– Я тогда тоже потом посмотрю. Хорошо?
– Да нет проблем, Игга, брата, – кивнул Бигсби, подключаясь к блоку. – Ложись. Когда мы будем уходить, мы активируем замки, брата. Все будет ОК.
Игги послушно лег на кровати, осторожно, чтобы не беспокоить спящую Мэри, вытянул ноги. Надо бы носки снять, подумал он, и тут же уснул.
Они шли по мокрому песку на берегу какой-то реки, и низкое небо заводской окраины обещало дождь и ненастье. Но это было не так уж плохо. Потому что завтра днем Игги сядет на автобус и поедет к дяде, помогать ему управляться с маленькой сельской гостиницей. Она, конечно, поедет с ним. Они теперь всегда будут вместе. Она протягивает руку, и так они идут дальше. Ладонь в ладони. Почему я сам этого не сделал, думает Игги, все ведь просто. Протянуть руку, коснуться ладони, а дальше пальцы сами находят друг друга, переплетаясь в стремительном танце любви. Это программа, заложенная в каждом, но в ней нет всех этих нулей и единиц, только чувства. Мокрый песок под ногами мягкий, но вязкий. По нему, если честно-то, не очень удобно идти, но это не важно. Игги все равно, что там под ногами: песок, бетон с полиуглеродной сеткой или звезды. Главное, что она идет рядом.
– Игга… Игга, – Бигсби будит Игги, осторожно дотрагиваясь до плеча. – Эй, брата…
– Что случилось?
– Мы уходим, Игга. Файл в видео-блоке.
– А… ладно.
– Вы его посмотрите, брата, посмотрите.
Глаза у Бигсби красные. Игги вдруг замечает мокрые дорожки от слез на щеках хакера, и понимает, что в этот раз краснота вызвана не принятыми препаратами, а чем-то другим.
– Ты как, Бигсби?
– О, брата, я в порядке. Как никогда, Игга, как никогда. Просто… вы посмотрите этот файл, брата. Ладно?
– Ладно…
Замок дверей глухо жужжит, выстраивается цепочка обычных блокирующих систем. Игги опускает глаза, и только теперь замечает, что сжимает ладонь Мэри. Наяву.
28. Тако
В приемном покое – прохладно. Мимо ходят люди в зеленой униформе, врачи, медсестры, вспомогательный персонал. Все стены утыканы консолями, в основном специализированными, медицинскими или прямого соединения с серверами Департамента статистики. Последние постоянно выдают на экраны какие-то графики, карты Иводзимы, рассчитывают маршруты. От этого мельтешения с ума можно спасти. А учитывая те две огромные чашки кофе, которые Тако пришлось залить в себя, и подавно. Врачи, забравшие Брабека, сказали, что вернутся к двенадцати. Тако в очередной раз посмотрел на свою ручную консоль. 11:24. Когда он смотрел в прошлый раз, было 11:23. Нет, чувак, реально с ума можно сойти. Этот Брабек, этот чертов наркоман! И зачем Игги связался с ним? Только устроил себе спектакль с беспокойствами, так?
Не совсем. Тут, понимаешь, странно выходит. Он ведь мог не торчать здесь, ему ведь не обязательно сидеть и ждать в приемном покое, все равно внутрь, в палаты, Тако не пустят. Эта вон белобрысая медсестра так ему сказала. Посещение будет возможно только через три дня. Нет, Тако не спорил, так? Врачи, у них мозги варят, вопросов нет. Но вот чего он тогда ждет тут? Что, ему не сообщат на консоль? Сообщат, конечно. Ну, так иди!
Тако встал и подошел к кофейному аппарату. Третья чашка кофе за утро! С ума сойти, клянусь тебе!
