– Прости.

Винсент пожал плечами. Анабель так и не поняла, что это означает, он только сказал, прежде чем уйти:

– Однажды ты все-таки вырастешь. И поймешь, что и мы однажды исчезнем. Ни к чему приближать этот момент.

С тех пор оба брата разговаривали с ней лишь в тех случаях, когда это было необходимо, и не более, чем дежурные фразы или рабочие дела. И никогда еще Анабель не ощущала себя такой маленькой капризной девочкой, которая не подумала о причинах и следствиях. А будучи большой, можно наделать больших ошибок – и никакого «прости» окажется недостаточно.

Как ни странно, Анабель понял только один человек – у Офелия.

Вернувшись домой после Бромптона, Анабель нашла дом крайне тихим местом. Наконец-то выдался выходной, но Винсент куда-то уехал с Кросби, из комнаты Фредерик раздавалась негромкая музыка, а пальто Фэй не было, похоже, и она ушла.

Офелия сидела в гостиной с большой чашкой кофе. Оторвавшись от планшета, она посмотрела на Анабель:

– Все прошло хорошо?

– Тихо. Как на кладбище.

Стянув с рук перчатки, Анабель тоже уселась на диван.

– Дома только Фредерик, – сказала Офелия. – Но к вечеру все соберутся, ты же помнишь про ужин?

– О нет. Мне кажется, я буду лишней.

– Не глупи, все соберутся.

– Возможно, в другой раз. Но не сейчас. Пока не сейчас.

– Если ты будешь прятаться от Винсента и Фредерика, лучше не будет. Ничего не изменится.

Именно этого Анабель и не хотела – изменений. Если родители всегда вызывали у нее смешанные чувства, то братья всегда оставались для Анабель непоколебимым центром. Она восхищалась ими, она уважала их – и любила без всяких оговорок.

Когда же она вернулась из Штатов, то внезапно оказалось, что все может измениться. Винсент не прав, уже тогда Анабель поняла, что братья могут исчезнуть. И осознание было внезапным – что Винсент в клинике, и она ничего не может по делать, что Фредерик тоже не знает, как ему быть – и ему нужна вовсе не сестра.

Когда умерли родители, Анабель сожалела, но не очень понимала, почему это должно ее печалить, тем более, тогда вернулись братья, которых и назначили ее опекунами. Но когда Анабель поняла, что близнецы тоже однажды умрут (или есть много вещей страшнее смерти), то она испугалась.

Вокруг огромный мир, от которого братья могут защитить Анабель – но кто защитит их самих?

Но вместо того, чтобы помочь им, она позволила страху превратиться в ярость – и наделать дел, которые, скорее, были привычны для безумной Мадлен. Но Анабель не хотела, чтобы они становились привычны и для нее.

– Пойдем лучше чаю попьем, – предложила Офелия. – Или устроим набег на бар твоих братьев.

Свет во всех зданиях университета давно выключили, но две девушки мутными призраками шагали по гулкому каменному коридору. Если бы кто-то заметил их в этот момент, то решил, что в Тринити-колледже есть свои привидения. В каком-то смысле они и были ими, неприкаянными, блуждающими во тьме. В аккуратных юбочках и форменных свитерах.

Они прошли, держась за руки, до высокого окна, на подоконнике которого и устроились. Офелия вытащила принесенную свечу и аккуратно ее зажгла. Правда, не стала придвигать близко к стеклу, чтобы снаружи не бросалось в глаза. Анабель достала карты Таро и в неровном свете свечи начала их тасовать.

– Если бы здесь был один из моих братьев, он бы обязательно вытащил фляжку с чем-то крепким, – сказала Анабель.

– А что, второй брат слишком строг для этого?

– Нет, конечно. Он бы первый его поддержал.

– Хотела бы я с ними познакомиться, – улыбнулась Офелия.

– Однажды – наверняка. Они тебе понравятся. Братья – это самое главное, что у меня есть, – Анабель помедлила, прежде чем выложить первую карту. – Но, наверное, нас связывает не только кровь. Мы семья, потому что всегда на одной стороне. И мы стоим друг за друга.

Когда машина остановилась перед Домом, Линдон Кросби мрачно посмотрел на угрюмое здание.

– Напомни, почему я согласился?

– Потому что я хочу здесь спать, но не хочу делать этого один, – ответил Винсент, вылезая из машины. – А Рик никогда не одобрит.

