– Свезло нам, Василий Юрьевич! Чукчи на гору лезть робеют! И перед Григорием робеют тоже. Кто бы мог подумать!

– Перед ними только уши распусти, они тебе наговорят! – сказал Ефимов. – Вон как по шапке стрельнули!

– И не попали, – сказал капитан.

– Чукчи стрелки неважные, это давно известно, – сказал Шалауров. – А вот зато что почему они сюда не лезут, так ведь место здесь и в самом деле чёртово. Так прямо и пышет чертями! Не зря здесь у них мольбище. Да и Синельников уже оттуда прибегал и говорил, что они до верху не дошли, вернулись.

– Как это вдруг вернулись?! – сердито удивился капитан.

– А вот так! – ответил Шалауров. – Я же говорю, что место чёртово, вот люди и мудрят, Григорий буйствует. Орёт, пеной плюётся, синеет. Как бы совсем не преставился. Кем тогда будем чукчей пугать?!

Капитан задумался, потом повернулся к Ефимову, сказал, если снизу полезут, чтобы его люди сразу же стреляли, не жалели пуль, а Шалаурову велел идти вести его к Григорию, показывать. И они вдвоём пошли вверх по тропке. Тропка была кривая, узкая. Сперва капитан на это злился, а потом подумал, что чем круче тропка, тем легче её оборонять. И сразу шаг прибавился!

Так, быстрым шагом, они шли, пока стланик не кончился, и начались одни камни и кое-где мох. Потом, ещё шагов через полсотни, Шалауров сказал, что нужно поворачивать, потому что солдаты тут остановились. Капитан пошёл за Шалауровым. Так они прошли уже совсем немного, потом Шалауров повернул ещё раз, наклонился над чёрным проёмом, громко спросил:

– Гостей принимаете?

И, не дожидаясь ответа, полез вниз. За ним сразу полез капитан. Вначале капитану показалось, что там совсем ничего не видно, но потом его глаза привыкли к темноте, и он увидел сидящих на камнях Синельникова, Меркулова, Костюкова и Пыжикова. И там же лежал адъюнкт, лицо у него было мокрое от пота, глаза настороженные, дикие. Капитан хотел его окликнуть, но сдержался, повернулся к Синельникову и спросил, почему караул не выставлен.

– Не с руки было, – сказал Синельников.

– Так! – очень сердито сказал капитан. – Мы в походе или где? Вы тут сидите, в ус не дуете, а внизу людям головы рубят!

– Как это? – спросил Синельников.

– Вот так! – ответил капитан и показал рукой, как рубят. И прибавил: – Отошли они пока что. Обещали прийти завтра. Но это пока не ваше дело. Ваше дело его охранять. И вам про него что было велено? Выйти с ним на самый верх, на мольбище, и там стоять. А вы что?

Синельников помолчал, осмотрелся и, кивая на адъюнкта, ответил:

– А он туда не хочет, ваше благородие. Орёт!

– По-нашему орёт? По-ихнему?

– По-ихнему. Грозится. А здесь тихий как трава.

– А что мольбище? Как там? Старый шаман на месте?

– Не рассмотрели, – ответил Синельников. – Этот вырывался очень сильно.

Эх, подумал капитан, не к добру это, очень не к добру, а вслух сказал:

– Ладно! Тогда так. Никита Павлович, ты здесь за старшего, доложи им обстановку, а я сейчас вернусь! И никому за мной не соваться!

И полез вон из пещеры. Вылез, пошёл дальше вверх. Шёл, думал: дурь какая, командир должен что, печься о своих подчинённых, пестовать их, нахваливать, чтобы не робели, а он что?! Шёл дальше, ружьё било по хребту, сабля сбоку путалась, ноги скользили, потому что камни уже кончились, был только снег, а капитан шёл, думал: умные солдат в атаку водят, а дураки одни лезут вперёд! И всё равно лез, и лез дальше, лез!