За выгнутым дугой окном сновали большие пластиковые авиетки с полиуглеродными каркасами. Брабек сказал как-то, что этот полиуглерод теперь везде. Потому что универсальный в своей нише материал. Как и пластик. И сносу не знает, и утомлению почти не подвержен. Но все-таки Брабек не любил с ним работать. Зато авиапластик обожал просто. Серьезно, Тако однажды неделю бегал по муниципальным службам, добывая разрешение на выкуп списанных авиеток. Столько денег на взятки ушло! Потом, конечно, все окупилось. Из трех статуй одну купил муниципалитет Иводзимы, в лице того самого, с мокрым воротником. Поставили на площади Сахарова. Прямо на краю платформы, за ограждением пешеходного допуска. А две другие ушли коллекционерам. Брабек всегда себя окупал.
Тако выпил кофе, наблюдая за суетой авиеток. Серые, оранжевые, зелено-красные. У каждой свое назначение, свой функционал. А внешне ничего особенного, так, коробки с крыльями. Но Брабек разглядел в них что-то такое, чего Тако увидеть не дано. Для того, чтобы увидеть, Тако нужно законченное произведение, форма, достигшая определенной творцом завершенности. Тако мог видеть свет за формой, Брабек – и то и другое мог разглядеть за разрозненными составляющими.
Тако сунул пустую пластиковую кружку в блок утилизатора.
Взять хотя бы блоки из спрессованного мусора. Их используют где угодно. В строительстве, в космосе, даже для фильтрующих систем Барабана. Но почему-то никто до Брабека не догадался использовать их в создании скульптур. Потому что – неблагородный материал. А Брабеку было плевать на это, потому что то, из чего создается форма – всего лишь элементы. Мало того, и сама форма – элемент. Содержание, суть, тот свет за крыльями авиеток, вот где надо искать. И вот что видел Тако в скульптурах Брабека, а сам Брабек в кусках пластика, крыльях авиеток и блоках спрессованного мусора.
Тако вернулся на свой стул и закрыл глаза. Яркие пятна света кружили по внутренней поверхности век, словно по экрану.
Консоль разбудила его двенадцатью минутами позже. Тако не глядя активировал ее, все еще пребывая на узком перешейке между сном и явью.
– Тако-сан, вы нашли способ решить нашу проблему?
Голос у Чилаго был какой-то странный, усталый, если не сказать измученный. К тому же сигнал перебивался громким шорохом помех. Наверное, из-за всей этой медицинской аппаратуры, подумал Тако.
– Присылайте номер счета, – ответил японец, заставляя себя открыть глаза. – Я нашел необходимую сумму.
– Отлично. Сейчас пришлю. Рекомендую стереть его по завершении операции. Сейчас я глушу сигнал на прослушивание, но вам рисковать не стоит.
Ах, вот откуда эти помехи. Интересно. Тако знал, что достать глушилки частному лицу почти невозможно, и решил не задавать вопросов.
– Хорошо, я удалю информацию.
– И еще, – экран консоли оставался неактивным, – я восполнил неудобства, вызванные моей просьбой. На августовском заседании Департамента СМИ будет принято решение о придании вашей газете статуса средства массовой информации со всем льготным пакетом. Насколько мне известно, вы добивались этого на прошлом заседании. Так получилось, что у меня есть в этом Департаменте друзья. До встречи Тако-сан.
Тако обнаружил себя стоящим и тупо разглядывающим темный экран консоли. Кто ты такой, думал Тако. На вид – работяга работягой. И – это Тако знал из своих источников, – Чилаго не имел прикрытия среди крутых. Одиночка. Но крутые уважали и опасались латиноса, и уже это было странно. А теперь выяснилось, что у этого парня «друзья» в одном из самых влиятельных департаментов Иводзимы. Это просто не совмещается, так? Вот этот поломанный нос, бычья шея, темный люмпенский загар и вдруг – «друзья». Неожиданно Тако почувствовал нечто сродни тем ощущениям, которые он испытывал, глядя на скульптуры Брабека. Свет, спрятанный за грубой формой и неблагородного происхождения материалами. И все же ощущение не было совершенно идентичным. Надо в этом разобраться, подумал Тако. Опасно, конечно, но есть вещи, которые обязательно должны быть сделаны, иначе маленькая, обтянутая желтой кожей голова взорвется от переполняющих ее мыслей, догадок, сомнений и прочего скума.
