Пыльный поземок струился у меня под ногами, как шелковый. Песок – он и есть песок. Но чем – или кем? – были тысячу лет назад эти острые крошки, больно впивающиеся в кожу?
Раньше можно было гулять по Мудре, как по траурному музею. Драконье пламя застало людей врасплох: кто-то погиб, баюкая ребенка, другие – покупая свежий хлеб или слушая лекцию в старом университете.
Но и тех, кого не было в столице, ждала жестокая смерть от вражеских войск. Не выжил никто.
Никто, кроме Хинхо из Дома Страждущих. Может, он потому и соблюдал обет молчания? Не из-за тайн амулетов, как думал Мелисандр, а просто от стыда? От боли? Каково оно – остаться единственной живой душой на тысячи мертвецов?..
Ах, Лайонасса! Прекрасный, свежий, сильный мир! Мир, на котором углями чернеют два горьких срединных кладбища: остекленевшая Мудра и наш дворцовый курган.
Говорят, когда-то сумасбродные путешественники, которые без страха перед проклятым местом приходили в Мудру, находили тут останки срединников: скульптуры, занятые своими делами. Все, как один, в немом изумлении задрали головы к небу. Последний общий жест. Никого не спасшее единство.
Сейчас этих скульптур уже нет.
В пустыне Тысячи Бед бродят шувгеи – жестокие смерчи, раздирающие в клочья все, что попадается на их пути. За сотни лет шувгеи уничтожили большую часть останков. Остались только здания, наполовину утопленные в песках. И голубоватая крошка смальты. Вдыхаешь ее – вдыхаешь прошлое. В прямом смысле этого слова.
Пустыня Тысячи Бед…
Я бы назвала ее «Пустыней Тысячи Сожалений». Если бы да кабы. Если бы срединники не возгордились. Если бы не настроили против себя другие страны. Если бы не взбесили – и чем только?.. – драконов.
Одна сплошная боль.
Я и представить не могла, что Мудра настолько давит. Что ни вдоха тут сделать нельзя без бьющего набатом «если бы, если бы, если бы»…
– Что, ностальгия заела? – горько усмехнулась я, завидев фигурку Карла, бредущую ко мне издалека. – К чему такое место встречи?
Хранителя освещала восходящая луна – щербатая, погрызенная сбоку. Встрепанный мальчишка в красном комбинезоне тянул за собой санки – нормальные зимние санки, отвратительно будничные в этом скорбном пейзаже. Такие санки используют скальники в Сизых горах: нарядные загнутые полозья, деревянный лежак, длинная веревка, чтобы тянуть.
На санях спал Лиссай, укутанный в пуховое белое одеяло. Ночь в пустыне обманчива: несмотря на, казалось бы, южные пески вокруг, холод пробирал до костей.
Санки совсем не скользили – видать, не смазаны воском, – и Карл прикусил губу от усердия. Ни один ребенок вообще не смог бы затащить такие саночки на песчаный бархан, но Карл – это, конечно, совсем другое дело.
– Междумирье продолжает барахлить? – допытывалась я, глядя, как мальчишка отирает вспотевший лоб.
Карл вздрогнул.
Поколебался с мгновение, потом вдруг заговорил – тихо, упрямо, со страшной ровностью:
– Встреча здесь – мой подарок тебе. Точнее, обещание. Я любил этот город – и дал ему умереть в муках. Вам – не дам. Никому из вас. Просто помни об этом: сегодня, когда я возвращаю тебе принца из царства Хаоса, и всегда, когда решишь, что за тобой никто не приглядывает. Я приглядываю, Тинави. Даже если не прихожу по первому зову. Даже если вообще не прихожу. Однажды, когда ты будешь свободна, я найду тебя и покажу тебе вселенную. Обещаю.
Я моргнула от неожиданности. Какой… невеселый монолог.
Карл склонился над санями и стал разворачивать одеяло. Глаза мальчика при этом так влажно сверкнули, что я растерялась.
Что-то случилось.
Случилось что-то плохое.
Моим первым порывом было обнять Карла: ну не бойся, не знаю, в чем беда, но я с тобой! Наивное желание, да. Но однажды усвоенная в наших отношениях роль «взрослой-и-заботливой» никак не хотела сменяться на более подходящую «восхвалительницы-жрицы-ученицы».
Да и я вас умоляю: можно ли с пиететом относиться к подростку, который раньше канючил у тебя сладкую вату?
Карл усмехнулся и потеребил себя за ушную мочку.
Ой, прах. Он же мои мысли читает…
– Кстати, об этом. – Карл резко развернулся ко мне. – Тинави, чего ты боишься?
– Чего только не боюсь! – призналась я.
