20. Бобби, Ченнинг, Томми




Никто больше не делает сигарбоксовые банджо из ящиков от сигар. Это глупо. Ящик делают там же, где и все остальные части инструмента, от колков до звукоснимателей. И сигары в них никто не держит, но некоторые производители, типа Gretsch, для аутентичности пропитывают деки эмуляторами запаха.

Банджо Бобби выглядело довольно не плохо. И типа полустертая надпись «San Juan Tabaco» смотрелась, как родная. Ящик, конечно, был не деревянный и не из прессованной бумаги, или, там, опилок. Пластик, но подобранный тщательно, никакой халтуры. Звук был аутентичный: глухой и одновременно глубокий.

Вернувшись со смены, Бобби поставил на прикроватный столик четвертную упаковку пива и поковылял к полке, на которой хранил инструменты: сигарбоксовый банджо, ямаховскую слайд гитару и самопальную добро-ноунейм, купленную на сетевом аукционе. Экзоскелет снова негромко подвизгивал коленным шарниром, хотя диагностика не обнаружила никаких проблем. Жить в бывшей спасательной капсуле было не особенно проблемно, но металлические полы, даже накрытые куском пластиковой шумоизоляции из переработанного мусора, отзывались на шаги тяжёлых ступней экзоскелета громким стуком. В новых капсулах по другую сторону астероида полы были собраны из шумопоглощающих панелей. В принципе, Бобби привык, но почему-то сегодня эти звуки делали тишину его одинокой берлоги особенно заметной.

Ждать Ченнинга опять не приходилось. Бобби был бы рад пропустить по бутылочке со старым корешем. Но старина Че встречал конвейер гостей и разводил их по номерам, попутно устраивая экскурсии по «СФР» и щедро напаивая выпивкой-комплиментом. Пьяный клиент – щедрый клиент.

Рождество накатывало, как лавина в цветах Кока-Колы, увешанная звонкими рекламными бубенчиками, осыпающая пространство долларами и кредитами со страстью маниакально-депрессивного сеятеля с картины Ван Гога. Поэтому с утра Ченнинг встречал роуди Кении, которые, благодаря реалити шоу «Путь к успеху», и сами были звёздами. По слухам, нормальные ребята, Бобби хотел их увидеть, но он как раз возился с тремя неисправными дронами, застрявшими в системе вентиляции, и пропустил момент посадки. Потом, днём, Ченнинг встречал сына какой-то шишки из профсоюза то ли аграриев, то ли лёгкой промышленности, прилетевшего с компанией друзей, половина из которых уже на сходнях были пьяны в усмерть без дополнительных усилий менеджмента «СФР». В этот раз Бобби присутствовал на стапелях и серьезно испугался, что кто-нибудь из молокососов заблюет пол, а убирать заставят его. Следы пьяной рвоты плохо удалялись с корпусов дронов-уборщиков, и даже после удаления какое-то время чувствовался кисловатый запах. После молокососов должна была прилететь якобы племянница фармакологического магната Эстера ДеЭспозито, которая на самом деле никакой племянницей ему не являлась, а была молодой любовницей, с удовольствием прожигающей деньги папика – об этом все знали. Бобби свалил на обед и не знал, прилетела ли она. А потом у него закончилась смена – работники по инвалидной квоте работают неполный день – и поэтому Бобби не стал дожидаться прилёта Томми.

Сам-то Бобби не особенно любил его музыку, хотя пара треков на консоли пылилась и иногда он их переслушивал. Во-первых, конечно, «По дороге из жёлтого кирпича», первый и главный хит Томми, который он так и не переплюнул (а кто переплюнул?), и ещё «Под Барабаном». Последняя вещица была не особенно популярной, но Бобби почему-то нравилась. Простая мелодия, – что-то отдалённо-блюзовое, – накладывалась на дробный маршевый грохот, напоминающий шаги экзоскелета Бобби по твёрдому пластику его комнаты, размноженные плотным эхом. А вот Ченнинг знал все композиции Томми и всей той тусовки панков из бара «Хили», мог часами их слушать и говорить о них, хотя, как вроде бы понимал Бобби, дело было не только и не столько в музыке.

Бобби снял со стены банджо, положил его на прикроватный столик рядом с упаковкой пива, затем выбрался из экзоскелета и перекинул обрубок своего тела на диван. Тот жалобно пискнул креплениями. На самом деле диван был забранным в полисентетический чехол двойным противоперегрузочым креслом.

Бобби дотянулся до экзоскелета и открыл пиво о его раму. Крышка звякнула и укатилась куда-то под диван. Плоский дрон-мусорщик отделился от бедренного бардачка экзоскелета и устремился за крышкой.

Бобби отпил пивка, поставил бутылку на пол и взял на банджо несколько аккордов. Догнавший крышку дрон выполз наружу, осмотрел бутылку и, поняв, что это ещё не мусор, вернулся к экзоскелету.

