— Когда уже эта простуда от нас отвяжется, а, детка? — спрашиваю я и щекочу мою девочку под подбородком. Она лежит на коврике для пикника; ее глазки, красные от насморка, поблескивают из-под шерстяного одеяльца.

Мне все еще кажется, что устраивать сейчас сабантуй на свежем воздухе — не лучшая идея, но это ведь ее первый день рождения, мы не можем его пропустить. К тому же вчера я весь день пекла торт, а сегодня все утро его украшала — несколько часов трудилась над этими марципановыми розочками. Я начинаю открывать коробки и расставлять на столе тарелки: сэндвичи с огурцом, хорошенькие маленькие кексики, миску с крупной спелой земляникой — дочка ее обожает. И кисло-сладкое вишневое джелато — дань памяти нашему первому свиданию. Я сама позвонила в тот ресторан и выпросила рецепт. Сказала, что он нужен для самого особенного торжества в мире.

— Она какая-то бледненькая, — говорю я мужу, снова усомнившись, все ли я делаю правильно. — Тебе не кажется, что она бледненькая? Может, не надо было это устраивать? Вернемся?

— Поздно уже все отменять, — говорит он, указывая на заставленный едой столик. — Просто давай отпразднуем побыстрее. Споем песенку, разрежем торт — и обратно в кроватку.

Я киваю, касаясь пальцами личика дочки. Лоб и щеки у нее горячие.

— Ох, солнышко мое, у тебя опять жар. — Я отвожу упавшую ей на глаза прядь волос и говорю мужу: — Эй, достань мне калпол[24]. Он в сумке с подгузниками.

Муж молчит. Затем качает головой:

— Я только что дал ей калпол. Он что, не подействовал?

— Похоже, нет. Все хорошо, детка, мамочка даст тебе еще… — Я замираю. У нее ледяные руки, глаза полуприкрыты. — Эй, солнышко! — Я легонько трясу ее. — Ты видела подарки? — показываю на целую гору разноцветных блестящих пакетов.

Она не шевелится.

Я беру из миски землянику и подношу ягоду к ее лицу:

— Смотри, детка: твоя любимая.

Она начинает хныкать — тоненько так подвывает. Как будто кошка мяукает. У меня кровь стынет в жилах. Я ощупываю ее лицо и шейку, отбрасываю одеяльце, просовываю руку под комбинезончик.

— Ты уверен, что дал ей именно калпол?

Едва сказав это, я понимаю, что сделала ошибку. Поворачиваюсь к мужу, чтобы извиниться, но в этот самый момент, словно в ответ на мой вопрос, дочка начинает дрожать всем телом. Сначала я думаю, что она просто вертится, стараясь оттолкнуть мои руки. Но дрожь не утихает — наоборот, становится сильнее. Ее ручки и ножки теперь твердые, как камень, и продолжают дергаться. Спинка выгибается дугой, глаза закатываются.

— О боже мой… — Я пытаюсь взять ее на руки, но не могу удержать.

Муж стоит на том же месте. Он не знает, что делать.

— Она может… Она дышит?

Я слышу хрипы. Собственные хрипы — это я не могу дышать.

— Да помоги же! — слышу я крик и не узнаю свой голос. — Что ты сделал?! Что ты ей дал?!

Он наклоняется, и я, не осознавая, что творю, отталкиваю его ладони, хватаю мою безвольную, ослабевшую девочку, обвиваю ее обеими руками, прижимаю к груди, баюкаю, как новорожденную. И хотя я чувствую, что ее дрожь унялась, у меня сводит живот от ужаса; в голове мечутся мысли лишь об одном: машина, больница, кратчайшая дорога. А потом я бросаюсь бежать. Я бегу, бегу, бегу, бегу, бегу…





Глава восемнадцатая. Эмили




Лепестки чесночной шкурки липли к рукам Эмили, как кусочки кожи, и забивались под ногти. Она недовольно сопела, хватая зубчик за зубчиком, обдирая их и растирая в кашицу.

— Смотри, как надо, — сказала Нина, подходя к ней, и продемонстрировала, как давить чесночные дольки рукояткой ножа, чтобы кожица с них сама слезала. Затем она взяла другой нож и принялась резать лук с нечеловеческой скоростью.

— Ничего себе! — выдохнула Эмили.

Нина рассмеялась:

— Это всего лишь лук, Эм.

Девушка смущенно отвернулась. На другой конец стола спикировала птичка, запрыгала, подбирая крошки, и, благодарно чирикнув, улетела. Оборудованная по последнему слову техники летняя кухня у бассейна была одной из лучших достопримечательностей «Керенсии» — по крайней мере, так считала Эмили. Уже одно то, что можно приготовить ланч, сразу съесть его на свежем воздухе и нырнуть в бассейн, казалось ей величайшей роскошью.

Она подошла к жаровне-барбекю, приставив ладонь козырьком ко лбу, чтобы прикрыть глаза от бликов солнечного света, переливающихся по всей поверхности бассейна. На решетке гриля поджаривалась целая рыбина. Эмили потыкала ее лопаткой.

