— Гм-м… Давай сначала дождемся, когда родится ребенок, а там посмотрим, ладно? — Он целует меня в нос, в бровь, в кончики пальцев. — А пока мне правда надо идти — зарабатывать деньги. Позвоню тебе, когда устроюсь в отеле.

Я смотрю, как он берется за выдвижную ручку сумки на колесиках и катит ее за собой к двери; я впитываю каждое его движение, каждый миллиметр этой картины и заботливо сохраняю в памяти, чтобы пересматривать воображаемую пленку снова и снова, когда останусь одна. Еще несколько секунд — и он уйдет, но сейчас, прямо сейчас, он здесь, со мной, в этом доме, где мы живем вместе, в этой прекрасной, похожей на сон жизни, которую мы создали вдвоем.

Уже шагнув за порог, муж оборачивается:

— Может, сегодня вечером сходишь в кино? И к маникюрщице. Приведи в порядок ногти. Займись собой.

Я стараюсь не реагировать. Иногда он меня дразнит, словно проверяет на прочность. Но я всегда выдерживаю это испытание.

С прощальной улыбкой муж исчезает за дверью, и на меня обрушивается пустота, рожденная его отсутствием. Щелкает замок; я остаюсь со своими верными подружками — газетой «Либерти» и итальянской эспрессо-машиной, с креслом «Армани» и с чайным подносом, украшенным цветочным орнаментом. Поднос стоит примерно столько, сколько раньше я зарабатывала за год.

Я закутываюсь в тишину, как в одеяло, набираю полные легкие пустоты и посылаю к двери воздушный поцелуй. Я воображаю, как он летит вдогонку за моим мужем, и диву даюсь, думая о своем безоблачном счастье, о своей феноменальной удаче.





Глава тринадцатая. Эмили




«Керенсия», — думала Эмили. — Какое чудесное слово».

Когда раздолбанная колея, петлявшая по лесу, закончилась и внедорожник вкатился за черные кованые ворота, у девушки перехватило дыхание. Краски, ароматы, два восхитительных дома… Внутренний голос всю дорогу из Лондона нашептывал ей, что предложение Скотта слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой, но теперь этот голос смутился и замолк.

Ив вел машину в глубь участка, а Эмили, замирая от восторга, смотрела по сторонам. Француз монотонно и бесстрастно давал пояснения: теннисный корт, баскетбольная площадка, огород, стоянка для квадроцикла, детский игровой домик, пруд с карпами. На развилке у центральной лужайки он свернул налево и припарковался перед тем особняком, что побольше.

— Вы найдете мадам в саду, — сказал Ив, дернув ручной тормоз, и заглушил мотор. Он выскочил из машины до того, как Эмили успела как-то отреагировать, зашагал к полускрытому за деревьями белому грузовичку, залез, не оглядываясь, в кабину, и вскоре уже грузовичок в облаке пыли исчез за воротами.

Эмили, оставшись одна, еще раз окинула взглядом безлюдные владения из окошка внедорожника, затем открыла дверцу и ступила на мягкий белый песок, которым была засыпана вся подъездная дорога. Песок чуть слышно поскрипывал под ногами, а вокруг не наблюдалось никаких признаков присутствия хозяев — ни человеческих голосов, ни обуви на крыльце, ни полотенец, забытых на шезлонгах.

Она достала из сумки автомобильные ключи, полученные от Скотта. Эмблема на них была та же, что на внедорожнике. Эмили нажала на кнопку блокировки дверей — и машина бипнула. «Офигеть!» Значит, этот здоровенный черный монстр — ее личный транспорт? Однако забавно, если учесть, что раньше она не ездила ни на чем крупнее «Форда Каена». И не просто забавно, а обхохочешься — Скотт даже не спросил, умеет ли она водить.

