– Дважды?
– В первый раз перепутала день, потопталась вокруг и уехала. На второй раз встретила.
– Тогда они отправились бы в кафе или в гостиницу. А Баренцева оба раза поехала прямиком домой.
– Может, встречала, но что-то пошло не так. – Бабкин встал, подошел ближе. – Почему ты заинтересовался вокзалом?
– Мы знаем все перемещения Баренцевой за три недели до дня исчезновения. Ее маршруты довольно однообразны. Она ездит к сестре в салон, в бассейн на целый день – этим воспользовался ее муж, чтобы привести свою красавицу. Что еще? «Икея» в Химках, пять часов в торговом центре, а десять дней спустя она снова там же, только на четыре часа. Еще ювелирный салон: два раза по часу, выбирала украшения. Только два места выбиваются из ее графика за это время.
– Какое второе?
– Андреевка. Поселок городского типа, минутах в двадцати езды отсюда. Пятнадцатого августа ее телефон был там в промежутке с двенадцати сорока пяти до тринадцати ноль двух. Но Андреевка хотя бы недалеко. А вот до Белорусского вокзала ей ехать и ехать в будний день.
– Подожди-ка, подожди… – начал Сергей.
Информация выстрелила в его голове, как пробка из бутылки шампанского. Он вспомнил, что уже видел и Андреевку, и Белорусский вокзал; видел, но отложил в дальний карман, не успев нанести на карту.
– Юрий Баренцев побывал там же в те же дни…
Он открыл компьютер, нашел файл с перемещениями Баренцева. Так же, как и жена, двенадцатого и пятнадцатого августа Юрий отклонился от своих обычных маршрутов.
– Белорусский вокзал: с двенадцати двадцати пяти до двенадцати пятидесяти двух. Андреевка: с двенадцати двадцати семи до двенадцати сорока пяти.
– То есть, два раза он приезжает в эти точки на пятнадцать минут раньше жены, проводит там четверть часа и уезжает. Затем появляется Баренцева, тоже на десять минут – и тоже уезжает. Что это за пятнашки?
Сергей непонимающе покачал головой. У него не было ни одного предположения; у Макара, судя по озадаченному лицу, тоже.
– Пора побеседовать с Баренцевым.
2
Юрий разговаривал по телефону в кабинете, то и дело поправляя сползающие с переносицы очки. При виде Макара и Бабкина он извинился перед собеседником, закончил разговор, положил трубку и прикоснулся к вискам своим обычным жестом, который выглядел не как попытка что-то вспомнить, а как неуверенность в собственном существовании. Здесь ли я? Возможно ли до меня дотронуться? Он словно нащупывал самого себя. Глаза смотрели сквозь Илюшина и Сергея.
– Мы все подвисли в каком-то нелепом состоянии… – растерянно сказал он. – Присаживайтесь, пожалуйста. Простите, чаю? Кофе, может быть?
– Спасибо, не нужно, Юрий Алексеевич. У нас в коттедже отличная кофемашина.
– И турка, – прогудел Бабкин.
– Да, это я дарил Оксане, но она ею не пользовалась, кофемашина удобнее…
«И турку сослали в водительский домик», – мысленно закончил Сергей.
– Что вы имели в виду, когда сказали о подвисшем состоянии? – спросил Илюшин.
Баренцев сдвинулся на край стула и ссутулился. Сейчас он как никогда был похож на нахохлившуюся птицу на жердочке.
– Месяц назад мой знакомый выставил на продажу свой дом в Карелии. Я бывал у него в гостях, рыбачили вместе. Дом – мечта! И место, где он расположен… Одним словом – Карелия.
Сергей поймал себя на том, что перестал внутренне дергаться при слове «Карелия». И перестал прикидывать, чем будет заниматься без Макара.
– Но он просил за него шесть миллионов! Я поговорил с Оксаной. Жена справедливо возразила, что ей этот дом не нужен, а отдавать шесть миллионов за мой каприз – это слишком. И она была права, права тысячу раз! Я и сам это прекрасно понимал. Но дом не выходил у меня из головы, и, несколько дней покрутив эту мысль, я понял, что все-таки хочу его приобрести. Привозить туда Леночку, учить ее рыбачить. Там совсем другой мир. – Он невесело улыбнулся. – Я обратился к своим партнерам по гольфу… Вы знаете, наверное, что я давно играю в гольф, чисто любительски, конечно. Три миллиона я занял у знакомых, еще три надеялся взять в банке. Но теперь, когда Оксана исчезла… – Он потерянно развел руками. – Дом в Карелии нужен мне, только если моя жена рядом со мной. Пусть не в буквальном смысле… вы понимаете? Но ее нет, и никто не может мне сказать, что с ней. Как быть с деньгами? Возвращать друзьям? Идти в банк за оставшейся суммой, надеясь, что Оксана вскоре появится, а если я не куплю дом сейчас, то упущу его навсегда? Мы не можем строить планов, потому что болтаемся в огромном вопросительном пузыре. При этом жизнь идет как прежде. Я отвожу дочь на занятия. Жанна разбирается с конфликтными клиентами. Лева… Лева, кажется, выбирает в интернет-магазине новые запонки. Вы только не подумайте, что я осуждаю его! У каждого из нас свой способ бороться со страхом…
«Что-то я не заметил, чтобы Лева был сильно испуган», – мысленно сказал Сергей, и по едва заметному движению Макара рядом понял, что тот подумал то же самое.
– Я все болтаю и болтаю, а вы ведь пришли не просто так. – Юрий с надеждой взглянул на них. – Неужели у вас есть новости?
– Мне жаль вас расстраивать, – отозвался Илюшин. – Новостей пока никаких. Мы хотели кое-что уточнить…
– Да-да, конечно, я полностью к вашим услугам.
– Как зовут девушку, которую вы приводили в коттедж?
Бабкин внимательно наблюдал за Юрием Баренцевым. В первую секунду тот нахмурился, затем губы дрогнули в слабой улыбке.
– Ах да, конечно, – медленно проговорил он. – Я не сообразил, что вы… Впрочем, не важно.
– Кто она, Юрий Алексеевич? – повторил Макар.
– Катенька… Екатерина Дмитриевна. Фамилию я не знаю, вернее, не помню, а может быть, и вовсе не знаю, кстати говоря… – Он явно смутился. – Дело в том, что она воспитательница в Леночкиной группе.
– Ваша подруга работает в детском саду? – Бабкина это почему-то удивило. Спать с воспитательницей своего ребенка! Он ощущал в этом что-то глубоко неправильное. Мелькнула мысль, что молодая красивая девушка из всех папаш в группе выбрала именно мелкого, начинающего лысеть Баренцева.
Юрий кивнул.
– Что сказала жена, когда узнала о вашей связи? – спросил Макар.
Тот уставился на него сквозь очки, замигал и вдруг рассмеялся. Отсмеявшись, снял очки и потер покрасневшую переносицу двумя пальцами, покачивая головой, словно недоумевая, как они все оказались в ситуации, когда сыщики вынуждены задавать, а он вынужден выслушивать подобные вопросы.
– Простите, это моя вина. Я должен был вам сразу рассказать о деталях наших отношений с Оксаной. Видите ли, у нас открытый брак. Относительно открытый: никто не афиширует свои связи, даже, я бы сказал, скрывается. Относительно! – подчеркнул он. – Это вопрос, скажем так, приличий. Вы же не думаете, что, если бы я таился от жены, то догадался бы привести любовницу в один из ее коттеджей? Собственно, практически домой, где нас мог увидеть любой из ее родственников? Увы, все это делается по взаимному согласию.
– Почему же «увы»? – не удержался Бабкин, вспомнив постель, кофе, душ и непринужденные разговоры Баренцева и воспитательницы.
– Потому что семейная жизнь должна выглядеть не так! – В Юрии, кажется, впервые проснулся гнев. – Я разбираю сарказм в вашем голосе. Поверьте, я человек старомодных представлений в том, что касается брачных отношений: промискуитет мне глубоко чужд. Но я не готов становиться аскетом, если жизнь складывается не так, как мне бы хотелось. После рождения Леночки мы с Оксаной отдалились друг от друга. Я не соответствую ее идеалу мужчины, да и вообще мало чьему, по правде говоря. Когда появился ребенок, я превратился в наседку. Окситоцин должен был бы вырабатываться у Оксаны как у только что родившей женщины, а вместо этого вырабатывался у меня. – Он говорил о себе с сухой, отстраненной иронией. – Помнится, я даже поглупел. Не мог производить в уме обычные арифметические действия. Это тоже, я слышал, характерно для матерей в первый год жизни их ребенка: все ресурсы мозга брошены на заботу о младенце. Оксана хотела видеть меня другим человеком… Все пришло к тому, к чему пришло. Несколько лет назад мы с ней откровенно поговорили и решили, что каждый будет жить своей жизнью. У Оксаны свои партнеры, у меня свои. Так продолжалось довольно долго… В последнее время я попытался… мы оба попытались делать шаги навстречу друг другу. Но результат… Результат обескураживающий. Для меня, – поправился он. – Насчет Оксаны ничего не могу сказать.
– Эти шаги как-то связаны с Белорусским вокзалом и Андреевкой? – спросил Макар.
Выстрел оказался точен. Баренцев вскинул на Илюшина изумленный взгляд. Он даже вновь надел очки, наклонился, с детским удивлением вглядываясь в сыщика и вытянув губы трубочкой. Он и сам в этот момент стал до смешного похож на ребенка, и Бабкин подумал, что, может быть, не так уж и необъясним выбор красивой молоденькой воспитательницы.
– Верно. Откуда вы знаете?
– Расскажите, пожалуйста, что произошло, – попросил Макар.
Баренцев потер указательный палец. Сергей видел, как не хотелось ему посвящать их, посторонних людей, в свои семейные дела, в очередной раз саморазоблачаться, выставлять на обозрение свой провал.
– Я вкратце постараюсь… – начал он.
– Это как раз не обязательно, – вежливо возразил Макар. – Можно и развернуто.
– Мы с Оксаной договорились, как я вам уже сказал, сделать некие шаги друг навстречу другу… В каком-то смысле начать заново. – Он вертел в руках очки, линзы отбрасывали блики, заставляя Бабкина щуриться, но Сергей молчал: нельзя перебивать свидетеля, которому тяжело дается откровенность. – С чего начинается знакомство мужчины и женщины? С прогулок, встреч в ресторанах, а дальше – совместные поездки… Для поездок мы еще не дозрели, а прогулки Оксана терпеть не может: она мечтает о том времени, когда повсюду будут установлены траволаторы и женщине на каблуках не придется делать ни шагу – знай себе переступай с одной ленты на другую!
И вновь по едва уловимому движению Илюшина Бабкин понял, о чем в этот момент подумал напарник: как встроить в карту предпочтений Оксаны Баренцевой тот километр, который, как предполагает Татаров, она прошла пешком от машины до станции Алабушево?
– Одним словом, мы договорились выбраться в ресторан! Назначили друг другу свидание, как в юности. Встретиться решили на Белорусском вокзале. Есть где припарковать машину, поблизости много заведений: что-нибудь ей понравилось бы.
– На какое время вы условились? – спросил Сергей.
– М-м-м… Сейчас соображу. Двенадцатого августа мы должны были встретиться на вокзале в двенадцать тридцать. Да, в половине первого, – твердо повторил он. – Я приехал вовремя, прождал Оксану… Не помню сколько. Двадцать или двадцать пять минут. И к концу этого времени совершенно вышел из себя, непростительно вышел, конечно! Оксана могла встать в пробке, Ленинградка в будний день едет из рук вон… – Он оборвал себя и с силой сказал: – Но я-то приехал вовремя! Я приложил усилия, это было наше первое за много лет свидание! Ее опоздание показалось мне насмешкой, демонстрацией пренебрежения! Я бог знает что надумал и наговорил себе, пока мерил шагами вокзал; вокруг меня постоянно были люди, и эта неприкаянность среди себе подобных… Я ведь мог вернуться в машину, но я боялся пропустить жену, боялся, что она придет, не обнаружит меня на условленном месте и рассердится! – Баренцев послал случайно новый солнечный зайчик, заметил, наконец, как щурится Бабкин, и спохватился: – Ох, простите! Дурацкая привычка… – Юрий сложил очки и спрятал в выдвижной ящик. Но ему необходимо было что-то держать в руках, и, поколебавшись, он схватил ручку из письменного набора – удивительно аляповатого, явно очень дорогого малахитового набора, не подходившего под обстановку этой простой, со вкусом обставленной комнаты с книжными шкафами и птицами на обоях. Бабкин подумал, что это подарок Оксаны – из тех времен, когда они еще делали друг другу подарки. – Когда мы встретились дома в тот день, Оксана оправдывалась, ссылалась на дела, которые заставили ее задержаться в салоне у сестры… Но ведь она даже не удосужилась позвонить мне, прислать сообщение, в конце концов! Это задело меня больше всего. Оксана – фанат голосовых сообщений. Из любой пробки она могла тысячу раз надиктовать мне, что задерживается, сказать, чтобы я не ждал ее, а садился в ближайшей кофейне, вместо того чтобы торчать там, как какой-то неудачливый в любви юнец… В конце концов мы договорились как бы переиграть наше провалившееся свидание. Я выбрал Андреевку – это небольшой поселок, ехать от нас относительно недалеко, и там есть где посидеть. Конечно, заведение очень скромное, не то что на Тверской или Брестской, но нам и не требовался пафосный ресторан. Нужно было с чего-то начать.
