– Мои, – отвечает Тед.

Отец качает головой, кровь стекает у него со лба, взгляд наливается злобой.

– Где мой мальчик? Где мой сынок? Отвечай!

– Посиди немножко, папа, – просит Тед.

Зрачки отца ловят сумрак вокруг вершин деревьев, ему хочется кричать, но он позабыл как – глотка позволяет ему только сипеть.

– Как дела в школе, Тед? Как математика? Математика всегда выведет тебя к дому…

– Тебе надо посидеть, папа, у тебя кровь идет, – уговаривает сын.

У него борода, она шуршит под рукой, когда гладишь по щеке.

– Что случилось? – шепчет отец.

– Ты упал в лодке. Я же говорил, не нужно тебе плавать на лодке. Это опасно, тем более когда ты с…

Отец, вытаращив глаза, радостно перебивает:

– Тед? Это ты? Ты так изменился! Как дела в школе?

Тед дышит медленно, выговаривает отчетливо:

– Папа, я больше не хожу в школу. Я взрослый, папа.

– А что у тебя с сочинением?

– Ты сядь, папа, сядь, я тебя прошу. Сядь.

– Ты такой напуганный, Тед. Чего ты боишься?

– Не волнуйся, папа. Я просто… я… ты не должен плавать на лодке. Я тысячу раз тебе говорил…

Они больше не в саду, теперь они стоят посреди ничем не пахнущей комнаты с белыми стенами.

Отец накрывает рукой бородатую щеку.

– Не бойся, Тед. Помнишь, как я учил тебя рыбачить? Когда мы жили в палатке на острове и я пустил тебя в свой спальник, потому что в твоем тебе снились кошмары и ты писался? Помнишь, что я тебе тогда говорил? Что описаться – это хорошо, тогда медведи держатся подальше. Немножко побояться не страшно.

Отец опускается на мягкую постель, свежезастланную кем-то, кто не будет в ней спать. Это не его комната. Тед уселся рядом, и старик уткнулся носом в волосы сына.

– Ты помнишь, Тед? Палатку на острове?

– Ты не со мной жил в палатке, папа. Это был Ной, – шепчет сын.

Отец, подняв голову, пристально смотрит на него:

– Что за Ной?

Тед нежно гладит его по щеке.

– Ной, папа. Мой сын. Ты жил в палатке с Ноем. Я-то рыбалку не люблю.

– Нет! Я тебя научил! Я учил тебя… Разве я тебя не учил?

– У тебя не было времени меня учить. Ты вечно работал. Но ты научил Ноя, ты всему его выучил. Вот он и обожает математику, как ты.

Пальцы отца шарят по постели, он что-то ищет в карманах, все отчаянней и исступлен-ней. Заметив слезы в глазах сына, он прячет взгляд в угол комнаты. Пальцы, чтобы унять дрожь, стискиваются в побелевшие кулаки.

– Ну в школе-то что, Тед? – сердито спрашивает он. – Расскажи, как у тебя в школе?



Мальчик и его дед сидят на скамейке внутри дедушкиного мозга.

– Какой отличный мозг, деда, – подбадривает Ной, потому что бабушка всегда говорила, что, когда дед затихает, надо сделать ему комплимент – для подзавода.

– Очень мило с твоей стороны. – Дед улыбается, утирая глаза тыльной стороной ладони.

– Хоть и немножко захламленный, – ухмыльнулся мальчик.


– После бабушкиной смерти тут зарядили дожди. С тех пор настоящего порядка тут уже, считай, и нет.

Ной заметил, что земля под скамейкой раскисла, но осколки и ключи все еще там. Вокруг площади лежит снег, по нему ходят небольшие волны – напоминание об уплывшей лодке. Ной почти различает зеленую палатку там, на острове, вспоминает, как на рассвете, когда они просыпались, туман обнимал деревья, нежно, как прохладная простынка. Когда он боялся заснуть, дед брал бечевку и привязывал одним концом к своей руке, другим к его и заверял: как только Ною приснится кошмар, пусть сразу дергает за бечевку, дед проснется и вытянет его из беды. Как подтягивают лодку к причалу. Слово дед держал, каждый раз.

