– Не знаю почему… Я знал, что это было неправильно, что это было плохо, но он был добрым. Когда я знал его, Клэнси был добрым, и он помог мне. И я просто решил, что это будет распространяться и на всех остальных. Я сделал неверные выводы – потому-то вы и оказались там. Я не учел все возможные варианты его поведения.
Последние слова Нико почти прошептал, и мне пришлось наклониться совсем близко, чтобы расслышать его.
– Он не всегда был таким, как сейчас. В нем что-то сломали.
– Прости, – снова сказала я. – За то, что не дала тебе объяснить. За то, что вела себя так… как вела, и не поддержала тебя.
– Мне нужно это исправить, – задыхаясь, выговорил он. – Мне нужно, чтобы все было в порядке. Я не могу… я не могу перестать думать обо всех остальных вариантах, которые могли бы случиться. Вайда сказала, если бы ты там не оказалась, у нас не было бы лекарства, но у нас и так его нет, да? Все впустую.
Эти слова подействовали на меня как удар под дых. Слезы подступали к глазам, и я изо всех сил старалась не расплакаться. В нем давно поселилась бесконечная боль. В его жизни одна трагедия сменяла другую, я же обращалась с ним как с пустым местом, наказывала его. И Вайда особо не пыталась помочь. А Кейт исчезла. У Нико не осталось никого, кто помог бы ему это пережить. Мы выбросили его за борт, не дав даже спасательного жилета.
– Мы можем все исправить, – сказала я, обняв его за плечи. – Мы уже много сделали, но и осталось еще немало. Мы придумаем другой способ.
– У тебя нет никаких логических оснований мне доверять, – всхлипнул Нико.
– Ты мог заметить, что я вообще не слишком охотно прислушиваюсь к голосу логики.
– Это верно, – согласился он. – Это не в твоем духе. Джуду это нравилось. Он говорил: Руби знает, когда можно нарушить правила, чтобы помочь. Для него ты была как супергерой. Потому что ты всегда пытаешься делать добро, даже когда шансов почти не осталось.
– Джуд всегда преувеличивал, – пробормотала я, надеясь, что мой голос не сильно дрожит.
Нико кивнул, и угольно-черные волосы упали ему на лоб. Он выглядел больным и каким-то полупрозрачным. Его золотисто-коричневая кожа была потускневшей. Жизнь словно покинула его тело.
– Джуд никогда не принимал логичных решений, но он пытался.
Он пытался. Он пытался так сильно, всегда, со всеми.
– Руби, на что похоже будущее? – внезапно спросил меня Нико. – Я не могу его представить. Я постоянно пытаюсь, но мне не удается. Джуд говорил, что оно выглядит как пустое шоссе сразу после проливного дождя.
Я снова повернулась к доске, всматриваясь в эти семь букв, пытаясь отнять у них силу, чтобы из места, из названия они превратились в обычное слово. Некоторые воспоминания – как ловушки, их можно пережить заново, вспомнив тысячу мелких деталей. Сырой, холодный весенний воздух, который никак не выберет, чем ему стать – снегопадом или легким дождиком. Гудение электрического заграждения. Короткий вздох Сэм – с этим вздохом каждое утро она выходила из барака. Я запомнила дорогу на фабрику так хорошо, как навсегда врезается в память, откуда у тебя взялся шрам. Черная грязь прилипала к моим ботинкам, моментально скрывая написанный на них номер. 3285. Не имя.
Ты приучаешься смотреть вверх, далеко откинув голову назад, чтобы заглянуть за колючую проволоку, натянутую по верхнему краю ограды. Иначе слишком легко забыть, что существует мир и за пределами ржавого металлического загона, в который нас бросили, как животных.
– Я вижу его разноцветным, – подумав, ответила я. – Темно-синий, переходящий в золотой и красный – как огонь на горизонте. Отсвет заката. Как будто небо хочет, чтобы ты отгадал, встает солнце или садится.
Нико покачал головой.
– Думаю, версия Джуда мне нравится больше.
– Мне тоже, – откликнулась я. – Мне тоже.
