– А вот это очень нехорошо, – сказал Имрын, нахмурившись. – Это она держит его, не отпускает. И пока она его не отпустит, ты не сможешь увезти его отсюда. Или сможешь увезти, но только мёртвого.
– Как это? – не понял капитан.
– А вот так! – сказал Имрын. – Она на него заговорённую верёвку накинула. Теперь она будет держать его, пока он жив. А если ты будешь тянуть его к себе, то он задушится.
Капитан посмотрел на адъюнкта. Вид у адъюнкта был вполне здоровый, казалось, что он просто спит, только губы у него в крови. Дурь какая-то, подумал капитан, не бывает же такого! Но вслух ничего об этом не сказал, а только спросил:
– Так что, ты хочешь, чтобы я оставил его здесь, а сам ушёл к себе?
– Нет, – ответил Имрын, – я ничего не хочу. Я только говорю, что если ты возьмёшь его с собой, то живым ты его до вашей крепости не довезёшь.
Капитан подумал, помолчал, после чего ответил, что мало ли что человеку может присниться.
– Да, это так, – сказал Имрын. – И я ещё тебе скажу: ты можешь поступать, как хочешь, но должен знать, как нужно было поступить правильно.
– Не учи меня! – гневно воскликнул капитан.
Имрын молча ему поклонился. Капитан, немного успокоившись, сказал:
– Не лезь не в свои дела! – Поднялся, надел шапку и вышел из яранги.
А там давно никто уже не спал, все были заняты делами. Юкагиры ходили по пустоши, подбирали трупы, обирали их, складывали в кучи и поджигали, а оружие и панцири складывали отдельно – свои в одно место, чукочьи в другое, корякские в третье. Также и наши вышли хоронить своих. Похороны были простые: их положили у скалы, капитан прочёл над ними молитву, и их стали закладывать каменьями. А капитан стоял, поглядывал по сторонам и думал, что предсказание Имрына – это самая обычная инородческая байка, на которую не нужно обращать внимания. Но, правда, есть и совсем другие причины, по которым нужно сперва очень крепко подумать, а уже после выступать в поход. Потому что куда вдруг пропало Атч-ытагыново войско? А где коряки? Что если они уже сидят в засаде и только и ждут, когда мы к ним подойдём? Не проще ли вначале выслать лазутчиков или даже небольшой отряд?
Ну и так далее. То есть вот о чём он тогда думал. А когда наши, подправив могилу, распрямились и надели шапки, Илэлэк сразу подошёл к капитану и сказал, что его люди уже забрали причитающуюся им добычу и готовы идти к лодкам. И прибавил, что оленей тоже посчитали, и их оказалось ровно тысяча и пятьдесят. На что капитан сказал, что это очень хорошо, но он ещё желает, чтобы его оленей отделили в особое стадо.
– Зачем это тебе? – удивился Илэлэк. – Ведь мы же пойдём в одну сторону. Или ты не собираешься идти обратно?
– Да, это так, – ответил капитан. – Мне думается, что мне нужно ещё немного погодить, прежде чем покидать это место.
– Почему? – спросил Илэлэк.
– Потому что, – сказал капитан, – вначале нам нужно узнать, куда подевались Атч-ытагын и Хыпай. Не лучше ли вначале выслать надёжных людей и проверить, всё ли впереди спокойно, а уже только потом выдвигаться вперёд? Тем более что место, в котором мы сейчас остановились, очень удобно для защиты. Вот так думаю я. Ну а ты можешь думать по-другому, и можешь сразу идти к лодкам, только отдай вначале мне моих оленей, чтобы чукчи у тебя их не отобрали.
