– Ах да! – Лицо Лиама озарилось восторгом. – Можешь заняться этим?
Дважды дерьмо.
– Я… думаю, да, – невозмутимо ответила я. – Зу, можно еще раз взглянуть на блокнот?
Все затаили дыхание. Под взглядами друзей я застыла, точно парализованная. Проще было сразу пригвоздить меня к земле. В машине было очень холодно, обогрев еще не включили, однако внутри поднялась жаркая волна паники. Я схватила блокнот так, словно это был пропуск в рай.
У меня были знакомые, которые с легкостью запоминали сотни тысяч символов, выдавали на-гора точные координаты, мгновенно решали сложные головоломки, но я не была одной из них.
Толстяк фыркнул.
– Похоже, Лига ошиблась с выбором.
– Эй, – резко оборвал Лиам. – Мы бьемся над этой задачей чертовы две недели и не выяснили вообще ничего. Можешь дать ей часок на размышления?
Может, буквы Э-Д-О стоило перевести в цифры? 5-14-15? Боже, какие еще бывают виды кодов? Железнодорожный код? Нет, не то. Может, это вообще не код? Слишком много вариантов. Загадка должна быть такой, чтобы с ней могли справиться дети. Как в лагере, так и за его пределами. Слишком сложную задачу решить не сможет никто.
Солги, – подумала я, смахнув прядь волос с лица. – Просто солги. Сделай это. Скажи что-нибудь! Что обычно обозначают тремя однозначными цифрами? Цена, время, географический код…
О! Неужели я права? Господи боже!
– О? – переспросил Лиам. – Что «о»?
– Точно не помню, – поправилась я, – может, даже ошибаюсь, так что не радуйтесь слишком бурно, но, по-моему, это код Вирджинии.
– Не бывает кодов из четырех цифр, – сказал Толстяк. – Пять-четыре-пятнадцать не сработает.
– Но пять-четыре-ноль сработает, – сказала я. – Люди ведь иногда заменяют ноль буквой «О»?
Лиам почесал затылок и перевел взгляд на Толстяка.
– Пять сорок? Не улавливаешь ничего знакомого?
Я повернулась к Толстяку, который неожиданно предстал передо мной в новом свете.
– Ты из Вирджинии?
Скрестив руки на груди, он смотрел в окно.
– Я из Северной Вирджинии.
Это многое объясняет.
– Пять сорок – это Западная Вирджиния, – объяснила я Лиаму. – Не знаю точно, как далеко ее границы простираются на север и юг, но думаю, лагерь где-то там. – Я показала на карту. На самом деле мое предположение не было домыслом. Когда мы с родителями жили в Салеме, у нас был код 540. – Там куча больших и маленьких городов, но есть и незаселенные места, где можно спрятаться.
– Точно? – Лиам не отрывал глаз от дороги, но в голосе появились новые нотки. – Ты выросла в тех краях?
Я опустила глаза на блокнот. Что-то сжалось в груди.
– Нет.
– Значит, в Вирджиния-Бич?
Я покачала головой.
– Ни в одном из мест, о которых ты мог бы слышать.
Толстяк цокнул языком, собираясь что-то сказать, но с водительского сиденья донеслось сдержанное покашливание. Тема себя исчерпала, и продолжать разговор не имело смысла. Чему я была только рада.
– Что ж, эта версия не хуже остальных. Хотя, честно говоря, я бы не отказался сузить зону поисков. – Он посмотрел в мою сторону. – Спасибо, Руби Вторник.
В груди разлилось приятное тепло.
– Не стоит благодарности.
А вдруг ошибка? – подумала я, но тут же отогнала эту мысль. Мой вариант был не так уж плох.
Лиам выглянул из окна. Убедившись, что переулок чист, он свернул карту и убрал ее в бардачок. Бетти проснулась с глухим рыком.
– Куда мы направляемся? – спросил Толстяк.
– В одно знакомое местечко, – пожал плечами Лиам. – Я бывал там раньше. Ехать недолго – может, пару часов. А если вдруг заплутаю, кто-нибудь из вирджинцев подменит меня на посту и поможет выбраться.
Давно я не слышала подобного обращения. Словно к человеку, у которого есть дом. Это была правда, я действительно родилась здесь, но за последние годы моим истинным домом стал Термонд. Серые стены и бетонные полы вытеснили из памяти облик родительского дома. Сначала забылись мелкие детали: запах маминых медовых бисквитов, развешенные над лестницей картинки, а потом пришел черед более крупных.
Однажды ночью, когда в боксе было не особенно шумно, я задумалась над тем, что такое дом. Место, где я родилась, или то, в котором выросла? Есть ли у меня выбор или все предначертано свыше?
Правда заключалась в том, что, глядя на отражение в окне, я не видела прежней Руби. Та девочка жила в маленьком белом домике и частенько ходила с измазанными медом пальцами и растрепанными косичками. Теперь у меня внутри была пустота, словно я вдруг забыла слова любимой песни. Прежняя Руби ушла навсегда, оставив после себя продукт Термонда – пустую оболочку, в которой поселился страх. Страх того, что таилось у меня внутри.
