– Значит, я должен вам о Нем поведать. Но нельзя ли мне сперва немного обсохнуть? Я весь промок. И еще, нельзя ли здесь купить какой-нибудь еды? Я ничего не ел с утра, а иду весь день.

– А, ты, значит, можешь заплатить? Слишком гордый, чтобы просто так попросить поесть, а? Где ты, по-твоему, оказался, коротышка?

– Я надеялся сегодня дойти до Малуйда, но где я сейчас – не знаю. Это где-то рядом?

– До Малуйда еще мили две, и тебе сегодня туда не дойти. А может, и вовсе не дойти. Ты в Динас-Мавдуй. Это название тебе о чем-нибудь говорит?

– Ну, значит, благословение Господне на Динас-Мавдуй. Можно ли мне остаться здесь до утра?

– Благословение Господне ничего не значит в Динас-Мавдуй. Если ты этого не ведаешь, ты просто глупец.

– Я ведаю только, что иду из Долгелла и держу путь в Лланвайр-Кайерейнен – Сверкающий Лланвайр, как его еще называют, – чтобы там продолжить свою работу. Я что, сбился с пути? И скажу вам, что благословение Господне имеет такую же силу здесь, как и в любом другом месте, что бы вы ни говорили.

Теперь отвечает слепой арфист. С виду он похож на пугало, но голос у него красивый, низкий и мелодичный:

– Динас-Мавдуй – место не благословений, а проклятий, хозяин. Ты не знаешь, с кем говоришь. Это Ругатель Джемми, самый черный сквернослов и мастер проклятий даже в этом проклятом месте. Так что можешь засунуть свое благословение себе в задницу поглубже – когда оно понадобится тебе снова, то выскочит через рот, всё в говне.

Рыжие страшно довольны этой остротой, и арфист кивает, услышав их смех. И продолжает – он явно подпевала Ругателя Джемми:

– Джемми может ругаться пять минут без запинки, не переводя дух. От его ругани выцветет черная ряса священника. Последний священник, зашедший сюда, сбежал, заткнув уши.

– Да, это воистину грозные проклятия, – говорит путник. – А не соблаговолит ли он продемонстрировать мне образец своего искусства? В свое время я слыхивал славных проклинателей, и хоть теперь проповедую против ругательства, ибо оно – дьяволова работа, все же разбираюсь в проклятиях.

– Разбираешься? – переспрашивает арфист. – Методистский проповедник? Как же это ты в них разбираешься, осмелюсь спросить?

– Вы явно ничего не знаете о методистских проповедниках, – говорит путник. – Мы не какие-нибудь церковные священники, что учились в колледже и от рождения до смерти живут в удобстве, в шикарных домах. Мы по большей части спасенные – ветви, выхваченные из огня, – и прежде, чем взять на себя Господень труд, были весьма великими грешниками. Точно вам говорю. Вы, обитатели Динас-Мавдуй, явно не бывали в иных краях. Я сужу по вашим словам, что вы не слыхали про Господа нашего Иисуса Христа, чье имя звучит во всей вселенной. Ваши уши заткнуты, чтобы не слышать Его гласа. Я-то знаю. Мои уши тоже были заткнуты, но Он умеет и будет кричать сильнее, чем вы затыкаете уши. Мне Он кричал так, что я уже не мог не услышать. Ну что, могу я послушать вашего отменного проклинателя?

Ругатель Джемми подался вперед, упершись руками в колени и расставив локти. Он сделал великанский вдох и затянул арию виртуозной ругани и богохульства.

Валлийский язык, подобно ирландскому и шотландскому гэльскому, весьма подходит для непристойных ругательств и зловещих проклятий. По духу своему это язык Средних веков, эпохи, когда ценилось соленое и острое словцо, но кельты внесли в него поэзию и риторическое великолепие, обогатили его чутьем на рифму и ассонанс, благодаря которым валлийская поэзия – непереводимое чудо изобретательности и тончайшей музыки. Я знал об этом, но до сих пор только с чужих слов, так как не понимал валлийского и был вынужден брать на веру то, что читал в книгах. Заметьте, что я воспринимаю текст не только глазами – я слышу его; думаю, именно это делает меня хорошим критиком, чье мнение часто отличается от всеобщего. Но теперь, смотря этот фильм, я понимаю: валлийский язык, после не знаю скольких поколений, снова стал моим. Я улавливаю не только смысл диатрибы ругателя Джемми, но и обертона, и намеки, и восхищаюсь ими. В необычайно сильных выражениях он сообщает, что именно путник может сделать со своим Господом, и разрабатывает эту тему в причудливых деталях, которые, несомненно, являются плодом долгих размышлений. Его богохульство – не импровизация. Это творчество человека с мощной фантазией. Кроме того, Джемми вынослив: он выпаливает свой монолог единым духом, и, судя по всему, легкие у него сильные, как у великого певца, и дыханием он управляет не хуже.