– А, так вот чего ты хочешь! – сказал Илэлэк. – Ты хочешь дальше воевать. Но мы об этом не договаривались. Мы договаривались, что пойдём и разобьём Атч-ытагына, и мы разбили его. Также мы ещё шли за тем, чтобы освободить твоего названого брата. И мы и это сделали! Поэтому я сейчас беру свою тысячу оленей, которых я заслужил, и поворачиваю домой. Эти олени – твоя плата за то, что мы сражались вместе. Но это ещё не всё. Ты же обещал мне отпустить ко мне моего сына, чтобы он побыл у нас до Рождества, а после и дальше, до лета. Но теперь, когда ты останешься здесь, с кем мне там разговаривать? Поэтому напиши мне говорящую бумагу, чтобы люди в твоём стойбище отдали мне сына.
– Э! – сказал капитан. – Для этого никакой говорящей бумаги не надо. Моя хозяйка знает о нашей с тобой договорённости. Приходи к ней, и она отдаст тебе твоего сына, можешь об этом не беспокоиться.
– Это очень хорошо, – сказал Илэлэк. – Тогда посылай своих людей, и пусть они отбирают для тебя твоих пятьдесят оленей.
Капитан обернулся и указал на Шалаурова, а тот кивнул своим людям, и они пошли к стаду. Все остальные молчали. Люди Шалаурова быстро отбирали оленей и отгоняли их в сторону. Имрын смотрел на капитана и улыбался.
– Чему ты улыбаешься? – спросил капитан.
– Я радуюсь твоей предусмотрительности, – ответил Имрын. – Ты будешь сидеть на священной горе, есть вяленую оленину и ждать прихода своего начальника.
– И я его дождусь? – спросил капитан.
– Я этого не знаю, – ответил Имрын. – Потому что я умру раньше, чем он сюда придёт.
– А что будет с твоим господином? – спросил капитан.
– Я этого тоже не знаю, потому что я умру раньше его.
– Вот это очень хорошо! – насмешливо сказал Илэлэк. – А пока этого не случилось, перегоняй оленей на ту сторону, а я пойду по этой стороне и возьму лодки.
И он, повернувшись к своим воинам, велел идти за ним. И они пошли вдоль берега, под самой скалой, к том месту, где несколько дней тому назад они высадились на берег. А Имрын и с ним ещё с десятка полтора воинов окружили основное оленье стадо и начали мало-помалу отгонять его к броду, то есть к тому самому месту, через которое вчера дважды прошёл Хыпай со своим войском. Вот бы знать, где он сейчас, подумал капитан, многое можно было бы отдать за это знание, но пока это только пустые размышления, на которые не стоит тратить время. И капитан велел Шалаурову отгонять оленей к Горе, а сам со своими солдатами пошёл к яранге.
Когда они вошли в неё, то увидели, что адъюнкт лежит на боку, на одном локте, и пытается раздуть огонь в чувале, но огонь никак не раздувается, а от него только летят искры и гаснут на лежащих на полу оленьих шкурах.
– Гриша, – окликнул капитан.
Адъюнкт посмотрел на капитана и поморщился, дёрнул клыками. Не узнаёт, подумал капитан и приказал поднимать. Солдаты взяли адъюнкта за руки, за ноги. Адъюнкт мотнул головой, харкнул кровью.
– Осторожней! – сказал капитан…
А сам со страхом подумал, что неужели Имрын прав, и адъюнкта нельзя страгивать. Ну да а что теперь делать?! И капитан быстро шагнул к солдатам, начал им помогать и командовать, куда лучше нести и как. А адъюнкт начал кричать и вырываться. Кричал он по-чукочьи, злобно. Ругается, сказал Синельников, да это и так было понятно. Адъюнкта вынесли наружу, было солнечно. У адъюнкта изо рта шла кровь, адъюнкт начал захлёбываться, закатывать глаза, его начала бить дрожь, или падучая, на него было страшно смотреть.
– Мы не донесём его! – крикнул Меркулов. – Бросаем!
– Убью! – крикнул капитан. – Только попробуйте!
И они понесли его дальше. Мать вашу, думал капитан, да что это такое в самом деле, да неужели Имрын правду говорил, тогда, что ли, нести его обратно? Капитан поспешно оглянулся на ярангу и увидел, что она горит. Раздул-таки, злобно подумал капитан, спалил, теперь возвращаться некуда!
