– Ходит тут одна… – Беломестова неопределенно махнула рукой. – Точнее, приезжает. Встают компанией на озере, в палатках, рыбу ловят, коптят. Купаются. Она – завзятая грибница… как это по-русски-то сказать? Как будет «грибник» в женском роде, Машенька?

– Нету у грибника женского рода, – сказала Маша, обдумывая ее слова.

– Как нету? А мы кто такие? Все-таки, может, грибницы?

– На каком озере они ставят палатки?

– На ближнем. – Беломестова кивнула в сторону дороги.

– На ближнем озере мы сегодня были с Валентином Борисовичем. Там никого нет.

– Значит, на дальнем, – покладисто согласилась Полина Ильинична. – Здесь много озер. Они то на одном останавливаются, то на другом. Постоят пару дней и уезжают. Обычно я их видела в выходные… Какой сегодня день недели?

– Среда.

– Все в голове перепуталось, – пожаловалась Беломестова. – Она, наверное, хотела купить у Танюши яичек. Увидела тебя и смутилась. Не бери в голову. Давно это было?

– Минут сорок назад. Странное время для покупки яиц.

– Так выпили они, Машенька, – с улыбкой сказала Беломестова. – Спьяну и побрели к нам. Ты одну Веру видела, или с ней еще кто-то был?

Маша покачала головой.

– Кажется, одну. Под окном сильно примята трава, словно там слон топтался.

– Точно, Вера, – убежденно кивнула Беломестова. – Она у нас женщина крупная, в теле, что называется. Ох, пойду прилягу…

Она с трудом поднялась и оперлась на Машину руку. Так вдвоем они доковыляли до крыльца, где им кинулась под ноги возникшая из ниоткуда кошка.

– Люшка! Ах ты, умница! Почувствовала, что хозяйке нездоровится, – с гордостью сказала Беломестова. – Все понимает! Ну, пойдем, мышеловка ты моя…

Маша убедилась, что женщина в состоянии зайти в дом сама.

– Спокойной ночи, Полина Ильинична. Если что-то понадобится, звоните!

– И ты, Машенька!

Маша уже приоткрыла калитку, когда Беломестова негромко покашляла ей вслед.

– Ты, Машенька, знаешь что? Дверь на ночь запри, хорошо? И окна нараспашку не оставляй.

Маша молча смотрела на нее. Полина Ильинична стояла спиной к фонарю, и разглядеть выражение ее лица было невозможно.

– Они люди не злые, но могут и похулиганить, – извиняющимся тоном пояснила Беломестова. – Особенно если уже поддали. Мало ли что. А знаешь, пойдем-ка, я прогуляюсь с тобой! Надо голову проветрить перед сном.

Оставив на крыльце недовольную Люшу, Беломестова спустилась к Маше.

– А вы сами дверь запирать не будете? – кротко спросила Маша.

Полина Ильинична несколько смущенно рассмеялась в ответ.

– У меня брать нечего, Машенька! А если сунутся, Люша их отвадит. Люша, стереги!

По дороге до Татьяниного дома им никто не встретился. Беломестова дождалась, пока Маша провернет ключ в замочной скважине, приветливо кивнула напоследок и повторила тем же ласковым тоном:

– Дверь запирай, миленькая. И окошки.

Последним, что Маша увидела на улице, были бледные бабочки, вившиеся вокруг лампы, и силуэт летучей мыши, которая стремительно пронеслась над садом и исчезла в складках ночи.





3




После предостережений Беломестовой Маша ожидала, что к ней непременно полезут если не через дверь, то через окно, и на этот случай зарядила старое охотничье ружье, пылившееся в углу за буфетом. «Все-таки права была бабуля, утверждавшая, что одними из самых необходимых навыков для современной женщины является умение водить машину и пользоваться огнестрельным оружием. Борщ за тебя могут сварить в ресторане, пол помоет домработница, а вот застрелить какого-нибудь ублюдка нужно уметь самой».

– Это домработнице не делегируешь, – задумчиво сообщила Маша фарфоровой фигурке девочки с коромыслом.

Перед сном она позвонила домой и пятнадцать минут болтала как ни в чем не бывало, одним ухом слушая мужа, а другим – окрестные шорохи. Вранье всегда давалось ей с трудом, но что она поистине талантливо умела изображать, так это беззаботность. Сергей ничего не заподозрил.


Они никогда не обсуждали его работу по телефону. Но по приподнятому тону мужа, по его разговорчивости Маша поняла, что все идет хорошо. Выдыхать было рано: расследование еще не закончено, и до его окончания Илюшин мог успеть тысячу раз выкинуть какой-нибудь фортель. Но пока ничего подобного не случилось. «Возрадуемся же, братья и сестры!»

Поклявшись мужу напоследок, что она будет чрезвычайно осторожна с печкой, Маша нажала отбой.

Сидеть, вцепившись в ружье, было глупо. Маша заварила улун и попыталась работать, но переводы всегда требовали от нее полной концентрации; сосредоточиться, частью сознания прислушиваясь к звукам за окном, не удалось, и тогда она наугад достала одну из хозяйских книг. Это оказался Фейхтвангер. Маша, вздохнув, принялась читать о несчастьях, выпавших на долю безобразной герцогини.

Она не заметила, как заснула.

Никто не будил ее. Даже Цыган не издал ни звука, и Маша проспала на неудобном диване всю ночь, подложив под голову вместо подушки томик Фейхтвангера. Несмотря на это, проснулась она бодрая как никогда. Щека хранила отпечаток переплета.

Маша покормила куриц, выпустила их на прогулку и вытащила поилку на траву. В разговоре с мужем она расхвалила это чудо конструкторской мысли, умолчав о том, какую ошибку совершила в самый первый раз, когда стала чистить поилку прямо в курятнике. Куры приняли такое живое участие в происходящем, что следующие полчаса Маша отмывала от помета и себя, и одежду, и пластиковую конструкцию. Урок был усвоен: теперь она хватала поилку, выбегала с ней наружу и там спокойно заканчивала свою работу.

– Ах, Арбат, мой Арбат, – пропела Маша и выплеснула воду под яблоню. – Ты моё призвание!

В вольере закудахтали курицы.

– Куры – вот мое призвание!

Она поднялась и увидела Ксению.

Девочка стояла в двух шагах, молча глядя на нее.

– Ксенька, привет! – радостно сказала Маша. – Я не слышала, как ты вошла. Ты перемещаешься бесшумно, как индейский вождь.

Ее осенила новая мысль, и она уже хотела предложить построить вигвам возле бани, как вдруг девочка заплакала. Маша опешила. Ксения не могла плакать, как обычные дети, это было невозможно! И все-таки она плакала, низко опустив голову, и светло-русые косички вздрагивали у лица.

Маша, ни разу за все время не дотронувшаяся до девочки, откуда-то знавшая, что не нужно этого делать, сейчас, не раздумывая, кинулась к ней и крепко обняла. Ксения приникла к ней, обхватила двумя руками.

– Что случилось? Что-то с бабушкой?

«Господи, только не проклятая старуха!»

– Цыга-а-ан умираа-ает! – прорыдала Ксения.

– Где он?

– Возле церкви!

После завтрака Ксения вышла на прогулку, удивилась, когда Цыган, всегда встречавший ее, не попался ей на глаза, и свернула к руинам. Пса она нашла лежащим без сил на ступенях. Из ее отрывочных восклицаний Маша поняла, что тот очень плох.

– Даже голову!.. Даже голову не смог! – рыдала девочка.

– Жди меня здесь, я сейчас.

Маша забежала в дом, схватила ключи от машины, сунула телефон в карман куртки.

– Забирайся на заднее сиденье.

Ксения, не задавая вопросов, нырнула в «БМВ». Маша выехала, бросила мельком взгляд на ворота, оставшиеся открытыми. «Черт с ними. Куры все равно в вольере».

Они доехали до церкви. Маша бросила джип перед развалинами и побежала следом за девочкой, поскальзываясь на росистой траве. Пес пошевелился, заслышав их шаги, и, увидев это движение, Маша облегченно выдохнула. Но когда они подбежали ближе, сердце у нее упало.

Это были судороги. Лапы несчастного пса слабо подергивались, на губах выступила розоватая пена.

– Цыган, миленький! – Ксения, заливаясь слезами, положила ладонь на седую морду. – Он умирает, да? Умирает?

Маша застыла рядом. Ответ был очевиден.

– Я не хочу! – выкрикнула девочка, обратив к ней покрасневшее от слез лицо.

– Жди меня здесь! – приказала Маша и сбежала по ступеням.

Она вынула из багажника подстилку, благословляя мужа за предусмотрительность, и бегом вернулась к Цыгану. Ксения, сообразившая, что от нее требуется, помогла расстелить ткань, и вместе они осторожно перенесли на нее трясущегося пса. Маша сжалась. Он вот-вот испустит последний вздох. Они только ухудшают его последние минуты.

Внутренний голос твердил, что лучше дать собаке спокойно умереть, чем потакать собственной слабости, мучая его напоследок. Но Маша, стиснув зубы, дотащила собаку до машины и погрузила на заднее сиденье. Ксения устроилась рядом с Цыганом. Она больше не плакала. Огромные глаза с надеждой следили за Машей.

Эта надежда была хуже всего. «Не довезем мы его», – с тоской подумала Маша.

– Пристегнись, – вслух сказала она.

Они сделали короткую остановку возле дома Беломестовой. Услышав о том, что произошло, Полина Ильинична охнула и побледнела. Казалось, известие о Цыгане поразило ее едва ли не больше, чем девочку. В ответ на Машину просьбу она молча кивнула и поковыляла к машине, не переодеваясь и не переобув тапочки.

Маша села за руль и сунула ей телефон.