Экран консоли засиял небесной синевой, принимая счет и атрибуты для пересылки. Несколько движений пальцами, и большая часть денег, полученных за скульптуру Брабека, сменила хозяина.
– Мистер Тераучи.
По залу, устало протирая лицо полотенцем, шла женщина-доктор.
– Вы мистер Тераучи?
– Да, это я, – мутная волна паники ударила по глазам. – Как все прошло?
– Ваш друг будет жить. К сожалению, нам пришлось использовать функциональный эндокринный мутаген. Сейчас мы начали диализ, но это уже рутинная процедура.
– Что такое эндокринный мутаген?
– Препарат, который полностью изменит эндокринную систему мистера Брабека. Он больше не сможет принимать наркотики, алколоиды и ряд других веществ. Строгая диета должна стать для него нормой жизни. Или нам больше не удастся его спасти.
– Понимаю…
…Тако вышел из прохладного холла больницы в оглушающую духоту улицы. Скоро будет дождь. Несколько оранжевых авиеток пронеслись над улицей в сторону центра платформы.
Дождь, это хорошо. Дождь это понятно. Ни формы, ни содержания. Дождь это просто дождь.
Тако вздохнул и решительно зашагал в сторону станции фуникулеров. Не хватало еще замочить костюм. Он не малых денег стоит, дружище. Сечешь?
29. Шанти
Между собой оперативники ДБ называли подобные места пасеками. Несколько десятков капсул, подвешенных вокруг арендованного участка несущего стержня военной базы. Вот уже несколько лет у стержня нет никакой функциональной нагрузки. Ее полностью взяла на себя система Барабана. Когда-то этот керамический клин пронизывал все платформы военной базы, как зубочистка слои канапе. Кроме того, стержень выполнял роль маяка и транслятора. Все это в прошлом, и на некоторых платформах отдельные секции стержня демонтировали едва ли не в первые месяцы, после постройки оси Барабана. А материалы, как слышала Шанти, почти полностью употребили для создания корневого фундамета будущей горной системы строящейся планеты по ту сторону Барабана.
Но на некоторых уровнях Иводзимы стержень вполне гармонично вписался в новые условия, и эффективно использовался для мирных целей. Скажем, на двенадцатой платформе, которая, по сути, являлась внутренним океаном Иводзимы, резервуаром для основного запаса воды и естественным стабилизатором для Барабана, кроме как на стержне и жить негде, там только вода. Ну а здесь его не демонтировали просто потому, что он никому не мешал.
– Нам нужен двести второй номер, – напомнил Давид, разглядывая похожий на ягоду малины пансион. Они стояли на большом ржавом щите, который скрывал в дневное время проекторы. По ночам щит убирали, и над малиной взлетала криво сделанное гало с вывеской отеля «Икра». Нормальной вывески Шанти так нигде и не заметила. Она пьяно обвисла на руке Давида, он тоже стоял нетвердо. Случайная парочка из бара в поисках приключений. Рановато конечно, но они решили не изобретать велосипед.
– Ну что, пошли? – Давил кивнул в сторону открытых лифтов.
– Да, пошли… Нет стой!
Тихий раздражающий зум, который она никогда бы не услышала без сенсора. Зум, как голос благополучно забытого прошлого. Пугающий сигнал.
– Что случилось?
– Где-то поблизости работают армейские глушилки. Старого образца, их перестали выпускать ближе к концу войны с Сайгоном.
Лицо Давида почти не изменилось – он был настоящим профессионалом. Однако Шанти все же заметила, как напряглись на мгновение желваки на его скулах.
– Далеко? – спросил Давид.
– Нет. У них изначально небольшой радиус действия. Давид, такие глушилки встраивали в позвоночники разведчиков, для того чтобы глушить персональные переговоры. Нам показывали их в училище. Но Чилаго не был на Сайгоне.
