– Безусловно, – откликнулся Томми. – Для начала, коли первое слово за мной, скажу, что я подозреваю эту ее мамашу-инвалида.
– Это почему же?
– Моя дорогая Таппенс, даже если вся эта история с полтергейстом – хорошая инсценировка, призванная склонить девушку к продаже дома, кто-то ведь должен был разбрасывать вещи. Например, мисс Дин сказала, что за обедом были все. Но если ее мать – инвалид и прикована к инвалидному креслу, по идее, она должна была находиться наверху, в своей комнате.
– Но если ее мать – инвалид, то как она могла разбрасывать мебель?
– Значит, она не настоящий инвалид, а только притворяется.
– Но зачем? – удивилась Таппенс.
– Вот тут мне нечего тебе сказать, – честно признался ей муж. – Просто я исходил из принципа, что преступником, как правило, оказывается тот, кого меньше всего подозреваешь.
– Тебе лишь бы шутки шутить, – строго сказала Таппенс. – Наверняка есть что-то такое, отчего все эти люди пытаются завладеть домом. И если ты не горишь желанием докопаться до истины, то я еще как хочу! Мне нравится эта девушка. Она такая милая…
Томми довольно серьезно кивнул.
– Согласен. Просто я люблю подтрунивать над тобою. Разумеется, в этом доме есть нечто странное. И что бы это ни было, к нему нелегко подобраться. Конечно, все можно списать на обыкновенную кражу со взломом. Но если вы хотите купить дом, это означает, что вам нужно будет или вскрыть полы, или снести стены, или же у вас в саду есть целая угольная шахта!
– Лично меня угольная шахта не вдохновляет. Зарытый клад звучит куда более романтично.
– Хм, – задумался Томми. – В таком случае есть смысл нанести визит управляющему местным банком. Скажу ему, что я остаюсь здесь после Рождества и, возможно, даже куплю этот самый «Ред-хаус». Можно даже обсудить с ним открытие счета.
– Но зачем…
– Погоди, и сама поймешь.
Томми вернулся примерно через час. В глазах его плясали лукавые искорки.
– Мы наступаем, Таппенс. Наш разговор пошел по намеченному пути. Затем я как бы невзначай спросил, много ли ему несут золота. Сейчас такое встречается сплошь и рядом, особенно в небольших сельских банках. Фермеры, которые копили золото во время войны, теперь… ну, ты понимаешь. После этого мы вполне естественно перешли к странностям пожилых дам. Я изобрел одну тетушку, которая в начале войны отправилась на машине в армейский склад, из которого вернулась, везя шестнадцать окороков. Управляющий, в свою очередь, рассказал мне про одну свою клиентку, которая сняла со счета все свои деньги до последнего пенса, причем по возможности золотом, а также потребовала, чтобы ей вернули все ее ценные бумаги, акции и облигации, чтобы хранить их у себя дома. На что я воскликнул, мол, что за чудачество. И тогда он добавил, что это, кстати, бывшая владелица «Ред-хаус». Теперь ты понимаешь, Таппенс? Она сняла со счета все деньги и где-то их спрятала. Помнишь, как Моника Дин сказала: мол, их удивило, как мало денег осталось от тетки? Да, она спрятала их где-то в доме, и кому-то об этом прекрасно известно. Я даже попробую угадать, кому именно.
– Кому же?
– Как насчет преданной Крокет? Она наверняка была в курсе всех странностей своей хозяйки.
– А как же доктор О’Нил с его золотым зубом? Он кто?
– Племянник-джентльмен, кто же еще! Точно, это он. Но где же тетка спрятала деньги? Ты лучше меня разбираешься в старых дамах, Таппенс. Где, по-твоему, они обычно прячут вещи?
– Под матрасом, завернутыми в чулок и нижние юбки.
Томми кивнул.
– Думаю, ты права. Тем не менее она вряд ли так поступила бы, потому что в этом случае деньги были бы давно найдены, когда перебирали ее вещи. Меня беспокоит одно: пожилая дама ее возраста вряд ли стала бы вскрывать полы или рыть ямы в саду. И все же деньги явно спрятаны где-то в доме. Крокет их не нашла, но она точно знает, что деньги там, и как только они приберут дом к рукам, она и ее драгоценный племянник перевернут его вверх дном, пока не найдут то, что ищут. Мы должны их опередить. Давай, Таппенс, пора нанести визит в «Ред-хаус».