(4)




Путник, откинувшись назад на стуле, одобрительно слушает, и когда Джемми завершает изящной концовкой, путник вместо аплодисментов стучит посохом по полу.

– Отлично, Джемми, – вежливо говорит он. – Отлично для горца, чей интеллект не получил развития. Если найдешь айстедвод[11], на котором состязаются ругатели, можешь попытать счастья. Я и сам в свои лучшие дни совсем ненамного превосходил тебя, а уж я был отменным проклинателем, прежде чем обрел спасение, вот что я тебе скажу.

– Ну-ка давай мы тебя послушаем, – говорит арфист. – Ты не смеешь так разговаривать с Джемми, не показав сначала, чего стоишь сам. Ругайся, проповедник! Ругайся, бахвал! Не будет тебе здесь ни еды, ни ночлега, пока не докажешь, что хвалился не зря.

– Отнюдь нет, – отвечает путник. – Я отрекся от ругания, ибо это – дьяволова работа. Впрочем, это также дьяволова поэзия, как показал нам Джемми. Я охотней обойдусь без еды и выйду отсюда в бурю, чем стану кощунствовать и ругаться, как Джемми. Но может быть, вы позволите предложить вам мнение настоящего судьи с айстедвода – то, что сказал бы настоящий судья о стиле Джемми. Желаете ли услышать?

– Ты не посмеешь, – говорит арфист.

Движение и ропот в толпе зрителей выдают их согласие.

– Воистину, в своем стремлении вершить труд Господа нашего я посмею что угодно, – отвечает путник.

– Пускай говорит, – вмешивается Джемми. – Кто смеет выискивать изъяны в моих ругательствах, тот поистине нахал, а нахальство, если оно смелое, тоже бывает поэзией. Говори, почернелая говняшка из Исусовой жопы! Скажи свое слово, а потом я тебя убью. Я тебя убью! Одним ударом!

– Да, я скажу, ибо всегда приятно привнести свет во тьму, а просвещение – во тьму невежества. А теперь слушайте меня, вы все. То, что произнес сейчас Джемми – весьма красноречиво, признаю, – вовсе не проклятие. Это всего лишь богохульство и гнусная брань. Джемми при всем его искусстве ругателя лишь горный… фанфарон, и не более того. Неужели вы не знаете, что такое проклятие? Ругань – примитивная забава для женщин и детей, за исключением разве что случаев, когда женщина – ведьма, и тогда ее ругани следует бояться, ибо она продала душу дьяволу и сыплет громами от его имени, а это весьма грозное имя, скажу я вам. Но я уклоняюсь от темы. Проклинать человека – значит призывать на него беды, которые проклинатель описывает во всех подробностях и от которых проклинаемый будет страдать до конца этой жизни, а может, и в будущей жизни, пока проклятие не снимут. Кто научил нас проклинать, как вы думаете? Сам Господь наложил первое проклятие на Каина, злодея и убийцу. Что говорит Каину великий Иегова? «И ныне проклят ты от земли… ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». И разве не стало так? Разве не скитается Каин доныне по земле, неся войну, насилие, злодейства и всяческую жестокость неискупленному человечеству? Вы сказали, что не знаете Христа, но я уверен в душе, что вы знаете Каина, ибо он громко и отчетливо глаголет в ваших грязных песнях и в том, как вы, недостойно валлийцев, отказываете в гостеприимстве путнику. Каин восстал здесь, в Динас-Мавдуй, но вы так погрязли во зле, что не ведаете сего. Проклятие Господне на Каина было самым первым, и все проклятия, что звучали с тех пор, строятся по тому же образцу. Воистину проклинать означает призывать Господне отмщение, и тот, в ком нет ни света небесного, ни сатанинской тьмы, не способен к этому. Такие люди могут лишь извергать потоки грязных слов, что Джемми воистину умеет очень хорошо. Ищите Божественное, о жители Динас-Мавдуй, если желаете научиться проклятиям, но знайте: чем лучше вы познаете Божественное, тем менее будете склонны проклинать.