– Нет, прямо сейчас?
Не дожидаясь ответа, мальчик шагнул вперед и, встав на мысочки, сдернул с меня капюшон. Сразу же ахнул, подпрыгнув на полметра:
– Это что за дела?!
Кажется, и в свете ночной Мудры были видны черные узоры проклятия, разбегающиеся по моему лицу.
Карл нахмурился:
– Кто навел?
– Его Величество Сайнор. Можешь убрать?
– Конечно. – Хранитель пожал плечами.
Потом чуть сощурился, как бы прислушиваясь. Прислушиваясь к моей памяти, как выяснилось секунду спустя, когда Карл успокаивающе поднял руку:
– Не беспокойся о друзьях. Курган едва ли обвалился, когда я забрал тебя, – некрополь построен на совесть. А если даже и посыпалось что-то… Я уверен, твой куратор сможет вытащить их. Удобные у него способности. Тоже дружит с унни, да?
Я кивнула. Наверное. «Дружба» и «Ходящие» – не те слова, которые ожидаешь увидеть в одном предложении, но по сути получается, что да, все так. Запредельные способности теневиков – это из области Карловой магии. Удивительно, но факт. Правда, вряд ли Ходящие знают, что это «дружба».
Как-то по-другому у них запускается тот же процесс.
Между тем Карл сжал правый кулак так, будто там лежало нечто хрупкое, резко дунул в маленькую щель между мизинцем и ладонью и потом приложил раскрытую руку к моему лбу.
Я стояла, воодушевленная.
Прошло секунд десять.
– Что за черт… – пробормотал Карл и повторил операцию.
Потом третий раз. Ну и четвертый.
Я напряглась.
Хранитель протянул: «Э-э-э…» и задумчиво поскреб каштановые вихры.
– Сайнор, говоришь? – скривил губы он.
Я кивнула. Карл, не открывая рта, провел языком по верхним, потом по нижним зубам: будто гусеница под кожей проползла.
Хранитель убрал руки в карманы комбинезона:
– Очень интересно.
– А мне вот не очень, – пожаловалась я. – Что делать-то?
– Попроси его снять проклятье.
– Издеваешься? – Я обалдела.
Карл поморщился и, понизив голос, буркнул якобы спящему Лиссаю:
– Было куда лучше, когда она думала «Бог» с большой буквы…
– О сиятельный Карланон, я готова рассыпаться в любых комплиментах, эпитетах и восхвалениях, но скажи – что делать? Ты правда не можешь его снять?
Мальчик прикусил губу:
– Нет. Тут замешаны хранители. Один из нас смастерил королю это проклятье. Судя по почерку, – он протяжно вздохнул, – Дану.
– Меня прокляла хохотушка Дану? – Я изумленно подняла брови.
– Нет, тебя проклял Сайнор… Но с ее помощью.
Карл сделал несколько неопределенных магических пассов. Вокруг меня закрутились спиралями разноцветные потоки света – как в рассказах принца Лиссая. Были там и зеленые, и фиолетовые, и оранжевые оттенки, и опасные черные крапинки, и белые звезды, формой напоминавшие геральдические лилии. Преобладал мерцающий цвет морской волны.
Карл обошел меня кругом, поцокал языком и виновато развел руками:
– Да, точно Дану. С ума сойти! Значит, она проигнорировала нашу договоренность не соваться в Лайонассу, – пробормотал он. – Интересно, только ли она? Или все хранители исподтишка забредали домой? Кроме нас с Авеной, самых, блин, честных?
– Ну, вообще-то ты тоже сюда пришел, тогда, в ночь бокки, – пожала плечами я.
Карл затряс головой:
– Нет, у меня другое. Я бежал от Зверя, и я был ранен. Инстинкты привели меня в Лайонассу. А Дану… – Он еще раз вздохнул. – Подозреваю, Дану просто крутила шашни с кем-то из Ищущих. И оставила проклятие как подарок. В форме кольца, наверное. Есть у нее такая привычка – вручать любовникам донельзя опасные цацки.
– Что, крутила прямо с Сайнором?! – ужаснулась я.
– Вряд ли. У проклятия старый движок… Попахивает семнадцатым веком. Сейчас бы она придумала что-то поизящнее.
Карл хлопнул в ладоши, и потоки света вокруг меня исчезли. Я нахмурилась:
– То есть хранительница Дану сильнее тебя? Раз ты не можешь повлиять на ее колдовство?
Мальчишка вспыхнул от такого предположения, как спичка в раскаленный полдень:
– Вот еще! Просто мы вшестером вообще не можем противодействовать друг другу с помощью магии. Или оружия. Только дипломатия, только хардкор, – улыбнулся Карл.