Бабкин похлопал озадаченного оперативника по плечу:

– Не обращай внимания. У Макара Андреевича это личное. Макар Андреевич у нас эстет.

Татаров пожал плечами:

– У тестя моего дом весь в сайдинге. Розовый, вроде симпатичный. Не знаю, мне нравится!

– Я бы на вашем месте приглядывал за тестем, – посоветовал неуемный Илюшин, но Бабкин ткнул его кулаком в бок, и Макар заткнулся.

К счастью, Татаров вроде бы не обиделся.

Он обещал позвонить, как только эксперты разберутся с машиной. Следы крови или борьбы и отпечатки, принадлежащие кому-то, кроме Оксаны, – вот что интересовало их в первую очередь.

– Да, чуть не забыл! – Татаров напоследок хлопнул себя по лбу. – Мы хотя бы знаем, что Баренцева не покидала пределов страны. Не зарегистрировано пассажиров с таким именем ни на авиалиниях, ни на железной дороге.





12




Вернувшись в коттедж, временно ставший их рабочим местом, Макар нарисовал схематично Алабушево в виде овала, отделенного от «Серебряных родников» двумя кривоватыми линиями железной дороги, и обозначил точку, где была найдена машина.

– Мы с тобой упустили из виду самый очевидный вариант, – сказал он.

Бабкин согласно кивнул. Он тоже увидел, где в их предположениях дыра.

– Баренцева никуда не шла, – проворчал он. – Она пересела в другую тачку…

– …вместе с ковриком и ножницами, – закончил Илюшин. – И на этой машине могла и до станции доехать, и скрыться в любом направлении. Нам нужно своими глазами посмотреть съемку с ближайших дорожных камер. Она могла сидеть на пассажирском месте.

Бабкин застонал.

– К счастью, не такое уж там оживленное автомобильное движение, – утешил Макар. – Нам нужен промежуток с четырнадцати пятнадцати – самое раннее, когда она могла оказаться в Алабушеве – и, допустим, до шестнадцати часов. Но что заставило ее бросить свою машину? Не заметала же она следы, пытаясь скрыться от семьи?

Сергей молчал. Он представлял, как Маша идет по деревне, – не селу Алабушево, пыльному пригороду, а настоящей русской деревне, где дома с наличниками, амбары, пьяницы и гуси, – идет в длинном платье до пят, а на голове у нее, допустим, зеленый платок. Или синий. Нет, лучше зеленый – пойдет к глазам и ее мягкой золотой рыжине. Вокруг крапива колосится! Иван-да-марья цветет! Буренки доятся! Молоко звенит, ударяясь о стенки подойника! А Маша подходит к нему, сияя, и ласково говорит:

– …что-то смущает меня твоя привычка вырубаться во время серьезных производственных совещаний.

Сергей дернул головой и пришел в себя.

– Не вырубаться, а проваливаться в дремоту, – проворчал он. Макар, подлец, вырвал его из чудесного сновидения. – Забыл спросить: тебе удалось поговорить с музыкальной училкой и ее троглодитами?

– Угу.

Такое это было «угу», что Сергей мигом сбросил с себя остатки сна и приподнялся на локте.

– Что-то выяснил?

Макар отрицательно покачал головой.

– Она держит язык за зубами, и дети тоже. Я даже не могу понять, известно им что-то, или это отработанная стратегия на все случаи жизни.

– Может, Татаров их разговорит?

– Сомневаюсь. Ни Татаров, ни следователь. У тебя может получиться.

– У меня? – изумился Бабкин. – Ага, ну да. У меня-то точно есть отработанная стратегия в разговорах с детьми! Поймать – и ноги вырвать. А Токмакову я, кстати, видел сегодня утром, когда шел к машине. Красивая баба.

Красивая, мысленно согласился Илюшин. Интересно было бы увидеть их с Оксаной рядом десять лет назад. Веселая бойкая Баренцева, смешливая, яркая, жадная до впечатлений – и холодновато-отстраненная Василика с узкой прямой спиной, узкими кистями, узкими длинными глазами под иссиня-черной челкой, неожиданно светлыми, словно выгоревшими, на загорелом лице. Он поймал себя на том, что хочет спровоцировать ее, вывести из себя, чтобы она сбросила свою холодность, точно лягушачью шкурку.

– Дети сверяют по ней каждое слово, – сказал Макар. – Скажут что-то – и смотрят на нее.

– А она?

– Делает вид, что не замечает. За этим могут стоять обычные отношения учителя и учеников.

– В общем, если я увижу мелких, я тебе отловлю одного-двух, – пообещал Бабкин.






13




На следующее утро Илюшин позвонил Жанне Баренцевой и попросил о встрече.

– Да-да, я только через час собиралась уезжать! Вы заходите, я на кухне как раз завтракать закончила…

Подходя к коттеджу, он видел в окне ее силуэт.

Сергей поднялся раньше Макара, чтобы отработать линию с чужой машиной и камерами. С дороги он отправил сообщение: эксперты закончили обследование «Ауди». Ни крови, ни волосков, ни чужих отпечатков: только самой Баренцевой и членов ее семьи.

– Жанна Ивановна, вы поссорились на днях с Оксаной, – сказал Макар.

Она вскинула голову. Черные крашеные кудри смялись, обвисли.

– Вы думаете, она из-за этого… Нет, Оксана никогда бы! Это для нее ерунда, плюнуть и растереть.