– Если их встраивали тогда, то могли встроить и позже. Теневые хирурги и не такое вшивают.
Шанти старательно улыбнулась и поцеловала Давида в щеку. У нее получилось, она тоже была чертовым профессионалом. Любой человек, наблюдающий за ними со стороны, решил бы, что парочка прибыла к подножию мотеля с целью снять номерок в стороне от посторонних взглядов. Пансионы вроде «Икры» сдавали номера даже на час.
Шанти расхохоталась и покачнулась. Давид подхватил ее и шлепнул по заднице, подталкивая к лифтам.
– Я не слышу ничего, кроме этого проклятого зума, – прошептала Шанти, приникая к Давиду. Ее губы коснулись мочки его уха. – Но думаю, это Чилаго.
Давид достал из кармана пачку освежительных облаток, засунул одну из них в рот и впился в губы Шанти долгим поцелуем. Она почувствовала, как его язык проталкивает ей в рот капсулу.
– Что это, – прошептала Шанти, когда его губы перешли к основанию ее шеи.
– Нейроблокатор.
Шанти запустила пальцы в его шевелюру, прижимая к себе. Нейроблокаторы использовались не только в качестве блокираторов боли, но и в тех ситуациях, когда существовала опасность атаки на усиленные вживленными сенсорами нервные окончания. По сути, он прерывал на какое-то время связь сенсора и его носителя. Чего сам носитель был не в состоянии добиться, даже снизив чувствительность сенсора до минимума – прервать связь полностью он не мог.
– Спасибо, – прошептала Шанти, позволяя губам Давида опуститься по линии расстегнутого воротника ее рубашки.
Лифт, подрагивая и дребезжа, поднял их на четвертый этаж пансиона. За дверьми из прозрачного пластика ухнула вниз полуденная Иводзима. Шанти успела заметить, как взмыла со стороны комплекса зданий службы экстренной медицинской помощи ярко-оранжевая авиетка. И почти сразу вслед за ней выскочила из-за каких-то заводских цехов яркая радуга. Видимо, в той стороне уже шел дождь.
Они, хохоча, вывалились из лифта на балкон, охватывающий Пасеку кольцом на уровне четвертого этажа. Пол балкона был составлен из полупрозрачных шестиугольных блоков. Балюстрада в виде давно не мытых шахматных фигур носила чисто декоративный характер, от падений предотвращал грубый, давно не мытый экран армированного стекла.
Серые капсулы номеров с овальными шлюзовыми дверями тусклого цвета морской волны, теснились по левую руку от Шанти и Давида. Они дошли до номера Москита и Давид, смеясь, схватил Шанти за талию, развернул и прижал к балюстраде. Нейроблокатор полностью подавил деятельность сенсора, так что Шанти могла рассчитывать только на собственные уши. Давид, обнимая ее, медленно провел ладонью вверх по ее животу. Рукав парки задрался, обнажив ручную консоль, на экране которой высветилась точная схема жилья продавца. По центру схемы, около прямоугольника, обозначающего стол, горела единственная ярко-красная точка. В капсуле был только один человек. Шанти не сомневалась, что это Чилаго. Она выгнула тело, прижимаясь ягодицами к бедрам Давида, и позволила его руке опуститься на ее бедро, освобождая магнитные зажимы кобуры. У нее с собой был штатный пистолет-пулемет «Калашников» русской сборки: удобная миниатюрная игрушка, грубоватая на вид, зато безотказная. Еще с академии Шанти предпочитала это оружие любому другому. Давид – она это знала, потому что не раз снимала с него наплечную кобуру в отелях, – предпочитал спаренную «Берету». По экрану его консоли побежали знаки кода. Программа-взломщик искала слабые места в блокирующей системе замков капсулы. Раскатилось барабанное соло грома, небо в секунду потемнело. На экран за шахматными фигурами балюстрады упали первые капли дождя. Программа-взломщик удовлетворенно пискнула, и Давид с Шанти одновременно выхватили оружие и повернулись.