Глава четырнадцатая
Оставив Нико у компьютеров, я направилась на верхний уровень, едва сдерживая разрывающую меня ярость. Меня даже не остановило, что в бывшем кабинете Албана я увидела и сенатора Круз. Они с Коулом определенно обсуждали что-то важное, когда я вихрем ворвалась к ним в комнату.
От неожиданности Анабель Круз подскочила, прижимая руку к груди, но Коул только откинулся на спинку кресла.
– Он сказал тебе, – произнес Коул ровным голосом.
– Да, он мне сказал! – рявкнула я. – Какое ты имеешь право…
– Закрой дверь – Руби! – Коул хлопнул ладонью по столу, прервав мой монолог до того, как мне удалось его начать. Но его голос тут же смягчился, и в нем послышалась боль. И я насторожилась. – Закрой дверь.
Я пинком закрыла дверь и встала у нее, скрестив руки на груди.
– Посылать его в Термонд – это смертный приговор, – настаивала я. – Он с этим не справится, а даже если справится, кто может гарантировать, что его отвезут именно в лагерь, а не вернут в исследовательскую программу «Леды»?
– Ту базу «Леды», на которой он находился, закрыли почти сразу после того, как я добыл флешку, – сказал Коул.
– Можно подумать, нет других.
– А вот послать в Оазис Томми и Пэта для тебя не проблема – напомнила мне сенатор Круз.
Она тоже об этом знала.
– И это тоже проблема. И мне это не нравится. Но они будут лишь ушами и глазами, и мы вернем их через два дня. Нико не сможет ускользнуть от наблюдения, чтобы установить программу, а если каким-то чудом ему это и удастся, из контрольной башни ему уже не выбраться.
– Так что ты предлагаешь? – спросил Коул. – Правда, я готов выслушать.
Я подумала о том, как Зу отреагировала на уход Вайды и Толстяка, тот невидимый ужас, который стиснул ее холодными пальцами. Если Нико прав и это единственный способ, тогда… Я сделала глубокий вдох, и мои руки сжались в кулаки. Значит, это должна быть я. Нико сейчас слишком уязвим. Если он вернется туда, это его уничтожит. Но я могла это сделать – если это поможет людям, которых я люблю, если это поможет всем детям, которые будут после нас. Именно я должна сыграть эту роль. И я готова с этим смириться.
«Они убьют тебя, – подумала я. Клэнси уже подтвердил, что именно так поступали с другими Оранжевыми. – Тебе придется убедить их снова, убедить, что ты Зеленая». Последняя надежда. Это был план последней надежды.
– Я думаю, нам стоит рассмотреть план Лиама, – сказала я. – Может, у нас получится не действовать сразу в лоб, а использовать СМИ. Вовлечь в это родителей. Если мы очерним Грея, подорвем доверие к нему, мы разоблачим и его правительство. Международное сообщество не сможет и дальше игнорировать свидетельства насилия и противоправных действий. Они вмешаются…
– Дорогая, они игнорировали эти доказательства годами, – вмешалась сенатор Круз. – А когда союзники попытались сбрасывать на территорию страны гуманитарную помощь, это обернулось против них. Грей пригрозил сбивать их самолеты, если они снова появятся в нашем воздушном пространстве. Я пыталась и не раз.
– Нам просто нужно предоставить еще больше доказательств, которые смогут их убедить, – не отступала я. – Мы можем использовать слова Лилиан Грей о лекарстве и о том, что ей известны причины ОЮИН. И доказать, что нет опасности войти в страну и помочь нам скинуть Грея. Разве в прошлом не отправляли миротворческие силы в горячие точки?
– Мы заключили сделку. Оазис в обмен на снабжение, – резко сказала сенатор Круз, обернувшись к Коулу. – Ты отказываешься от своих слов?
– Нет, я обещаю, что мы выполним договоренность, – ответил Коул, успокаивающе подняв руки. – Вполне естественно, что такая операция любого заставит понервничать. Могу я поговорить с Руби наедине?
Сенатор Круз быстро встала и, бросив в мою сторону недовольный взгляд, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Поговори со мной, Конфетка, – вздохнул Коул. – Расскажи, что у тебя на уме.