Дверь им открыла Моника Дин. Матери и Крокет их представили как потенциальных покупателей, что легко объясняло, зачем Монике понадобилось водить их по всему дому и показывать участок. Томми пока не сказал ей, к каким выводам пришел, но то и дело о чем-то ее расспрашивал. Из одежды и личных вещей покойной что-то отдали верной Крокет, что-то раздали бедным семьям. Не было ничего такого, что не пересмотрели и не перетрясли.
– Скажите, а не оставила ваша тетушка какие-то бумаги?
– Письменный стол был набит ими. Кое-какие хранились в ящике стола в ее спальне. Но среди них не было ничего, что заслуживало бы внимания.
– Их выкинули?
– Нет. Моя мать никогда не выкидывает старых бумаг. Среди них были какие-то старинные рецепты. Она надеется когда-нибудь ими воспользоваться.
– Отлично, – одобрительно отозвался Томми. Затем, заметив старика, который трудился над клумбами в саду, спросил: – Скажите, он был садовником при жизни вашей тетки?
– Да, раньше он приходил три дня в неделю. Живет в деревне. Бедняга, сейчас от него почти никакой пользы… Теперь он приходит лишь раз в неделю, слегка навести в саду порядок. Большее нам не по карману.
Томми подмигнул Таппенс, намекая, чтобы та не отпускала от себя Монику, а сам тем временем направился по лужайке туда, где трудился старый садовник. Сказав старику несколько любезных фраз, он поинтересовался, работал ли тот здесь при жизни прежней хозяйки, после чего как бы невзначай добавил:
– Вы ведь как-то раз закопали для нее сундук.
– Нет, сэр. Я не закапывал никаких сундуков. Да и вообще, с какой стати ей закапывать сундуки?
Томми покачал головой и, нахмурив брови, зашагал к дому. Оставалось лишь надеяться, что бумаги покойной прольют какой-то свет на загадку, которая упорно отказывалась отгадываться. Сам дом был старинный, но не настолько, чтобы в нем имелась потайная комната или тайный коридор.
Перед тем как им уходить, Моника принесла для них сверху большой картонный ящик, перевязанный веревкой.
– Я собрала все старые бумаги, – шепнула она. – Они в этой коробке. Я подумала, что вы могли бы взять их с собою и на досуге не торопясь просмотреть. Впрочем, я не уверена, что вы найдете в них что-то такое, что прольет свет на загадочные вещи, которые происходят в этом доме.
Ее слова прервал донесшийся сверху грохот. Томми со всех ног взлетел вверх по лестнице. В одной из комнат на полу лежали разбитый кувшин и тазик для умывания. В самой комнате никого не было.
– Ага, призрак снова взялся за свои проделки, – с довольной улыбкой пробормотал он и в задумчивости спустился вниз. – Скажите, мисс Дин, – обратился он к хозяйке дома, – могу ли я поговорить с вашей горничной, мисс Крокет?
– Разумеется, я сейчас велю ей подойти к вам.
С этими словам Моника отправилась в кухню. Вернулась она оттуда с пожилой женщиной, которая, когда они приехали сюда, открыла им дверь.
– Мы собираемся купить этот дом, – с улыбкой сказал Томми. – Моя жена хотела бы спросить у вас, не пожелаете ли вы в таком случае остаться у нас?
На лице Крокет не отразилось никаких эмоций.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Я, если вы не против, подумаю над вашим предложением.
Томми повернулся к Монике.
– Я в восторге от дома, мисс Дин. Как я понимаю, имеется еще один покупатель. Мне известно, какую сумму он предложил за дом, и я с удовольствием дам еще сто сверх того. Кстати, я предлагаю вам очень хорошую цену.
Моника пробормотала в ответ что-то уклончивое. Бересфорды откланялись и ушли.
– Я был прав, – произнес Томми, когда они шли по дорожке. – Это дело рук Крокет. Ты заметила, что она была слегка запыхавшись? Это оттого, что, разбив кувшин и тазик, она была вынуждена сбежать вниз. Думаю, что иногда Крокет тайно пускала в дом своего племянника, и тот изображал этот полтергейст, пока сама она с невинным видом сидела вместе со всеми за столом. Вот увидишь, к концу дня доктор О’Нил явится с очередным предложением.
И точно. После ужина им принесли записку – разумеется, от Моники.
Только что приходил доктор О’Нил. Он готов увеличить сумму на сто пятьдесят фунтов.
– Похоже, что племянник человек состоятельный, – задумчиво произнес Томми. – Говорю тебе, Таппенс, куш, за которым он охотится, того стоит.