Поигрывая ключами, девушка повернулась вокруг своей оси. Интересно, в какой стороне искать «мадам»? Кое-какие сведения об участке Скотт прислал ей по электронной почте, но ничего не сообщил о своей жене. Эмили достала телефон, чтобы отправить Скотту эсэмэску, но сотовая связь здесь по-прежнему не работала.

Краем глаза она вдруг заметила какое-то движение возле меньшего из особняков и вскинула руку к лицу, прикрываясь от солнца. Попыталась рассмотреть входную дверь и окна, сделала несколько неуверенных шагов в том направлении — и опять мелькнуло яркое пятно, теперь за живой изгородью слева.

Эмили пошла быстрее и позвала:

— Эй! Привет!

Маленькая фигурка стремительно метнулась по траве и исчезла за углом дома. Эмили остановилась. «Ребенок», — подумала она. Это была крошечная девочка с черными волосами и в огромной соломенной шляпе, которая подпрыгивала у нее на голове.

Эмили подождала немного.

— Эй! — снова окликнула она, уже громче. — Здесь кто-нибудь есть?

Ответа не последовало. Мадам, вероятно, была в доме.

Входная дверь оказалась приоткрыта. Девушка поднялась по ступеням крыльца и вытянула шею, пытаясь заглянуть в щелку, затем решилась толкнуть створку и вошла. Она увидела гостиную с мебелью в пастельных тонах и картинами в импрессионистском стиле. Толстые журналы и фотоальбомы были в художественном беспорядке разложены на низких столиках; между стопками стояли толстые ароматические свечи с названиями брендов, которыми пестрел сайт «Сэлфриджес»[19], куда однажды Эмили забрела на воображаемый шопинг. В гостиной витал экзотический цветочный аромат.

Она простояла целую минуту, прислушиваясь к тиканью незримых часов, а потом различила на этом фоне еще какой-то механический звук — слабое жужжание доносилось из-под потолка. Девушка сделала шаг вперед, обернулась и взглянула вверх. Над входной дверью медленно поворачивалась на кронштейне камера видеонаблюдения, мигая красным огоньком. Повернулась и замерла, устремив объектив прямо на Эмили. Еще одна камера обнаружилась над высоким, от пола до потолка, окном, а третья притаилась в дальнем углу гостиной.

Эмили, не зная, что делать дальше, прошлась вдоль столика у стены, рассеянно скользнув по нему кончиками пальцев. На подушечках остался слой темной пыли. Лишь дойдя до середины комнаты и обратив взгляд в сторону лестницы на второй этаж, она заметила женщину, неподвижно стоявшую в углу.

Эмили от неожиданности попятилась, налетела на пыльный столик и опрокинула на пол маленькое фарфоровое блюдо, которое разлетелось вдребезги.

— О нет! Боже мой! Мне так жаль! — Она поспешно присела на корточки и принялась подбирать осколки. Щеки у нее пылали от стыда.

Женщина шагнула вперед.

— Простите, я не хотела вас напугать, — сказала она низким, хрипловатым голосом.

— Нет-нет, я сама во всем виновата, — попыталась улыбнуться Эмили. — Становлюсь ужасно неуклюжей, когда нервничаю.

Зашелестела ткань, и до нее донесся сладкий летний аромат. Эмили, от смущения не решаясь взглянуть вверх, продолжила с неловким смешком:

— Не лучший способ произвести впечатление, правда? Я здесь меньше пяти минут и уже умудрилась нанести ущерб.

— Это всего лишь блюдо.

Пальцы с идеальным розовым маникюром столкнулись с неряшливыми ногтями Эмили — женщина взялась за тот же осколок фарфора.


— Со мной всегда так. — Эмили знала, что сейчас начнет трещать, как сорока, но ничего не могла с собой поделать. — То есть не всегда именно так. Не то чтобы я ходила и повсюду швырялась посудой. Хотя однажды я опрокинула целый поднос с едой в ресторане, но это чистая случайность — поднос был очень тяжелый, а я споткнулась о чью-то сумку.

