Но это его не смущает, и он над этим не задумывается. Орел просто оценивает обстановку. А она такова: изрядно поредевшая дворцовая стража перекрыла вход в башню. Стражники прячутся за трупы товарищей, за убитую лошадь, за обломки сгоревшего моста, за разбитую княжескую карету… Они используют арбалеты, что при узком входе на защищаемую территорию делает их огонь весьма результативным. Аркебузеры же не могут занять позиции для стрельбы, не могут вести без подставок прицельный огонь, и уже несколько их трупов лежат рядом со ставшими бесполезными аркебузами.
Обстановка предельно ясна. И напряженность можно легко разрядить: надо просто отпустить замковых стражников, объяснив им, что их жизни никому не нужны. Это мгновенно освободит проход к башне. Но объяснения и разрешение противоречий между сторонами в функции Курта не входят. Тем более что он занимает господствующую стрелковую позицию. И он берет арбалет.
– Дзынн! – стоящий на колене за каретой стражник опрокинулся на спину, выпущенная им стрела ушла в небо.
– Дзынн! – лежащий за убитым латником арбалетчик уткнулся лицом в доспех мертвеца.
В прицельной щели вновь оказывается плюмаж из перьев павлина. Сейчас идет бой, Кёниг командует противником, поэтому никаких самооправданий не надо, но Курт почему-то переводит оружие на другую цель.
– Дзынн! – упал стражник, спрятавшийся за выступом стены.
– Дзынн! – обмяк лежавший за трупом лошади.
– Дзынн! – завалился на бок стрелок, перезаряжающий арбалет.
– Дзынн! – рухнул рослый боец, перебегающий на другую позицию.
Когда-то это назовут снайперской стрельбой, но сейчас никто, даже сам Курт, не знает такого слова. Но главное, не слова, а дела. А дела говорят за себя без слов: каждая его стрела поражает стражника, среди них возникает паника. Приободрившиеся аркебузеры устанавливают свои рогульки, начинают стрелять с них и выводят из строя еще трех человек. Боевой дух обороняющихся окончательно подорван.
– Прекратить огонь! Сложить оружие! Барон Крайцнер, мы сдаемся! – кричит Кёниг, размахивая мечом, на который насажен кусок белой рубахи со следами крови. Он честно плыл по воле волн. Оставалось выяснить – куда они его принесли?
Противник врывается в межбашенный дворик. Двое имперцев подбегают к Кёнигу.
– Командир?!
– Командир.
– Вот мы тебя первого и повесим! – кричит один. Второй зло срывает павлиний плюмаж со шлема начальника стражи.
– В императорской армии не принято вешать сдавшегося противника, – без особой надежды говорит Кёниг.
– Это если по своей воле, а тебе деваться некуда было! – размахивает павлиньими перьями имперец. – Твоих бы все равно всех перестреляли!
Голоса из-под шлемов звучат глухо, железная перчатка с нелепо выглядевшими яркими перьями указывает на стрелу, торчащую из спины лежащего за лошадью стражника.
– Вот, смотри! И вот, и вот!
– Что тут происходит? – требовательно раздалось сзади. К ним подошел сам барон фон Крайцнер. Забрало у него было поднято, голос звучал четко и, как всегда, грозно.
– Да вот, кто-то нам помогал и бил их сзади! – сказал имперец и выбросил перья. – А их командир говорит, что сдался добровольно и его нельзя вешать!
Барон подошел поближе, осмотрел убитых стражников.
– Не сзади, а сверху! По углу наклона стрел видно, – заключил он. – Вот из этой башни пуляли! Скорей всего, из того окна…
Он показал рукой.
– Только кто это мог быть? Кто мог нам помогать?
Кёниг молчал: он сам был удивлен таким открытием. Пленившие его рыцари тоже не знали ответа. Да и интересовал их сейчас другой, более конкретный вопрос.
– Так повесить его можно, господин барон?
– Не спеши! Ведите его на площадь, там будем разбираться!