– И все-таки, что случилось?

Ох, как ей не хотелось отвечать! Она мялась, налила себе воды, предложила ему, оттягивая тот момент, когда все-таки придется все объяснить, она ежилась, будто собственное тело было ей велико, и жизнь была ей велика – жизнь собственницы частного бизнеса и второй хозяйки просторного коттеджа. Макар вдруг подумал, что, если бы не сестра, Жанна никогда не приехала бы в Москву. Это Оксана вытащила ее, пристроила к делу. Ты у меня будешь жить нормальной жизнью.

Он отпил воды, молчаливо поблагодарил и поставил чашку на стол.

– Оксана придумала план развития, – выдавила, наконец, Жанна. Он слышал, что «план развития» – не ее слова, а чужие. – План развития, да…

И вдруг заговорила взахлеб, уже своими собственными словами, выстраданными, многократно произнесенными про себя, но до этой минуты запертыми внутри:

– Ну какой план, какой план! Божечки, ну девочки мои что делают-то? Ноготочки пилим, масочки, массажики, у нас мужчина такой хороший на массаже, турок! Его клиентки любят! Два кресла на весь салон, мы даже за химию пока не беремся! Я только отправила одну из девочек на обучение, будет специалист по японке.

Макар не знал, что такое японка, но перебивать не стал.

– К нам ведь кто приходит? Мамочки окрестные, уложиться перед праздником, маникюр-педикюр, понежиться, поскрабиться… Чтобы встретили, кофейку предложили, вокруг приятно, красиво, птички поют, я даже канареечку в клетке повесила, кенара, он оказался голосистый – заливается, как счастливый!

Она всхлипнула.

– Еще договорилась с одной цветочной базой поблизости, мы у них закупаемся по оптовой цене, а объем берем небольшой, но они все равно нам скидку делают хорошую, а мы им всякие процедурки предлагаем, тоже по приятной цене. Обертывание медовое! Или бразильская эпиляция, перед сезоном девочкам очень актуально! Зато у нас цветы по всему салону, и если у клиентки день рождения, мы букетики дарим! Знаете, как женщины радуются! Вроде букетик-то несложный, а все равно приятно. Я уж в цветах начала разбираться, а ведь даже названий таких сроду не знала! Альстремерия! – выдохнула она сквозь слезы. – Я ее полюбила брать: она вроде с виду неброская, по цене недорогая, а постоит денек-другой и ну так красиво распускается! А потом цветет неделю, а то и две! Не то что наши кустовые розы, их совсем разучились выращивать: они пять часов постоят – и вянут.

– Вы поссорились с Оксаной из-за цветов?

Жанна вытерла слезы.

– Нет, конечно, что вы. Ей до этого дела нет. Оксана только повторяет, что это не для хозяйки работа – цветочки подбирать. Подшучивает надо мной: «Ты, Жанка, как секретарша! Еще начни клиентов обзванивать!» Да-а-а… А я бы и обзванивала, почему нет-то! Но Оксана придумала другое. Приходит неделю назад и говорит: хватит ерундой заниматься, сколько можно брови красить, надо развиваться! Обучим твоих девок колоть!

– Колоть? – переспросил Макар.

Жанна раскраснелась, прядь черных волос прилипла ко лбу.

– Инъекции. Гиалуронка – самое простое. Мезококтейли. Сейчас много всякого. Ну, ботокс ставить в морщины, хотя ботокс уже вроде как вчерашний день, но многие любят, предпочитают его, а не диспорт или миотокс. Много всякого, – нервно повторила она. – А мне страшно, понимаете, страшно! У меня ведь девчонки – не врачи, в лучшем случае медсестры. Наблатыкались, руку набили. Двое из Украины, одна из Казахстана. Всем жить как-то надо! Но вы поймите, если брови испортить – они отрастут! А если что-нибудь иглой заденешь? Это ведь лицо! – Она взялась ладонями за щеки. – Там одних нервов… Ой, я не знаю! А Оксана мне твердит: не ссы, все будет нормально, все колют, а мы чем хуже! Я ей ору: ты с ума сошла, у нас даже лицензии нет! А она мне: как будто проблема купить! Оксана всегда лучше меня знала, что делать, и я всегда ее слушалась. Но тут меня как будто током ударило. Я трясусь, кричу: не буду этого делать! А если, не дай бог, мы человека изуродуем? Я всякие передачи смотрела – это страшное дело! Все под суд пойдем! Ох, Оксана взбеленилась. «Какой суд, что ты понимаешь, дура, ты в бизнесе полный ноль, я тебя в люди вывела, ты бы сейчас сидела с каким-нибудь пьянчугой в однокомнатной хате, мечтала утопиться в Днепре! У тебя ни мозгов, ни предприимчивости!» И всякое такое. А за что она меня так! – Жанна снова всхлипнула. – Я канареечку завела…





14




Сергей вернулся ни с чем. Он стоял, запрокинув голову, и заливал в глаза капли, купленные по дороге в аптеке.

– Ноготочки пилить, – задумчиво сказал Макар.

Бабкин с нескрываемым любопытством уставился на него.

– Что это?

– Призвание Жанны Баренцевой. Но дело не в этом. А давай-ка мы, Серега, поглядим, на чем разбогатела Оксана Баренцева.

– Этим занимается Татаров. Он предполагает, что в первую очередь надо отрабатывать линию конкурентной вражды.