– О, если б мы только знали, где он спрятан!
– В таком случае давай возьмемся за «лопаты».
И они взялись перебирать бумаги из картонной коробки. Надо сказать, что задача была не из легких: бумаги были свалены грудой, без какого-либо порядка и логики. Каждые несколько минут они сравнивали свои находки.
– Что там у тебя, Таппенс?
– Две старых квитанции, три ничего не значащих письма, рецепт, как сохранить свежим молодой картофель, и еще один, как печь лимонные ватрушки. Что у тебя?
– Квитанция, стишок про весну, две газетных вырезки. «Зачем женщины покупают жемчуг – для вложения денег» и «Мужчина с четырьмя женами – удивительная история». И снова рецепт – зайчатина, тушенная в горшочке.
– Нет, это сплошное расстройство! – вздохнула Таппенс, и они снова взялись за работу.
Наконец коробка была пуста. Они посмотрели друг на друга.
– Вот это я отложил в сторону, – сказал Томми, беря со стола половинный лист бумаги. – Он показался мне не таким, как все остальное. Хотя вряд ли он имеет какое-то отношение к тому, что мы ищем.
– Дай взглянуть!.. Ой, это такая смешная вещь… Господи, как же они называются? Анаграммы? Шарады? Вылетело из головы.
И она принялась читать вслух:
Мой первый ставишь на огонь,
Меня в него кладешь,
Второй – на деле первый он,
А третий не морозь.
– М-д-а-а, – критически протянул Томми. – По части рифм поэт слабоват.
– И что такого ты в этом нашел? Лично я ничего не вижу, – сказала Таппенс. – Лет пятьдесят назад коллекция подобных шарад была в каждом доме. Помогала скоротать долгие зимние вечера у камина.
– Я имею в виду не сам стишок. А то, что приписано ниже. К чему это здесь?
– «Лука, глава одиннадцатая, стих девятый», – прочла Таппенс. – Это какой-то текст.
– Да. Ты не находишь его странным? С какой стати старой религиозной женщине записывать это под стишком с шарадой?
– Да, действительно странно, – задумчиво согласилась Таппенс.
– Надеюсь, что ты, как истинная дочь священника, захватила с собой Библию?
– Представь себе, что да. Вижу, что ты этого не ожидал… Одну секунду.
– Это почему же?
– Моя дорогая Таппенс, даже если вся эта история с полтергейстом – хорошая инсценировка, призванная склонить девушку к продаже дома, кто-то ведь должен был разбрасывать вещи. Например, мисс Дин сказала, что за обедом были все. Но если ее мать – инвалид и прикована к инвалидному креслу, по идее, она должна была находиться наверху, в своей комнате.
– Но если ее мать – инвалид, то как она могла разбрасывать мебель?
– Значит, она не настоящий инвалид, а только притворяется.
– Но зачем? – удивилась Таппенс.
– Вот тут мне нечего тебе сказать, – честно признался ей муж. – Просто я исходил из принципа, что преступником, как правило, оказывается тот, кого меньше всего подозреваешь.
– Тебе лишь бы шутки шутить, – строго сказала Таппенс. – Наверняка есть что-то такое, отчего все эти люди пытаются завладеть домом. И если ты не горишь желанием докопаться до истины, то я еще как хочу! Мне нравится эта девушка. Она такая милая…
Томми довольно серьезно кивнул.
– Согласен. Просто я люблю подтрунивать над тобою. Разумеется, в этом доме есть нечто странное. И что бы это ни было, к нему нелегко подобраться. Конечно, все можно списать на обыкновенную кражу со взломом. Но если вы хотите купить дом, это означает, что вам нужно будет или вскрыть полы, или снести стены, или же у вас в саду есть целая угольная шахта!
– Лично меня угольная шахта не вдохновляет. Зарытый клад звучит куда более романтично.
– Хм, – задумался Томми. – В таком случае есть смысл нанести визит управляющему местным банком. Скажу ему, что я остаюсь здесь после Рождества и, возможно, даже куплю этот самый «Ред-хаус». Можно даже обсудить с ним открытие счета.
– Но зачем…
– Погоди, и сама поймешь.
Томми вернулся примерно через час. В глазах его плясали лукавые искорки.