Во дворе было шумно и суетливо. Змееголовые строили разоруженных стражников, срывали с них доспехи и брали под охрану, слуги собирали брошенные мечи и арбалеты. Десяток имперцев ворвались в башню. Через несколько минут обезглавленный труп князя Бауэрштейна сбросили на мостовую. Разгром замка Маутендорф был завершен.
* * *
Стрелять больше было не в кого. Курт перешел в другую комнату, где он иногда встречался с Кларой. Умылся из кувшина в углу, поел колбасы с хлебом, глядя в окно на бесконечный лес, окружающий замок. Все, его работа здесь закончена и, как всегда, успешно. Он возвратится в Вену, даст полный отчет господину Нойманну, передаст ему Орден Черного волка, наверное, получит вознаграждение и отпуск, а потом будет ждать нового задания. Отпуск можно было бы провести с Кларой, но неизвестно, что у нее на уме… И потом – это все равно что проводить отпуск со скорпионом за пазухой! Все-таки убийство мальчика-шута и собственного мужа не укладываются даже в широкие рамки полномочий секретных агентов императора… И противоречат кодексу чести. Она даже стала ему меньше нравиться как женщина… Хотя они напарники и их многое связывает…
Он зевнул и вдруг почувствовал, что сильно устал. Хорошо бы поспать… Он бросил взгляд на разобранную, как всегда, кровать. Хорошо бы, но сейчас нет времени. Надо представиться командиру отряда и выполнить некоторые формальности. А потом можно и спать!
Переодевшись в чистую одежду и надев на всякий случай кольчугу, он спустился вниз, вышел на улицу, запер дверь большим ключом, который когда-то получил лично от князя фон Бауэрштейна.
Но не успел он отойти и на двадцать шагов, как наткнулся на парный конный патруль императорского отряда. Конники подняли забрала, а потому меньше походили на змееголовых. Скорей на жабьи головы.
– Эй ты, а ну, стой! – грубо крикнул старший. – Ты что там делал? Видно, ты один из тех, кто бился с нами насмерть!
– Именем императора! – поднял руку Курт. – Вначале узнайте, в кого я стрелял!
– Вот оно как, – сразу сбавил тон патрульный. Просто так никто не посмеет бросаться подобными словами. Произносить всуе имя императора – большой грех, а провинившийся язык отрубают вместе с головой, и все это знают. – Пойдем, мы отведем тебя к барону!
– Пойдем! – согласился Курт.
* * *
Все побежденные города выглядят одинаково. На улицах валяются трупы – и воинов в латах, и обычных жителей, и даже не причиняющих никому вреда лошадей. Перевернутые телеги, импровизированные баррикады, брошенное оружие… Ходят самые зловещие слухи, испуганный народ сбивается в кучки, как овцы, потерявшие вожака, озираясь по сторонам, перешептывается.
– Так, вроде, их сам император прислал, наказать изменников…
– А какие тут изменники? Наш князь всех в строгости держит…
– Ему уже голову отрубили, твоему князю! Сам он и был главный изменник!
– Теперь начнут лютовать, простых людей пороть, как будто мы за князя ответчики…
– Поркой не отделаешься… Сейчас виселицы и эшафоты поставят, да начнут направо-налево вешать, да головы рубить…
– Кому?!
– Да всем, кто попадется…
Эмма слышит обрывки разговоров, и они не добавляют ей оптимизма. Хотя обычные в таких случаях словесные страшилки женщину не интересуют: она бродит по улицам в поисках своего мужа. Переворачивает трупы, снимает шлемы, вглядывается в лица… Она заметила, что убитых захватчиков на улицах нет – или они неуязвимы, или их быстро забирают свои. Старательно рассматривает пленных, которых со всех концов замка сводят на главную площадь. Но ни среди мертвых, ни среди живых Штефана не оказалось. Своих близких разыскивают и другие жены или родственники. Грета, например, искала свояка Дитмара, поскольку муж, здоровый и невредимый, занимался хозяйством в деревне. Но и она не преуспела в своем поиске, и в конце концов они объединились с Эммой и стали искать вместе.