Воцаряется тишина. Ни арфист, ни Ругатель Джемми не находятся что сказать. Джемми нужно время, чтобы обдумать слова путника. Но через несколько минут раздается голос – он принадлежит мальчику лет четырнадцати или пятнадцати, сидящему в углу на полу хижины. Это здешний кухонный мальчишка, и у него темно-рыжие волосы, как у всех обитателей Динас-Мавдуй; судя по виду, живется ему нелегко.

– Расскажи нам еще о проклятиях, учитель, – говорит он. – Библейское проклятие – это хорошо, но мы – валлийцы. Знаешь ли ты про какое-нибудь валлийское проклятие?

Кое-кто из присутствующих бормочет: «Да, расскажи нам про валлийское проклятие». Они знают, что такое Библия. Они знают о существовании валлийской Библии епископа Моргана, хотя, скорее всего, в глаза ее не видели, а и увидели бы, не смогли бы прочесть. Эти люди – валлийцы, валлийские горцы, ничего более валлийского просто не бывает. Они живут так, словно римляне и не принесли в их отдаленную землю четыреста лет европейской культуры. Их Уэльс – клочок радиусом мили две от хижины, где они сейчас сидят. Валлийское проклятие! Вот это будет отлично, это будет для них понятно.

Путник попался в собственную ловушку. Он слишком много говорил; это его обычный грех, против которого его предостерегал сам Джон Весли. Нужно будет много молиться, чтобы исправить изъян в своей натуре. А пока что надо совладать с этими троглодитами, если он надеется до исхода сегодняшней ночи проповедать им Господне слово. Он тянет время.

– За подлинно валлийским проклятием, изреченным раньше, чем в этих краях услышали о Каине, мне придется отправиться очень далеко в историю, – говорит он.

– Отправляйся так далеко, как тебе угодно, – мы сможем последовать за тобой всюду. Мы сами валлийская история, проповедник.

– Вы – валлийская история? Что это значит?

– Ты нас не узнал? – спрашивает арфист. – Ты не понял, что мы – ныне живущие Гултайд Кохион Мавдуй? Ты не мог о нас не слышать. Мы очень знамениты. Нас знают даже в Англии.


– Красные бандиты? Я и не знал, что попал в такую изысканную компанию. Но ведь то было в стародавние времена?

– О нас знали в Англии во времена короля Генриха Восьмого, а значит, давным-давно. Король послал своего черного дьявола Льюиса Оуэна, чтобы нас истребить. В очень памятный день, в канун Рождества, он схватил восемьдесят из нас и развесил на деревьях, как овечьи туши. Именно тогда мы отреклись от Рождества и всего, что оно означает, ибо это для нас самый черный день в году. Но много месяцев спустя те из нас, кто остался в живых, подстерегли Оуэна по дороге на Малуйд – по той самой дороге, которой следуешь ты, проповедник, – стащили с седла и нанесли более тридцати ударов кинжалом. Место это по сию пору именуют Бароновыми Вратами, и для него они воистину послужили вратами в ад. Мы потомки этих людей и ни в чем им не уступаем.

– И такие же рыжие, как они, – говорит путник и тут же жалеет об этом, ибо молчаливые рыжеволосые люди неприятно измеряют его взглядом.

– Да, такие же рыжие, как они, – повторяет арфист, – и такие же способные к истории. Так что расскажи нам об этом валлийском проклятии, путник, но смотри, чтобы твой рассказ был занятным.





(5)




– Он будет занятным, – заверяет путник. – Он уходит в прошлое этой страны гораздо дальше времен Генриха Восьмого, который тоже был валлийцем, а также бичом для нас, прости его Господь! То, что я вам расскажу, уходит далеко-далеко в прошлое, во времена великих правителей и старых богов. Один из тогдашних королей был великим волшебником, и звали его Мат ап Матонви, и был он не таков, как все люди. Лишь когда воевал, мог он стоять на собственных ногах и тогда был непобедим. Но когда он не воевал, то все время лежал. К вящему своему удобству он повелел, чтобы ступни его всегда покоились на коленях девственницы. Таких королевских девственниц во дворце было много, и когда наставала пора для них выйти замуж, правитель Мат давал им хорошее приданое… И случилось так, что самая прекрасная из этих дев звалась Гэвин, и была она королевской крови, ибо приходилась дочерью королю Пебину.

– Клянусь Богом, если бы я положил свои ступни на колени девственницы, они бы долго там не пролежали, – встревает Ругатель Джемми. – У меня есть кое-что получше, чтобы туда положить, верно, ребята?