С осколками разбитого блюда в руках она наконец-то решилась медленно поднять взгляд — и увидела загорелые ноги, подол белого хлопчатобумажного платья, невероятно тонкую талию, руки в темных пятнышках веснушек. Дальше следовали голые плечи, прозрачно-карамельная кожа груди, изящные ключицы, длинная, стройная, как у балерины, шея, четко очерченная линия челюсти, высокие скулы и короткие светлые волосы, уложенные волной на косой пробор.

Эмили выпрямилась. Женщина, стоявшая перед ней, была воплощенной Еленой Троянской. Последними подробностями портрета стали приоткрытые губы, свежие, как розовый бутон; ровные белые зубы, до невозможности длинные ресницы и миндалевидные глаза.

Женщина немного отступила, тоже молча оглядывая незнакомку. Когда молчание сделалось неловким, она улыбнулась:

— Должно быть, вы Эмили. Спасибо, что согласились так быстро приступить к работе. Мы действительно очень благодарны. Я Нина. Рада с вами познакомиться.

Она шагнула вперед, раскинув руки, и вдруг заключила Эмили в объятия, а та совсем растерялась, не зная, как на это реагировать. Сначала она чувствовала только тяжесть чужих рук на своих плечах и прикосновение ладоней к спине, затем откуда-то возникло странное, неведомое чувство, что Нина подталкивает ее к пропасти, и еще, по мере того как объятия все длились и длились, набирало силу чувство неловкости и дискомфорта. Осколки фарфора впивались острыми краями в ладони, пряди волос забились в рот. А потом Эмили стало казаться, что ее уже не подталкивают к бездне, а неумолимо тянут за собой, что Нина как будто повисла на ней всем телом, цепляется за нее, словно за единственный якорь в безбрежном океане.

Сквозь аромат шампуня с кокосовым маслом и дорогих свечей внезапно пробился еще какой-то запах, едва различимый, но неприятный. Не запах — вонь, как от куска мяса, долго пролежавшего на солнцепеке. И Эмили еще долго мерещилось, что этот запах остался на ее коже и в складках одежды, после того как Нина наконец отстранилась.





Глава четырнадцатая. Эмили




Эмили аккуратно переложила останки фарфорового блюда в подставленные «чашечкой» ладони Нины и стряхнула с пальцев мелкие осколки. Хозяйка с вежливой улыбкой повторила, что ей не за что извиняться, но щеки у девушки все еще горели от стыда. Пока Нина выбрасывала битый фарфор, Эмили прошлась по гостиной.

Дом, или, по крайней мере, та малая его часть, что ей уже удалось рассмотреть, был восхитительно изысканным, в оформлении интерьера чувствовались утонченность и женственность. Эмили огляделась в поисках следов Скотта, но ничего не нашла — все здесь несло на себе почти зримый отпечаток присутствия прекрасной дамы, находящейся сейчас в одной комнате с ней.

Жена Скотта оказалась совсем не такой, как Эмили себе представляла. Да, она была великолепна — а как же иначе? — но при этом в ней чувствовалось что-то неуловимо странное, необычное, что Эмили пока не могла облечь в слова. Нина была любезна и очаровательна, но все же что-то тут… не складывалось. Прежде всего было трудно поставить рядом со Скоттом, с его безупречными деловыми костюмами и комфортным офисом, эту эфемерную, словно все время ускользающую особу, которая как раз сейчас выпорхнула в сад, будто призрак, сделав Эмили знак следовать за собой. Скотт производил мощнейшее впечатление, его присутствие ощущалось почти физически, как удар под дых, тогда как Нина двигалась легко и незаметно, едва касаясь подошвами песка на дорожке, и казалось, что ее ноги не оставляют следов. От Скотта исходило ощущение спокойной уверенности в себе, от Нины — зыбкая, нервная энергия; она стреляла взглядом по сторонам, как настороженный зверек. И еще Скотт был таким теплым, приветливым, великодушным, а эта женщина держалась несколько отстраненно, словно часть ее души находилась где-то в другом месте. Как эти двое могли сойтись?