– Что касается Оазиса, нам нужно придерживаться прежнего плана. Но я думаю, нам нужно пересмотреть подход к нападению на Термонд. Нико не справится с собой, и у нас нет никаких гарантий, что он вообще туда попадет. Нам не нужно вести себя как Лига, считая приоритетным вариантом прямую атаку.
Коул невесело усмехнулся и снова откинулся назад в кресле.
– Знаешь, почему это сделали основной стратегией? Так было не всегда. Албан годами пытался распространять правду о Грее и о том, что на самом деле делается в лагерях. Он пробовал использовать пропаганду, прямую манипуляцию эмоциями. И вроде бы людям было не все равно. Но они всегда находились под влиянием Грея, а он повторял им снова и снова, и снова: если они заберут оттуда детей, те умрут. Чтобы замысел Лиама сработал, нужно чтобы родители захотели туда прийти. И если ты думаешь, что СПП не откроют огонь по гражданским, ты глубоко ошибаешься, Руби. Глубоко ошибаешься.
– Но раньше таких ситуаций просто не возникало, – сказал я. – Ты не можешь знать наверняка.
Раздался грохот и скрежет металла – Коул потянулся к нижнему ящику стола, выдвинул его, а потом снова захлопнул. Он встал и начал бросать на стол один лист за другим, выстраивая их в аккуратные ряды, и это пугающе повторяло то, что было на них изображено.
На снимках… на всех этих фотографиях были дети в тонкой лагерной униформе, с ее неизменной цветовой кодировкой, с черными идентификационными номерами на спинах. У некоторых глаза были еще открыты, но у большинства нет, уже нет. Некоторые были в крови, у некоторых лица были опухшими. Некоторые выглядели так, будто просто уснули.
И общим было только одно – длинная пустая могила у их ног.
– Откуда это у тебя? – прошептала я.
– «Рупор» опубликовал несколько дней назад, – ответил Коул. – Ты же понимаешь, что это не фальшивки, как бы сильно дружки Грея ни старались убедить всех в обратном с экрана телевизора.
Я покачала головой, чувствуя, что хочу выбраться из собственной кожи. Я бы отошла от стола, если бы было куда. Но стены смыкались у меня над головой, рушились на меня и давили, давили, давили.
Мне нужно было выбраться из этой комнаты. Мои ладони вспотели и скользили по ручке двери, которую мне не удавалось повернуть. Но Коул, схватив меня за руку, заставил снова повернуться к столу и к фотографиями, и рассмотреть их: увидеть кровь, кости, пустые глаза.
– Вот с кем мы имеем дело, – бросил он. – Это и есть реальность. Эти люди без колебаний убьют любого, кто помешает им исполнить приказ. Вот во что нам обошлось промедление. Вот почему мы должны сражаться. Революции выигрывают кровью, а не словами. Эти фотографии были опубликованы несколько дней назад, и что? Что это изменило? Кто-то возмутился и начал протестовать? Нет. Руби, даже этого недостаточно. Все считают, что это подделка.
– Отпусти меня! – Я вырвалась из его хватки, пол зашатался под моими ногами. Это лицо – я знала это лицо, этой девушки в зеленом…
– Никто не будет сражаться за нас – мы сами должны сражаться. Мы должны положить этому конец. Ответить силой на силу. Каждая секунда, которую мы тратим, споря об одной и той же хрени – это секунда, которую мы могли бы потратить, спасая детей от этой судьбы. Как ты думаешь, что с ними произошло? Их просто забили до смерти. Но за что? Они пытались бежать? Пытались дать отпор? Или просто не понравились кому-то из СПП? Разве это важно?
Я из последних сил сражалась с дурнотой. Я прижала кулаки к глазам, заставляя себя дышать.
– Эти фотографии из Термонда… это Термонд. Эта девочка… эта девочка в зеленом… – Коул крепче вцепился в мою руку. И если бы не это, я бы уже упала. – Я знаю ее. Ее зовут… звали… Эшли. Она была одной из старших девочек в моем…
– В твоем боксе? – закончил Коул. – Ты уверена? Может, стоит посмотреть еще раз?