Клара тоже озабочена. Она распорола корсаж длинного бежевого платья, в котором несколько месяцев назад прибыла в замок Маутендорф, и с тех пор ни разу не надевала; порывшись в складках, извлекла из потайного кармана какой-то даже на вид серьезный документ, написанный на аккуратном квадрате тонкого, но прочного шелка и заверенный красной печатью и витиеватой подписью.
Спрятав шелк за пазуху, Рысь отправилась на площадь. Шла она быстро и целеустремленно, как летит стрела к цели – ни сплетни, ни трупы ее не интересовали и не могли отвлечь.
На площади было многолюдно, как в былые добрые времена, когда собирались праздновать Рождение князя или свадьбу Иозефа Вагнера и Клары Майер. Так же шла подготовка к торжеству: стучали молотки, слуги приносили доски и бревна, возводили какие-то сооружения. Но сейчас любопытные зрители, толкущиеся перед конным оцеплением из змееголовых рыцарей, ожидали совсем другого зрелища, которого, наряду с хлебом, всегда требует толпа. Потому что на этот раз плотники ставили не эстраду для бродячих артистов, не трибуну для высокопоставленных зрителей и не другие приспособления для развлечений. Времена изменились, на смену доброму торжеству пришло злое: они возводили эшафоты и собирали разборные виселицы. На оцепленной части площади обреченно наблюдали за зловещими приготовлениями несколько десятков пленных замковых стражников, окруженных плотным кольцом охраны.
Клара протолкалась сквозь возбужденную толпу и что-то требовательно сказала коннику из оцепления. Через минуту ее сопроводили к барону фон Крайцнеру, который, сняв доспехи, сидел в черном плаще с поддетой кольчугой, черных высоких сапогах и черной шляпе с черным пером посередине площади, на стуле с высокой спинкой и, как олицетворение смерти, наблюдал за приготовлениями к казням. Стул он везде возил с собой вместе с деревянными плахами, сборными виселицами, штатным палачом и личной охраной, не спускавшей с него глаз круглосуточно. Сейчас два телохранителя в доспехах стояли по сторонам стула и один за спинкой.
Командир Летучего отряда был очень педантичным и любил порядок. Увидев Клару, он слегка улыбнулся, если легкое движение губ смерти можно назвать улыбкой.
– Что такая красивая женщина хотела мне сообщить именем императора?
Вместо ответа Рысь протянула квадрат желтого шелка с каллиграфическим текстом, написанным черными несмываемыми чернилами, красной императорской печатью и витиеватой подписью самого императора.
Улыбка стала заметной. Фон Крайцнер явно не первый раз видел такой документ. И, разгладив шелк на колене, стал читать вслух:
«Податель (подательница) сего и его сопровождающая (сопровождающий) выполняют мою волю, действуют на благо Австрийского государства и пользуются неприкосновенностью, нарушение которой карается смертью. Император Священной Римской империи Фердинанд II.»
– Я подозревал, что тут не обошлось без моего друга Нойманна, – хмыкнул барон. – Слишком уж много у него сведений о четырех замках, да еще с доказательствами! Без секретных информаторов Тайной стражи столько не соберешь! Ну-ну! Однако, где ваш сопровождающий?
– Должен быть у вас, – хладнокровно ответила Рысь. – Или сам пришел, или его схватили…
– Тогда пойдем искать! – барон встал и двинулся к обреченно сидящим на мостовой пленным. Доспехи с них сорвали, – в лохмотьях одежды, а некоторые в одном белье, они имели вид бездомных скитальцев, которые во множестве бродят по дорогам империи. Клара прошла вдоль имеющих жалкий вид людей, бегло осмотрела всех и, естественно, никого знакомого не обнаружила.
Зато ее обнаружила зажатая в толпе Эмма.
– Смотри, смотри, – толкнула она Грету. – Вот же наша Клара! С чужим командиром пленных рассматривает! Она, оказывается, важная птица!
– А откуда она их знает? – простодушно хлопала глазами Грета.
– Да какая разница! Она может помочь найти Штефана и Дитмара! Только как к ней подобраться?
– Может, позже удастся? Народ разойдется и тогда…
– Как бы поздно не было, – процедила Эмма. Она была поумней подруги и, в отличие от нее, понимала суть происходящих приготовлений.