— Позвольте, я проведу для вас небольшую экскурсию, — сказала Нина и направилась к саду.

Шагая следом, Эмили попыталась определить ее возраст. Быть может, тридцать с небольшим? Нина определенно была старше ее, но не намного. Девушка смотрела на тонкую талию, на загорелые икры, на деликатные лопатки, и сердце щемило, когда она представляла эту красавицу в объятиях Скотта. С мучительной завистью Эмили наблюдала, как белое платье Нины клубится вокруг нее туманной дымкой, взлетая и опадая в унисон каждого ее шага. Все движения были настолько грациозны, словно годами отрабатывались с хореографом. Нина сама была воплощением всего того, что означает слово «Керенсия» — «сладостное уединение», «воплощенная мечта», — и пока они шли, Эмили все острее чувствовала себя неуклюжей и робкой, этаким слоненком, бегущим за лебедем. Кроме того, она теперь стеснялась своей несвежей одежды, растрепанной прически и смазанного макияжа. В памяти вдруг всплыли подслушанные в офисе слова: «Долбанутая половина… жуткая стерва… он ее ненавидит».

Нина непринужденно болтала, показывая Эмили огород, клумбы с розами, фруктовый сад и спортивную площадку. Ландшафтный дизайн производил ошеломительное впечатление и был достоин участия в ежегодном Цветочном шоу в Челси. Посыпанные белым песком дорожки растекались, как реки, из центра участка по лужайкам, распадались на ручейки и бежали дальше строго по отведенным для них руслам, огибая клумбы и постройки.

Главная лужайка овальной формы была размером с олимпийский бассейн. По обеим ее сторонам два особняка стояли, глядя друг на друга, и каждый словно стремился превзойти соперника. Тот, где Эмили нашла Нину, был изящнее, с голубыми ставнями и стенами, увитыми глициниями. Зато второй был выше, трех-, а не двухэтажный, с серой крышей, светло-песочными стенами, длинными узкими окнами и башенкой.

Между домами подъездная дорога сужалась и шла немного под уклон, постепенно превращаясь в тропинку, которая тонула в зарослях ревеня, алоэ вера, диких ирисов и фуксий. Дальше сад декоративными каменными уступами спускался к морю. Решетки для вьющихся растений и ажурные беседки превращали все пространство в замысловатый узор из круглых клумбочек с полевыми цветами. Эмили невольно подумала, что Джулиет была бы в восторге.

Спустившись по широким каменным ступеням, она оказалась перед огромным бассейном, окруженным шезлонгами и большими стеклянными фонариками. Рядом стояли садовый диванчик с подушками и качели, а за ними колыхалась стена высокой пушистой травы, каждый стебелек которой был похож на гигантскую метелку из перьев. Беседка в балийском стиле пряталась в тени летней кухни, и все пространство здесь было организовано так, чтобы из любой точки открывался живописный вид на океан. «Это ненормально, — подумала Эмили, застыв с разинутым ртом. — Кто может так жить?»

Они сделали круг и вернулись к особнякам. В «гостином доме» — в том, что повыше, — Нина показала Эмили прачечную с деревянными шкафами для белья — грязного и чистого. На полках над огромной каменной раковиной стояли плетеные ивовые корзины и глиняные кувшинчики с веточками лаванды. Здесь все было организовано безупречно, но полки рассохлись и провисли, а краска на стенах растрескалась, как сухая кожа. Эмили принюхалась — сквозь аромат лаванды и освежителя для белья опять пробился тот самый запах. Вернее, тот, да не совсем — здесь он отдавал плесенью и гнилью.

— Как вы заметили, тут предстоит много работы, — сказала Нина. — У нас масштабные планы касательно ремонта, но дело продвигается медленно.

