Игги следил за тем, как пальцы хакеров вводят команды. Иногда их движения сливались в странный беззвучный унисон. Это как с этими ребятами, которые частенько тусят на платформе «Вест Поинт» по ночам. Они делают такие движения, что-то среднее между танцем и боевым искусством. Капоэйро. Игги любит за ними наблюдать, и даже знаком с двумя из них. Один паренек как-то подошел к нему стрельнуть сигарету, и они разговорились. Паренька зовут Винсант. А потом подошла его девчонка – Моника, и с ней они тоже говорили. Игги понравилось, что ребята общались с ним так, как будто знакомы тысячу лет. И каждый раз, когда Игги возвращается домой поздно, они приветствуют его, как старого друга.

– Готово, – пробормотал Трехногий в семь тридцать.

– Всего один файл, – разочарованно протянула Маска. – Что за расширение?

– Допотопный видео-файл, – объяснил Трехногий. Потом посмотрел на груду внутренностей видео-блока, перевел взгляд на Игги.

– Приятель, ты не против, если мы починим твою Машинку? Втроем мы управимся за двадцать минут.

– Не против, – сказал Игги.

– Он хочет замутить трансляцию через консоль, Игга, – прошептал Бигсби, не открывая глаз, – Трехногий супермозг, брата, верь мне. Знает, как развлекаться.

Мэри пробормотала во сне что-то неразборчивое, повернулась на бок и затихла. Игги наклонился и укрыл ее своим одеялом. И только теперь заметил, что на улице уже рассвело.





25. Тако




В восемь тридцать Тако позвонил тот парень из муниципальной библиотеки. Ну, этот, ты помнишь, у которого воротник сзади все время мокрый. Такой, неприятный. Как Жабба Хат. Позвонил, чтобы обговорить сумму. И они говорили, наверное, минут тридцать, потому что с одной стороны оба были не дураки, понимаешь? А с другой, ни один из них и руку в карман не сунет не поторговавшись. Это называется, специфика бизнеса, дружище. Это долбанное мать его искусство, тут все делают вид, что в этой области нет фиксированных цен, но при этом все точно знают, что и сколько стоит. Дурдом, чувак, форменный дурдом. Не Тако его придумал. Но Тако выживает, Тако просто держится волны, сечешь? И потому они тридцать долбанных минут терли о том, что заранее все было известно. Этот лоснящийся, – Герхард, точно, его Герхард зовут, и Тако все время хочется сказать, Герхард, какого хуя мы гоняем из пустого в порожнее, но, блин, бизнес же, нельзя, – все время кивал и гнул свое. И когда он так кивал, было видно, что воротник у него снова мокрый. И через тридцать минут они сошлись на цене, которую оба знали заранее. Потный Герхард спросил:

– И когда же, мистер Тераучи, мы сможем забрать нашу скульптуру?

– Она станет вашей, мистер Герхард, как только вы переведете деньги, – вежливо улыбаясь, ответил Тако, и в этот раз едва не добавил «Мать твою!», понимаешь? А знаешь, что вот по-настоящему выводило Тако? Следи за мыслью. Этот засранец с мокрым воротником позвонил в долбанные восемь часов тридцать минут утра для разговора, который на самом деле был не нужен, но морду кроил такую, как будто решил все проблемы малых планет одним нажатием кнопки, мать, извините, твою?

– Проверьте ваш счет, – надменно сказал Герхард, несколько секунд поколдовав над своей консолью.

Тако и сам увидел, как изменился показатель состояния счета.

– Все нормально, – пожал плечами Тако и бросил быстрый взгляд в студию.

Брабек закончил скульптуру в семь. Самого скульптора не было видно. Вот черт, куда он мог подеваться?

– Через час вас устроит? – с тщательно отработанным равнодушием спросил Тако.

– Да, это очень удобно.

Очень удобно, сечешь? И ведь понимает, как все это не по настоящему, так? А все равно – да, это очень удобно.

– Я лично дождусь вашего человека, – сказал Тако и выключил консоль.

Но куда же все-таки делся Брабек, что задумал этот проклятый наркоман?

