– Да, я тоже так считал. – Илюшин встал, посмотрел в окно, сунув руки в карманы. За окном бегали дети. – Но теперь не уверен. Оксана год как отошла от дел, это приличный срок. Если были какие-то конфликты из-за недвижимости, зачем убирать человека год спустя?

Бабкин пожал плечами:

– Например, заинтересованность в недвижимости, на которую наложила лапу Баренцева, появилась только сейчас. Кто-то решил, что ему необходимы именно эти пять тысяч метров именно в этом месте. С ней он договориться не смог и подошел к вопросу основательно. Если кто-то выходил на связь с Баренцевой и вел переговоры, Татаров это разроет. И потом, слушай, что значит «отошла от дел»! Решила отдохнуть, не ввязывалась в новые проекты. Но старые-то никуда не делись.

– А вот это вопрос! – Макар обернулся. – Что у нас с ее сделками по недвижимости? Что по завещанию?

– Это тоже Татаров взял на себя. Скоро узнаем.



Сергей вышел из коттеджа, твердо намереваясь покурить на свежем воздухе.

По тропинке медленно шла молоденькая горничная. В руках у нее был большой коричневый конверт. Она недоуменно разглядывала его.

Сергей окликнул ее.

– Инга, что это?

– Только что мне сунули на улице, – растерянно сказала она. – Какой-то мальчик подбежал и положил прямо в руки.

– Макар! – позвал Сергей, приоткрыв дверь.

Илюшин тотчас оказался рядом. Инга показала конверт и объяснила, как он к ней попал.

– Мальчик что-то сказал? – спросил Макар.

– Буркнул что-то неразборчивое, вроде: «Это вам».

Она перевернула конверт. На нем большими печатными буквами от руки было написано: «ВСЕМ».

Бабкин взял у нее конверт. Бумагу изнутри распирал какой-то жесткий предмет полукруглой формы.

– Идем в дом. Инга, позовите, пожалуйста, Юрия Алексеевича и Жанну Ивановну, – попросил Макар.

На крыльцо главного коттеджа вышел Медников.

– Что за шум, а драки нет? – осведомился он. Взгляд его упал на конверт, и из расслабленного попугая Лев Леонидович превратился в кречета, пикирующего на добычу. – Что это? Покажите!

Бабкин не отдал письмо, пока не появились муж и сестра Оксаны. Макар попросил всех пройти в гостиную. Он успел надеть перчатки, и при всех вскрыл конверт. Из него на стол со звяканьем выпал золотой браслет. Жанна ахнула и прижала ладонь к губам.

– Это Оксанкин, – удивленно сказал Медников. – С птицей, помню его.

Следом за браслетом на стол спланировал обычный лист формата А4, свернутый вдвое. Макар развернул его и вслух прочел:

– «Она у меня. Сегодня в десять вечера за Мирелью. Положите в сумку три миллиона, поставьте в двух метрах снаружи от шлагбаума. Если сделаете, скоро ее увидите. Если нет, в следующий раз получите не браслет, а руку».





Глава 4. Таволга




1




Захворавшая курица ожила. Зайдя утром в курятник, Маша увидела ее среди остальных – бойкую, дерзкую, готовую к борьбе за правое куриное дело. Маша обрадовалась. Ей захотелось позвонить кому-то, рассказать о своем героическом поступке, покрасоваться в роли сельского ветеринара Хэрриота. Она набрала Татьяну, но абонент оказался недоступен. Позвонила мужу. По его интонации с первых же слов стало ясно, что он занят, и Маша, заверив, что звонила с сущей ерундой и у нее все в порядке, разочарованно нажала «отбой».

«Нет во мне самодостаточности, – удрученно подумала она. – Постоянно требуется тот, с кем можно разделить торжество победы разума над сарсапариллой».

Утро стояло теплое и затхлое, как вода в болоте. Необходимо было сесть и как следует поработать, но Маша представила, как целый день будет с тяжелой головой корпеть над переводом в этом доме, где воздух одновременно спертый и промозглый, и внезапно ей вспомнилось, что неподалеку от Таволги есть лесное озеро. Там наверняка свежий ветер собирает воду в складки, и камыши шелестят, а рогоз стоит торжественный, точно эскимо на палочке – чудесное прохладное эскимо в этот удивительно душный для конца августа день.

«Ксению взять за компанию…»

Она с облегчением захлопнула ноутбук и мысленно пообещала старому Кроту разобраться с его гостями чуть позже.

Перед выходом Маше на глаза попался зеленый платок, в последний момент сборов брошенный в сумку. Она поколебалась – и прикрыла им волосы, завязав узел сзади на шее. Пусть ее рыжая шевелюра не сбивает с толку местных жителей и не навевает тягостных воспоминаний о погибшей Якимовой.

«На прогулку, на прогулку!» – напевала она, проворачивая ключ в скважине. Здесь не было принято запирать двери. Соседи, увидев, что она делает, могли бы и обидеться. Но Маше было неприятно оставлять дом открытым, не говоря уже о том, что в комнате остался дорогой ноутбук.


Вспомнилась чета Бутковых. Рыхлый Альберт с мутным взглядом. Его востроносая жена с неизменной улыбочкой. Маша поморщилась и провернула ключ на второй оборот.

К Бутковой подходили уменьшительно-ласкательные формы слов. Улыбочка. Челочка. Глазки. Лобик. Голосок. Может быть, даже голосочек.

