«В самом деле, не оставлять же ее до возвращения Татьяны. Да и как улика она вряд ли годится».

Маша сказала себе, что вершиной жизненного пути любой курицы является бульон. Именно его и стоило сварить из убиенной птицы. Открыв компьютер, Маша провела больше часа, изучая ролики на ютубе, где подробно объяснялось, как ощипывать и потрошить кур. Как это часто бывает, придя с простым и понятным запросом, некоторое время спустя Маша обнаружила себя читающей о специфике лечения ушной чесотки у кроликов. Затем ее засосал форум владельцев куриц, где только пух и перья летели в схватках на тему, какая порода больше подходит для выращивания в России. С трудом выбравшись оттуда, Маша решила, что сама разберется с ощипыванием.

Стрелки часов показывали уже четыре. Открыв холодильник и дотронувшись до пакета, Маша отняла руку и некоторое время стояла в задумчивости.

Она вдруг поняла, что все делает не так. Как часто бывает с людьми, явственно ощутившими, что они идут неверным путем, Маша мгновенно испытала огромное облегчение. В этом состоянии облегчения она отыскала в сарае заступ, ушла за огороды и вырыла на заднем дворе в рыхлой земле яму, а затем принесла мертвую птицу и опустила в могилу. «То, что я живу в деревне, не означает, что я обязана действовать так, как здесь принято». Она забросала яму землей. Похороны курицы – это было смешно и глупо, но это было правильно.

Затем она пересадила несколько кустиков воробьиной травки, выкопанных за сараем, – не для того, чтобы украсить могилку, а чтобы не портить вид черной земляной проплешиной. Воздух сразу стал прохладным, будто температура упала на несколько градусов. Над горизонтом сгустилась синева. И пока Маша бездумно стряхивала комки земли с крохотных листиков, перед ее мысленным взором возникла утренняя сцена: она выбегает на крыльцо с телефоном и начинает ожесточенно фотографировать убитую курицу.

Как будто кто-то докричался до Маши. Она быстро поднялась, забыв отряхнуть колени. Вот что неосознанно тревожило ее с самого утра – с той минуты, как она вышла от Беломестовой!

Телефон оттягивал карман кофты. Зубами стянув перчатки, Маша присела на ступеньках бани и открыла папку с фотографиями.

Ее подозрение оказалось верным. Голова и тушка птицы были не брошены как попало, а уложены на перилах с умыслом. Сразу это не бросилось ей в глаза, однако на снимках было видно: в расположении курицы присутствовал некий расчет. Голова с разинутым клювом и затянутыми пленкой глазами была обращена к двери, а не произвольно свешивалась с шеи, как Маше показалось утром. В торчащих к небу ногах определенно читалось что-то глумливое.

«Нет, это не смахивает на выходку пьяницы».

Она получила послание.

«УБИРАЙСЯ».





Глава 7. Макар Илюшин и Сергей Бабкин




1




Бабкин возвращался к коттеджу, гадая, какие еще секреты откроет видеонаблюдение. Одна неделя принесла любовников Оксаны – целую горсть, как котят в мешке. Хороши у нас котята, их по счету ровно пять. То есть четверо. И этих-то Татарову предстоит проверять.

Другая неделя – здравствуй, горничная Артем Смирнов! Блузки с воротниками, тень длинных ресниц на нежной коже. А девкой был бы краше.

– Давай начнем смотреть в хронологическом порядке, с самой первой недели, – попросил он Илюшина. – Мне надо как-то морально подготовиться.

– Я думаю, там будут те же лица в тех же позах. – Илюшин поднялся на крыльцо, склонился с ключом над скважиной.



Однако первая неделя не принесла ничего, кроме горничных. И Оксаны, однако не в том виде, в котором они ожидали. Она прошлась по спальне, подмигнула в объектив. Красивая баба, думал Макар, глядя на нее. Ладная, крепкая, синеглазая. Шапка светлых кудрей над темными бровями вразлет. Только руки были грубоваты – руки, с которых она сняла кольца и щедро рассыпала по столу и комоду.

– Ага, вот с чего все началось, – буркнул Бабкин.

– Не одобряешь таких проверок?

Сергей мрачно зыркнул на него.

– Не одобряю – слабо сказано. Провокаторша фигова!

Камера включалась, когда срабатывал датчик движения. Перед ними пронеслась очень короткая неделя. Дважды приходили горничные. Один раз бесстрастный глазок камеры зафиксировал прыгнувшую на подоконник снаружи бродячую кошку, но больше по ночам никто не приближался к коттеджу.

– Половину просмотрели, – с облегчением выдохнул Бабкин два часа спустя. – Открывай последнюю папку. Может, там тоже тишина?

Макар посмеялся над прозвучавшей в его голосе надеждой. И, как выяснилось, посмеялся не зря.

В понедельник в коттедж пришли.

– Это еще кто? – страдальчески спросил Сергей, глядя на высокую темноволосую девушку, перед которой Юрий Баренцев распахнул дверь.

– Впервые ее вижу…

Они слушали, о чем говорят эти двое, и Бабкин мучился чувством неловкости. Почему, когда немолодой мужчина ухаживает за девушкой, он выглядит полным идиотом? И ведь умный человек! А несет какую-то ужасную чепуху, и даже не сказать, что несет от стеснения…

Пара тем временем опустошила бутылку белого вина и перебралась в постель. Илюшин нажал на перемотку.

– Если и в этой папке за неделю будет четыре девки, я не вынесу, – мрачно сказал Бабкин. – Это какой-то… Тинто Брасс!