И вылез на самый верх, остановился, осмотрелся. И в самом деле, никого там не было, никакой Харгитит не лежал с располосованным брюхом, без кишок, и лужи крови нигде не было. А вот бревно с рисунками осталось на месте. Вокруг бревна были видны следы, и их было совсем немного. Так куда девался Харгитит, подумалось.

Вдруг громко захлопали крылья. Капитан поднял голову. В небе кружил ворон. Капитан вскинул ружьё, прицелился, взял на упреждение, затаил дыхание, мысленно сам себе скомандовал и выстрелил.

Ворон исчез. Капитан медленно опустил ружьё и начал его перезаряжать, а сам смотрел в небо, ждал.

Снова появился ворон. Капитан сразу навскидку выстрелил! Ворон опять исчез. А с неба медленно, кружась, опускалось перо. Капитан отбросил ружьё, выставил руки вверх, начал ловить перо…

Оно исчезло. Капитан зло чертыхнулся, поднял ружьё и начал утирать его рукавом. Утирал долго, тщательно, иногда поглядывал на небо. В небе было пусто.

И на вершине горы никого, кроме капитана, не было. Капитан закинул ружьё за спину и только тогда увидел подбегающего Костюкова.

– Кому было велено не лезть за мной! – строго сказал капитан.

– Господинчик взбесился, – сказал Костюков запыхавшимся голосом.

Капитан сердито хмыкнул, развернулся и поспешно пошёл вниз с горы, а Костюков пошёл за ним. Капитан шёл, не оглядываясь и ни о чём не спрашивая. Костюков тоже помалкивал. Ещё бы, это не в трубу дудеть, сердито думал капитан, а больше ни о чём не думалось.

Зато когда капитан подошёл к пещере и увидел стоявшего возле неё Меркулова с ружьём, то ему сразу стало как-то веселей. Меркулов лихо козырнул, капитан кивнул в ответ, полез в пещеру. Там было тихо. Капитан постоял, проморгался, привык к темноте и вначале увидел своих и с ними рядом Шалаурова, потом адъюнкта. Тот сидел в дальнем углу и настороженно поглядывал по сторонам. Взгляд у адъюнкта был вполне осознанный. Это уже очень хорошо, подумал капитан и строго спросил, кто дежурный. Синельников сказал, что он. Тогда капитан спросил, что было за его отсутствие.

– Арестованный кричал, – сказал Синельников. – И вырывался. Мы его чуть удержали всем скопом.

Капитан спросил:

– Кричал по-чукочьи? Или по-нашему?

Синельников подумал и пожал плечами. Капитан посмотрел на адъюнкта. Тот смотрел на капитана, не моргая. По-немецки, вдруг подумал капитан, или даже по-латыни, да, а что, адъюнкту это запросто! Вот сказать бы сейчас по-немецки, по-немецки он же слыхивал! Но на ум ничего не пришло, ни единого словечка. Тогда капитан опять повернулся к адъюнкту и окликнул:


– Гриша! – Подождал и прибавил: – Господин Осокин!

Адъюнкт смотрел на него и молчал. Глаза у адъюнкта были пустые, равнодушные. Кто-то из солдат хихикнул.

– Дурачьё, – строго сказал капитан. – И ты, Никита, тоже хорош. Не объяснил задачу. А задача у нас простая! Чукчи думают, что он сильный колдун, и к нам не лезут, потому что он с нами. Потому что, они думают, если он с нами, то он теперь будет нам помогать, и помогать по-волшебному, сильно, будет напускать пургу, или какую хворобу, или чтобы стрелы били мимо, ну, или ещё что-нибудь. И не лезут они пока к нам! Робеют! И так мы можем долго просидеть, придёт Дмитрий Иванович, и мы попрём их отсюда, перебьём к едреней матери, и, может, даже в самом деле серебра добудем! Но это, – сказал капитан, – после. А пока что вот говорю: если, не дай бог, по чьей-нибудь вине адъюнкт преставится, того застрелю собственноручно! Из вот этого ружья пуля в лоб! Понятно?!