Тако со стоном заставил свое тело вылезти из кресла и принять относительно вертикальное положение. Годы не щадят, так? Он уже слишком стар для всей этой суеты. Ему тридцать будь они прокляты пять лет, и спать в кресле вроде как уже поздно. Не по возрасту Тако спать в кресле, понимаешь?

И вот так, жалуясь самому себе на судьбу и проклиная окаменевшие за ночь мышцы, японец спускался в студию, все с большим беспокойством обыскивая ее взглядом, надеясь заметить прикорнувшего где-нибудь в темном углу скульптора. Но тот лежал прямо за скульптурой. Все выглядело так, будто он нанес последний штрих раздувшейся волдырями строительной пеной, и рухнул. Уже подбегая, Тако заметил, что вся нижняя часть лица Брабека в крови. Наверное, он кашлял кровью, черт его знает, что там произошло, потому что Тако-то точно этого не знает, он вообще никогда не видел, чтоб люди вот так падали, и половина лица в крови, и… Тако понял, что паникует. Но как тут не паниковать, а?

– Эй-эй, братишка, Брабек, ты что это, а? Что с тобой? Зачем ты пугаешь старину Такеши? Ну-ка, давай, прекращай это. Не вздумай этого делать, братишка, иначе, клянусь Иерусалимом, я не знаю, что я сделаю.

Брабек открыл глаза, не узнавая посмотрел на Тако, потом улыбнулся. Из угла его губ вытекла тонкая струйка крови.

– Все Тако, я умер.

– Хрен там! – заорал Тако, которого эта струйка крови перепугала еще больше. Он судорожно набирал номер скорой помощи, промахивался мимо иконок и начинал снова. – Ты не умрешь!

– Ты не понял, Тако, – сказал Брабек, и в его голосе было столько грусти, что японец вздрогнул. – Умер вон тот я.

Дрожащая рука, испачканная эпоксидкой, кровью и строительной пеной, медленно указала за спину Тако, туда, где стояла последняя скульптура Брабека.

– О чем ты, черт тебя побери, говоришь? – неожиданно для самого себя, переходя на шепот, спросил Тако.

– Ты отвезешь меня в клинику. А потом отправишь на реабилитацию. Я вылечусь, перестану принимать, но я больше никогда ничего не создам…

– Брабек, братишка…

– Это нормально, Тако, я видел. Это правильно… Они уже идут.

– Кто? Кто идет?


Дверь студии распахнулась, и три человека в зеленых комбезах Скорой помощи вбежали в помещение. Они легко оттерли Тако в сторону…

А над всем этим, над мертвым скульптором, японским бизнесменом и тремя врачами Скорой Помощи высилась равнодушная «Память» Брабека, и время терялось в ее не отражающем света пластике.





26. Шанти




На самом деле, идея оказалась не самой удачной. Заниматься любовью в узком, переполненном углами и обтекаемыми выступами помещении для пассажиров было чертовски не просто. От Шанти и Давида потребовалось все их знание стратегии и тактики боя в закрытом, ограниченном пространстве, плюс весь опыт, полученный в спортивном зале на занятиях по акробатике, окта-пилатесу и даже кабудо. Но оно того стоило.

– Я вся в синяках, – проворчала Шанти, изображая недовольство, когда Давид отстранился от ее скользкого от пота тела и принялся рассматривать с самодовольной усмешкой.

– Я тоже, – еще шире улыбнулся Давид той самой – только для нее – улыбкой «твой самец-моя самка», перед которой Шанти никогда не могла устоять. Вот и теперь, отбросив с таким трудом найденные за спинкой кресла джинсы, она потянулась к нему, чтоб запечатать эту его наглую самодовольную усмешку горячими, только что искусанными им губами.

– Я бы не обменял эти синяки ни на что, – сказал Давид пятью минутами спустя.

Они оделись, и Шанти пыталась создать относительный порядок в своей густой шевелюре, в которую совсем недавно была вплетена пятерня Давида.

Они включили панорамный экран, использующийся при ручном управлении грузовиком. И зажмурились от яркого света. Давид поспешил настроить фильтры и приглушить яркость картинки.

– Где это мы? – спросила Шанти, пытаясь рассмотреть город внизу.