– Да нет проблем, Игга, брата, – кивнул Бигсби, подключаясь к блоку. – Ложись. Когда мы будем уходить, мы активируем замки, брата. Все будет ОК.
Игги послушно лег на кровати, осторожно, чтобы не беспокоить спящую Мэри, вытянул ноги. Надо бы носки снять, подумал он, и тут же уснул.
Они шли по мокрому песку на берегу какой-то реки, и низкое небо заводской окраины обещало дождь и ненастье. Но это было не так уж плохо. Потому что завтра днем Игги сядет на автобус и поедет к дяде, помогать ему управляться с маленькой сельской гостиницей. Она, конечно, поедет с ним. Они теперь всегда будут вместе. Она протягивает руку, и так они идут дальше. Ладонь в ладони. Почему я сам этого не сделал, думает Игги, все ведь просто. Протянуть руку, коснуться ладони, а дальше пальцы сами находят друг друга, переплетаясь в стремительном танце любви. Это программа, заложенная в каждом, но в ней нет всех этих нулей и единиц, только чувства. Мокрый песок под ногами мягкий, но вязкий. По нему, если честно-то, не очень удобно идти, но это не важно. Игги все равно, что там под ногами: песок, бетон с полиуглеродной сеткой или звезды. Главное, что она идет рядом.
– Игга… Игга, – Бигсби будит Игги, осторожно дотрагиваясь до плеча. – Эй, брата…
– Что случилось?
– Мы уходим, Игга. Файл в видео-блоке.
– А… ладно.
– Вы его посмотрите, брата, посмотрите.
Глаза у Бигсби красные. Игги вдруг замечает мокрые дорожки от слез на щеках хакера, и понимает, что в этот раз краснота вызвана не принятыми препаратами, а чем-то другим.
– Ты как, Бигсби?
– О, брата, я в порядке. Как никогда, Игга, как никогда. Просто… вы посмотрите этот файл, брата. Ладно?
– Ладно…
Замок дверей глухо жужжит, выстраивается цепочка обычных блокирующих систем. Игги опускает глаза, и только теперь замечает, что сжимает ладонь Мэри. Наяву.
28. Тако
В приемном покое – прохладно. Мимо ходят люди в зеленой униформе, врачи, медсестры, вспомогательный персонал. Все стены утыканы консолями, в основном специализированными, медицинскими или прямого соединения с серверами Департамента статистики. Последние постоянно выдают на экраны какие-то графики, карты Иводзимы, рассчитывают маршруты. От этого мельтешения с ума можно спасти. А учитывая те две огромные чашки кофе, которые Тако пришлось залить в себя, и подавно. Врачи, забравшие Брабека, сказали, что вернутся к двенадцати. Тако в очередной раз посмотрел на свою ручную консоль. 11:24. Когда он смотрел в прошлый раз, было 11:23. Нет, чувак, реально с ума можно сойти. Этот Брабек, этот чертов наркоман! И зачем Игги связался с ним? Только устроил себе спектакль с беспокойствами, так?
Не совсем. Тут, понимаешь, странно выходит. Он ведь мог не торчать здесь, ему ведь не обязательно сидеть и ждать в приемном покое, все равно внутрь, в палаты, Тако не пустят. Эта вон белобрысая медсестра так ему сказала. Посещение будет возможно только через три дня. Нет, Тако не спорил, так? Врачи, у них мозги варят, вопросов нет. Но вот чего он тогда ждет тут? Что, ему не сообщат на консоль? Сообщат, конечно. Ну, так иди!
Тако встал и подошел к кофейному аппарату. Третья чашка кофе за утро! С ума сойти, клянусь тебе!