От яранги валил густой дым. Солдаты прибавили шагу. Адъюнкт больше уже не кричал, лицо его было всё в крови, голова болталась, он только постанывал. Капитан командовал:
– Быстрей! Быстрей!
К ним подбежал Шалауров, сказал, что олени пригнаны и что он велел их резать.
Капитан ничего не ответил, он был весь в адъюнктовой крови.
– Колдовство какое-то! – воскликнул Шалауров. – Сглазили Григория! Собаки!
И тут же пристроился нести. До Горы было уже совсем недалеко. Там, возле тропы наверх, одни шалауровские люди резали оленей, а другие старались не дать остальным оленям разбежаться. Крик там стоял, визг, топот и оленье хорканье. Капитан остановился, адъюнкта положили на землю.
– Набок клади! – приказал Шалауров. – А то захлебнётся.
Адъюнкта взялись перекладывать. Адъюнкт тихо стонал.
И вдруг откуда-то, снизу по реке, раздался дикий и протяжный вой. Потом ещё раз. И ещё. Все замерли. Капитан строго сказал:
– Началось! – И перекрестился.
Другие наши тоже начали креститься.
– Вот что, – продолжил капитан. – Несите его дальше, на самый верх. И одного там не оставляйте. А мы тут пока что сами разберёмся.
Солдаты опять подхватили адъюнкта и понесли вверх по тропе. Адъюнкт уже не вырывался, не стонал, и даже кровь у него изо рта уже почти что не текла. Ну а что, подумал капитан, он же теперь чукча, место для него священное, вот ему и полегчало.
А те дикие крики не замолкали, только теперь они стали отрывистыми и беспорядочными. И было уже совершенно ясно, что они слышатся оттуда, где были оставлены лодки.
– Перехватили их там, – сказал Ефимов.
– И скоро они сюда придут, – продолжил Шалауров. – А у нас тут какое заклание!
И в самом деле, подумал капитан, тут же теперь как на инородческом празднике, когда режут жертвенных оленей. Два, а то, может, и три десятка их уже зарезано, да этого на месяц вполне хватит, а на вершине, на мольбище, снег, а это значит, и с водой беды не будет. Так что до прихода Дмитрия Ивановича вполне можно продержаться. И капитан велел оленей больше не резать, а уносить разделанное мясо выше в гору и сразу возвращаться обратно – с заряженными ружьями, конечно.
И так оно тогда и было. Одни потащили оленину вверх, а других капитан оставил при себе и начал им показывать, кому где становится и что кому брать на прицел. Распоряжаясь таким образом, капитан то сходил с тропы в сторону, в заросли стланика, а то возвращался, точнее, продирался обратно, и думал, что место здесь действительно очень удобное, дней десять вполне можно продержаться.
Потом, когда вся оленина была снесена наверх, а все его люди расставлены на линии, капитан тоже занял своё место, выставил ружьё вперёд и начал ждать.
Ждать пришлось не очень долго. Вскоре крики возле лодок совсем стихли, а от Имрына, то есть с того берега реки, по которому они угнали стадо, криков и раньше слышно не было. Что бы это могло значить, думал капитан и осторожно поглядывал по сторонам.
А по сторонам было пусто и ничего особенного не происходило, вот разве что догорала атч-ытагынова яранга, но это было довольно далеко, а поблизости туда-сюда бродили по пустоши оставшиеся в живых олени. Капитан начал считать их. Получилось двадцать семь. Тогда капитан начал считать, сколько в каждом олене мяса и на сколько человек хватит этого на день, а сколько на день нужно всему его войску и сколько уже запасено, и получалось, что до самой осени.
Глава 25
Вдруг из-за дальней скалы вышел чукча. В одной руке у него было опущенное к земле копьё, а вторую руку, открытой ладонью вперёд, он держал перед собой. Переговорщик, понял капитан и отвёл ружьё в сторону. Следом за первым чукчей вышел второй, совсем без оружия, и в руках у него был мешок из грубо выделанной оленьей шкуры.
А за вторым шёл Кэт-Аймак, и он был в илэлэковом панцире. Вот оно что, подумал капитан и медленно перекрестился.
Чукчи прошли ещё вперёд, остановились, переговорщик повернулся к Горе и прокричал что-то по-чукочьи. Капитан даже не шелохнулся. Тогда переговорщик прокричал по-нашему:
– Эй, Большой Каптана! Ты ещё живой или тебя уже убили? Почему ты не выходишь к нам? Ты что, боишься нас?
Эх, подумал капитан, нехорошо как получается, ну да что поделать, и опять не отозвался. Кэт-Аймак прищурился и стал смотреть на Гору. Хочет высмотреть, дальше подумал капитан, ну так давай, высматривай! Кэт-Аймак сердито мотнул головой, отвернулся. Значит, ничего не высмотрел, и это очень хорошо, ещё подумал капитан и заулыбался радостно.
А Кэт-Аймак тем временем повернулся к своему человеку, сделал ему знак, тот поднял мешок, тряхнул его – и на землю вывалились две окровавленные головы, Имрынова и Илэлэкова. Капитан невольно вздрогнул, а Кэт-Аймак, усмехаясь, продолжил:
– Наш хозяин, великий тойон Атч-ытагын, дарит тебе эти головы для того, чтобы ты не забывал, что бывает с теми, кто его разгневает. А он уже очень недоволен тобой! Поэтому чем скорее ты вернёшь ему украденного у него раба, тем раньше он простит тебя. Слышишь ты меня, Большой Каптана?
Капитан молчал.
– Если молчишь, значит, слышишь, – сказал Кэт-Аймак. – А если слышишь, тогда слушай дальше. Так вот! Мой хозяин велел мне передать тебе ещё вот что: если ты отдашь нам этого человека, то тебе и твоим людям будет позволено спуститься с этой горы, сесть в свои лодки и уехать к себе домой. При этом мой хозяин и пальцем не шевельнёт ради того, чтобы причинить вам хоть самую малую обиду. Согласен на это? Или тебе что-то не нравится? Тогда скажи! А если тебе нечего мне возразить, тогда молчи.
Чёрт бы тебя подрал, скотина, в сердцах подумал капитан, но опять ничего не ответил. А что, подумал капитан, только подай голос, сразу стрелу получишь, у них это запросто. А Кэт-Аймак опять заговорил:
– Мне очень противно иметь дело с таким лживым и коварным человеком, как ты. Будь на то моя воля, я бы схватил тебя и всех твоих воинов и перебил вас всех до последнего, но вы спрятались на священной горе, и с вами наш лучший шаман Харгитит, которого вы обманом превратили в своего раба. Но это не беда! Сегодня я ничего не смогу с тобой сделать, но завтра сюда придёт наш великий тойон, непобедимый воин Атч-ытагын, и он не побоится вашего колдовства, а поднимется на гору и, если ты опять будешь упрямиться, то он отрубит тебе голову. Ха! – громко продолжил Кэт-Аймак. – Мне будет очень интересно смотреть на твою голову рядом с двумя этими головами. Поэтому вели не убирать их, путь лежат до завтра, а завтра вас всех вместе уберут!
Сказав это, Кэт-Аймак развернулся и пошёл обратно, к реке. И его люди пошли вслед за ним. Капитан смотрел вслед чукчам и молчал. Потом снял шапку, осторожно высунул ей из ветвей, начал считать и досчитал всего до трёх, как зашуршали стрелы и застучали рядом, по камням. А по шапке не попала ни одна. Хороший знак, подумал капитан, так можно будет долго продержаться, но не спешил вставать, а подождал, пока переговорщики зайдут за скалы, и уже только тогда, хоронясь, встал и пошёл вдоль линии к тропе.