– Прямо в небе третьего уровня и под землей четвертого. Рельсы идут по обратной стороне платформ. Так эти грузовики и передвигаются.

– Да я знаю, но почему-то не задумывалась об этом, – покачала головой Шанти. – Получается, над нашими головами постоянно курсируют тяжелые, под завязку загруженные куски металла.

– Так и есть.

– А если сорвутся.

– Не страшно, – Давид протянул руку и поправил падающую на ее глаза непослушную прядь, – в двух километрах ниже сетка атомного распылителя. До людей долетит только пыль.

Шанти пересела ближе к окну и посмотрела вниз. Густой облачный покров скрывал платформу. Сегодня будет дождь. Жаль. Вряд ли ей еще удастся побывать здесь снова. Не в ближайшее время – точно. А там настанет пора переезжать на другие платформы. Строительство планеты набирает темпы, и уже около трехсот челноков курсируют от планет солнечной системы к Иводзиме, доставляя землю, камни, создавая базу ресурсов. Каркас бывшей военной базы все больше похож на планету, по крайней мере, на той стороне Барабана. Согласно последнему докладу отдела статистики, уже через два года строительство доберется до обжитых людьми уровней. И тогда всем придется переехать на новые места, на сохраненные уровни базы, спрятанные под воссозданной планетарной оболочкой и превращенные в подземный город с развитой системой сообщений. Следующие несколько лет они проведут под землей, дожидаясь окончания строительства планеты, дезинфекции и создания атмосферы. Шанти вдруг стало грустно. Она подумала, что годы без солнечного света, это очень долго, а волшебное мгновение, которое она каждое утро старается поймать, глядя из бара «Под Барабаном» на крылатую скульптуру Брабека будет утрачено навсегда.

– Через двадцать минут будем на месте, – сказал Давид, подсаживаясь к Шанти. – Каков план?

– Понятия не имею. Для начала прослушаю этого барыгу, а потом будем действовать по ситуации.

Грузовик едва заметно вздрогнул. Шанти невольно вцепилась в подлокотники кресла, память услужливо подсказала, на какой высоте они находятся, и о расщепляющей сетке двумя тысячами метров ниже.

– Не бойся, – рука Давида легла на ее ладонь. – Это просто стрелка. Мы приближаемся к парому.

– Я думала, он где-то внизу.

– Многие так думают. Но паром, по сути, это стержень с блоками крепления для грузовиков. Он существует для того, что бы проводить их сквозь области платформ, ниже сетки расщепления. Просто контролирующий аппарат.

– Звучит тяжеловесно, – пробормотала Шанти, но мысли ее были далеко от технических подробностей парома. Тепло руки Давида, такое знакомое, вдруг показалось чем-то новым. Она не смогла не отметить, как оно мгновенно успокоило ее, развеяв мысли, связанные с высотой.

– И правда тяжеловесно, – пальцы Давида нежно прошлись по ее запястью, заставляя вздрагивать мелкие волоски и прогоняя мурашки по спине Шанти. Но это не были мурашки страсти, желания близости. Это было что-то новое для нее. – Это очень старый механизм, – сказал Давид, – но он простой и потому надежный.





27. Игги




– Подождите, – попросил Игги. – Надо разбудить Мэри.

– Зачем? – удивилась Маска. – Пусть спит. Ей итак с дочерью спокойно поспать не удается.

– Мне кажется… Я думаю, она тоже захочет это увидеть.

– Так ведь файл сохранится, – сказал Куст. – Я перегнал его в память твоего видео-блока. Проснется – посмотрит.

Игги не знал что сказать, слова никак не складывались. Но он чувствовал, что им – Игги и Мэри – нужно увидеть это вместе. Почему так, он не знал. Он ведь даже не догадывался, что там, в этом файле, вытащенном хакерами из блока памяти Дезертира. Но там, в голове, где всегда и все двигалось очень неторопливо, сейчас вдруг стремительно закружился… как же это назвать… он как будто знал то, что будет, но не мог объяснить самому себе. Или как будто знал, но забыл. Как это так, забыл то, что еще только должно случиться? Игги зажмурился. Ему захотелось ударить себя по голове, что бы все там встало на свои места. Но он этого не сделал. Игги встал и пересел на кровать, сказав: