Звонок раздался ровно три месяца спустя. Чтобы хоть что-то услышать, Алексу пришлось выйти в подсобку за кухней. На сцене только что отыграли свою прекрасную кривизну «Монстры Диснея», и их место заняли громкие дум-акустики «Площадь Тай-Пень», забивая своими псевдо-японскими рифами все пространство слышимости.
– Да? – спросил Алекс, прижимая к уху нарукавную консоль.
– Привет, Тэдди.
Голос был странный, с металлическим отзвуком. Но в этой вселенной был всего один человек, называвший Алекса Тетерски Тедди.
– Я так и знал, что все это тупая разводка, – усмехнулся Алекс, после паузы.
– Ну, я бы не был так категоричен, – ответил Джозеф Майринк, которого только Алекс Тетерски называл Доджем.
– Да без разницы, – сказал Алекс. – Я все равно рад… Не хочешь как-нибудь заскочить в мой бар? Выпьем, вспомним. Тут кстати, появился еще один персонаж из нашего прошлого.
– Я бы с удовольствием, – сказал голос, – но боюсь, что мне просто нечем пить. Я несколько… изменился. А вот встретиться… Да, почему бы и не встретиться. У меня теперь много свободного времени.
– Ну, и отлично! А как вообще дела?
– Все лучше и лучше. Слушай, Тедди, ты случайно не знаешь, что это за песня про дорогу из желтых кирпичей? Третий день в голове крутится…
– Конечно, знаю. Ее написал один чувак, Томми. Хотя, погоди… Он не то чтобы написал ее, скорее, где-то подслушал. Вот черт… Выходит, и я не знаю, что за песня.
– Ясно. Ну ладно… Тогда до встречи?
– До встречи, Додж. Я рад, что ты опять всех развел.
26.02.2014
Москва
III. Дезертиры Иводзимы
«Бесконечная бессмертная любовь, что сияет вокруг меня как миллион солнц, – она снова и снова зовёт меня сквозь Вселенную».
Джон Леннон «Across the Universe»
1. Марк, Лёша
…«Ливерпуль», ответьте «Ревущему медведю[1]»…
…Ответьте «Ливерпуль»…
…Лёша, Марк, вы нас слышите? Ребята не пугайте нас. Ответьте кто-нибудь…
Когда много лет назад военный конфликт на Сайгоне, благодаря крайне-непродуманной политике администрации президента Кшишинского, вырвался за пределы провинциальной планеты, нашлось несколько экспертов, предрекших начало четвёртой Мировой войны. Согласно официальной версии, доподлинно известно о двенадцатых кораблях-камикадзе, созданных сайгонскими фанатиками из лево-радикального крыла сторонников независимости. Они были направлены в ключевые солнечные системы освоенной людьми вселенной. С тем, чтобы, достигнув звезд, взорвать свои двигатели разделения в их непосредственной близости, что неизбежно вызвало бы мощнейшие корональные выбросы массы, по сравнению с которыми «Событие Кэррингтона»[2] показалось бы легкой рождественской иллюминацией. Эти вспышки уничтожили бы все электронное оборудование, консольные связи, внутренние и внешние коммуникации солнечных систем. Которые на ряде планет, помимо прочего выполняли и такие функции, как искусственное удержание атмосферы, защиту от космической радиации, поддержку систем жизнеобеспечения и многие другие. Погибли бы миллионы. А человечество оказалось бы отброшено на сотни лет назад, разобщено, лишено внутренних коммуникаций. Принудительная независимость через регресс цивилизации.
Именно так об этом написали государственные СМИ, создав собственный взрыв – подобной паники среди гражданского населения не наблюдалось со времен эвакуации с Земли. Но были и те, кто отказывался верить в официальную позицию. В частности, известный репортер-блогер Том Хант разразился целой серией статей, в которых пытался доказать, что нищий, практически лишенный собственной промышленности Сайгон был не в состоянии создать такое количество кораблей-камикадзе, а разобщение человечества не вязалась с программами даже наиболее экстремистских сайгонских политиков. Том Хант заявлял – нет никаких кораблей-камикадзе. Все это – акция запугивания. Вскоре Тома Ханта арестовали, и предложили выбор: тюрьма или служба в армии. Хант едва не погиб в сайгонских джунглях, о чем вскользь упоминается в его романе «Трансгалактический моджо». Это, впрочем, никак не повлияло на его позицию.
Но он ошибался. Корабли существовали. Тем не менее, несмотря на то, что нескольким камикадзе удалось оказаться в достаточной близости для взрыва – катастрофы не произошло. Никто доподлинно не знает почему. Есть легенда, что несколько киборгов с корабля «Иводзима», сохранивших часть человеческой памяти, подгрузили в программу кораблей-камикадзе подпрограмму изменения алгоритма. По сути, стали живым вирусом. Но доказательств этому нет, и большинство специалистов по Сайгонскому конфликту сходятся во мнении, что это – всего лишь красивая легенда.
…Марк, Лёша… Парни, у меня тут на мостике толпа испуганных людей… Скажите, хоть слово….
…«Рев… щий мед»…, говор… «…верпуль». Мы возв… щаемся…
…Слышим вас «Ливерпуль»… Почему молчали?…
…Эта штука вр… била какие-то глуш… Фонит мама не г… рюй… связь, автопилот, систему венти… ции… накрылось все… аварийный протокол не сработал…
…Так это оно? «Ливерпуль»? … «Ливерпуль», ответьте! Это камикадзе?
…Вы охре… ете, «Ревущий медведь»… это камик… дзе, но не с Сайгона…
Никто из экспертов так и не смог ответить на главный вопрос Тома Ханта. Как нищий, едва начавший развивать собственную промышленность Сайгон, мог построить 12 мощнейших кораблей-камикадзе? Поражало то, что все попытки Ханта развивать эту тему блокировались даже после импичмента Кшешинского.
Не смотря на то, что камикадзе так и не выполнили свою задачу, из 12 кораблей, только один не был уничтожены в пылу имперской ярости, густо сдобренной банальной человеческой паникой. Впрочем, и его бы уничтожили, если бы не учёный совет при министерстве обороны, который потребовал корабль для изучения. Позже камикадзе был выкуплен частной организацией – «Юниверсум Инк.»: на его основе намеревались построить первую искусственную планету. Проект был признан бесперспективным сразу после смерти основатели «Юниверсум Инк.» Джозефа Майринка.
Этим утром экспедиция флагмана Дальней разведки, крейсера «Ревущий Медведь», обнаружила тринадцатый корабль-камикадзе.
…«Ливерпуль», повторите. Вас плохо слышно…
…Этот кам… дзе не с Сайгона. Он, мать… шу, наш!.. Это наш корабль-камикадзе! Вы нас слыш… те?..
2. Нина
Нина «пела колыбельную». По крайней мере, так называл это Давид.
Из окна её простенького номера открывался потрясающий вид на большой Барабан Иводзимы. Брошенная владельцем гостиница «Симпсонс-Мэриот» когда-то предоставляла двадцать два люксовых номеров, и три президентских. Кто-то даже написал об этом сатирический памфлет, суть которого сводилась к вопросу: зачем в государстве, управляемом всего одним президентом, три президентских номера. Теперь все эти роскошные апартаменты пустовали, и в них разместилась команда утилизации. Своевольно. Почему бы, черт возьми, и не пожить в президентском люксе? Но Нина чувствовала себя не в своей тарелке в этих шикарных помещениях, перенасыщенным псевдолепниной, зеркалами в тяжевых рамах и прочими девятиэтажными люстрами. Она выбрала номер попроще, зато с сумасшедшим видом из окна. Здесь она и работала. Глядя на большой ассемблер Барабана, «пела» свою «колыбельну».
С тех пор, как проект перестройки бывшего военного корабля в искусственную планету был признан нерентабельным и все работы по наращиванию литосферы прекращены, Иводзима медленно, но верно вымирала. Слишком далеко от культурных и общественных центров, слишком накладно для развития бизнеса, даже импортирующего, слишком сложная инфраструктура, удобная для военных целей, но не для нормального проживания. Первой Иводзиму стала покидать молодежь. Следом потянулись люди среднего возраста – держатели капитала, создающие условия для существования баинговой аудитории – той самой сбежавшей молодежи. Затем старшее поколение. Однажды Иво опустела, и сюда прислали их – техников утилизационной службы компании «Алфабет Констракт». То, что не случилось после сайгонского конфликта, происходило теперь. Корабль подлежал уничтожению.