– Был трудный день, – напел Бобби, заваливаясь головой на диванный валик, – но лучше бы он не кончался. Лучше бы так и пахать, не разгибая колен. Лучше бы… Хм… лучше бы…

Этот текст крутился у Бобби в голове весь день, а теперь он не мог вспомнить строчку. Такое случались и дико раздражало. Надо записывать, подумал Бобби, который никогда ничего не записывал.

Он не глядя нашарил бутылку на полу и сделал ещё один глоток. И улыбнулся. Про «не разгибая колен» это, конечно, смешно получилось. Легко не разгибать то, чего нет. На самом деле, и сам день был не бей лежачего. На стапелях всегда так, там особенно и работы-то нет, все делают сами техники и их умные ассемблеры. Даже скучно немного. Единственное развлечение – глазеть на прибывающих гостей и их корабли.

– Это был долгий, трудный день, – напел Бобби. – Ветер гнал пыль с дороги. Серые тучи накрыли тенью речные пороги. Я видел, как ты идешь к бару, но не чувствовал тревоги. Словно с неба спустились Боги пропустить по кружке пива, и ты была среди них. Так красива…

Его дом, до эвакуации с Елены стоял на берегу реки, она обрывалась каскадом порогов, которые можно было увидеть из окна кухни. Моста на ту сторону не было, но кто-то установил через равные промежутки большие валуны. Обычному человеку ничего не стоило пересечь реку по этим валунам. Но у обычных людей были ноги. Бобби никогда не был на другом берегу реки.

Бобби посмотрел на свое запястье. Консоль тускло просвечивала сквозь рукав. Где-то в лабиринте замороченного кода она хранила все его достояние: любимые песни, фильмы, фотографии родителей, а так же данные о его банковском счете, на котором уже лежала треть необходимой для операции суммы. Экзоскелет едва слышно загудел, начиная самодиагностику.

– Не бойся, – сказал Бобби, – даже когда мне сделают ноги, я тебя не выброшу. Буду открывать об тебя бутылки.

Бобби отпил пива и снова взялся за банджо.

– Это был долгий, трудный день, – пел он, обращаясь к потолку. – Но кто скажет точно, будет ли завтра? Так что лучше бы он не кончался, этот долгий, трудный день. Я бы прервал работу, и смотрел тебе в след. Много лет. Вселенные обращались бы пылью, а я все смотрел тебе вслед.

Бобби не знал, что за его дверью замер с поднятой для стука рукой Ченнинг, которого в последний момент остановил, хлопнув по плечу Томми. Он стоял, прислушиваясь к доносящейся из комнаты мелодии и словам и странно шевелил бровями. Вообще-то, выглядело нелепо, как будто Томми не знает, плакать или радоваться.

– Это кто? – тихо спросил Томми, когда человек за дверью перестал петь. Почему-то Томми перестал в этот момент напоминать старика. Наверное, подумал Ченнинг, когда-то он точно так же прислушивался к городским шумам, из которых потом семплировал фоны и ритмы своих песен.

– Это Бобби, – ответил Ченнинг. – Я думаю, он не будет против, если вы поживете у него.

– Он кто, музыкант?

– Он работник, из обслуживающего персонала. Занимается в основном уборкой. А ещё он мой старый друг, ещё со школы. Но для себя играет, да. Очень даже неплохо. Я даже подумываю заняться его продвижением. А что?

– Томми идёт к Бобби, вот что, – странно ответил Томми и отпустил плечо Ченнинга. – А ты, выходит, не просто менеджер по встрече и расселению старых кретинов?

– Я вообще не менеджер, по крайней мере, не игорный или гостиничный. Я учился на музыкального продюсера.

– Одно к одному, – опять странно сказал Томми и кивнул на дверь. – Ну, так что, будешь стучать, или подождём, пока меня кто-нибудь узнает?

Но Ченнинг так и не успел постучать.

Согласно технике безопасности, а так же экспертному мнению дизайнеров, которым Малик отвалил целое состояние, динамики тревожной сигнализации располагались за навесными потолками. Не видно, но слышно. Выворачивающая нутро сирена тревоги разрабатывалась таким образом, чтобы заставить людей в панике нестись к капсулам безопасности. Наверное, разработчикам тоже выложили немалую сумму. Но на деле, сигнализация заставляла людей каменеть на месте от ужаса.

Ченнинг окаменел на месте от ужаса, когда скрытые динамики обрушили на их головы поток завывающих, леденящих кровь звуков.

– Это что за херня? Учебная тревога? – проорал во всю глотку Томми, пытаясь перекричать сирену.

Ченнинг испуганно замотал головой – никто не станет проводить учебные тревоги при таком стечении важных гостей.

– Мать их! Тогда чего ты стоишь? Надо рвать когти! – крикнул Томми. – Где спасательные капсулы?

– Это она и есть! – крикнул Ченнинг в ответ и показал на дверь Бобби.






21. Нина, Давид, Альварес, Джозеф Майринк




У «Алфабет Констракт» был флот из трёх флагманов. Большего и не требовалось. Флагманы выводили к планетам технические орбитальные станции с шаттлами и обслуживающим персоналом, а по окончании работ забирали их. Все рейсы расписаны, флагманы были постоянно при деле, существуя в рамках строгого расписания. И поэтому, эвакуировавшись с Иводзимы, техники вынуждены были просто ждать, когда до них дойдет очередь.