Ной болтает ногами на скамейке, дракон уснул посреди площади у фонтана. На горизонте, на том берегу, высится несколько многоэтажек среди развалин других, словно бы только что рухнувших домов. Те, что устояли, покрыты по всему фасаду мигающими неоновыми лампочками, налепленными как попало, словно кто-то цеплял их то ли в дикой спешке, то ли в отчаянном позыве по большой нужде. Они мигают сквозь туман, складываясь в некий рисунок, замечает Ной, – образуя буквы. «Важно!» – мерцает на одном из домов. «Запомни!» – на другом. А на самом высоком доме, что стоит ближе всех к воде, горит надпись «Портреты Ноя».

– Что это за дом, деда?

– Это архив. Там хранится все. Все самое важное.

– Самое важное из чего?

– Из всего, что мы делали. Все фотографии и фильмы и все твои самые никчемушные подарки.

Дед смеется, Ной тоже. Они вечно дарят друг другу никчемушные подарки. На Рождество дед подарил Ною пакет с воздухом, а Ной деду – одну сандалию. А на день рождения Ной подарил ему съеденную шоколадку. Это был любимый подарок.

– Какой большой дом!

– Так и шоколадка была большая.

– Деда, а зачем ты так крепко держишь меня за руку?

– Прости, Нойной. Прости.





Земля у фонтана покрыта твердыми каменными плитами. На каждой кто-то вывел мелом сложные математические уравнения, но люди с размытыми очертаниями снуют по ним туда-сюда, и их подошвы стирают цифру за цифрой, так что остаются лишь редкие штрихи, глубоко врезавшиеся в камень. Окаменелые останки уравнений.

Дракон чихает во сне, расфыркивая носом по всей площади миллион исписанных бумажных листочков. Сотня фей из книги сказок, которую бабушка часто читала Ною, танцует у фонтана и ловит листки.

– Что там написано на этих листках? – спрашивает мальчик.

– Там все мои идеи, – отвечает дед.

– Они разлетаются.

– Давно уже.

Мальчик, кивнув, крепко-крепко смыкает пальцы вокруг дедушкиных.

– Твой мозг болеет?

– Кто тебе сказал?

– Папа.

Дед сопит, вздыхая. Кивает.

– На самом деле неизвестно. Мы слишком мало знаем о том, как работает мозг. Это словно гаснущая звезда, помнишь, я объяснял тебе? О том, что звезда погасла, мы узнаем только спустя долгое время – то, которое нужно ее последнему свету, чтобы достичь Земли.

У старика дрожит подбородок. Дед часто напоминал Ною, что Вселенной больше тринадцати миллиардов лет, и бабушка всякий раз бормотала: «И все равно ты так спешишь на нее поглядеть, что никогда не успеваешь включить посудомойку». Кто торопится жить, тот торопит разлуку, порой шептала она Ною, но тот не понимал до самых ее похорон, что она имела в виду. Дед сцепил пальцы, чтобы унять дрожь.

– О том, что мозг угас, тело узнает спустя долгое время. Человеческое тело – феноменально самоотверженный работник, оно математически совершенно и продолжает вкалывать до последней капли света. Наш мозг – самое бесконечное из уравнений. Когда человечество его решит, мы станем еще могущественнее, чем были даже когда высадились на Луну. Вселенная не загадочнее человека. Помнишь, что я говорил тебе про неудачи?

– Настоящая неудача – это когда не можешь сделать еще одну попытку.

– Именно, Нойной, именно. По-настоящему большую мысль на Земле не удержать.

Ной зажмуривает глаза, чтобы не выпустить оттуда слезы, заставить их уползти обратно в свои норки. На площади начинается снегопад, как начинается плач ребенка: вот еще толком нет ничего, а в следующий миг уже не остановить. Тяжелые белые хлопья покрывают все идеи деда.

– Расскажи про школу, Нойной, – просит старик.

Он всегда спрашивает о школе, но не так, как другие взрослые, которым интересно, как Ной там справляется. Деду интересно, справляется ли школа. Ей это почти никогда не удается.

– Учительница велела нам написать рассказ, кем мы хотим стать, когда вырастем, – рассказывает Ной.

– И что ты написал?

– Я написал, что сперва хочу как следует побыть маленьким.

– Очень хороший ответ.

– Ну правда, а? Мне бы больше хотелось состариться, чем повзрослеть. Все взрослые сердитые, смеются только дети и старики.