Возле тропы стояли Шалауров и Ефимов. Шалауров сразу же сказал:
– Как это? – не понял капитан.
– А вот так! – сказал Имрын. – Она на него заговорённую верёвку накинула. Теперь она будет держать его, пока он жив. А если ты будешь тянуть его к себе, то он задушится.
Капитан посмотрел на адъюнкта. Вид у адъюнкта был вполне здоровый, казалось, что он просто спит, только губы у него в крови. Дурь какая-то, подумал капитан, не бывает же такого! Но вслух ничего об этом не сказал, а только спросил:
– Так что, ты хочешь, чтобы я оставил его здесь, а сам ушёл к себе?
– Нет, – ответил Имрын, – я ничего не хочу. Я только говорю, что если ты возьмёшь его с собой, то живым ты его до вашей крепости не довезёшь.
Капитан подумал, помолчал, после чего ответил, что мало ли что человеку может присниться.
– Да, это так, – сказал Имрын. – И я ещё тебе скажу: ты можешь поступать, как хочешь, но должен знать, как нужно было поступить правильно.
– Не учи меня! – гневно воскликнул капитан.
Имрын молча ему поклонился. Капитан, немного успокоившись, сказал:
– Не лезь не в свои дела! – Поднялся, надел шапку и вышел из яранги.
А там давно никто уже не спал, все были заняты делами. Юкагиры ходили по пустоши, подбирали трупы, обирали их, складывали в кучи и поджигали, а оружие и панцири складывали отдельно – свои в одно место, чукочьи в другое, корякские в третье. Также и наши вышли хоронить своих. Похороны были простые: их положили у скалы, капитан прочёл над ними молитву, и их стали закладывать каменьями. А капитан стоял, поглядывал по сторонам и думал, что предсказание Имрына – это самая обычная инородческая байка, на которую не нужно обращать внимания. Но, правда, есть и совсем другие причины, по которым нужно сперва очень крепко подумать, а уже после выступать в поход. Потому что куда вдруг пропало Атч-ытагыново войско? А где коряки? Что если они уже сидят в засаде и только и ждут, когда мы к ним подойдём? Не проще ли вначале выслать лазутчиков или даже небольшой отряд?
Ну и так далее. То есть вот о чём он тогда думал. А когда наши, подправив могилу, распрямились и надели шапки, Илэлэк сразу подошёл к капитану и сказал, что его люди уже забрали причитающуюся им добычу и готовы идти к лодкам. И прибавил, что оленей тоже посчитали, и их оказалось ровно тысяча и пятьдесят. На что капитан сказал, что это очень хорошо, но он ещё желает, чтобы его оленей отделили в особое стадо.
– Зачем это тебе? – удивился Илэлэк. – Ведь мы же пойдём в одну сторону. Или ты не собираешься идти обратно?
– Да, это так, – ответил капитан. – Мне думается, что мне нужно ещё немного погодить, прежде чем покидать это место.
– Почему? – спросил Илэлэк.
– Потому что, – сказал капитан, – вначале нам нужно узнать, куда подевались Атч-ытагын и Хыпай. Не лучше ли вначале выслать надёжных людей и проверить, всё ли впереди спокойно, а уже только потом выдвигаться вперёд? Тем более что место, в котором мы сейчас остановились, очень удобно для защиты. Вот так думаю я. Ну а ты можешь думать по-другому, и можешь сразу идти к лодкам, только отдай вначале мне моих оленей, чтобы чукчи у тебя их не отобрали.
– А, так вот чего ты хочешь! – сказал Илэлэк. – Ты хочешь дальше воевать. Но мы об этом не договаривались. Мы договаривались, что пойдём и разобьём Атч-ытагына, и мы разбили его. Также мы ещё шли за тем, чтобы освободить твоего названого брата. И мы и это сделали! Поэтому я сейчас беру свою тысячу оленей, которых я заслужил, и поворачиваю домой. Эти олени – твоя плата за то, что мы сражались вместе. Но это ещё не всё. Ты же обещал мне отпустить ко мне моего сына, чтобы он побыл у нас до Рождества, а после и дальше, до лета. Но теперь, когда ты останешься здесь, с кем мне там разговаривать? Поэтому напиши мне говорящую бумагу, чтобы люди в твоём стойбище отдали мне сына.