Они поднялись по деревянной лесенке в лабиринт коридоров. Эмили потеряла счет дверям, ведущим в отдельные спальни — вроде бы их было как минимум восемь: пять на втором этаже и три на третьем, в том числе одна в башенке. Эта комната оказалась самой чудесной — таких она в жизни не видела.

— Вы будете жить здесь, — сказала Нина, открыв перед ней дверь. — Надеюсь, вам понравится.

В этой спальне с белыми стенами было светло и просторно. На высоких окнах покачивались легкие занавески; пол покрывал деревянный паркет, выложенный «елочкой». В одном углу стоял огромный зеркальный платяной шкаф, в другом — туалетный столик с маленьким будильником и вазой с розовыми пухлыми пионами. Застекленная двустворчатая дверь вела на небольшой балкон — они вышли туда, и Нина принялась рассказывать Эмили о ее обязанностях, поводя рукой над землей, которая была далеко внизу.

В переполненной впечатлениями голове Эмили подробности не задержались, но в целом она уяснила, что придется помогать хозяйке с готовкой, уборкой и стиркой. Также ей предстоит чистить бассейн, ездить в супермаркет и на рынок за продуктами. Кроме того, будет много дел в саду — надо полоть и рыхлить грядки, подстригать траву на лужайках, подрезать ветки, поливать все вокруг и тому подобное. А еще постоянной заботы требуют животные. На участке есть куры и козы, несколько кроликов и карликовый кабанчик по имени Фрэнсис Бекон. Нина сказала, ей также понадобится помощь со всевозможными мелкими ремонтными работами по дому, которые она рассчитывала сделать самостоятельно — кое-что подкрасить, отшлифовать, покрыть лаком полы, подлатать ковры… Список задач все не заканчивался.

— Со временем мы планируем сдавать помещения, — говорила Нина. — Наверное, устроим тут курсы йоги и кулинарную школу, а может, мастерские для художников. У нас здесь уже есть художественная студия, Скотт вам говорил? О, и вас, вероятно, утешит, что вся ваша работа по хозяйству ограничится гостиным домом. Заботу о нашем семейном особняке я возьму на себя.

С балкона было видно, что трава на лужайке подстрижена так, что образуется спираль, ровно в центре которой стоит высокое тонкое дерево. Его ветви служили живой изгородью между двумя домами, заслоняя окна вторых этажей и обеспечивая тем самым некоторую приватность их обитателям.

— Вообще-то, — продолжала Нина, — мне бы хотелось, чтобы наш семейный особняк оставался частной зоной, запретной для всех остальных. Не сочтите это странным, но когда ремонт закончится, мы с вами должны будем уважать чужое личное пространство. Согласны?

Эмили кивнула, пожав плечами.

— Конечно, — сказала она. — Еще Скотт упомянул, что мне нужно будет помогать вам приглядывать за дочерью.

— Да, этот вопрос мы подробно обсудим позже. — Нина отошла от перил балкончика и вернулась в дом. — Кстати, о маленькой проказнице. Пойдемте ее поищем. Я вас представлю.

— Да, разумеется.

— Она вам понравится, — обронила Нина, направляясь к выходу в коридор. — Очаровательная мартышка.

На первом этаже она привела Эмили в большую столовую с гигантским каменным камином. На столиках у стен красовались статуэтки; хрустальные бокалы поблескивали в стеклянных шкафчиках; запыленные бутылки вина лежали на высоких решетчатых стойках. На стене длинной вереницей висели картины, написанные маслом. Эмили поежилась — несмотря на летнюю жару за окном, здесь было холодно, а воздух казался спертым, застоявшимся, как в закрытом музее.

Нина остановилась посреди комнаты, уперев руки в бока.

— Выходи, Земляничка! — громко потребовала она. — Я хочу тебя кое с кем познакомить.