Конечно, с ними связались. Сначала из службы безопасности «Алфабет», потом – кто-то из военных. Их опросили. Каждое слово запротоколировали. Сказали, что они верно поступили. И попросили сохранять спокойствие и оставаться там, где они были, вплоть до дальнейших указаний. Словно, у них был выбор. Собственно, это все.

На станции «Беершева» было мало свободного места. По большому счёту, она и не предназначалась под длительное обитание. 90 % пространства «Беершевы» служили боксами для хранения оборудования. И был ещё небольшой зал кают-компании, он же кухня, он же тренажёрный зал, он же столовая, кинотеатр и библиотека. Единственным местом, дающим хоть какое-то уединение, были персональные спальные капсулы, расположенные по окружности того же зала: такие узкие, что забраться в них можно было только встав на четвереньки. Не страдающие суеверием называли их гробами для сна или капсулами Дракулы. Нина терпеть не могла этих названий.

После общения с военными, большинство техников «Алфабета» старались избегать друг друга, укрывшись в капсулах. Только Альварес звенел штангой в общем зале, и две девчонки из группы логистики расположились со своими консолями за обеденным столом. Друг с другом никто не говорил. Пожалуй, так тихо в помещениях «Беершевы» бывает только в космосе, когда люди перебираются на флагман, подумала Нина. И помотала головой, отгоняя лишние мысли.

К счастью, им было чем заняться. Руководство компании потребовало тщательного отчёта о той работе, которую они успели выполнить. Оно не желало терять деньги только из-за того, что объект демонтажа отказался демонтироваться и решил взорвать чью-то звезду. Just business.

Нина тоже валялась в своей капсуле и строка за строкой перебирала логи авиеток, стараясь ничего не упустить. Это спасало.

– Ты как? – спросил Давид, свешиваясь из своей капсулы. Нина лежала на животе, их глаза оказались напротив.

– Плохо, – призналась Нина, – чувствую себя виноватой.

– Никто из нас не виноват, – Давид вылез капсулы и сел на пол перед капсулой Нины.

– Я знаю, – вздохнула Нина. – И все равно, у меня такое ощущение, что не подойди мы к ним, ничего этого не случилось бы. Или не явись мы на Иво. Глупо, да?

– Глупо, – ответил за Давида Альварес, – но все чувствуют то же самое.

Он поставил штангу на стойку и сел, вытирая лоб и шею полотенцем.

– Это от гребанного бессилия. Подсознательно, нам кажется, что мы сделали не все, что могли.

– Но это же не так, – пожал плечами Давид.

– Хрен его знает, – Альварес кинул полотенце на стойку и перешёл на тренажёр для мышц спины. – Может, нам не стоило улетать? Я не говорю, что от этого был бы толк, я просто постоянно об этом думаю.

– Мы бы погибли, – снова пожал плечами Давид. – Активную радиационную защиту с Иво сняли давным-давно. Для стационарного объекта за глаза хватало пассивной.

– Я в курсе, – кивнул Альварес.

– Радиация убила бы нас в течение нескольких часов.

– Говорю же, я в курсе.

– Значит, нет смысла об этом думать, – подытожил Давид.

– Я думаю о том, что, может быть, этих нескольких часов нам бы хватило. Чтобы остановить все это дерьмо.

Давид молча уставился на Альвареса, пока тот со злым лицом поднимал и опускал перекладину тренажёра.

Нина попыталась вернуться к работе, но строки логов расплывались перед глазами, мысли разбегались.

– Совсем не могу работать, – вздохнула она.

– Я и не пытаюсь, – сказал Альварес.

– Может, сварить тебе кофе? – спросил Давид.

– Нет, – рассеянно покачала головой Нина, – я не пью кофе. Очень люблю, но не пью. Смешно, правда?

– Почему смешно?

– Здоровый образ жизни… Сейчас даже думать об этом нелепо. Как подумаешь, сколько человек может погибнуть?

Давид не успел ответить. Зазвучал незнакомый рингтон, и Нина не сразу поняла, что это – её консоль. На экране пульсировала непредустановленная иконка – стилизованное изображение совы в обрамлении слогана, выполненного архаическим шрифтом времён типпи: «Сила Сов».

Нина активировала связь, но изображения не появилось. Только звук:

– Я вспомнил, – вместо приветствия произнёс глухой металлический голос, – вспомнил, как меня звали. Джозеф Майринк. Мне нужно с вами поговорить, Нина. Боюсь, моё тело оказалось не готово к прыжку, и скоро меня не станет. Слишком сильная радиация.

– Сколько человек вы собрались убить? – со злостью глядя на темный экран, спросила Нина.

Альварес шёл от тренажёров. Девчонки за столом подняли головы, глядя на неё. Давид застыл и, кажется, перестал дышать.

– Боюсь, у вас сложилось неправильное представление о наших намерениях, – ответил голос. – Наш код полностью переписан. Давно. У нас нет задачи убивать.