– Пойдем пока в «Единороге» посмотрим, – предложила Грета. – Люди сказали, туда раненых заносили…
– Ну, пойдем, – тяжело вздохнула Эмма. – Чтобы хоть чем-то себя занять…
Обстановка предельно ясна. И напряженность можно легко разрядить: надо просто отпустить замковых стражников, объяснив им, что их жизни никому не нужны. Это мгновенно освободит проход к башне. Но объяснения и разрешение противоречий между сторонами в функции Курта не входят. Тем более что он занимает господствующую стрелковую позицию. И он берет арбалет.
– Дзынн! – стоящий на колене за каретой стражник опрокинулся на спину, выпущенная им стрела ушла в небо.
– Дзынн! – лежащий за убитым латником арбалетчик уткнулся лицом в доспех мертвеца.
В прицельной щели вновь оказывается плюмаж из перьев павлина. Сейчас идет бой, Кёниг командует противником, поэтому никаких самооправданий не надо, но Курт почему-то переводит оружие на другую цель.
– Дзынн! – упал стражник, спрятавшийся за выступом стены.
– Дзынн! – обмяк лежавший за трупом лошади.
– Дзынн! – завалился на бок стрелок, перезаряжающий арбалет.
– Дзынн! – рухнул рослый боец, перебегающий на другую позицию.
Когда-то это назовут снайперской стрельбой, но сейчас никто, даже сам Курт, не знает такого слова. Но главное, не слова, а дела. А дела говорят за себя без слов: каждая его стрела поражает стражника, среди них возникает паника. Приободрившиеся аркебузеры устанавливают свои рогульки, начинают стрелять с них и выводят из строя еще трех человек. Боевой дух обороняющихся окончательно подорван.
– Прекратить огонь! Сложить оружие! Барон Крайцнер, мы сдаемся! – кричит Кёниг, размахивая мечом, на который насажен кусок белой рубахи со следами крови. Он честно плыл по воле волн. Оставалось выяснить – куда они его принесли?
Противник врывается в межбашенный дворик. Двое имперцев подбегают к Кёнигу.
– Командир?!
– Командир.
– Вот мы тебя первого и повесим! – кричит один. Второй зло срывает павлиний плюмаж со шлема начальника стражи.
– В императорской армии не принято вешать сдавшегося противника, – без особой надежды говорит Кёниг.
– Это если по своей воле, а тебе деваться некуда было! – размахивает павлиньими перьями имперец. – Твоих бы все равно всех перестреляли!
Голоса из-под шлемов звучат глухо, железная перчатка с нелепо выглядевшими яркими перьями указывает на стрелу, торчащую из спины лежащего за лошадью стражника.
– Вот, смотри! И вот, и вот!
– Что тут происходит? – требовательно раздалось сзади. К ним подошел сам барон фон Крайцнер. Забрало у него было поднято, голос звучал четко и, как всегда, грозно.
– Да вот, кто-то нам помогал и бил их сзади! – сказал имперец и выбросил перья. – А их командир говорит, что сдался добровольно и его нельзя вешать!
Барон подошел поближе, осмотрел убитых стражников.
– Не сзади, а сверху! По углу наклона стрел видно, – заключил он. – Вот из этой башни пуляли! Скорей всего, из того окна…
Он показал рукой.
– Только кто это мог быть? Кто мог нам помогать?
Кёниг молчал: он сам был удивлен таким открытием. Пленившие его рыцари тоже не знали ответа. Да и интересовал их сейчас другой, более конкретный вопрос.
– Так повесить его можно, господин барон?
– Не спеши! Ведите его на площадь, там будем разбираться!
Во дворе было шумно и суетливо. Змееголовые строили разоруженных стражников, срывали с них доспехи и брали под охрану, слуги собирали брошенные мечи и арбалеты. Десяток имперцев ворвались в башню. Через несколько минут обезглавленный труп князя Бауэрштейна сбросили на мостовую. Разгром замка Маутендорф был завершен.
* * *
Стрелять больше было не в кого. Курт перешел в другую комнату, где он иногда встречался с Кларой. Умылся из кувшина в углу, поел колбасы с хлебом, глядя в окно на бесконечный лес, окружающий замок. Все, его работа здесь закончена и, как всегда, успешно. Он возвратится в Вену, даст полный отчет господину Нойманну, передаст ему Орден Черного волка, наверное, получит вознаграждение и отпуск, а потом будет ждать нового задания. Отпуск можно было бы провести с Кларой, но неизвестно, что у нее на уме… И потом – это все равно что проводить отпуск со скорпионом за пазухой! Все-таки убийство мальчика-шута и собственного мужа не укладываются даже в широкие рамки полномочий секретных агентов императора… И противоречат кодексу чести. Она даже стала ему меньше нравиться как женщина… Хотя они напарники и их многое связывает…
Он зевнул и вдруг почувствовал, что сильно устал. Хорошо бы поспать… Он бросил взгляд на разобранную, как всегда, кровать. Хорошо бы, но сейчас нет времени. Надо представиться командиру отряда и выполнить некоторые формальности. А потом можно и спать!
Переодевшись в чистую одежду и надев на всякий случай кольчугу, он спустился вниз, вышел на улицу, запер дверь большим ключом, который когда-то получил лично от князя фон Бауэрштейна.
Но не успел он отойти и на двадцать шагов, как наткнулся на парный конный патруль императорского отряда. Конники подняли забрала, а потому меньше походили на змееголовых. Скорей на жабьи головы.
– Эй ты, а ну, стой! – грубо крикнул старший. – Ты что там делал? Видно, ты один из тех, кто бился с нами насмерть!
– Именем императора! – поднял руку Курт. – Вначале узнайте, в кого я стрелял!
– Вот оно как, – сразу сбавил тон патрульный. Просто так никто не посмеет бросаться подобными словами. Произносить всуе имя императора – большой грех, а провинившийся язык отрубают вместе с головой, и все это знают. – Пойдем, мы отведем тебя к барону!
– Пойдем! – согласился Курт.
* * *
Все побежденные города выглядят одинаково. На улицах валяются трупы – и воинов в латах, и обычных жителей, и даже не причиняющих никому вреда лошадей. Перевернутые телеги, импровизированные баррикады, брошенное оружие… Ходят самые зловещие слухи, испуганный народ сбивается в кучки, как овцы, потерявшие вожака, озираясь по сторонам, перешептывается.
– Так, вроде, их сам император прислал, наказать изменников…
– А какие тут изменники? Наш князь всех в строгости держит…
– Ему уже голову отрубили, твоему князю! Сам он и был главный изменник!
– Теперь начнут лютовать, простых людей пороть, как будто мы за князя ответчики…
– Поркой не отделаешься… Сейчас виселицы и эшафоты поставят, да начнут направо-налево вешать, да головы рубить…
– Кому?!
– Да всем, кто попадется…
Эмма слышит обрывки разговоров, и они не добавляют ей оптимизма. Хотя обычные в таких случаях словесные страшилки женщину не интересуют: она бродит по улицам в поисках своего мужа. Переворачивает трупы, снимает шлемы, вглядывается в лица… Она заметила, что убитых захватчиков на улицах нет – или они неуязвимы, или их быстро забирают свои. Старательно рассматривает пленных, которых со всех концов замка сводят на главную площадь. Но ни среди мертвых, ни среди живых Штефана не оказалось. Своих близких разыскивают и другие жены или родственники. Грета, например, искала свояка Дитмара, поскольку муж, здоровый и невредимый, занимался хозяйством в деревне. Но и она не преуспела в своем поиске, и в конце концов они объединились с Эммой и стали искать вместе.
Клара тоже озабочена. Она распорола корсаж длинного бежевого платья, в котором несколько месяцев назад прибыла в замок Маутендорф, и с тех пор ни разу не надевала; порывшись в складках, извлекла из потайного кармана какой-то даже на вид серьезный документ, написанный на аккуратном квадрате тонкого, но прочного шелка и заверенный красной печатью и витиеватой подписью.