Я посмотрела, но это была правда. Я прожила с этими девочками несколько лет, я знала их лица лучше, чем свое собственное. Эшли уже год провела в Термонде, когда туда прислали и меня, и она заботилась о нас, как старшая сестра. Она была доброй. Она была…
Мертва.
– Ладно, – тихо сказал Коул. – Прости. Я верю тебе. Я очень виноват. Я вообще не стал бы их тебе показывать, если бы знал. Источник, который продал их «Рупору», не сообщил, в каком лагере они сделаны.
Так это… могила. Осознание потрясло меня. Они свалят их в эту братскую могилу? Вот что они заслужили? После всего они заслужили только этого?
Слишком поздно.
Это был Термонд. Это происходило на самом деле. Мы действовали недостаточно быстро. Я не успела добраться до них вовремя. Горло наполнилось желчью, я вывернулась из рук Коула и упала на колени. Я едва успела дотянуться до мусорной корзины, как меня вывернуло наизнанку.
Когда я пришла в себя. Коул одной рукой придерживал мои волосы, а другой кругами массировал мне спину. Я обхватила руками пластиковое ведро и разрыдалась.
– Источник сказал, что случилось? – Я вытерла рот платком, который дал мне Коул. У меня кружилась голова, будто я выпадала из реальности и сопротивлялась этому.
– Было сделано заявление, что кто-то из СППшников лагеря протащил с собой мобильный телефон и сделал эти снимки. Руби… я думаю – я не хочу в это верить, но это уже не случайные совпадения. Термонд собираются закрыть. В нем больше трех тысяч детей, а другие лагеря – гораздо меньше и все они переполненные. Неужели это попытка сократить количество детей перед переездом?
– Там и раньше убивали детей, – сказала я. – Тех, кто пытался сбежать. Оранжевых. Красных, которых не удавалось контролировать. Если это случилось однажды, случится и снова. Мы сидим, ожидая, пока получим ценные сведения, а они умирают. Дело не только в уликах. К Термонду это не имеет отношения. Мы должны спасти этих детей – немедленно.
Я видела будущее с отчетливой ясностью, и это не была дорога, это не было и небо – в этом будущем вообще не было ничего красивого. Это было электричество, поющее на стальных цепях и оградах. Это были грязь и дождь, и тысячи дней, растекавшихся черным потоком.
Последние слова Нико почти прошептал, и мне пришлось наклониться совсем близко, чтобы расслышать его.
– Он не всегда был таким, как сейчас. В нем что-то сломали.
– Прости, – снова сказала я. – За то, что не дала тебе объяснить. За то, что вела себя так… как вела, и не поддержала тебя.
– Мне нужно это исправить, – задыхаясь, выговорил он. – Мне нужно, чтобы все было в порядке. Я не могу… я не могу перестать думать обо всех остальных вариантах, которые могли бы случиться. Вайда сказала, если бы ты там не оказалась, у нас не было бы лекарства, но у нас и так его нет, да? Все впустую.
Эти слова подействовали на меня как удар под дых. Слезы подступали к глазам, и я изо всех сил старалась не расплакаться. В нем давно поселилась бесконечная боль. В его жизни одна трагедия сменяла другую, я же обращалась с ним как с пустым местом, наказывала его. И Вайда особо не пыталась помочь. А Кейт исчезла. У Нико не осталось никого, кто помог бы ему это пережить. Мы выбросили его за борт, не дав даже спасательного жилета.
– Мы можем все исправить, – сказала я, обняв его за плечи. – Мы уже много сделали, но и осталось еще немало. Мы придумаем другой способ.
– У тебя нет никаких логических оснований мне доверять, – всхлипнул Нико.
– Ты мог заметить, что я вообще не слишком охотно прислушиваюсь к голосу логики.
– Это верно, – согласился он. – Это не в твоем духе. Джуду это нравилось. Он говорил: Руби знает, когда можно нарушить правила, чтобы помочь. Для него ты была как супергерой. Потому что ты всегда пытаешься делать добро, даже когда шансов почти не осталось.
– Джуд всегда преувеличивал, – пробормотала я, надеясь, что мой голос не сильно дрожит.