Нина отвечала за программное отключение сетевой инфраструктуры Иво – ее нейросети. Это Давид и называл – «петь колыбельную». Босс их департамента, Мордекай Леви, человек, не отличающийся склонностью к церемониям, называл этот процесс иначе. Эвтаназией. Когда Нина закончит, Иводзима превратится в мертвый кусок железа, пластиков и армирующих сплавов, плавающий в космосе. Последним штрихом станет отключение Синдзюку – искусственного солнца.
Но сегодня ей не работалось. «Колыбельная» замерла на одной ноте где-то в недрах промзоны третьего уровне. Нина следила за Барабаном. Если долго-долго сидеть так, не отрывая глаз от гигантского ассемблера, можно заметить, как он медленно вращается. На самом деле все было с точностью наоборот – это Иво вращалась вокруг Барабана и питающегося его энергоресурсами Синдзюку. Если бы проект перестройки Иводзимы завершили, искусственное солнце отделилось бы от ассемблера, перейдя на самообеспечение, а Барабан превратился в ядро рукотворной планеты. Но этого уже никогда не случится. По-крайней мере, не здесь.
Нина вздохнула и отключила консоль. Обычно не склонная к прокрастинации, сегодня она ничего не могла с собой поделать. Вчера, после смены, они слегка перебрали с ребятами, и, хотя похмелья как такового Нина не ощущала, мозг упорно отказывался генерить команды.
Нина встала, сделала несколько ленивых асан на скручивание из йоги Айенгара, пару секунд помучалась сомнениями, не взбодрить ли себя полноценной разминкой, и окончательно поняла, что быть бодрой не хочется совершенно. Хочется сидеть без дела и наблюдать за вращением Барабана в небе Иводзимы.
Взяла из холодильника безвкусный коктейль из злаков (правильное питание и йога при сидячей работе давали хоть какую-то гарантию, что она не превратиться в окаменевшее бревно с непомерно разросшейся задницей), и, скребя ножками стула адски дорогой паркет, перебиралась на балкон.
Интересно, думала Нина, глотая пресную жижу перемолотых злаков, ведь если бы проект перестройки Иво не забросили, рано или поздно здесь появился бы техник, вроде неё. Корабль, превращенный в каркас новой планеты, так или иначе пришлось бы усыпить. Но в этом не было бы мотива убийства, эвтаназии. Наоборот, отключение превратилось бы в акт преемственности жизни. Хотя, технически, работа была бы та же самая.
– Опять глотаешь блюграсс?
Нина перегнулась через перила и увидела загорающего этажом ниже Давида. Похоже, прокрастинация приобретала масштабы эпидемии.
– Похмелье? – спросил Давид, салютуя банкой куриного бульона.
– Только здесь, – Нина постучала себя пальцем по виску.
– Болит?
– Нет. До хрена думает о ерунде.
– Хреново, – конспирировал Давид, откидываясь в шезлонге.
Вопрос ни в том, что делает человек, подумала Нина, вытягивая ноги в сторону полуразобранной инженерными дронами станции монорельса. А в том, какие у его действий последствия. Одна и та же работа способна порождать как к жизни, так и к могильную тишину. И не настоящее, а будущее определяет суть поступков.
– Driving home for Christmas. I can’t wait to see those faces, – фальшиво мычал внизу Давид. – I’m driving home for Christmas. Well I’m moving down that line[3].
До Рождества оставалось ещё долгих три недели. Но за день до него Нина обязана была закончить свою работу.
3. Малик, Ченнинг, Фиби
Жила-была где-то в глухой, богом забытой провинции девочка по имени Кения. В большом мире о ней никто не знал, и судьба её была предопределена: выйти замуж за фермера, нарожать ему кучу детей и тихо состариться под музыку кантри, глядя, как солнце садится за кукурузным полем. Но однажды девочка Кения взяла в руку гитару, написал десять песен, выложила их в консольную сеть, и попутала к такой-то матери все берега, сразу, окончательно и бесповоротно.
– Где я ей пророщенную пшеницу откопаю, – рычал Малик, читая райдер новоявленной звезды кантри-сцены. – Она, вообще, понимает, что мы живём внутри охренительно большого камня. Это же, мать вашу, не аграрная планета, это долбанный астероид в злотраханном поясе астероидов!