За выгнутым дугой окном сновали большие пластиковые авиетки с полиуглеродными каркасами. Брабек сказал как-то, что этот полиуглерод теперь везде. Потому что универсальный в своей нише материал. Как и пластик. И сносу не знает, и утомлению почти не подвержен. Но все-таки Брабек не любил с ним работать. Зато авиапластик обожал просто. Серьезно, Тако однажды неделю бегал по муниципальным службам, добывая разрешение на выкуп списанных авиеток. Столько денег на взятки ушло! Потом, конечно, все окупилось. Из трех статуй одну купил муниципалитет Иводзимы, в лице того самого, с мокрым воротником. Поставили на площади Сахарова. Прямо на краю платформы, за ограждением пешеходного допуска. А две другие ушли коллекционерам. Брабек всегда себя окупал.
Тако выпил кофе, наблюдая за суетой авиеток. Серые, оранжевые, зелено-красные. У каждой свое назначение, свой функционал. А внешне ничего особенного, так, коробки с крыльями. Но Брабек разглядел в них что-то такое, чего Тако увидеть не дано. Для того, чтобы увидеть, Тако нужно законченное произведение, форма, достигшая определенной творцом завершенности. Тако мог видеть свет за формой, Брабек – и то и другое мог разглядеть за разрозненными составляющими.
Тако сунул пустую пластиковую кружку в блок утилизатора.
Взять хотя бы блоки из спрессованного мусора. Их используют где угодно. В строительстве, в космосе, даже для фильтрующих систем Барабана. Но почему-то никто до Брабека не догадался использовать их в создании скульптур. Потому что – неблагородный материал. А Брабеку было плевать на это, потому что то, из чего создается форма – всего лишь элементы. Мало того, и сама форма – элемент. Содержание, суть, тот свет за крыльями авиеток, вот где надо искать. И вот что видел Тако в скульптурах Брабека, а сам Брабек в кусках пластика, крыльях авиеток и блоках спрессованного мусора.
Тако вернулся на свой стул и закрыл глаза. Яркие пятна света кружили по внутренней поверхности век, словно по экрану.
Консоль разбудила его двенадцатью минутами позже. Тако не глядя активировал ее, все еще пребывая на узком перешейке между сном и явью.
– Тако-сан, вы нашли способ решить нашу проблему?
Голос у Чилаго был какой-то странный, усталый, если не сказать измученный. К тому же сигнал перебивался громким шорохом помех. Наверное, из-за всей этой медицинской аппаратуры, подумал Тако.
– Присылайте номер счета, – ответил японец, заставляя себя открыть глаза. – Я нашел необходимую сумму.
– Отлично. Сейчас пришлю. Рекомендую стереть его по завершении операции. Сейчас я глушу сигнал на прослушивание, но вам рисковать не стоит.
Ах, вот откуда эти помехи. Интересно. Тако знал, что достать глушилки частному лицу почти невозможно, и решил не задавать вопросов.
– Хорошо, я удалю информацию.
– И еще, – экран консоли оставался неактивным, – я восполнил неудобства, вызванные моей просьбой. На августовском заседании Департамента СМИ будет принято решение о придании вашей газете статуса средства массовой информации со всем льготным пакетом. Насколько мне известно, вы добивались этого на прошлом заседании. Так получилось, что у меня есть в этом Департаменте друзья. До встречи Тако-сан.
Тако обнаружил себя стоящим и тупо разглядывающим темный экран консоли. Кто ты такой, думал Тако. На вид – работяга работягой. И – это Тако знал из своих источников, – Чилаго не имел прикрытия среди крутых. Одиночка. Но крутые уважали и опасались латиноса, и уже это было странно. А теперь выяснилось, что у этого парня «друзья» в одном из самых влиятельных департаментов Иводзимы. Это просто не совмещается, так? Вот этот поломанный нос, бычья шея, темный люмпенский загар и вдруг – «друзья». Неожиданно Тако почувствовал нечто сродни тем ощущениям, которые он испытывал, глядя на скульптуры Брабека. Свет, спрятанный за грубой формой и неблагородного происхождения материалами. И все же ощущение не было совершенно идентичным. Надо в этом разобраться, подумал Тако. Опасно, конечно, но есть вещи, которые обязательно должны быть сделаны, иначе маленькая, обтянутая желтой кожей голова взорвется от переполняющих ее мыслей, догадок, сомнений и прочего скума.