Все молчали.

– Значит, понятно, – сказал капитан. Помолчал, потом спросил: – Как у него рана?

– Не даётся посмотреть, – мрачно сказал Синельников. – Ему говоришь, а он ничего не понимает!

Капитан ещё немного помолчал, потом сказал:

– Рану, говоришь, не показывает. Ну и ладно. Не показывает, значит, заживает, идёт на поправку. А ты, Синельников, смотри за ним в оба. Остаёшься за старшего, понял? Чуть что, сразу пуля тебе в лоб. А мы с Никитой Павловичем пока сойдём вниз, посмотрим, как там дела. И Пыжикова с собой возьмём. Пойдём, Пыжиков, бери ружьё!

И они втроём полезли из пещеры. Потом они спускались вниз по тропке, петляли. Капитан велел двигаться скрытно, они так и двигались, если это можно так назвать. И вышли к Ефимову. Тот стоял на прежнем месте, хмурился.

– Что случилось? – спросил капитан.

– Ничего, – ответил Ефимов очень неохотным голосом. – Вот только приходили на поляну этих трое, стали гонять наших оленей недорезанных и угнали их всех вон туда, за те камни.

– Это плохо, – сказал капитан. – Хотят нас измором взять. Ну, ладно!

И сразу спросил, где те олени, которых они успели порезать. Ефимов показал то место. Там была большая куча мяса, разделанного как попало. Капитану это очень не понравилось, он велел снять с позиции половину казаков, чтобы они взяли всё это и перенесли наверх, как можно выше, и там закопали в снегу, чтобы не портилось, и там же выставили караул, и содержали бы его со всей строгостью. А ещё, продолжил капитан, это уже обращаясь к Шалаурову, надо взять полдесятка охочих людей и велеть им разыскать пещерку поудобнее и повместительней, и чтобы была здесь поближе. И ещё одну подальше. В одной будет казарма, во второй поварня. А остальным, до особого распоряжения, оставаться на месте, наблюдать за неприятелем, и если чуть что, сразу стрелять на поражение!

Шалауров и Ефимов подняли своих людей и приступили к исполнению. А капитан встал поудобнее и начал смотреть вниз, на пустошь. Там никого видно не было. Капитан обернулся к Пыжикову. Пыжиков облизнулся, сказал:

– Их там как грязи. Позвольте, ваше благородие.

Капитан посторонился. Пыжиков закусил губу, долго целился, после нажал на спусковой крючок. Бабахнуло, поднялся дым. Когда дым рассеялся, Пыжиков радостным голосом сказал:

– Один готов! – И тут же прибавил: – Ложись!

И сам первым упал на камни. Капитан упал следом за ним. И вовремя, потому что сразу засвистели стрелы и начали втыкаться в землю, совсем рядом. Пыжиков насупился и прошептал:

– Отползаем, ваше благородие. На дым стреляют, сволочи.

Они отползли. Пыжиков сразу начал перезаряжать ружьё, а капитан осторожно приподнялся и стал смотреть туда, откуда прилетели стрелы. Никого там видно не было, пустошь была как пустошь, только в том месте, где они недавно резали оленей, теперь было как будто бы чукочье мольбище, столько там всякого мяса валялось, и костей, и шкур. Капитан опять пригнулся и отполз ещё, а после встал и, повернувшись боком, отошёл и встал за скалой там, где уже стоял Ефимов.

– Баталия! – в сердцах сказал Ефимов. – Прямо Полтава какая-то.

Капитан ещё немного постоял и посмотрел вниз, на пустошь, потом велел Ефимову заряды напрасно не тратить и пошёл наверх. Там люди Шалаурова искали удобную пещеру для казармы. Капитан хотел пройти мимо, но Шалауров попросил его подойти глянуть хозяйским глазом, как он это назвал.