Нико кивнул, и угольно-черные волосы упали ему на лоб. Он выглядел больным и каким-то полупрозрачным. Его золотисто-коричневая кожа была потускневшей. Жизнь словно покинула его тело.
– Джуд никогда не принимал логичных решений, но он пытался.
Он пытался. Он пытался так сильно, всегда, со всеми.
– Руби, на что похоже будущее? – внезапно спросил меня Нико. – Я не могу его представить. Я постоянно пытаюсь, но мне не удается. Джуд говорил, что оно выглядит как пустое шоссе сразу после проливного дождя.
Я снова повернулась к доске, всматриваясь в эти семь букв, пытаясь отнять у них силу, чтобы из места, из названия они превратились в обычное слово. Некоторые воспоминания – как ловушки, их можно пережить заново, вспомнив тысячу мелких деталей. Сырой, холодный весенний воздух, который никак не выберет, чем ему стать – снегопадом или легким дождиком. Гудение электрического заграждения. Короткий вздох Сэм – с этим вздохом каждое утро она выходила из барака. Я запомнила дорогу на фабрику так хорошо, как навсегда врезается в память, откуда у тебя взялся шрам. Черная грязь прилипала к моим ботинкам, моментально скрывая написанный на них номер. 3285. Не имя.
Ты приучаешься смотреть вверх, далеко откинув голову назад, чтобы заглянуть за колючую проволоку, натянутую по верхнему краю ограды. Иначе слишком легко забыть, что существует мир и за пределами ржавого металлического загона, в который нас бросили, как животных.
– Я вижу его разноцветным, – подумав, ответила я. – Темно-синий, переходящий в золотой и красный – как огонь на горизонте. Отсвет заката. Как будто небо хочет, чтобы ты отгадал, встает солнце или садится.
Нико покачал головой.
– Думаю, версия Джуда мне нравится больше.
– Мне тоже, – откликнулась я. – Мне тоже.
Глава четырнадцатая
Оставив Нико у компьютеров, я направилась на верхний уровень, едва сдерживая разрывающую меня ярость. Меня даже не остановило, что в бывшем кабинете Албана я увидела и сенатора Круз. Они с Коулом определенно обсуждали что-то важное, когда я вихрем ворвалась к ним в комнату.
От неожиданности Анабель Круз подскочила, прижимая руку к груди, но Коул только откинулся на спинку кресла.
– Он сказал тебе, – произнес Коул ровным голосом.
– Да, он мне сказал! – рявкнула я. – Какое ты имеешь право…
– Закрой дверь – Руби! – Коул хлопнул ладонью по столу, прервав мой монолог до того, как мне удалось его начать. Но его голос тут же смягчился, и в нем послышалась боль. И я насторожилась. – Закрой дверь.
Я пинком закрыла дверь и встала у нее, скрестив руки на груди.
– Посылать его в Термонд – это смертный приговор, – настаивала я. – Он с этим не справится, а даже если справится, кто может гарантировать, что его отвезут именно в лагерь, а не вернут в исследовательскую программу «Леды»?
– Ту базу «Леды», на которой он находился, закрыли почти сразу после того, как я добыл флешку, – сказал Коул.
– Можно подумать, нет других.
– А вот послать в Оазис Томми и Пэта для тебя не проблема – напомнила мне сенатор Круз.
Она тоже об этом знала.
– И это тоже проблема. И мне это не нравится. Но они будут лишь ушами и глазами, и мы вернем их через два дня. Нико не сможет ускользнуть от наблюдения, чтобы установить программу, а если каким-то чудом ему это и удастся, из контрольной башни ему уже не выбраться.
– Так что ты предлагаешь? – спросил Коул. – Правда, я готов выслушать.
Я подумала о том, как Зу отреагировала на уход Вайды и Толстяка, тот невидимый ужас, который стиснул ее холодными пальцами. Если Нико прав и это единственный способ, тогда… Я сделала глубокий вдох, и мои руки сжались в кулаки. Значит, это должна быть я. Нико сейчас слишком уязвим. Если он вернется туда, это его уничтожит. Но я могла это сделать – если это поможет людям, которых я люблю, если это поможет всем детям, которые будут после нас. Именно я должна сыграть эту роль. И я готова с этим смириться.
«Они убьют тебя, – подумала я. Клэнси уже подтвердил, что именно так поступали с другими Оранжевыми. – Тебе придется убедить их снова, убедить, что ты Зеленая». Последняя надежда. Это был план последней надежды.
– Я думаю, нам стоит рассмотреть план Лиама, – сказала я. – Может, у нас получится не действовать сразу в лоб, а использовать СМИ. Вовлечь в это родителей. Если мы очерним Грея, подорвем доверие к нему, мы разоблачим и его правительство. Международное сообщество не сможет и дальше игнорировать свидетельства насилия и противоправных действий. Они вмешаются…
– Дорогая, они игнорировали эти доказательства годами, – вмешалась сенатор Круз. – А когда союзники попытались сбрасывать на территорию страны гуманитарную помощь, это обернулось против них. Грей пригрозил сбивать их самолеты, если они снова появятся в нашем воздушном пространстве. Я пыталась и не раз.
– Нам просто нужно предоставить еще больше доказательств, которые смогут их убедить, – не отступала я. – Мы можем использовать слова Лилиан Грей о лекарстве и о том, что ей известны причины ОЮИН. И доказать, что нет опасности войти в страну и помочь нам скинуть Грея. Разве в прошлом не отправляли миротворческие силы в горячие точки?
– Мы заключили сделку. Оазис в обмен на снабжение, – резко сказала сенатор Круз, обернувшись к Коулу. – Ты отказываешься от своих слов?
– Нет, я обещаю, что мы выполним договоренность, – ответил Коул, успокаивающе подняв руки. – Вполне естественно, что такая операция любого заставит понервничать. Могу я поговорить с Руби наедине?
Сенатор Круз быстро встала и, бросив в мою сторону недовольный взгляд, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Поговори со мной, Конфетка, – вздохнул Коул. – Расскажи, что у тебя на уме.
– Что касается Оазиса, нам нужно придерживаться прежнего плана. Но я думаю, нам нужно пересмотреть подход к нападению на Термонд. Нико не справится с собой, и у нас нет никаких гарантий, что он вообще туда попадет. Нам не нужно вести себя как Лига, считая приоритетным вариантом прямую атаку.
Коул невесело усмехнулся и снова откинулся назад в кресле.
– Знаешь, почему это сделали основной стратегией? Так было не всегда. Албан годами пытался распространять правду о Грее и о том, что на самом деле делается в лагерях. Он пробовал использовать пропаганду, прямую манипуляцию эмоциями. И вроде бы людям было не все равно. Но они всегда находились под влиянием Грея, а он повторял им снова и снова, и снова: если они заберут оттуда детей, те умрут. Чтобы замысел Лиама сработал, нужно чтобы родители захотели туда прийти. И если ты думаешь, что СПП не откроют огонь по гражданским, ты глубоко ошибаешься, Руби. Глубоко ошибаешься.
– Но раньше таких ситуаций просто не возникало, – сказал я. – Ты не можешь знать наверняка.
Раздался грохот и скрежет металла – Коул потянулся к нижнему ящику стола, выдвинул его, а потом снова захлопнул. Он встал и начал бросать на стол один лист за другим, выстраивая их в аккуратные ряды, и это пугающе повторяло то, что было на них изображено.
На снимках… на всех этих фотографиях были дети в тонкой лагерной униформе, с ее неизменной цветовой кодировкой, с черными идентификационными номерами на спинах. У некоторых глаза были еще открыты, но у большинства нет, уже нет. Некоторые были в крови, у некоторых лица были опухшими. Некоторые выглядели так, будто просто уснули.
И общим было только одно – длинная пустая могила у их ног.
– Откуда это у тебя? – прошептала я.
– «Рупор» опубликовал несколько дней назад, – ответил Коул. – Ты же понимаешь, что это не фальшивки, как бы сильно дружки Грея ни старались убедить всех в обратном с экрана телевизора.
Я покачала головой, чувствуя, что хочу выбраться из собственной кожи. Я бы отошла от стола, если бы было куда. Но стены смыкались у меня над головой, рушились на меня и давили, давили, давили.
Мне нужно было выбраться из этой комнаты. Мои ладони вспотели и скользили по ручке двери, которую мне не удавалось повернуть. Но Коул, схватив меня за руку, заставил снова повернуться к столу и к фотографиями, и рассмотреть их: увидеть кровь, кости, пустые глаза.
– Вот с кем мы имеем дело, – бросил он. – Это и есть реальность. Эти люди без колебаний убьют любого, кто помешает им исполнить приказ. Вот во что нам обошлось промедление. Вот почему мы должны сражаться. Революции выигрывают кровью, а не словами. Эти фотографии были опубликованы несколько дней назад, и что? Что это изменило? Кто-то возмутился и начал протестовать? Нет. Руби, даже этого недостаточно. Все считают, что это подделка.
– Отпусти меня! – Я вырвалась из его хватки, пол зашатался под моими ногами. Это лицо – я знала это лицо, этой девушки в зеленом…
– Никто не будет сражаться за нас – мы сами должны сражаться. Мы должны положить этому конец. Ответить силой на силу. Каждая секунда, которую мы тратим, споря об одной и той же хрени – это секунда, которую мы могли бы потратить, спасая детей от этой судьбы. Как ты думаешь, что с ними произошло? Их просто забили до смерти. Но за что? Они пытались бежать? Пытались дать отпор? Или просто не понравились кому-то из СПП? Разве это важно?
Я из последних сил сражалась с дурнотой. Я прижала кулаки к глазам, заставляя себя дышать.
– Эти фотографии из Термонда… это Термонд. Эта девочка… эта девочка в зеленом… – Коул крепче вцепился в мою руку. И если бы не это, я бы уже упала. – Я знаю ее. Ее зовут… звали… Эшли. Она была одной из старших девочек в моем…
– В твоем боксе? – закончил Коул. – Ты уверена? Может, стоит посмотреть еще раз?
Я посмотрела, но это была правда. Я прожила с этими девочками несколько лет, я знала их лица лучше, чем свое собственное. Эшли уже год провела в Термонде, когда туда прислали и меня, и она заботилась о нас, как старшая сестра. Она была доброй. Она была…
Мертва.
– Ладно, – тихо сказал Коул. – Прости. Я верю тебе. Я очень виноват. Я вообще не стал бы их тебе показывать, если бы знал. Источник, который продал их «Рупору», не сообщил, в каком лагере они сделаны.
Так это… могила. Осознание потрясло меня. Они свалят их в эту братскую могилу? Вот что они заслужили? После всего они заслужили только этого?
Слишком поздно.
Это был Термонд. Это происходило на самом деле. Мы действовали недостаточно быстро. Я не успела добраться до них вовремя. Горло наполнилось желчью, я вывернулась из рук Коула и упала на колени. Я едва успела дотянуться до мусорной корзины, как меня вывернуло наизнанку.
Когда я пришла в себя. Коул одной рукой придерживал мои волосы, а другой кругами массировал мне спину. Я обхватила руками пластиковое ведро и разрыдалась.
– Источник сказал, что случилось? – Я вытерла рот платком, который дал мне Коул. У меня кружилась голова, будто я выпадала из реальности и сопротивлялась этому.
– Было сделано заявление, что кто-то из СППшников лагеря протащил с собой мобильный телефон и сделал эти снимки. Руби… я думаю – я не хочу в это верить, но это уже не случайные совпадения. Термонд собираются закрыть. В нем больше трех тысяч детей, а другие лагеря – гораздо меньше и все они переполненные. Неужели это попытка сократить количество детей перед переездом?
– Там и раньше убивали детей, – сказала я. – Тех, кто пытался сбежать. Оранжевых. Красных, которых не удавалось контролировать. Если это случилось однажды, случится и снова. Мы сидим, ожидая, пока получим ценные сведения, а они умирают. Дело не только в уликах. К Термонду это не имеет отношения. Мы должны спасти этих детей – немедленно.
Я видела будущее с отчетливой ясностью, и это не была дорога, это не было и небо – в этом будущем вообще не было ничего красивого. Это было электричество, поющее на стальных цепях и оградах. Это были грязь и дождь, и тысячи дней, растекавшихся черным потоком.