Экран консоли засиял небесной синевой, принимая счет и атрибуты для пересылки. Несколько движений пальцами, и большая часть денег, полученных за скульптуру Брабека, сменила хозяина.
– Мистер Тераучи.
По залу, устало протирая лицо полотенцем, шла женщина-доктор.
– Вы мистер Тераучи?
– Да, это я, – мутная волна паники ударила по глазам. – Как все прошло?
– Ваш друг будет жить. К сожалению, нам пришлось использовать функциональный эндокринный мутаген. Сейчас мы начали диализ, но это уже рутинная процедура.
– Что такое эндокринный мутаген?
– Препарат, который полностью изменит эндокринную систему мистера Брабека. Он больше не сможет принимать наркотики, алколоиды и ряд других веществ. Строгая диета должна стать для него нормой жизни. Или нам больше не удастся его спасти.
– Понимаю…
…Тако вышел из прохладного холла больницы в оглушающую духоту улицы. Скоро будет дождь. Несколько оранжевых авиеток пронеслись над улицей в сторону центра платформы.
Дождь, это хорошо. Дождь это понятно. Ни формы, ни содержания. Дождь это просто дождь.
Тако вздохнул и решительно зашагал в сторону станции фуникулеров. Не хватало еще замочить костюм. Он не малых денег стоит, дружище. Сечешь?
29. Шанти
Между собой оперативники ДБ называли подобные места пасеками. Несколько десятков капсул, подвешенных вокруг арендованного участка несущего стержня военной базы. Вот уже несколько лет у стержня нет никакой функциональной нагрузки. Ее полностью взяла на себя система Барабана. Когда-то этот керамический клин пронизывал все платформы военной базы, как зубочистка слои канапе. Кроме того, стержень выполнял роль маяка и транслятора. Все это в прошлом, и на некоторых платформах отдельные секции стержня демонтировали едва ли не в первые месяцы, после постройки оси Барабана. А материалы, как слышала Шанти, почти полностью употребили для создания корневого фундамета будущей горной системы строящейся планеты по ту сторону Барабана.
Но на некоторых уровнях Иводзимы стержень вполне гармонично вписался в новые условия, и эффективно использовался для мирных целей. Скажем, на двенадцатой платформе, которая, по сути, являлась внутренним океаном Иводзимы, резервуаром для основного запаса воды и естественным стабилизатором для Барабана, кроме как на стержне и жить негде, там только вода. Ну а здесь его не демонтировали просто потому, что он никому не мешал.
– Нам нужен двести второй номер, – напомнил Давид, разглядывая похожий на ягоду малины пансион. Они стояли на большом ржавом щите, который скрывал в дневное время проекторы. По ночам щит убирали, и над малиной взлетала криво сделанное гало с вывеской отеля «Икра». Нормальной вывески Шанти так нигде и не заметила. Она пьяно обвисла на руке Давида, он тоже стоял нетвердо. Случайная парочка из бара в поисках приключений. Рановато конечно, но они решили не изобретать велосипед.
– Ну что, пошли? – Давил кивнул в сторону открытых лифтов.
– Да, пошли… Нет стой!
Тихий раздражающий зум, который она никогда бы не услышала без сенсора. Зум, как голос благополучно забытого прошлого. Пугающий сигнал.
– Что случилось?
– Где-то поблизости работают армейские глушилки. Старого образца, их перестали выпускать ближе к концу войны с Сайгоном.
Лицо Давида почти не изменилось – он был настоящим профессионалом. Однако Шанти все же заметила, как напряглись на мгновение желваки на его скулах.
– Далеко? – спросил Давид.
– Нет. У них изначально небольшой радиус действия. Давид, такие глушилки встраивали в позвоночники разведчиков, для того чтобы глушить персональные переговоры. Нам показывали их в училище. Но Чилаго не был на Сайгоне.