– И история повторилась, – утвердительно сказал Макар.
– Да, – кивнул Баренцев. – История повторилась. То же самое время: двенадцать тридцать. И снова я жду, проклиная все на свете, и моя идея уже не кажется мне удачной, но я все еще надеюсь… Волнение юноши, терзающегося из-за отсутствия ветреной девицы, понятно каждому из нас. Оно вызывает сочувствие и незлую усмешку. А волнение человека моего возраста, пожившего с женой в открытом браке и решившего, видите ли, начать все сначала… Это, ей-богу, смешно! Я был смешон и чувствовал это острее с каждой минутой. В конце концов я уехал, как и в первый раз, проклиная собственную наивность.
– А Оксана?
– О, она придумала какое-то объяснение… Что-то в меру нелепое: кажется, она готовилась к свиданию и мастер нанес ей слишком долго сохнущий лак… Самое смешное, что я, понимаете ли, не знал – а вдруг это правда! Вдруг для окрашивания ногтей используется сложнейшая технология, и ошибочно нанесенный слой лака ни в коем случае нельзя снять, иначе испортятся ногти! Вдруг моя жена действительно старалась, украшала себя перед встречей со мной, ей было невдомек, что я даже не замечу цвет ее ногтей, я не очень внимателен к этим деталям, которые для женщин имеют большое значение. Какой-то я был со всех сторон идиот, – неловко подытожил он. – Чувствовал себя дураком весь день и потом тоже. Сорвалось наше второе свидание. А третьего не случилось, потому что в субботу Оксана уехала.
Бабкин заметил, что Юрий сказал не «пропала», а «уехала», и подумал, что Баренцев почти уверился в том, что жена бросила его ради поездки с любовником. Две попытки «свиданий» не удались, и она окончательно махнула на мужа рукой.
Илюшин понимающе покивал.
– Кстати, чья была идея – выбрать Белорусский вокзал? – спросил он как будто невзначай.
– Не помню, – пожал плечами Юрий. – Кажется, моя, но я не уверен. Мы говорили о кафе, и вокзал как-то сам собой возник в разговоре. Какое это имеет значение?
– Дело в том, что Оксана была на вокзале за день до вашей неслучившейся встречи. Вы не знаете, что ее туда привело?
– Честно говоря, не имею ни малейшего понятия. – Юрий выглядел озадаченным. – Вы уверены, что она приезжала на Белорусский?
– Абсолютно. Если только ваша жена не имеет привычки передавать свой телефон третьим лицам.
– Что вы! – Он даже рассмеялся. – У нее последняя модель айфона. Поверьте, Оксана не выпускает его из рук. Но вы меня действительно удивили…
Предположение, что его жена встречала кого-то на вокзале, Баренцев уверенно отверг.
– Не могу представить ее в роли встречающей. Она не такой человек, поверьте! И потом, у нее и подруг-то нет.
– Возможно, ей кто-то что-то передавал?..
– Но она отправила бы одну из наших помощниц, Ладу или Ингу. Нет, это действительно странно! У меня имеется одна догадка, единственное возможное объяснение… Но тогда придется допустить, что вы все-таки ошиблись и Оксана побывала не на самом вокзале, а около него. Офисы вокруг Белорусского напичканы фирмочками в меру шарлатанского уклона. Целительные алтайские бальзамы, омолаживающая косметика мертвых и живых морей… Оксана, при ее грандиозной предприимчивости, всегда была падкой на подобные предложения. Я помню, несколько лет назад она ездила на другой конец города, чтобы некий старец, приложив к ней электроды, поведал ей о направлениях токов энергии в ее организме. Само собой, старец прописал ей ещё гору гомеопатических шариков, которые можно было купить только у него. Я могу лишь предположить, что и на Белорусском Оксана нашла что-то подобное. Других идей у меня нет.