– Мы наступаем, Таппенс. Наш разговор пошел по намеченному пути. Затем я как бы невзначай спросил, много ли ему несут золота. Сейчас такое встречается сплошь и рядом, особенно в небольших сельских банках. Фермеры, которые копили золото во время войны, теперь… ну, ты понимаешь. После этого мы вполне естественно перешли к странностям пожилых дам. Я изобрел одну тетушку, которая в начале войны отправилась на машине в армейский склад, из которого вернулась, везя шестнадцать окороков. Управляющий, в свою очередь, рассказал мне про одну свою клиентку, которая сняла со счета все свои деньги до последнего пенса, причем по возможности золотом, а также потребовала, чтобы ей вернули все ее ценные бумаги, акции и облигации, чтобы хранить их у себя дома. На что я воскликнул, мол, что за чудачество. И тогда он добавил, что это, кстати, бывшая владелица «Ред-хаус». Теперь ты понимаешь, Таппенс? Она сняла со счета все деньги и где-то их спрятала. Помнишь, как Моника Дин сказала: мол, их удивило, как мало денег осталось от тетки? Да, она спрятала их где-то в доме, и кому-то об этом прекрасно известно. Я даже попробую угадать, кому именно.
– Кому же?
– Как насчет преданной Крокет? Она наверняка была в курсе всех странностей своей хозяйки.
– А как же доктор О’Нил с его золотым зубом? Он кто?
– Племянник-джентльмен, кто же еще! Точно, это он. Но где же тетка спрятала деньги? Ты лучше меня разбираешься в старых дамах, Таппенс. Где, по-твоему, они обычно прячут вещи?
– Под матрасом, завернутыми в чулок и нижние юбки.
Томми кивнул.
– Думаю, ты права. Тем не менее она вряд ли так поступила бы, потому что в этом случае деньги были бы давно найдены, когда перебирали ее вещи. Меня беспокоит одно: пожилая дама ее возраста вряд ли стала бы вскрывать полы или рыть ямы в саду. И все же деньги явно спрятаны где-то в доме. Крокет их не нашла, но она точно знает, что деньги там, и как только они приберут дом к рукам, она и ее драгоценный племянник перевернут его вверх дном, пока не найдут то, что ищут. Мы должны их опередить. Давай, Таппенс, пора нанести визит в «Ред-хаус».
Дверь им открыла Моника Дин. Матери и Крокет их представили как потенциальных покупателей, что легко объясняло, зачем Монике понадобилось водить их по всему дому и показывать участок. Томми пока не сказал ей, к каким выводам пришел, но то и дело о чем-то ее расспрашивал. Из одежды и личных вещей покойной что-то отдали верной Крокет, что-то раздали бедным семьям. Не было ничего такого, что не пересмотрели и не перетрясли.
– Скажите, а не оставила ваша тетушка какие-то бумаги?
– Письменный стол был набит ими. Кое-какие хранились в ящике стола в ее спальне. Но среди них не было ничего, что заслуживало бы внимания.
– Их выкинули?
– Нет. Моя мать никогда не выкидывает старых бумаг. Среди них были какие-то старинные рецепты. Она надеется когда-нибудь ими воспользоваться.
– Отлично, – одобрительно отозвался Томми. Затем, заметив старика, который трудился над клумбами в саду, спросил: – Скажите, он был садовником при жизни вашей тетки?
– Да, раньше он приходил три дня в неделю. Живет в деревне. Бедняга, сейчас от него почти никакой пользы… Теперь он приходит лишь раз в неделю, слегка навести в саду порядок. Большее нам не по карману.
Томми подмигнул Таппенс, намекая, чтобы та не отпускала от себя Монику, а сам тем временем направился по лужайке туда, где трудился старый садовник. Сказав старику несколько любезных фраз, он поинтересовался, работал ли тот здесь при жизни прежней хозяйки, после чего как бы невзначай добавил:
– Вы ведь как-то раз закопали для нее сундук.
– Нет, сэр. Я не закапывал никаких сундуков. Да и вообще, с какой стати ей закапывать сундуки?
Томми покачал головой и, нахмурив брови, зашагал к дому. Оставалось лишь надеяться, что бумаги покойной прольют какой-то свет на загадку, которая упорно отказывалась отгадываться. Сам дом был старинный, но не настолько, чтобы в нем имелась потайная комната или тайный коридор.
Перед тем как им уходить, Моника принесла для них сверху большой картонный ящик, перевязанный веревкой.
– Я собрала все старые бумаги, – шепнула она. – Они в этой коробке. Я подумала, что вы могли бы взять их с собою и на досуге не торопясь просмотреть. Впрочем, я не уверена, что вы найдете в них что-то такое, что прольет свет на загадочные вещи, которые происходят в этом доме.