Спрятав шелк за пазуху, Рысь отправилась на площадь. Шла она быстро и целеустремленно, как летит стрела к цели – ни сплетни, ни трупы ее не интересовали и не могли отвлечь.
На площади было многолюдно, как в былые добрые времена, когда собирались праздновать Рождение князя или свадьбу Иозефа Вагнера и Клары Майер. Так же шла подготовка к торжеству: стучали молотки, слуги приносили доски и бревна, возводили какие-то сооружения. Но сейчас любопытные зрители, толкущиеся перед конным оцеплением из змееголовых рыцарей, ожидали совсем другого зрелища, которого, наряду с хлебом, всегда требует толпа. Потому что на этот раз плотники ставили не эстраду для бродячих артистов, не трибуну для высокопоставленных зрителей и не другие приспособления для развлечений. Времена изменились, на смену доброму торжеству пришло злое: они возводили эшафоты и собирали разборные виселицы. На оцепленной части площади обреченно наблюдали за зловещими приготовлениями несколько десятков пленных замковых стражников, окруженных плотным кольцом охраны.
Клара протолкалась сквозь возбужденную толпу и что-то требовательно сказала коннику из оцепления. Через минуту ее сопроводили к барону фон Крайцнеру, который, сняв доспехи, сидел в черном плаще с поддетой кольчугой, черных высоких сапогах и черной шляпе с черным пером посередине площади, на стуле с высокой спинкой и, как олицетворение смерти, наблюдал за приготовлениями к казням. Стул он везде возил с собой вместе с деревянными плахами, сборными виселицами, штатным палачом и личной охраной, не спускавшей с него глаз круглосуточно. Сейчас два телохранителя в доспехах стояли по сторонам стула и один за спинкой.
Командир Летучего отряда был очень педантичным и любил порядок. Увидев Клару, он слегка улыбнулся, если легкое движение губ смерти можно назвать улыбкой.
– Что такая красивая женщина хотела мне сообщить именем императора?
Вместо ответа Рысь протянула квадрат желтого шелка с каллиграфическим текстом, написанным черными несмываемыми чернилами, красной императорской печатью и витиеватой подписью самого императора.
Улыбка стала заметной. Фон Крайцнер явно не первый раз видел такой документ. И, разгладив шелк на колене, стал читать вслух:
«Податель (подательница) сего и его сопровождающая (сопровождающий) выполняют мою волю, действуют на благо Австрийского государства и пользуются неприкосновенностью, нарушение которой карается смертью. Император Священной Римской империи Фердинанд II.»
– Я подозревал, что тут не обошлось без моего друга Нойманна, – хмыкнул барон. – Слишком уж много у него сведений о четырех замках, да еще с доказательствами! Без секретных информаторов Тайной стражи столько не соберешь! Ну-ну! Однако, где ваш сопровождающий?
– Должен быть у вас, – хладнокровно ответила Рысь. – Или сам пришел, или его схватили…
– Тогда пойдем искать! – барон встал и двинулся к обреченно сидящим на мостовой пленным. Доспехи с них сорвали, – в лохмотьях одежды, а некоторые в одном белье, они имели вид бездомных скитальцев, которые во множестве бродят по дорогам империи. Клара прошла вдоль имеющих жалкий вид людей, бегло осмотрела всех и, естественно, никого знакомого не обнаружила.
Зато ее обнаружила зажатая в толпе Эмма.
– Смотри, смотри, – толкнула она Грету. – Вот же наша Клара! С чужим командиром пленных рассматривает! Она, оказывается, важная птица!
– А откуда она их знает? – простодушно хлопала глазами Грета.
– Да какая разница! Она может помочь найти Штефана и Дитмара! Только как к ней подобраться?
– Может, позже удастся? Народ разойдется и тогда…
– Как бы поздно не было, – процедила Эмма. Она была поумней подруги и, в отличие от нее, понимала суть происходящих приготовлений.
– Пойдем пока в «Единороге» посмотрим, – предложила Грета. – Люди сказали, туда раненых заносили…
– Ну, пойдем, – тяжело вздохнула Эмма. – Чтобы хоть чем-то себя занять…