал Дар. Но это оставалось для меня загадкой. Зато попалась отметка о невесте Эггера-старшего. Фамилия мне ничего не говорила, но вот имя – Магдалена – почему-то сразу напомнило о жене Кремера. Конечно, имя не очень редкое, но все же совпадение показалось мне странным. Штефан ни разу не упоминал, что брат женат. Возможно, помолвку расторгли после потери Дара Эггером-старшим? Стал бы Штефан поддерживать хорошие отношения с девушкой, бросившей брата? Помогать ей с лекарствами для мужа? Нет, скорее всего имя – простое совпадение. Но Дитриху о нем непременно нужно будет рассказать.
– Инорита, мне кажется, ваш интерес к этому делу вышел за рамки вашего исследования. Зачем вы роетесь в папке?
Оказывается, архивистка так же пристально за мной наблюдает, как и в начале моей работы. Можно подумать, у нее своих дел совсем нет! Вон, на столе сколько папок скопилось, и все требуют внимания.
– Извините, инора, я не хотела вас беспокоить, – обратилась я к ней. – Но очень похоже, что без вашей помощи мне не обойтись.
– Да? Я вас слушаю.
Когда она поняла, что роюсь я не из праздного любопытства, лицо у нее чуть смягчилось. Но именно, что чуть. До возвращения назад недоуменного осуждения было не так уж и много.
– В этом деле не указана причина исчезновения Дара. Точнее, указана, но таким странным символом, которого я раньше нигде не встречала. Я и надеялась найти расшифровку где-нибудь дальше, но, увы, так и не смогла ничего найти.
Я взяла папку и подошла к ней. Кому как не архивистке знать все эти странные символы? И да, она его узнала. Издала странный звук, похожий на сдерживаемый кашель, испуганно на меня посмотрела и начала стремительно краснеть некрасивыми неровными пятнами, а потом буквально выхватила эту папку из моих рук.
– Это вам не надо, – торопливо заговорила она. – К вашему исследованию этот случай не имеет никакого отношения.
– Ну как же? – удивилась я. – Мне нужны все случаи, тем более что к этому студенту Дар не вернулся, или здесь не указано.
Архивистка уже оправилась от растерянности, приняла свой обычный высокомерный вид, захлопнула папку и с деланой небрежностью бросила ее на стол. Но пятна с лица уходить не желали, создавая впечатление странной экзотической болезни.
– Инорита, повторяю, это дело вы получили по ошибке, к вашему исследованию оно не имеет никакого отношения.
– Да как же не имеет! – запротестовала я.
Строго говоря, только это дело и имело отношение к моему исследованию, точнее, расследованию. И с учетом того, что в нем сразу выявились определенные странности, оно представляло для меня повышенный интерес. Правда, этой милой иноре о таком знать совершенно не обязательно. Она и без этого знания выглядела на редкость недружелюбно.
– Забудьте, что вы его вообще смотрели, – процедила она. – И удалите из своих записей.
– Но почему? Что такого в этом деле?
– Потому что так нужно.
Архивистка не поленилась выйти из-за своей стойки и начала перелистывать мою тетрадь, и когда нашла нужное, тщательно прошлась по нему «ластиком». Причем заклинание выбрала не простое, а усиленное – оно не просто удаляло след карандаша с бумаги, но и восстанавливало ее структуру таким образом, что не оставалось следов от нажима грифеля, а значит, никак не получилось бы восстановить написанное. Я ей не препятствовала – все, что нужно, у меня накрепко засело в голове. Оттуда «ластиком» не сотрешь, а против ментального вмешательства у меня есть замечательный артефакт, выданный Дитрихом. Не думаю, что инора пошла бы на такое для сохранения тайны, но все же с артефактом намного спокойнее.
– С остальными делами вы закончили? – как ни в чем не бывало спросила она. – Давайте я их заберу и принесу те несколько, что вы еще не просмотрели. И поторопитесь, инорита, мой рабочий день подходит к концу.
Только теперь я обратила внимание, что день уже движется к вечеру, а пальцы, отвыкшие от писанины, ужасно болят. Цели своей я достигла, и мне захотелось отказаться от изучения того, что осталось, и уйти, но это вызвало бы ненужные вопросы и подозрения. Так что я вручила ей папки с моего стола и даже улыбнулась:
– Надеюсь, осталось не слишком много и скоро я вас освобожу от своего присутствия.
– Надеюсь, – холодно ответила она, взяла папки и удалилась в основной архив.
