– Птицы не переносят иммуностимуляторов, приятель – ответил Тако. – А без них в космос не полетишь. Они все вымерли там, на Земле. Или не вымерли. Может и сейчас летают и срут на то, что осталось от человечества. Хотя нет, какие-то вроде выжили… Черт, я не помню, чувак, да и какая разница.

– Точно, – кивнул Брабек, – и теперь мне здорово не хватает их здесь, на Иводзиме.

– Мы можем наляпать сверху белой краски, – предложил Тако.

– Ты не понимаешь, дружище… не сечешь.

Но Тако понимал. Может, было бы и лучше, если бы все эти материи были ему недоступны, но Тако понимал. Хитрая игра генов, наверное. Сублимация трагического наследия первого народа, опаленного ядерной радиацией, замешанной на эмпириях предков Тако, отправившихся искать, но так и не нашедших счастья на сказочной земле Америки. Тако понимал Брабека.

– Ты про время, так? – спросил Тако.

Брабек удивленно посмотрел на японца, потом медленно кивнул.

– Если быть точным, про два потока времени. Замерший в скульптуре, и несущийся на крыльях городской птицы. Голубиное дерьмо, это только символ, но человечество покоится на символах, как земля на слонах.

С чего вдруг Тако вспомнил этот разговор? Это все неправильный сон, вот так вот. Спать надо на кровати с чистым бельем, и тогда подобное дерьмо не будет лезть в голову.

Брабек давно закончил орудовать резаками, все компоненты скульптуры были соединены, и теперь, летя на последних парах наноамфетаминового кайфа, он наносил последние штрихи. В основном строительной пеной, эпоксидным клеем и полистероловой стружкой цвета латуни.

– Я почти заканчиваю, – сказал Брабек, не оборачиваясь.

– Не торопись, – ответил Тако, разглядывая скульптуру. И черт побери, приятель, эта штука… она внушала, понимаешь? От нее мурашки бежали…

– Я должен торопиться, – покачал годовой Брабек, нанося эпоксидку. – Я видел будущее.

– И что там, в будущем, дружище?

– Всего лишь несколько часов, Тако. А потом – темнота.





23. Шанти




Анри Жемаль. С этим именем Шанти проснулась. Барыга, с которым Чилаго встречался «Под Барабаном». Шустрый Парень, внешностью и повадками схожий с крысой. Если не удалось добиться успеха с латиносом, следует зайти с другой стороны. Что бы там не собирался купить Чилаго, она должна это выяснить и помешать.

Шанти была в баре «Под Барабаном» ровно в восемь. Плохой сон давал о себе знать, Шанти заставила себя сосредоточиться, только допивая вторую чашку эспрессо. Руки дрожали. Ей все это еще аукнется, но не сейчас. Сейчас важно другое.

Расплатившись, Шанти вышла из бара и направилась в сторону скульптуры с крыльями авиетки. Там, купаясь в расплавленном золоте встающего солнца, она набрала номер Давида.

– Привет принцесса.

– Привет. Ты сегодня занят?

– Для тебя всегда найду время.

– Я по делу. Давай прокатимся до квартиры Шустрого.

– Барыги? Нет проблем. Встретимся через час на стоянке перед «Иллюзионом».

– Договорились.

Шанти выключила консоль и неторопливо пошла к станции фуникулеров. Просыпающийся город торопился ей навстречу запахами свежесваренного кофе, первых сигарет, постепенно нагревающегося бетона зданий. Шанти обожала эти утренние мгновения и была рада, что ей выпал целый час без спешки. Синдромы недосыпания растворялись в организме, ноги все увереннее несли ее сначала через площадь Сахарова, потом по улице Старых Фонарей. Там она, почти не задерживаясь, прошла мимо подъемника станции «Фридом». Не хотелось тратить ни минуты в набитых под завязку вагонах. Она пересекла бульвар Уолта Диснея и долго шла по змеящейся как ни одна другая в городе улице со странным названием Русская Почтовая Станция. Шанти видела, как поднимаются ставни на витринах бутиков и обычных магазинов, кафе, ремонтных мастерских и художественных лавок. Утро на Иводзиме.

Машин на планете почти не было, а персональных не было вообще. Люди передвигались либо пешком, либо на фуникулерах, благо в любую точку обжитых уровней планеты можно было добраться в течение максимум трех часов. И хотя у СБ был небольшой автопарк, Шанти ни разу им не воспользовалась. Сама суть работы «слухача», включающая и необходимость уметь раствориться в толпе, не привлекая внимания, противоречила любым вариантам использования бросающихся в глаза автомобилей.

Когда Давид предложил встретиться на автостоянке, Шанти решила, что у него есть на то причины. Но то, рядом с чем она обнаружила Давида, поражало. Грузовой бот, внешне напоминающий огромного металлического клопа присосавшегося к телу планеты, занимал почти треть стоянки. Пугающего вида стальная шайба, настоящая махина, около семи метров в диаметре. Серый армированный панцирь покрыт царапинами и вмятинами, морда ощерилась сенсорными датчиками. И никакого компромисса в виде пластикового покрытия, как на вагонах фуникулера. Ничего подобного – голая функциональность. Эта штука не должна была находиться в черте обжитых уровней планеты. Ее место – незащищенные от радиации и жара области верхних стапелей Барабана. Там, где тонна за тонной копится грунт с планет естественного происхождения. Там, где строится будущее тело Иводзимы.