Ее слова прервал донесшийся сверху грохот. Томми со всех ног взлетел вверх по лестнице. В одной из комнат на полу лежали разбитый кувшин и тазик для умывания. В самой комнате никого не было.
– Ага, призрак снова взялся за свои проделки, – с довольной улыбкой пробормотал он и в задумчивости спустился вниз. – Скажите, мисс Дин, – обратился он к хозяйке дома, – могу ли я поговорить с вашей горничной, мисс Крокет?
– Разумеется, я сейчас велю ей подойти к вам.
С этими словам Моника отправилась в кухню. Вернулась она оттуда с пожилой женщиной, которая, когда они приехали сюда, открыла им дверь.
– Мы собираемся купить этот дом, – с улыбкой сказал Томми. – Моя жена хотела бы спросить у вас, не пожелаете ли вы в таком случае остаться у нас?
На лице Крокет не отразилось никаких эмоций.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Я, если вы не против, подумаю над вашим предложением.
Томми повернулся к Монике.
– Я в восторге от дома, мисс Дин. Как я понимаю, имеется еще один покупатель. Мне известно, какую сумму он предложил за дом, и я с удовольствием дам еще сто сверх того. Кстати, я предлагаю вам очень хорошую цену.
Моника пробормотала в ответ что-то уклончивое. Бересфорды откланялись и ушли.
– Я был прав, – произнес Томми, когда они шли по дорожке. – Это дело рук Крокет. Ты заметила, что она была слегка запыхавшись? Это оттого, что, разбив кувшин и тазик, она была вынуждена сбежать вниз. Думаю, что иногда Крокет тайно пускала в дом своего племянника, и тот изображал этот полтергейст, пока сама она с невинным видом сидела вместе со всеми за столом. Вот увидишь, к концу дня доктор О’Нил явится с очередным предложением.
И точно. После ужина им принесли записку – разумеется, от Моники.
Только что приходил доктор О’Нил. Он готов увеличить сумму на сто пятьдесят фунтов.
– Похоже, что племянник человек состоятельный, – задумчиво произнес Томми. – Говорю тебе, Таппенс, куш, за которым он охотится, того стоит.
– О, если б мы только знали, где он спрятан!
– В таком случае давай возьмемся за «лопаты».
И они взялись перебирать бумаги из картонной коробки. Надо сказать, что задача была не из легких: бумаги были свалены грудой, без какого-либо порядка и логики. Каждые несколько минут они сравнивали свои находки.
– Что там у тебя, Таппенс?
– Две старых квитанции, три ничего не значащих письма, рецепт, как сохранить свежим молодой картофель, и еще один, как печь лимонные ватрушки. Что у тебя?
– Квитанция, стишок про весну, две газетных вырезки. «Зачем женщины покупают жемчуг – для вложения денег» и «Мужчина с четырьмя женами – удивительная история». И снова рецепт – зайчатина, тушенная в горшочке.
– Нет, это сплошное расстройство! – вздохнула Таппенс, и они снова взялись за работу.
Наконец коробка была пуста. Они посмотрели друг на друга.
– Вот это я отложил в сторону, – сказал Томми, беря со стола половинный лист бумаги. – Он показался мне не таким, как все остальное. Хотя вряд ли он имеет какое-то отношение к тому, что мы ищем.
– Дай взглянуть!.. Ой, это такая смешная вещь… Господи, как же они называются? Анаграммы? Шарады? Вылетело из головы.
И она принялась читать вслух:
Мой первый ставишь на огонь,
Меня в него кладешь,
Второй – на деле первый он,
А третий не морозь.
– М-д-а-а, – критически протянул Томми. – По части рифм поэт слабоват.
– И что такого ты в этом нашел? Лично я ничего не вижу, – сказала Таппенс. – Лет пятьдесят назад коллекция подобных шарад была в каждом доме. Помогала скоротать долгие зимние вечера у камина.
– Я имею в виду не сам стишок. А то, что приписано ниже. К чему это здесь?
– «Лука, глава одиннадцатая, стих девятый», – прочла Таппенс. – Это какой-то текст.
– Да. Ты не находишь его странным? С какой стати старой религиозной женщине записывать это под стишком с шарадой?
– Да, действительно странно, – задумчиво согласилась Таппенс.
– Надеюсь, что ты, как истинная дочь священника, захватила с собой Библию?
– Представь себе, что да. Вижу, что ты этого не ожидал… Одну секунду.