– Серж Амиш – мудак, – вынырнул из размышлений, Леша. – Вот что его отличает от мастера-командора Сержа Гордона.

– Да, но если я просто скажу: «Сегодня я видел Сержа», – ты же не поймёшь, кого я имею в виду, мастера-командора или мудака. Следи за дронами, я тут немного…

Марк отстегнулся от кресла, перелетел через спинку и достав из утопленного настенного бокса мусорный пакет, принялся загонять в него мусор.

– А я вырос на Тусоне. В городе Корнелл, – сказал Леша. – Это в солнечной системе Омаха.

– Ты рассказывал.

– Её должен был взорвать один из этих сайгонских смертников.

Марк осмотрелся. Большую часть мусора он собрал, остальное уже не так бросалась в глаза. Которые, к слову, слипались. Ему пора было отправляться на боковую.

– Да, старичок, об этом ты мне тоже рассказывал, – сказал Марк, утрамбовывая пакет в утилизатор. – Вот только это ни хрена не сайгонский смертник. Этот железный чувак – наш. Вот видишь, в чем суть названий?

– Нет, не вижу. Какая разница, как называется корабль-камикадзе, если это корабль-камикадзе?

Марк завис между полом и потолком. Иногда Леша и, правда притормаживал, и когда-то, в летной академии, Марка это здорово доставало. Со временем он к этому привык. Тем более, что выполняя обязанности пилота, Леша вдруг становился быстрым, точным и никогда не подводил. А потом Марк начал замечать, что порой, побуксовав в своих странных неторопливых размышлениях, Леша выдавал на гора такие крутые сентенции, что из них можно было составлять философские цитатники.

– Но я и, правда, никогда не слышал о наших смертниках, – кивнул Леша. – Только о сайгонских.

– О них никто не слышал, старичок… Ладно, пойду я спать.

Марк снова выглянул в иллюминатор. С тех пор, как смертник выжег мозги их межпланетнику боевым вирусом, он похоже снова уснул. Кстати, межпланетник назывался «Ливерпуль». В экспедиции было восемь кораблей этого класса, как две капли воды похожих друг на друга. Поэтому им нужны были названия. Но эта штука, там, в космосе… Она ни на что не была похожа. Сигнатура смертника, но выглядит иначе. Этой заразы вообще не должно было существовать на этом свете. Но вот она, кружит в пустоте…

– Некоторые кеды не стоит забрасывать на провода, – невесело усмехнулся Марк.

– Кеды? – не понял Леша.

– Не парься. Все, я на боковую. Смотри тут в оба.

– Спокойной ночи.





6. Нина, Давид




Нина проснулась засветло. Оба солнца были скрыты сглаженным горизонтом, там, где «Юниверс Инк.» успела нарастить на стальной каркас корабля слои грунта. Нина чувствовала себя прекрасно. Вся апатия вчерашнего дня испарилась, словно и не было. Она постояла у окна, провожая остатки сна, и пытаясь вспомнить, было ли на предполетных лекциях что-нибудь о созвездиях Иво. Им дали имена? Конечно дали… но Нина ничего об этом не помнила. Наверное, лекторы в период трехдневной подготовки это упустили, поскольку ориентироваться на искусственной планете было проще, чем на естественной.

Нина выполнила полный утренний комплекс упражнений, выпила свой коктейль и вышла из гостиницы на час раньше обычного. Нужно было наверстывать вчерашнее безделье.

Две авиетки на гостиничной площади, почувствовав приближение ее консоли, мгновенно вынырнули из спящего режима: низко, едва слышно загудели, приподнявшись над мостовой.

– Пошли парни, – кивнула им Нина, – сегодня придётся повозиться.

До расселения Иво в одном из старых авиангаров располагалось нечто вроде барахолки, где местные хабарщики и технофетишисты торговали различным механическим и цифровым стафом. Нина ненавидела такие места. Ненавидела профессионально. Их приходилось обыскивать сантиметр за сантиметром, потому что нелегальная врезка могла оказаться где угодно, а самих этих врезок могло быть до сотни. И каждая вторая снабжена какой-нибудь приблудной от удаленного прерывания и для маскировки под регулярные сетевые алгоритмы. Причём на сотню приблуд обязательно найдётся пара с хитрым подвыподвертом, нестандартным кодом, а то и вовсе с системой физического самоуничтожения. Естественно, софт не сертифицированный, и найти F.A.Q. по деинсталляции либо проблематично, либо вообще невозможно. Так что эту часть «колыбельной» придётся «петь» в прямом смысле на ощупь. Конечно, большую часть грязной работы по поиску и обнаружению врезок выполнят дроны, благо, Нина в этот раз не экономила и закупилась новой упаковкой «Тодзоси». Сорок четыре дрона размером с фалангу большого пальца. Должно хватить. Но и ей тоже придётся запачкать руки, и повезёт, если только руки.