— Уже можно перевернуть?

— Попробуй, — отозвалась Нина. — Только не лопаткой. Возьми вот это. — Она сняла длинную изогнутую вилку с подвеса для кухонных принадлежностей и показала, как просунуть зубцы сквозь решетку гриля, чтобы аккуратно приподнять рыбу. — Если она хорошо прожарилась с одной стороны, отрывается легко. Если еще не готова — липнет к прутьям.

— Откуда ты все это знаешь? — Эмили восхищалась даже теми людьми, кто способен просто пожарить картошку; сама она могла испортить любое блюдо, которое принималась готовить.

— Честно говоря, меня этому научили в кулинарной школе. Многое уже подзабылось, но азы я усвоила намертво.

— Это так круто! Тебе обязательно нужно организовать здесь кулинарные курсы. Люди в очередь выстроятся, чтобы у тебя поучиться. Или лучше открыть ресторан? В гостином доме он будет очень даже к месту.


— Может быть, — сказала Нина. На ее губах появилась улыбка, но глаза оставались серьезными. Она выглядела усталой, и в десятый раз за день Эмили подумала, не сказать ли о том, что видела ее ночью на лужайке, — просто для того, чтобы поинтересоваться, всё ли у нее в порядке. Но по какой-то необъяснимой причине эта ночная прогулка хозяйки казалась ей очень странной. Эмили в очередной раз промолчала. Что бы там ни делала Нина глубокой ночью в саду — ее не касается.

Нина обернулась к дочери:

— Эй, Земляничка, ланч почти готов.

Аврелия играла в магазин на длинном обеденном столе. Черные волосы, заплетенные в длинные косы, свисали из-под привычной соломенной шляпы. Вокруг, на стульях и на кадках с цветами, была разложена одежда, и к каждой вещи прикреплена прямоугольная карточка с написанной от руки ценой. Эмили в надежде заслужить доверие девочки пожертвовала для этого дела весь свой гардероб и теперь жалела о таком необдуманном решении. Выставленные на всеобщее обозрение, ее платья и топики казались блеклыми и мешковатыми, особенно рядом с безупречными нарядами Нины. Но Аврелия, казалось, этого не замечала и с наслаждением вешала на них ценники уже битый час.

— Магазин открылся? — спросила Эмили. — Мне ужасно понравилось вон то красное платьице, и я готова щедро за него заплатить. — Она указала на выцветшее летнее платье без рукавов, которое отхватила на распродаже пару лет назад. — И не думай, что тебе удастся меня одурачить — я торгуюсь лучше всех на свете.

Из-под соломенной шляпы донеслось хихиканье.

— Милая, пора пить лекарство. — Нина поставила на стол рядом с Аврелией стакан холодного чая и блюдце с двумя маленькими таблетками. — И тебе нужно будет еще раз намазаться солнцезащитным кремом, потому что ты опять лазила в бассейн.

Аврелия послушно взяла стоявшую рядом желтую бутылочку, выдавила крем в ладонь и тщательно намазала лицо, шею и ноги. Затем она повернулась к матери, чтобы та проверила, как выполнено задание.

— Отличная работа, — похвалила Нина, прикоснувшись к ее коже в нескольких местах. — Почти все намазала. Ты в этом деле уже мастер.

Эмили почувствовала жалость к девочке. Все время бояться солнца и прятаться от него — это не весело. Возможно, зимой становится полегче, но лето в этом году выдалось знойное — много дней держится высокая температура, а небо почти всегда безоблачное; пасмурной погоды, судя по всему, еще долго придется дожидаться.

Нина пододвинула к дочери лекарство:

— Будь хорошей девочкой.

Аврелия с недовольной гримаской проглотила таблетки, а предложенный стакан с холодным чаем оттолкнула и вернулась к игре. Подписывая очередной ценник, она задела фломастером шелковый рукав своего платья принцессы и досадливо фыркнула.

Эмили с трудом сдержала улыбку. Любимые наряды Аврелии были ужасно непрактичными. Как и у матери, ее гардероб был роскошным — каждый день девочка выбирала платье из целого вороха разноцветных нарядов. Большинство из них были с принтами диснеевских персонажей, с блестками или с волшебными крылышками. К некоторым прилагались блестящие короны и длинные атласные перчатки. Одни вещи были теплыми и уютными — на холодное время года; другие полегче — на солнечную погоду, но все они без исключения были очень длинными. Верная себе Нина старалась закрыть от ультрафиолета всю кожу дочери и отступала от своего правила, лишь когда тучи закрывали небо, не оставляя просветов.

Аврелия даже купалась в длинной одежде. Эмили ни разу не видела ее ни в плавках, ни в слитном купальнике — девочка почти всегда была в водолазках с длинным рукавом и в легинсах. А сегодня, к примеру, на ней был легкий водолазный костюм; розовые очки для плавания болтались на шее, как бусы. Залезая в воду, она надевала еще и розовую резиновую шапочку, так что вид у нее был тот еще — гламурный пришелец из космоса. Но на самом деле она выглядела просто очаровательно. Другое дело, что во всем этом облачении ей наверняка было крайне неудобно, и сердце Эмили уже не раз сжималось от жалости. Все-таки французское побережье — странное место для того, чтобы растить ребенка с аллергией на солнечный свет. Это даже как-то жестоко.