– Тихо! – говорит арфист, который, похоже, более авторитетен, чем можно подумать по его убогому виду. – Давайте послушаем рассказ. В нем есть зерно.

– Но Джемми хорошо сказал, – продолжает путешественник, – ибо люди, подобные ему, были и при дворе правителя Мата, и похоти их были подобны похотям Джемми. Как и он, эти люди были великими ругателями и бойцами, но в душах у них не было света – даже на свечку не хватило бы. Именно о них я хочу вам рассказать – о том, что принесли им все их стычки и похоти. Вы хотите услышать, что было дальше, или желаете узнать, что Джемми хотел бы сделать с прекрасной Гэвин?

Эти люди – истинные валлийцы. Они хотят услышать рассказ. Похоть никуда не денется, и ею можно наслаждаться без помощников. А вот хорошие истории попадаются нечасто.

– Итак, при дворе короля Мата были два доверенных воина; они звались Гвидион и Гилвайтуи и обладали собственной магией. А сей Гилвайтуи был весьма любвеобилен и возжелал прекрасную Гэвин, когда она лежала в изножье королевского ложа, поддерживая королевские ступни. «Как же мне завоевать эту прекрасную деву?» – воскликнул Гилвайтуи. Брат его Гвидион услышал его сетования и поклялся помочь. И вот, чтобы убрать короля из опочивальни, Гвидион сделал так, что случилась война между королевством Мата и соседним королевством, и король восстал с ложа, надел доспехи, взял меч и отправился на войну. Что же было дальше?

Никто не произносит ни слова, но кухонный мальчишка ставит перед путником большую кружку эля; тот прерывается ненадолго, чтобы сделать долгий освежающий глоток. Рыжие разбойники все как один подались вперед: они догадываются, что будет дальше, но хотят услышать это из уст рассказчика.

– Весьма хорошее питье, – говорит рассказчик. – Более чем желанно для усталого и промокшего путника. Итак, стоило королю отправиться на войну, Гилвайтуи тут же является в королевскую опочивальню, где по-прежнему лежит Гэвин, и в своей чудовищной похоти овладевает ею. Она кричит, но никто не слышит. Гилвайтуи очень груб, ибо похоть правит им. Он забывает о своей любви и лишает Гэвин девства. Это весьма кровавое действо, и когда оно свершается, слова любви уже тщетны, ибо Гэвин рыдает и безутешна. Гвидион, грязный пес, стоит у кровати и услаждает свой взор этим ужасным зрелищем. О, это весьма прискорбная повесть, мои рыжеволосые друзья, и мне нет никакого удовольствия ее рассказывать.

Он опять замолкает, ибо кухонный мальчишка принес ему большой ломоть хлеба с холодной бараниной; путник вонзает зубы в этот примитивный сэндвич с наслаждением голодающего. Слушателям придется подождать, пока он утолит голод.

– Король Мат торжествует на поле боя, возвращается победителем и видит, что случилось. Воистину, он все видит так же ясно, как я вижу дно этой пустой кружки.

Джемми отдает приказ кивком огромной косматой рыжей головы, и кухонный мальчишка спешит вновь наполнить кружку элем.

– Вот так-то оно лучше. – Путник делает долгий глоток. – Наверно, вы хотите узнать, как поступил великий король.

Слушатели, доселе молчаливые, подтверждают это громким и дружным криком.

– Ну что ж, вот мы и дошли до великого проклятия. Как я уже сказал, Мат был великим волшебником. При виде несчастной девушки и окровавленной постели он холодеет от гнева. Буйствует ли он, бросается ли на Гвидиона и Гилвайтуи с мечом? Отнюдь нет. Безудержная ярость – это для глупцов. Он вздымает посох над головами двух братьев-злодеев. Их храбрость как рукой сняло, ибо что значит храбрость против волшебства?.. Я бы съел еще этого мяса, и на сей раз, если можно, поменьше сала.

Красные бандиты полностью во власти рассказа, но им приходится ждать, пока путнику принесут еще хлеба и мяса и он сжует большой кусок.

– Очень хорошее мясо, очень хорошее. Краденое, верно? Такое сладкое мясо не родится на этой каменистой горе. Так, где я остановился? Ах да. Король Мат поднял свой волшебный жезл. «Вот что, – говорит он. – Я не буду вас убивать, хотя вы вероломные предатели и насильники. Так что можете не пресмыкаться у моих ног. У меня на вас другие планы. Так, дайте-ка собраться с мыслями. Во-первых, я возьму эту несчастную девушку к себе на ложе не как согревательницу ступней, но как супругу и королеву. Злое семя Гилвайтуи умрет в ней, а ее девственность восстановится и станет как прежде».