– Жуткая штука, правда? – усмехнулся Давид, хлопая по стальному боку грузовика.

– Не то слово, – ответила Шанти. – Что он тут делает?

– Ты не поверишь, принцесса, но эта штука проходила как улика в деле о контрабанде. А теперь мне нужно доставить ее на таможенный терминал, который находится…

– На четвертом уровне, – кивнула Шанти. Она проходила практику на этом терминале, прослушивая контролеров грузовиков.

– Точно. Кстати, ненавижу это новомодное словечко – «уровень». Всегда были «платформы», откуда вдруг «уровни» взялись.

Шанти пожала плечами. Ей было, если честно, все равно.


– Так мы поедем в этой штуке? Я думала, они беспилотные.

– Так и есть, но в каждой есть пассажирский отсек с возможностью перехода на ручное управление. На случай, если потребуется доставить куда-то спецов. Или на случай эвакуации людей.

Шанти кивнула. Потом в ее голове сложились разрозненные и полузабытые элементы, и она поняла, почему Давид с таким наслаждением и чуть ли не самолюбованием читает ей эту лекцию.

– Слушай-ка, это не их проектировал твой отец?

– Я думал, ты не вспомнишь, – рассмеялся Давид.

– Ты рассказывал об этом в первый… в первую нашу встречу.

Теперь и Шанти улыбнулась. Похоже, именно ради этой улыбки он и заделался местечковым лектором. Шанти почувствовала желание затащить «этого лощенного француза» внутрь грузовика и стащить с него штаны. И судя по масленому взгляду, тот не собирался возражать.

– Кстати, – делая серьезную мину, сказал Давид, – когда эта штука работает, от нее такие жуткие помехи идут. Хуже всяких глушилок.

– Какая досада, – пробормотала Шанти, понимая, что в отличии от Давида не может справиться с похотливой улыбкой.





24. Игги




– Это не просто взломщик, – сказал Куст, когда на часах было три часа ночи, – это знаменитый «Дельфин-Джанки».

Все, кроме Мэри и Игги уважительно закивали головами.

– На что выменял? – спросил Трехногий.

– Пришлось раскошелиться на «Летний шум».

– Хм. Сопоставимо.

Мэри перебралась на кровать и что-то листала на своей консоли. Через окна в двускатном потолке пробивались сине-красные отблески гало-рекламы, парящей над заводом пластмасс. Друзья Мэри сгруппировались вокруг стола, каждый сосредоточился на своей консоли. За исключением Бигсби, путешествующего по глубинам наркотического космоса.

Следующие два часа прошли в тишине программного шаманства, непонятного и завораживающего. Только всхрапывания Бигсби вносили диссонанс в это безмолвное камлание.

Около пяти утра Муравья и Маску подключили через идущие от их запястий провода с разъемами к цилиндру Дезертира.

– Муравей – старый ковбой. А Маска – лучший сейф для быстрого софта, – сказал Куст, обращаясь к Игги. Игги кивнул, хотя эти слова ничего ему не говорили. – Кроме того, она загрузила себе в память последний вариант транскриптора.

– Игга, брата, – на мгновение выныривая в реальность, объяснил Бигсби, – если говорить человеческим языком, в мозгу систа Маски есть переводчик с одного программного языка на другой. С любого, Ига, на любой, сечешь?

Игги снова кивнул, хотя снова ничего не понял.

– Как два байта переслать, – устало сказала Маска в шесть утра, и вытерла со лба пот. – Теперь Машинка будет слушаться тебя, как дрессированный пудель. Что прикажешь, Куст, то и сделает.

Муравей молча вынул штекеры и откинулся в кресле.

– В курсе, – пробормотал Куст, не отрываясь от консоли, – я этот код сломал, не забыла?

– Нет. А что ты делаешь там? Мы же прорубились.

– А тебе не интересно, что хранится в самом блоке памяти, а, Маска? Хочу ломануть его, пока фартит.

– Рискованно, – пробормотал Муравей. – А я устал, не помогу.

– Я уже начал, – пожал жилистыми плечами Куст. – Не бросать же все на полпути.

– Ок, я помогу, – подумав, сказал Трехногий, – Маска, одолжи разъем.

Мэри уже уснула. А Игги все сидел на пластиковых боксах и смотрел во все глаза. Он не понимал, о чем говорят эти люди, он так же не понимал, что они делают. Но не мог отвести глаз. Это было… Ну, вроде как за волшебниками наблюдать. Ты можешь ничего не понимать в волшебстве, но от этого оно не перестанет быть волшебством.

Игги встал, подошел к кровати и сел на краешек, слева от Маски и справа от уснувшего на полу Бигсби. Последний свернулся в позе эмбриона и опять тихо всхрапывал. Обернувшись, Игги посмотрел на Мэри. Она спала бесшумно, закинув руки на глаза. Наверное, ей мешали отблески гало-рекламы. Игги почувствовал сильное желание лечь рядом с этой женщиной. В этом не было ничего связанного с похотью, он просто понял, что хотел бы засыпать рядом с нею. Но сейчас Игги не мог себе этого позволить. Он чувствовал, что если уснет, пропустит что-то важное.

– Тут какой-то блокирующий софт, – пробормотал Куст, – я таких не встречал.

– Я встречал, – сказал Трехногий. – Просто не торопись. Ничего сложного там нет. Этот софт работает по принципу объединения нескольких защитных программ в метапрограмму.

– Понял.