Это было странно, идти по пустой планете. Тишина особого рода, гулкая, стерильная. Если прислушаться, можно услышать, как гудят коммуникации под мостовой. Ребята Давида снизили энергонагрузку, горел каждый третий фонарь и яркие прожектора на подошве верхнего уровня. В общем, достаточно светло, но немного жутковато. Никто же не собирался работать ночами. Ничего, скоро взойдёт Синдзюку, и можно будет не думать о всякой мистической ерунде.

Едва Нина подумала об этом, как откуда-то со стороны станции фуникулера донёсся пугающий звук. Словно железо протащили по камню. А потом, сразу – с другой стороны – шаги.

Нина замерла, чувствуя, как сердце заходится в груди.

– Кто там?

– Это я, – Давид вышел в освещённый фонарём сектор. – Увидел, что ты вышла, решил присоединиться.

– Ладно. А что тогда там? – Нина кивнула на станцию. И словно в ответ раздался тот же самый звук – металл о камень.

– Знаешь, – секунду спустя сказал Давид, – я это уже видел. В каком-то дешёвом хорроре. Нам не надо туда идти. Это всегда плохо кончается.

Они переглянулись и, не сговариваясь, пошли на источник шума.





7. Томми





Томми был стар. Он давно вышел в тираж, не давал концертов, не создавал музыку. Ему все это осточертело. Он кормился с продаж своих древних альбомов и не совался в города. На хрен города, думал Томми. Он и так посвятил им слишком много времени. Весь этот городской нойз, который восхищал его в юности, теперь сидел у него в печенках. Последний альбом Томми был основан не на индустриальном шуме. Он потратил год жизни, облетел 12 планет и выдал 12 треков на базе естественных звуков вселенной, почти без человеческого вмешательства: шум дождя на Дижоне, крики огромных синих китов с Иеманджи, шорох пустыни Бахрейна, рев вулканов на Каракасе, и так далее, и тому подобное. А эти мудаки альбом не поняли. Ведущие музыкальные таблоиды присвоили ему низшие оценки, проклятый Classic Rock включил в список произведений, которые стоит избегать, а продажи провалились по всей галактике. Ну и на хрен вас всех, думал Томми.

Впрочем, ему и самому альбом не нравился. Что-то отвалилось от него с возрастом, что-то очень важное. А без этого его музыка была пустой.

Томми выкупил старую халупу Тома Ханта[4] на Бахрейне и решил положить на всю эту слишком громкую вселенную. Хватит с него звуков, он мечтал о тишине. Прошло больше года с тех пор, как он не прикасался ни к гитаре, ни к семплеру. На хрен гитару и на хрен семплер, думал Томми. Он и музыки-то почти не слушал. Так, изредка, в особом настроении, когда врубал что-нибудь из тех славных деньков, когда он, только что выпустив первый альбом, вернулся на Иво и тусил там со стариной Алексом, Малышом Хесусом, пацанами и девчонками из «Площадь Тяньаньмэнь», «Утони в джакузи», «Фак-о-фак», короче, всеми теми, кого позже назовут «панк-ревайвл», хотя ни одна задница не играла в баре «Хилли» собственно панк. На хрен «панк-ревайвл», думал Томми, когда врубал ту музыку и, мучаясь артритом, перебирался на крыльцо с бутылкой бурбона. Томми салютовал кенотафу[5] Ханта и который раз напоминал себе прикупить дробовик. Том Хант любил раздербанить тишину Бахрейна парой залпов из шот-гана. Пожалуй, этот звук Томми мог бы выдержать. В конце концов, не зря же предки назвали его в честь старого выпивохи-гонзы.

Под могильным камнем не было могилы. Потому и кенотаф. Прахом старины Ханта выстрелили из огромной пушки прямо в жёлтые небеса планеты-пустыни. Так он завещал.[6] Хоронить было нечего. Но его жена, Абигейл[7], настоялась на том, чтобы установить гранитную плиту с именем, датами и цитатой: «Мой гнев будет жить вечно. И любовь. И вера в правду. Утритесь. А сам я для этого уже не нужен». Это из романа «Ужас и презрение на Тау-Хренососов», единственной книги Ханта, которую пусть дерьмово, но экранизировали.

Позже на могильном камне появился треугольник со звёздами и галактическими координатами в вершинах. Это сделал Томми с разрешения потомков Ханта. Три звезды обозначали места упокоения Ревущего Медведя, Молчащей Совы и Бегущего Кролика[8], – трёх отчаянных засранцев, которые заставили реветь ревущую эпоху типпи и недотёп.

Томми хотел провести здесь остаток своих дней. А он чувствовал, что их остаётся немного. Он желал сидеть в кресле-качалке, слушать вышедшую в тираж музыку и посылать на хрен весь остальной мир.

Но так уж вышло, что однажды он случайно ткнул своим скрюченным артритом пальцем не на ту иконку, и консоль выдала ему трек этого мелкого ублюдка с планеты Элеганс – Элвиса Муна. И вместо того, чтобы вырубить песню, Томми дослушал её до конца, бормоча под нос, как некогда старина Алекс Тетерски: «В этом что-то есть… в этом определённо что-то есть».