– Э! – сказал капитан. – Для этого никакой говорящей бумаги не надо. Моя хозяйка знает о нашей с тобой договорённости. Приходи к ней, и она отдаст тебе твоего сына, можешь об этом не беспокоиться.
– Это очень хорошо, – сказал Илэлэк. – Тогда посылай своих людей, и пусть они отбирают для тебя твоих пятьдесят оленей.
Капитан обернулся и указал на Шалаурова, а тот кивнул своим людям, и они пошли к стаду. Все остальные молчали. Люди Шалаурова быстро отбирали оленей и отгоняли их в сторону. Имрын смотрел на капитана и улыбался.
– Чему ты улыбаешься? – спросил капитан.
– Я радуюсь твоей предусмотрительности, – ответил Имрын. – Ты будешь сидеть на священной горе, есть вяленую оленину и ждать прихода своего начальника.
– И я его дождусь? – спросил капитан.
– Я этого не знаю, – ответил Имрын. – Потому что я умру раньше, чем он сюда придёт.
– А что будет с твоим господином? – спросил капитан.
– Я этого тоже не знаю, потому что я умру раньше его.
– Вот это очень хорошо! – насмешливо сказал Илэлэк. – А пока этого не случилось, перегоняй оленей на ту сторону, а я пойду по этой стороне и возьму лодки.
И он, повернувшись к своим воинам, велел идти за ним. И они пошли вдоль берега, под самой скалой, к том месту, где несколько дней тому назад они высадились на берег. А Имрын и с ним ещё с десятка полтора воинов окружили основное оленье стадо и начали мало-помалу отгонять его к броду, то есть к тому самому месту, через которое вчера дважды прошёл Хыпай со своим войском. Вот бы знать, где он сейчас, подумал капитан, многое можно было бы отдать за это знание, но пока это только пустые размышления, на которые не стоит тратить время. И капитан велел Шалаурову отгонять оленей к Горе, а сам со своими солдатами пошёл к яранге.
Когда они вошли в неё, то увидели, что адъюнкт лежит на боку, на одном локте, и пытается раздуть огонь в чувале, но огонь никак не раздувается, а от него только летят искры и гаснут на лежащих на полу оленьих шкурах.
– Гриша, – окликнул капитан.
Адъюнкт посмотрел на капитана и поморщился, дёрнул клыками. Не узнаёт, подумал капитан и приказал поднимать. Солдаты взяли адъюнкта за руки, за ноги. Адъюнкт мотнул головой, харкнул кровью.
– Осторожней! – сказал капитан…
А сам со страхом подумал, что неужели Имрын прав, и адъюнкта нельзя страгивать. Ну да а что теперь делать?! И капитан быстро шагнул к солдатам, начал им помогать и командовать, куда лучше нести и как. А адъюнкт начал кричать и вырываться. Кричал он по-чукочьи, злобно. Ругается, сказал Синельников, да это и так было понятно. Адъюнкта вынесли наружу, было солнечно. У адъюнкта изо рта шла кровь, адъюнкт начал захлёбываться, закатывать глаза, его начала бить дрожь, или падучая, на него было страшно смотреть.
– Мы не донесём его! – крикнул Меркулов. – Бросаем!
– Убью! – крикнул капитан. – Только попробуйте!
И они понесли его дальше. Мать вашу, думал капитан, да что это такое в самом деле, да неужели Имрын правду говорил, тогда, что ли, нести его обратно? Капитан поспешно оглянулся на ярангу и увидел, что она горит. Раздул-таки, злобно подумал капитан, спалил, теперь возвращаться некуда!