Мы ехали по главной дороге, минуя съезд за съездом на Харрисонбург и не обращая никакого внимания на повороты к Университету Джеймса Мэдисона. Оставалось только молиться, чтобы никто не остановил нас за нарушение правил, однако в данный момент риск сводился к нулю. Дорога была пустой. По крайней мере, насколько хватало глаз.
Я любила долину Шенандоа всем сердцем. Еще в школе родители частенько забирали меня с уроков пораньше и мы отправлялись в турпоход на весь уик-энд. Книги и видеоигры я оставляла дома – они там были не нужны. Достаточно было просто смотреть в окно и впитывать всю эту красоту.
В старых фильмах часто можно увидеть, как герой или героиня прячутся в лесу или в реке, а их в это время обстреливают враги. Солнце освещает беглецов в выгодном ракурсе, и начинает греметь музыка. Примерно так я чувствовала себя, когда мы въезжали в долину Шенандоа.
Лишь теперь, увидев окутанные голубоватым туманом горные вершины, я поняла наконец, что мы действительно в Западной Вирджинии. До дома моих родителей в Салеме оставалось всего два часа езды по прямой. Два часа.
Я не знала, как к этому относиться.
– О, – простонал Лиам, указывая на дорожный знак впереди. «81-я дорога перекрыта от Хэррисонбурга до Стаунта. Используйте объездные пути».
К девяти утра мы успели в полной мере прочувствовать ритм жизни Хэррисонбурга. Тут и там открывались двери ресторанов. Мимо проехало несколько велосипедистов с сумками и портфелями наперевес. Все их внимание было приковано к тротуару, на нас они даже не посмотрели.
Я не заметила ни одного студента УДМ.
При виде велосипедистов Толстяк тяжело вздохнул и прижался лбом к окну.
– Ты в порядке, дружище? – спросил Лиам. – Хочешь остановиться и вспомнить школьные годы?
– Какой смысл? – покачал головой Толстяк. – Университет закрыт, как и все остальные.
Я резко обернулась.
– Почему?
– В основном из-за недостатка студентов. Если ты дорос до колледжа, значит, и призыв не за горами. Не факт, конечно, но я не слышал о том, чтобы кто-нибудь смог его избежать.
– Боже, это ведь ужасно! – воскликнула я.
– Предложение остается в силе, – подмигнул другу Лиам. – Ради тебя я готов вломиться в какой-нибудь кабинет. Могу даже посидеть на ободранном стуле, глазея на белую классную доску. Я же знаю, как ты любишь запах маркеров.
– Премного благодарен, – сложив руки на коленях, ответил Толстяк, – но это ни к чему.
Мы проехали мимо вычурной оконной решетки, с которой почему-то свисало старое лоскутное одеяло. Саму решетку было почти не видно. И лишь когда мы подъехали ближе, я наконец поняла, что это такое. Сотни, может, даже тысячи листов бумаги были прикреплены или всунуты между прутьями.
Лиам снизил скорость и немного опустил солнечные очки, чтобы лучше рассмотреть надписи.
– Что там написано? – спросил Толстяк. – Я не могу…
Зу склонила голову набок и прищурилась.
Это были объявления о «пропаже» детей: совсем маленьких и уже подростков, с фотографиями и подписями, наполовину смытыми дождем. На самом большом объявлении написали всего одно слово: Мэтью – и время – 19:14. Листок висел криво, словно кто-то пытался его сорвать, но потом другой человек повесил объявление на место. Подул ветер. Стена зашелестела, и несколько обветшавших листков упорхнули, точно колибри на маленьких крылышках. И там, где когда-то была комната, мы увидели мягкие игрушки, и цветы, и одеяла, и ленточки.
«Нет, они не пропали», – подумала я. Этих детей забрали, и, возможно, навсегда. Если родители и родные пропавших размещали эти объявления, значит, они ждали детей обратно. Хотели вернуть. Не забывали о них.
– Господи, – сдавленно произнес Лиам. – Где, говорите, мы должны вернуться на 81-ю дорогу?
Свежие, одетые в новую листву ясени выстроились вдоль единственной объездной дороги. К полудню от их теней будет мало проку.
Глава четырнадцатая
Я заснула где-то между Стаунтоном и Лексингтоном, а когда проснулась, увидела огромное белое здание. Это был город Роанок и самый большой в Вирджинии «Уолмарт».
На его стене все еще красовалась голубая эмблема, но в остальном «суперцентр» было не узнать. Несколько брошенных как попало тележек раскачивались и скрипели под порывами ветра. Помимо них, да еще зеленых «дампстеров», больше здесь не было ничего. Парковка оказалась пуста. Раскаленное оранжевое солнце в небе дополняло картину. Казалось, в Вирджинии наступил апокалипсис.
До Салема было рукой подать. Всего минут десять езды. От этой мысли у меня подвело живот.
Лиам вновь вызвался разведать обстановку. Перчатка Зу коснулась моей руки. Я даже не стала поднимать глаза, прекрасно понимая, с каким выражением она на меня смотрит. Зу не больше меня хотела, чтобы он расхаживал по этой дыре в полном одиночестве.