Тамошняя пещера и в самом деле была хороша – вход полукруглый, ровный, а дальше сразу большая площадка, а от неё виднелись ходы ещё дальше, но там было совсем темно. Они подобрали ветки, высекли огонь, стало немного виднее. Тогда шалауровский охочий человек, звали его Петька Сабанеев, смело пошёл дальше, завернул за угол…

Но недолго потоптался и пришёл обратно.

– Что там было? – спросил капитан.

– Ничего такого, ваше благородие, – ответил Петька. – А вот идти как-то не хочется. Как будто смертью воняет.

– Ладно, – подумав, сказал капитан. – Тогда пока что не лезьте туда, а обустраивайтесь здесь. Скоро приду, проверю.

Он вышел из той пещеры и пошёл дальше, наверх. Там он вскоре увидел казаков Ефимова, которые стояли возле ещё одной пещеры. Эта была всем хороша – и сухая, и светлая, и с укрытым входом. Вот только сама она была небольшая, так что, подумал капитан, казарму здесь не устроишь, а вот для поварни это будет в самый раз. И он разделил казаков на команды, и одним велел собирать дрова, вторым складывать чувал, а третьих повёл дальше наверх, туда, где прямо на снегу валялось мясо. Мяса было много, это радовало, но порублено оно было в великой спешке, шкуру не снимали, кровь спускали плохо, и капитан велел всё переделать. А сам пошёл выше, на мольбище.

Там никого не было и никаких следов не виделось. Капитан подошёл к самому краю, к обрыву, и начал осматриваться. Вокруг были сопки да сопки. Смеркалось, солнце цеплялось за горизонт. Вот уже и дни сейчас пойдут на убыль, подумал капитан, а у них ещё ничего толком не начиналось, им же ещё нужно дождаться Дмитрия Ивановича, а это почти три недели, потом плыть домой, а это ещё две – и так и июль пройдёт, начнётся август, осень, и хоть в Устье будет ещё чисто, но на Барановом Камне всё уже будет льдом забито, не пройти, Лаптев остановится, потом повернёт обратно, дойдёт до маяка… Да только какой это маяк?! Там же так и будет стоять недостроенный сруб, если его чукчи ещё не сожгли. Лаптев только покачает головой, повернёт на Колыму, придёт в крепость, Черепухин к нему выйдет, скажет, что так, мол, и так, наш командир в отлучке, но вы, ваше благородие, не сомневайтесь, он у нас старательный…

Капитан нахмурился, полез за трубкой, за кисетом…

И услышал шорох, обернулся и увидел ворона, сидящего на верхушке того вкопанного в снег бревна. Ворон, склонив голову, смотрел на капитана. Капитан махнул рукой. Ворон не испугался. Капитан негромко чертыхнулся, развернулся и пошёл обратно вниз, к своим.





Глава 26




И больше ничего интересного в тот день не случилось, а просто те, кто были свободны от караула, пришли на поварню и покормились тем печёным оленьим мясом, запивая его той водой, которую растопили из снега. Мяса и воды было навалом, каждый ел и пил сколько хотел, и это было весело. А потом они все взяли ружья, пошли вниз по тропке и сменили караульных, после чего те бывшие караульные поднялись на поварню и тоже ели того мяса столько, сколько в них влезало, и также и воды было несчётно. А чукчей нигде видно не было, не в кого тогда было стрелять, и так и в наших тогда тоже никто не стрелял. Да так можно будет, говорили наши, тут хоть до зимы сидеть! Вот так кончился тот день.

Также и ночь тогда прошла очень спокойно. Капитан три раза выходил проверить, всё ли в порядке, и нигде ничего подозрительного не замечал. Даже более того – казалось, что чукчи ушли. Очень хотелось в это верить! А ещё очень хотелось спуститься вниз, пройти к лодкам, проверить, целы ли они, и если вдруг целы…