От яранги валил густой дым. Солдаты прибавили шагу. Адъюнкт больше уже не кричал, лицо его было всё в крови, голова болталась, он только постанывал. Капитан командовал:
– Быстрей! Быстрей!
К ним подбежал Шалауров, сказал, что олени пригнаны и что он велел их резать.
Капитан ничего не ответил, он был весь в адъюнктовой крови.
– Колдовство какое-то! – воскликнул Шалауров. – Сглазили Григория! Собаки!
И тут же пристроился нести. До Горы было уже совсем недалеко. Там, возле тропы наверх, одни шалауровские люди резали оленей, а другие старались не дать остальным оленям разбежаться. Крик там стоял, визг, топот и оленье хорканье. Капитан остановился, адъюнкта положили на землю.
– Набок клади! – приказал Шалауров. – А то захлебнётся.
Адъюнкта взялись перекладывать. Адъюнкт тихо стонал.
И вдруг откуда-то, снизу по реке, раздался дикий и протяжный вой. Потом ещё раз. И ещё. Все замерли. Капитан строго сказал:
– Началось! – И перекрестился.
Другие наши тоже начали креститься.
– Вот что, – продолжил капитан. – Несите его дальше, на самый верх. И одного там не оставляйте. А мы тут пока что сами разберёмся.
Солдаты опять подхватили адъюнкта и понесли вверх по тропе. Адъюнкт уже не вырывался, не стонал, и даже кровь у него изо рта уже почти что не текла. Ну а что, подумал капитан, он же теперь чукча, место для него священное, вот ему и полегчало.
А те дикие крики не замолкали, только теперь они стали отрывистыми и беспорядочными. И было уже совершенно ясно, что они слышатся оттуда, где были оставлены лодки.
– Перехватили их там, – сказал Ефимов.
– И скоро они сюда придут, – продолжил Шалауров. – А у нас тут какое заклание!
И в самом деле, подумал капитан, тут же теперь как на инородческом празднике, когда режут жертвенных оленей. Два, а то, может, и три десятка их уже зарезано, да этого на месяц вполне хватит, а на вершине, на мольбище, снег, а это значит, и с водой беды не будет. Так что до прихода Дмитрия Ивановича вполне можно продержаться. И капитан велел оленей больше не резать, а уносить разделанное мясо выше в гору и сразу возвращаться обратно – с заряженными ружьями, конечно.
И так оно тогда и было. Одни потащили оленину вверх, а других капитан оставил при себе и начал им показывать, кому где становится и что кому брать на прицел. Распоряжаясь таким образом, капитан то сходил с тропы в сторону, в заросли стланика, а то возвращался, точнее, продирался обратно, и думал, что место здесь действительно очень удобное, дней десять вполне можно продержаться.
Потом, когда вся оленина была снесена наверх, а все его люди расставлены на линии, капитан тоже занял своё место, выставил ружьё вперёд и начал ждать.
Ждать пришлось не очень долго. Вскоре крики возле лодок совсем стихли, а от Имрына, то есть с того берега реки, по которому они угнали стадо, криков и раньше слышно не было. Что бы это могло значить, думал капитан и осторожно поглядывал по сторонам.
А по сторонам было пусто и ничего особенного не происходило, вот разве что догорала атч-ытагынова яранга, но это было довольно далеко, а поблизости туда-сюда бродили по пустоши оставшиеся в живых олени. Капитан начал считать их. Получилось двадцать семь. Тогда капитан начал считать, сколько в каждом олене мяса и на сколько человек хватит этого на день, а сколько на день нужно всему его войску и сколько уже запасено, и получалось, что до самой осени.
Глава 25
Вдруг из-за дальней скалы вышел чукча. В одной руке у него было опущенное к земле копьё, а вторую руку, открытой ладонью вперёд, он держал перед собой. Переговорщик, понял капитан и отвёл ружьё в сторону. Следом за первым чукчей вышел второй, совсем без оружия, и в руках у него был мешок из грубо выделанной оленьей шкуры.