Девушка отложила нож и вытерла руки полотенцем. Затем прошлась вдоль скамейки с разложенными платьями, притворившись, что впервые видит весь свой гардероб.

— Гм, — сказала она, останавливаясь напротив зеленой юбки в цветочках, которую купила на блошином рынке. — Мне нравится вот это. Очень стильная юбочка. Но, пожалуй, я готова отдать за нее не больше двух евро.

Аврелия, поджав губы, покачала головой. Уже было ясно, что девочка не просто застенчивая — она вообще никогда не разговаривает, и Эмили гадала почему — то ли не может, то ли не хочет.

— Ну ладно, три.

Голова в соломенной шляпе снова качнулась.

— О,кей, но больше пяти я точно не заплачу. — Эмили достала из кармана банкноту и положила ее на стол.

Аврелия встала и оттолкнула деньги. Как всегда избегая смотреть в глаза, она выставила перед собой обе ладошки с растопыренными пальцами.

— Десять?! — С наигранным возмущением всплеснув руками, Эмили повернулась к Нине: — Ты представляешь?! Меня грабят средь бела дня!

Нина наблюдала за ними, стоя у кухонной раковины. Эмили ей ободряюще улыбнулась. Она еще не завоевала полного доверия Аврелии, но собиралась сделать это в ближайшее время, и наилучшим способом добиться своего ей казалось совместное участие в игре, причем в игре, уже хорошо знакомой Аврелии. Девочке нравилось действовать в привычных обстоятельствах и контролировать ситуацию, так что, если бы Эмили предложила что-то новое, Аврелия могла бы почувствовать себя неуверенно и неуютно.

— Да уж, с вами, похоже, не поторгуешься, юная леди. — Эмили в задумчивости потерла подбородок, затем достала еще одну банкноту. — Ладно, даю десять, но только если вы добавите к моей покупке вот эти шлепанцы. — Она положила деньги на стол и отступила на пару шагов — уже хорошо усвоила, что нельзя вторгаться в личное пространство Аврелии.

Вдруг белоснежное, в жирных полосах крема от загара личико девочки расплылось в широкой улыбке, и она засмеялась — так громко, звонко, заразительно, как хохочут образцово-показательные детишки в рекламных роликах. Опешив на мгновение — «Мне удалось ее рассмешить!» — Эмили обернулась к Нине, показала ей поднятый вверх большой палец, и в этот момент Аврелия вскочила со своего места и бросилась вперед, наклонив голову и раскинув руки. Она с разбегу всем телом впечаталась в Эмили со скоростью и ловкостью профессионального игрока в регби.

— Ой! — выпалила Эмили. Столкновение было таким мощным, что она пошатнулась и ударилась бедром о столешницу. Аврелия вертелась, подпрыгивала и тыкалась в нее лбом, как щенок, так что обалдевшей девушке понадобилось некоторое время, чтобы распознать в этом неистовстве дружеские объятия. — Боже мой! — рассмеялась она. — И чем это я заслужила?

— Земляничка, прекрати, пожалуйста, — раздался голос Нины.

— Нет-нет, все в порядке! — Эмили тоже обхватила руками Аврелию. — А я-то думала, что не нравлюсь тебе!

— Ты ей нравишься, разумеется. — Нина нахмурилась, видя, что дочь не разжимает хватку. — Милая, не забывай, нельзя давить слишком сильно.

— Да все хорошо! — заверила девушка, но Нина уже спешила к ним.

— Ну все, детка, хватит, отпусти Эмили. Ей надо работать.

В голосе Нины скрежетала сталь, и Эмили понимала, что смех делу не поможет, однако не могла с собой совладать и радостно хихикала, ведь Аврелия, несколько недель шарахавшаяся от нее и не терпевшая, как говорила ее мать, прикосновений, теперь ластилась к ней и всячески выражала симпатию.

Нина встала за спиной девочки.

— Аврелия, я не хочу повторять. Живо отойди от нее. — Она говорила отрывисто и твердо, как будто у ее дочери в руках было заряженное оружие. Так мог бы пролаять полицейский: «Вы окружены! Отойдите! От! Прислуги!»

Но Аврелия продолжала хвататься за Эмили, и тонкие хрупкие ручки сжимались у нее на талии все сильнее, как тиски. Эмили вздрогнула, когда Нина попыталась отцепить от ее одежды дочкины пальцы.

— Я сказала — хватит! — рявкнула Нина и дернула сильнее.

Вдруг Эмили стало уже не смешно. Нина была в бешенстве, началась нешуточная борьба, и ее попытки отцепить Аврелию привели к тому, что они все неуклюже закружились, пошатываясь, на месте, как трехголовый слон, решивший потанцевать.