– Если их встраивали тогда, то могли встроить и позже. Теневые хирурги и не такое вшивают.
Шанти старательно улыбнулась и поцеловала Давида в щеку. У нее получилось, она тоже была чертовым профессионалом. Любой человек, наблюдающий за ними со стороны, решил бы, что парочка прибыла к подножию мотеля с целью снять номерок в стороне от посторонних взглядов. Пансионы вроде «Икры» сдавали номера даже на час.
Шанти расхохоталась и покачнулась. Давид подхватил ее и шлепнул по заднице, подталкивая к лифтам.
– Я не слышу ничего, кроме этого проклятого зума, – прошептала Шанти, приникая к Давиду. Ее губы коснулись мочки его уха. – Но думаю, это Чилаго.
Давид достал из кармана пачку освежительных облаток, засунул одну из них в рот и впился в губы Шанти долгим поцелуем. Она почувствовала, как его язык проталкивает ей в рот капсулу.
– Что это, – прошептала Шанти, когда его губы перешли к основанию ее шеи.
– Нейроблокатор.
Шанти запустила пальцы в его шевелюру, прижимая к себе. Нейроблокаторы использовались не только в качестве блокираторов боли, но и в тех ситуациях, когда существовала опасность атаки на усиленные вживленными сенсорами нервные окончания. По сути, он прерывал на какое-то время связь сенсора и его носителя. Чего сам носитель был не в состоянии добиться, даже снизив чувствительность сенсора до минимума – прервать связь полностью он не мог.
– Спасибо, – прошептала Шанти, позволяя губам Давида опуститься по линии расстегнутого воротника ее рубашки.
Лифт, подрагивая и дребезжа, поднял их на четвертый этаж пансиона. За дверьми из прозрачного пластика ухнула вниз полуденная Иводзима. Шанти успела заметить, как взмыла со стороны комплекса зданий службы экстренной медицинской помощи ярко-оранжевая авиетка. И почти сразу вслед за ней выскочила из-за каких-то заводских цехов яркая радуга. Видимо, в той стороне уже шел дождь.
Они, хохоча, вывалились из лифта на балкон, охватывающий Пасеку кольцом на уровне четвертого этажа. Пол балкона был составлен из полупрозрачных шестиугольных блоков. Балюстрада в виде давно не мытых шахматных фигур носила чисто декоративный характер, от падений предотвращал грубый, давно не мытый экран армированного стекла.
Серые капсулы номеров с овальными шлюзовыми дверями тусклого цвета морской волны, теснились по левую руку от Шанти и Давида. Они дошли до номера Москита и Давид, смеясь, схватил Шанти за талию, развернул и прижал к балюстраде. Нейроблокатор полностью подавил деятельность сенсора, так что Шанти могла рассчитывать только на собственные уши. Давид, обнимая ее, медленно провел ладонью вверх по ее животу. Рукав парки задрался, обнажив ручную консоль, на экране которой высветилась точная схема жилья продавца. По центру схемы, около прямоугольника, обозначающего стол, горела единственная ярко-красная точка. В капсуле был только один человек. Шанти не сомневалась, что это Чилаго. Она выгнула тело, прижимаясь ягодицами к бедрам Давида, и позволила его руке опуститься на ее бедро, освобождая магнитные зажимы кобуры. У нее с собой был штатный пистолет-пулемет «Калашников» русской сборки: удобная миниатюрная игрушка, грубоватая на вид, зато безотказная. Еще с академии Шанти предпочитала это оружие любому другому. Давид – она это знала, потому что не раз снимала с него наплечную кобуру в отелях, – предпочитал спаренную «Берету». По экрану его консоли побежали знаки кода. Программа-взломщик искала слабые места в блокирующей системе замков капсулы. Раскатилось барабанное соло грома, небо в секунду потемнело. На экран за шахматными фигурами балюстрады упали первые капли дождя. Программа-взломщик удовлетворенно пискнула, и Давид с Шанти одновременно выхватили оружие и повернулись.