Что же там было такого в деле Эггера, что она так поспешила его забрать и ничего не стала объяснять? Символ явно был ей знаком и вызвал нешуточный испуг, но сама я была уверена, что раньше ничего подобного не видела. Но кто сказал, что я знаю все, пусть даже и диплом у меня Золотой? Толку теперь от этого диплома… Навалилась усталость и ужасно захотелось есть, но я решила все здесь доделать, чтобы больше не возвращаться. А то, кто знает, может, завтра архивистка потребует новое разрешение, и мне для подтверждения легенды придется опять проторчать в приемной ректора полдня. Честно говоря, мне не очень понравилось такое времяпрепровождение. Конспирация может быть намного увлекательней, в чем я не так давно убедилась на собственном опыте. Архивистка вернулась и положила на стойку всего две папки, что меня необычайно порадовало. Правда, порадовало бы куда больше, если бы она пришла и сказала: «Простите, инорита, я ошиблась. Больше ничего нет». Я вздохнула и приступила к переписыванию. Какое, оказывается, нудное дело – расследование, если оно ведется не в хорошей компании…
В двух оставшихся папках никаких неожиданностей и странных символов не было. Более того, к обоим студентам Дар вернулся. Одного из них я даже вспомнила – он учился на год старше и был таким безответственным, словно потеря его ничему не научила. Без Дара он остался по собственной глупости – экспериментировал с разными зельями, чтобы увеличить Дар, и доэкспериментировался. Впрочем, Дар у него отсутствовал всего пару месяцев и начал возвращаться почти сразу. Он даже учебу не прерывал, а значит, и не успел испугаться по-настоящему. Я поставила последнюю точку и вернула документы архивистке. Прощалась она с видимым облегчением и с желанием напомнить, что никакого дела Эггера никто никому не давал. Но вслух она этого не сказала, к вопросу злополучного символа мы так и не возвращались.
Дитрих ждал меня при выходе из академии. Он стоял и ритмично подбрасывал в руке маленький темный камешек. При моем появлении камешек переместился во внутренний карман, а партнер необычайно оживился. Наверное, ему тоже больше нравится заниматься расследованием в хорошей компании.
– И как? – спросил он. – Удалось добраться до нужного дела?
– С трудом, но удалось, – с гордостью ответила я. – Вы были правы. Дар у него был.
– Причина утери?
– Не указана. Точнее, указана таким странным символом. И вообще, там столько всего странного…
Я начала рассказывать, как всполошилась архивистка, когда я ее спросила о значении символа, как заявила, что это дело она мне не давала и знать мне ничего не нужно, и как стерла «ластиком» мои записи.
– Странно, – сказал Дитрих. – А какой символ там был?
Я открыла тетрадь и изобразила на чистой странице подобие того, что было в деле Эггера-старшего. Дитрих смотрел, хмурился, но ничего не собирался прояснять. Поэтому я не выдержала и спросила сама:
– Что он значит?
– Конкретно такой ни разу не видел, – неохотно признался Дитрих. – Похож на один из тех, что знаю, но значения похожих символов могут сильно отличаться.
– Где-нибудь эти символы можно посмотреть? – уточнила я. – Я пока даже похожих не видела.
– Открыто их нет, – ответил он. – Знаете ли, Линда, эти символы, они как раз к запрещенной магии относятся.
– И что могли у нас в академии маркировать символом из запрещенной магии?
– Мне почему-то кажется, что запрещенные действия, – непонятно ответил Дитрих. – А знаете что, Линда, давайте мы навестим Карла? Помните менталиста, который пытался восстановить утраченный вами фрагмент памяти?
Менталиста я прекрасно помнила, но навещать его или кого другого мне не хотелось.
– Честно говоря, мне не до визитов в гости, – честно ответила я. – Я устала и хочу есть.
– Мы ненадолго. Только спросим, знаком ли ему этот символ, и уйдем. А потом пойдем ужинать в кафе. Что скажете?
– Скажу, что с вашими финансами кормить девушек в кафе неразумно, – невольно улыбнулась я.
– Так я не всех девушек собираюсь кормить, а только одну конкретную, – возразил он. – Линда, сейчас с деньгами у меня не самый легкий период, это да, но от одного посещения кафе в вашей компании я не разорюсь.
Было заметно, что его обидело мое желание сэкономить ему немного наличных. Что ж, хочет меня накормить – пусть кормит, возражать больше не буду. Ему лучше знать, разорится он на ужине или нет, а я постараюсь ничего дорогого не заказывать.