– Вот именно. Так почему я на это согласился?

– Тебе просто интересно.

Проворчав что-то, Кросби тоже вышел из машины и по промерзлой земле последовал за Винсентом. Хоть он и делал вид, что ему не нравится идея, но Винсент отлично знал, Кросби готов был бы вернуться в Дом, даже если не нашлось более-менее подходящего повода. Что бы ни говорил этот американец, его привлекало все загадочнее – а Дом всегда оставался загадочнее некуда.

– Мне здесь не по себе, – признал Кросби, шагая за Винсентом в полумраке коридора по истертому полу – эти половицы не меняли во время ремонта.

– Иди на кухню, сделай кофе.

– Это меня успокоит?


– Нет, конечно. Но все становится лучше с кофе.

– Ты просто сам хочешь кофе, – проворчал Кросби.

Винсент не стал отрицать. Он, не торопясь, включил электричество и нашел Кросби на кухне, где тот разбирался, в какой же баночке хранится кофе.

– Тебе никто не говорил, что стоит обдумывать свои гениальные идеи? – спросил Кросби.

– Много раз. Поверь мне, я все обдумал.

– Ну да, посмотреть кошмары в странном Доме. Отлично.

Винсент пожал плечами. Они уже все обсудили, пока ехали, и возможно, Кросби не одобрял мотивов Винсента, но оказался достаточно заинтересован, чтобы поехать. А для Винсента это стало главным.

Он не хотел снова и снова бояться снов, не хотел вздрагивать от каждого шороха, не зная, не раздастся ли в голове очередной шепот, когда рядом никого нет. И он хотел четко увидеть те картины, от которых просыпался в липком поту – потому что если он их осознает, то сможет понять или объяснить. И где же еще это возможно, как не в Доме? По крайней мере, лучше так, чем двигаться впотьмах и просто бояться.

Развернув стул спинкой к столу, Винсент уселся на него верхом, но очки снимать не стал.

– И вообще, Линдон, что ты ворчишь? Мы уже здесь. И не тебе предстоит смотреть кошмары.

– Мне предстоит остаться наедине с местными призраками. С чего ты решил, что тут сны станут понятнее?

– Ярче. А с чего ты решил, что тут живут призраки?

Линдон закатил глаза, всем своим видом показывая, что отвечать на вопрос, где ответ – очевиден, ниже его достоинства.

– Может, тебе лучше не кофе выпить? Там есть бар, – Винсент кивнул в сторону одного из шкафов, рядом с мойкой.

– У Уэйнфилдов везде имеется бар?

– Только там, где мы часто бываем.

– Нет уж, я все-таки кофе.

Пока Линдон разливал кофе по чашкам, Винсент положил голову на сцепленные на спинке стула руки.

– Между прочим, бары обычно обустраивает Рик, а не я.

Кросби скептически поднял бровь и поставил на стол две полные чашки.

– Серьезно? Я думал, твоя идея.

– Идея-то, может, и моя, но я… как бы так сказать, ценитель на практике, а Рик в теории. Ему доставляет удовольствие собирать всевозможные экзотические и не очень бутылки.

– Привезу вам настоящего бурбона.

– Отлично. В какой-нибудь другой жизни Рик открыл бы маленький прокуренный бар, где сам разливал напитки. А я бы выступал на сцене с местной рок-группой.

– Ты умеешь петь?

– Эй, если ты не слышал, еще не значит, что я не умею! И с каких пор вокалистам в подобных местах надо уметь петь? К тому же, в колледже мы с Риком едва не ввязались в подобную группу.

Взяв чашку с кофе, Винсент выпил почти половину, пока Кросби только попробовал свой. Он с любопытством посмотрел на Винсента:

– Интересно, а записей не осталось?

– Даже не думай!

– Ну, хотя бы не хор мальчиков в церкви.

– Из католической школы нас с треском выгнали.

– Как вы вообще туда попали?

– Отец постарался. Он почему-то решил, что нас там научат дисциплине.

Кросби скептически хмыкнул:

– Не вышло?

– Ну, я заявил одному из набожных учителей, что если бог создал все в этом мире, то значит, он создал и кокаин. Следовательно, кокаин – божий промысел.

– Сколько тебе было?

– Шестнадцать. Когда пару дней спустя тот учитель на своей Библии нашел аккуратно подготовленные дорожки кокаина, то доказать ничего не смог, но нас выгнали.