С тех пор Томми понял, что с покоем придётся распрощаться. Он выяснил, что в рождественские праздники Мун будет играть в брюхе астероида «СФР» на разогреве у пустышки Кении. И начал собирать чемоданы. На хрен Кению, думал Томми, о ней забудут через год, максимум, через два. Но этот мелкий Элвис… в нем что-то есть. Надо только помочь ему. Самую малость. И Томми вернёт долг тем парням из прошлого, которые когда-то вытащили прыщавого уличного музыканта на сцену.

На хрен Томми, думал Томми, ты, старая консервная банка! Вали с Бахрейна и постарайся сделать так, чтобы этот скучный мир снова звучал. Иначе грош тебе цена, ты, ходячий геморрой с морщинистыми яйцами.

И да, кстати, на хрен геморрой.





8. Фиби, Ченнинг




– Вот же сукин сын, – Фиби нервно курила на пожарной лестнице под табличкой «Курить запрещено», – Малик взбесится! Он сто раз пытался связаться с агентами Томми и притащить на «СФР». Хрен там! И вот он летит сюда без всякого приглашения, как обычный турист!

– Разве Томми не играл на «СФР»?

– Играл. Тысячу лет назад. Он нужен был Малику не как музыкант, в этом плане Томми давно сдулся. Он нужен был для привлечения рекламодателей. И вот – летит собственной персоной.

– А что в этом плохого? – спросил Ченнинг, уворачиваясь от струи дыма.

– Все плохо! – Фиби метнула сигарету в лестничный пролёт и зацокала своими каблучищами в коридор.

Через прозрачную перегородку из плексиэтилена был виден кабинет Малика. Грозный грузный босс «СФР» расплылся в своём необъятном кресле словно холенная, но старая медуза и исподлобья сверлил маленькими глазками окружающее пространство. За его покатой головой, плавно переходящей непосредственно в плечи астероидная защита гасила инерцию мелкого космического мусора. В целом, смотрелось, как дешёвый доморощенный клип каких-нибудь клэшпостпанков, с этими их вечными пародиями на офисную тоску. Вот только Малик не был пародией, он был самым натуральным офисным тираном с кучей денег в кармане.

Фиби резко изменила траекторию и скрылась от грозного ока за стойкой со стационарными консолями. Перемещаясь давно отработанным маршрутом, ни разу не попав в поле зрения Малика, она выскочила на обзорную палубу. Ченнинг чувствовал себя газовым шлейфом в хвосте камеры.

– Такие люди, как Томми могут сколько угодно заявляться туристами, но всегда остаются VIP-персонами. Не дай бог им не угодить! Любой маломальский скандал обсасывается таблоидами, как арахисовый леденец. В прошлый раз мы еле выкрутились, когда барабанщик «Синего Будды» попытался двинуть кони от овердоза прямо перед выходом на сцену. Малик тогда поменял половину топов, про мелочь вообще молчу…

Фиби стояла, облокотившись о перила, за которыми попирала пустоту солнечная система Ковентри: одна звезда, одна планета и пояс астероидов.

Астероид «СФР» болтался в той области пояса, которая была обращена к звезде Ковентри. Слишком далеко, чтобы согреваться звёздным теплом, но достаточно близко, чтобы жить за счёт солнечной энергии. 90 % поверхности астероида были упакованы в черный пластик фотоэлектрических модулей – панелей, отслеживающих положение солнца и перехватывающих его энергию. Целый этаж астероида был забит солнечными батареями и шкафами инверторов, выкрашенных в предупреждающие черно-желтые полосы. Там располагалось сердце «СФР».

– Ладно, – вздохнула Фиби. – что у нас с люксами?

Ченнинг суетливо полез в свою консоль. Потому что вообще-то распределение номеров не входило в его прямые обязанности, но, конечно, заявлять это топ-менеджеру не стоило. Даже если время от времени ты спишь с этим топ-менеджером. Фиби нетерпеливо барабанила пальцами по прекрасно-выполненному бедру, которое стоило примерно столько же, сколько половина жизни Ченнинга. Два бедра топ-менеджера – вот и вся стоимость его жизни.

– Эм… Все забронировано.

– А президентские?

– В одном размещаем Кению…

– Сучка едва вылезла в топы чартов, а уже живёт в президентском номере. Ты хоть раз жил в президентском люксе?

– Я? Нет, конечно.

– И я нет. А второй?

– А второй держим пустым. На тот случай, если откликнется Мэриот Голди.

Фиби закатил глаза.

– Голди, мать её, Мэриот… Знаешь что? До Рождества осталось меньше месяца, а она не соблаговолила набрать своими холеными пальчиками: «Да, мисс Фиби, с удовольствием буду». Так что, в задницу Мэриот Голди. Выясни, что любит Томми и забей этим дерьмом весь президентский номер. Кстати, ты нашёл пророщенную пшеницу?