– Скорее всего, мы убедимся, что темперамент у Баренцева скромнее, чем у его супруги.

Бабкин гыгыкнул.

– Ты чего? – удивился Макар.

– Представил, как эту фразу говорит Николай Дроздов. Ладно, поехали дальше.

В отличие от Оксаны, выпроваживавшей всех своих любовников без лишних слов после того, как их обязанность была исполнена, Юрий вел себя иначе. Он принес девушке кофе. Сделал ей массаж. Обращались они друг к другу на вы, и Бабкин записал в блокнот: Екатерина Дмитриевна. После массажа Юрий ушел в душ, девушка присоединилась к нему, и оттуда еще полчаса доносились хихиканье и плеск.

– Хвала Аллаху, что в душевой нет камеры. Это какое число?

– Пятое августа.

– Интересно, где в это время была Баренцева, раз он так безбоязненно привел любовницу.

Выйдя вместе с девушкой, Юрий вернулся час спустя. Он постоял с расслабленной улыбкой, а затем начал уборку. Наблюдая, как Баренцев планомерно уничтожает следы измены, Бабкин отдал должное этому человеку: тот подошел к делу основательно. Поменял белье, проветрил, прошелся пылесосом по ковролину. «Все правильно: у твоей подруги длинные, прямые, темные волосы, и если горничная найдет волосок и доложит хозяйке, тебе не на кого будет свалить вину».

Бабкин представил, как эту запись просматривала Баренцева, и ему стало не по себе. Все усилия Юрия были тщетны. Он не знал о главном – о глазке нацеленной на него камеры. Перед ним был человек, занятый самым бесплодным в мире трудом.

Закончив с уничтожением следов, Юрий сел в кресло и замер, глядя в окно, за которым постепенно сгущались сумерки.

– Сколько он уже сидит? – Бабкин подумал, что неправильно запомнил время.

– Сорок минут.

Сорок минут – без книги, без телефона, даже без чашки чая. Наконец Юрий встал и вышел.

Вторник – тишина.

Среда – никого, кроме горничной.

В четверг Юрий привез девушку снова. Все повторилось: постель, кофе, душ, болтовня, и снова сорок минут одиночества. Бабкин пристально вглядывался в этого человека, даже попросил дважды Илюшина остановить запись, чтобы можно было рассмотреть его лицо. Может быть, он молится? Нет, Юрий просто смотрел в окно.

– Я бы предположил, что он обдумывает развод, но все сходятся на том, что развода Баренцев боялся как огня.

Пятница, суббота, воскресенье – никого.

– Так, значит, дважды – одна и та же любовница, – подытожил Сергей. – На этом вроде бы все. Что дальше?



Илюшин встал, потянулся. Покружил по комнате. Остановился перед большой, в полстены, картой перемещений. Она постоянно дополнялась новыми маршрутами.

Бабкин очарованно глядел на нее. Вот она, настоящая работа! Не озарения, которые к делу не пришьешь, не всплески интуиции, а огромная кропотливая муравьиная деятельность. Он чувствовал, что в нем щекочется целый муравейник, и все до единого заняты плодотворным трудом.

Макар тем временем поставил палец на село Алабушево. С селом у них были личные счеты. Машину нашли именно там, а вот Баренцеву именно там найти не смогли, несмотря на все его усилия, и с этого дня Алабушево не вызывало в нем ни малейших теплых чувств.

– Серега, посмотри, пожалуйста, какие автобусные маршруты проходят через эту остановку.

Бабкин сверился с Яндекс-картой.

– Тридцать пятый, девятый и четырнадцатый-экспресс. Их обслуживает два автопарка. Татаров побывал в обоих с фотографией Баренцевой. Никто из водителей ее не опознал.

– Да, но мы предполагали, что она доехала на автобусе до станции…

– Верно. А ты думаешь что-то другое?

Илюшин насвистел бравурный мотивчик. Автобус, машина, коврик, ножницы, фейерверки. Он чувствовал себя как фокусник, жонглирующий десятью мандаринами. Только вместо плодов ему приходилось подкидывать игрушечный автобус, который в воздухе над ним выписывал сложную фигуру своего маршрута; маленькую белую «Ауди» – на ее пыльном корпусе смазывались следы от прикосновений Илюшина; овчину, расправлявшуюся в воздухе, точно маленький ковер-самолет, и длинные кривые ножницы с десятком фейерверков. Фейерверки взрывались, он не успевал их ловить. Над головой Илюшина распускались огненные цветы и медленно гасли в теплом воздухе коттеджа.

Все эти предметы физического мира как-то связаны между собой. Но если ее не было в автобусе…

Воображаемый автобус развернулся над его левым ухом и поехал в какую-то другую, не запланированную сторону.

– Стой, куда? – сказал Макар, и Бабкин непонимающе уставился на друга.

Автобус ехал не туда, куда ему полагалось. Он упорно двигался к центру Москвы. Илюшин подошел к карте и пробежался по ней взглядом.

«Куда ты собираешься меня привезти?»

Две булавочных головки, одна над другой, привлекли его внимание. Белорусский вокзал, десятое и двенадцатое августа.

– Серега, а зачем Баренцева ездила на Белорусский вокзал, мы не знаем? Десятого августа ее телефон засекли там с тринадцати до тринадцати двадцати. И двенадцатого – почти в такое же время. В тринадцать двенадцать она приезжает, в тринадцать двадцать две покидает зону вокзала.

– Не знаем, – с некоторым удивлением отозвался Сергей. – Может быть, подругу встречала с поезда?