Она, единственная в Таволге, красила губы, и не блеском, а рубиновой помадой. Когда бы Маша ни увидела Буткову, ярко-красный рот плыл впереди нее, накрашенный ровно, как по трафарету. Маша, любившая искать объяснения, задумывалась: быть может, в этом содержалось нечто вроде вызова Таволге, и красная помада в действительности была не чем иным, как отпором углам и печам, сныти с лебедой, колорадским жукам, мышам и домовым? Что можно противопоставить бесстрастному и тяжелому, как могильная плита, деревенскому быту, если не самую непрактичную вещь: золотой тюбик с алеющим внутри стиком вместо стяга? В таком случае напомаженный ротик Бутковой становился программным заявлением, протестом.

Маша отдавала себе отчет, что ничего подобного Виктория, проводя помадой по губам, в свое действие не вкладывает. Но эта фантазия помогала ей смотреть на жену Альберта с меньшей неприязнью, и оттого Маша держалась за неё крепко.

При знакомстве Вика сказала, кокетливо хихикнув: «Я – творческая личность». Маша существовала в среде, где заявить о себе такое без иронии было так же невозможно, как и сказать, например, всерьез: «Я кушаю». Она вежливо улыбнулась Бутковой, решив, что шутка сейчас разъяснится.

Виктория провела ее в мастерскую. Там на полках готовились к обжигу в большой печи глиняные фигуры: бабы с выпученными глазами, приземистые, вислозадые, с неправдоподобно высокими беременными животами и грудями по всей окружности крепко сбитого туловища.

«Авторская скульптура», – представила свою работу Виктория. Она явно ждала слов восхищения, но Маша рассматривала этих уродцев с недоумением. Это не было ни наивным искусством, ни переосмыслением палеолитических Венер, ни даже китчем; она видела перед собой обыкновенную грубую халтуру.

Буткова сунула ей под нос одну из своих баб с дюжиной грудей. «Какая оригинальная отсылка к Капитолийской волчице», – сказала Маша. Татьяна хмыкнула, а Вика, явно не удовлетворенная ответом, сухо выпроводила обеих.

На пути обратно Маша мысленно ругала себя. Что ей стоило похвалить чужую работу? Человек старался, трудился, искал красоту, любовался своими уродцами… А она раздавила бабочку вдохновения кованым сапогом. Нехорошо.

Она не удержалась и сказала об этом Татьяне.

Та искоса взглянула на нее и расхохоталась:

– Какое вдохновение? Бутковы ими торгуют. Знаешь, сколько просят?

Она назвала стоимость одной фигурки. Маша переспросила, решив, что ослышалась.

– Она продает их через Инстаграм как магические скульптуры с Кавказа. Символы плодородия. Женщины, которые хотят забеременеть, должны поливать им живот соком давленого винограда. Сок, кстати, нужно давить самим.

– А виноград? Тоже самим выращивать?

– Виноград можно рыночный, – серьезно ответила Татьяна.

Позже Маша зашла на страницу Бутковой и поразилась числу желающих купить магическую фигуру. Виктория, возможно, была бездарным скульптором, но у нее был нюх на тайные желания аудитории. «Вам больше не нужно ходить по врачам! Не нужно глотать таблетки! Наш талисман из древней Грузии, Нона-покровительница, поможет вам обрести желанное дитя! По всем вопросам пишите в директ».



Маша вдавила белую кнопку звонка на калитке. В глубине дома отозвалась мелодичная трель. Долгое ожидание – и наконец за забором мелькнула знакомая тощая фигура в длинной темной юбке и серой шерстяной кофте.

Завидев Машу, старуха встала как вкопанная и несколько секунд молча, без выражения смотрела на нее.

– Здравствуйте, Тамара Михайловна! – крикнула Маша через забор. – Я собираюсь на прогулку до озера, хотела пригласить Ксению пойти со мной. Она занята?

Старуха по-прежнему молчала. Маша ощутила себя девочкой, спрашивающей у чужой взрослой тетки, отпустят ли погулять ее подружку.

– Ксеня-то? – Пахомова будто проснулась. – А как же! Сейчас только вернется от Альбертовны – и пускай идет. Солнышко разошлось сегодня, верно? Вон как припекает!

Маша бросила взгляд на ее кофту, застегнутую под горло. Оживление старухи показалось ей наигранным и неприятным.

– Я зайду попозже, – сказала она.

– Постой-ка! Подожди здесь, сейчас вернусь.

Старуха исчезла. Спустя всего несколько минут она появилась, распахнула калитку:

– Мне помощь нужна кое с чем…

Не поясняя больше ничего, Пахомова развернулась и двинулась в глубь сада, уверенная, что гостья последует за ней.

«Немного странно, как это я оказалась на побегушках у Кролика», – процитировала про себя Маша, вздохнув и шагая за старухой. В чем именно потребовалась ее помощь? «Вытащить из ловушки медведку? – гадала Маша. – Сбить палкой осиное гнездо?»

Но остановились они перед сараем. Под низким скатом крыши на открытых полках сохли яблоки, порезанные на дольки. Кое-где над ними и впрямь жужжали осы.

Старуха обернулась к ней. В глаза почему-то не смотрела, упорно отводила взгляд.

– В погреб нужно слазить, достать пару банок.

Она с некоторым усилием открыла низкую дверь и отодвинулась в сторону, сделав пригласительный жест.

Маша шагнула в прямоугольник пыльной темноты.

– Здесь электричество есть, Тамара Михайловна?

В слабом свете, падавшем снаружи, она рассмотрела справа на стеллажах садовые инструменты, хранившиеся в коробках, и пустые стеклянные банки. Слева, вдоль стены, тускло поблескивали велосипедный руль и пыльные спицы на снятых колесах. Ксения не принадлежала к числу любителей кататься на велосипеде.