О, это весьма благородно со стороны короля. Это по-королевски, бормочут рыжие слушатели. Арфист восклицает, что это еще и великая магия, ибо кто может восстановить нарушенную девственность, как не великий волшебник?

– «И вот мой приговор вам, братья-злодеи. Слушайте меня внимательно, ибо мое единожды произнесенное проклятие уже ничто не может отменить. Воззрите: я превращаю вас в оленей. Ты, Гилвайтуи, станешь самкой, а ты, Гвидион, самцом. Вы убежите в лес и там будете спариваться день и ночь, пока Гилвайтуи не понесет во чреве. Итак, отныне быть вам оленями. Через год и один день вернетесь ко мне».

Братья-злодеи так и поступили, и спаривание их было весьма грубым и шумным, и каждое движение причиняло им боль, в назидание. Через год и день сенешаль короля Мата явился к нему и сказал: «Господин, там снаружи олень и олениха, а с ними крепкий, здоровый олененок». И король сказал: «Идем, моя королева, у нас есть дело к этим зверям», и они пошли во двор, где ждали олени.

Король Мат уже было хотел простить их, но увидел мрачный лик королевы и понял: ее печалит, что после насилия она не могла доносить дитя до срока. И он изобразил на лице суровость и презрение и произнес: «Гилвайтуи, ты, что был во весь прошедший год оленихой, теперь станешь лесным вепрем, а ты, Гвидион, – самкой вепря. Олененка же я оставлю себе, окрещу и возьму на воспитание». И олененок тотчас превратился в крепкого мальчика. «Этого мальчика я нареку Хетун, что значит „олень“. А вы возвращайтесь в лес дикими свиньями и спаривайтесь там в течение года, а когда он пройдет, возвращайтесь ко мне и возьмите с собой лучшего из своих девяти поросят».

И стало так. Гвидион и Гилвайтуи жили вепрями в течение года, и Гвидион опоросился и принес девять детенышей. Они вернулись к королю, но лик королевы все еще был суров, и король сказал: «Поросенок сгодится» – и ударил его посохом, и поросенок превратился в крепкого мальчика с рыжими волосами, которого нарекли Хехдун, что означает „вепрь“, как вы прекрасно знаете. «Королева не смягчилась, – сказал король Мат, – а потому отправляйтесь обратно в лес, но на сей раз Гилвайтуи станет волчицей, а ты, Гвидион, волком. Вы знаете, что вам следует делать. Вернитесь к моему замку через год».

Прошел год, и волки пришли к вратам замка, и все случилось так же, как и прежде. Король произнес: «Ну что, сыты ли вы насилием, о вероломные? Я заберу у вас волчонка и нареку его Блейтун, что значит „волк“. Довольно ли с тебя, моя королева?» Гэвин кивнула, и король снова заговорил: «Идите же, родичи, потерявшие честь. Станьте опять людьми и женитесь на тех бесчестных женщинах, которые согласятся взять вас в мужья. Но эти три здоровых крепких мальчика – Блейтун-Волк, Хехдун-Вепрь и самый высокий – Хетун-Олень – вырастут настоящими бойцами. Мы с королевой воспитаем их как собственных детей». И вот таково было проклятие короля Мата.

– А что, их спаривание в самом деле было мучительным? – спрашивает Ругатель Джемми с надеждой в голосе.

– Чудовищная боль при каждом движении, – отвечает путник.

– Клянусь, когда я весел, я иногда задумываюсь, что чувствует при этом женщина, – говорит Джемми.

Воцаряется долгое молчание, а затем арфист произносит:

– Разрази меня гром, вот это мощное проклятие. Бывало ли когда, раньше или позже, подобное сему?

– Никогда, – отвечает путник. – А теперь, раз я выполнил свою часть уговора, выполняйте и вы свою. Сейчас я буду проповедовать, так что готовьтесь услышать святое Божие Слово.

И он начинает проповедовать, и проповедует так долго и так внушительно, что, когда он замолкает, лучи рассвета пробираются даже в эту унылую долину. Многие слушатели уснули – кто от выпивки, кто от усталости, а иные, возможно, впали в ступор, ошеломленные Благой вестью. Еще никогда их так не ошарашивали и не бомбардировали просвещением.