А за вторым шёл Кэт-Аймак, и он был в илэлэковом панцире. Вот оно что, подумал капитан и медленно перекрестился.
Чукчи прошли ещё вперёд, остановились, переговорщик повернулся к Горе и прокричал что-то по-чукочьи. Капитан даже не шелохнулся. Тогда переговорщик прокричал по-нашему:
– Эй, Большой Каптана! Ты ещё живой или тебя уже убили? Почему ты не выходишь к нам? Ты что, боишься нас?
Эх, подумал капитан, нехорошо как получается, ну да что поделать, и опять не отозвался. Кэт-Аймак прищурился и стал смотреть на Гору. Хочет высмотреть, дальше подумал капитан, ну так давай, высматривай! Кэт-Аймак сердито мотнул головой, отвернулся. Значит, ничего не высмотрел, и это очень хорошо, ещё подумал капитан и заулыбался радостно.
А Кэт-Аймак тем временем повернулся к своему человеку, сделал ему знак, тот поднял мешок, тряхнул его – и на землю вывалились две окровавленные головы, Имрынова и Илэлэкова. Капитан невольно вздрогнул, а Кэт-Аймак, усмехаясь, продолжил:
– Наш хозяин, великий тойон Атч-ытагын, дарит тебе эти головы для того, чтобы ты не забывал, что бывает с теми, кто его разгневает. А он уже очень недоволен тобой! Поэтому чем скорее ты вернёшь ему украденного у него раба, тем раньше он простит тебя. Слышишь ты меня, Большой Каптана?
Капитан молчал.
– Если молчишь, значит, слышишь, – сказал Кэт-Аймак. – А если слышишь, тогда слушай дальше. Так вот! Мой хозяин велел мне передать тебе ещё вот что: если ты отдашь нам этого человека, то тебе и твоим людям будет позволено спуститься с этой горы, сесть в свои лодки и уехать к себе домой. При этом мой хозяин и пальцем не шевельнёт ради того, чтобы причинить вам хоть самую малую обиду. Согласен на это? Или тебе что-то не нравится? Тогда скажи! А если тебе нечего мне возразить, тогда молчи.
Чёрт бы тебя подрал, скотина, в сердцах подумал капитан, но опять ничего не ответил. А что, подумал капитан, только подай голос, сразу стрелу получишь, у них это запросто. А Кэт-Аймак опять заговорил:
– Мне очень противно иметь дело с таким лживым и коварным человеком, как ты. Будь на то моя воля, я бы схватил тебя и всех твоих воинов и перебил вас всех до последнего, но вы спрятались на священной горе, и с вами наш лучший шаман Харгитит, которого вы обманом превратили в своего раба. Но это не беда! Сегодня я ничего не смогу с тобой сделать, но завтра сюда придёт наш великий тойон, непобедимый воин Атч-ытагын, и он не побоится вашего колдовства, а поднимется на гору и, если ты опять будешь упрямиться, то он отрубит тебе голову. Ха! – громко продолжил Кэт-Аймак. – Мне будет очень интересно смотреть на твою голову рядом с двумя этими головами. Поэтому вели не убирать их, путь лежат до завтра, а завтра вас всех вместе уберут!
Сказав это, Кэт-Аймак развернулся и пошёл обратно, к реке. И его люди пошли вслед за ним. Капитан смотрел вслед чукчам и молчал. Потом снял шапку, осторожно высунул ей из ветвей, начал считать и досчитал всего до трёх, как зашуршали стрелы и застучали рядом, по камням. А по шапке не попала ни одна. Хороший знак, подумал капитан, так можно будет долго продержаться, но не спешил вставать, а подождал, пока переговорщики зайдут за скалы, и уже только тогда, хоронясь, встал и пошёл вдоль линии к тропе.
Возле тропы стояли Шалауров и Ефимов. Шалауров сразу же сказал: