– Да, конечно, – ответила она. – Что угодно.

– Я в больнице Святого Варфоломея, – сказала я, и полицейские странно на меня посмотрели.

– В больнице? С вами все хорошо?

– Да, со мной да. Я на третьем этаже, рядом с отделением интенсивной терапии. Может быть, вы могли бы приехать? История длинная, но я объясню, когда смогу.

– Хорошо, – сказала она. – Выезжаю к вам через пару минут.

От облегчения у меня опустились плечи.

– Женщина, которая звонила, моя подруга и коллега, – сказала я полицейским, отключив телефон. – Она работает в Британской библиотеке, она помогала мне с исследованием. Решите вы меня арестовать или нет, надеюсь, вы сперва ее выслушаете.

Мужчины посмотрели друг на друга, и тот, что сидел напротив меня, сделал пометку в записной книжке. Через несколько минут он взглянул на часы и побарабанил тремя пальцами по столу.

Это была последняя отчаянная попытка. Гейнор понятия не имела, что я вломилась в лавку аптекаря или сделала снимки журнала, и ни разу за то время, что мы вместе работали, мы не делали заметок о вещах вроде опиума, табака или мышьяка. Я молилась, чтобы полицейские не показали ей блокнот, но приходилось идти на риск. Лучше признаться Гейнор, чем быть арестованной за что-то, чего я не делала.

В конце концов один из полицейских нашел Гейнор в приемном покое; она вошла в комнату с ужасом на лице, возможно, думая, что присутствие полицейских означало, что с Джеймсом случилась трагедия. Я не хотела ее так встревожить, но поговорить наедине было уже никак нельзя.

– Здравствуйте, – сказала она, увидев меня. – Что происходит? С вами все в порядке? Как ваш муж?

– Почему бы вам не присесть, – начал старший полицейский.

Он указал на свободный стул, Гейнор села, прижав к себе сумочку. Ее взгляд упал на мой блокнот, но он лежал довольно далеко, так что я подумала, что она едва ли сможет что-то прочитать.

– Мы собирались отвезти миссис Парсуэлл в участок для дальнейшего опроса, – пояснил полицейский, – по поводу опасного вещества, которое сегодня проглотил ее муж, и некоторых необычных заметок, обнаруженных в ее блокноте, которые, возможно, связаны с происшествием.

Я покачала головой. От того, что Гейнор сидела рядом со мной, у меня прибавилось смелости.

– Нет, не связаны, как я и сказала.

Гейнор сделала движение в мою сторону, как будто хотела взять меня за руку – чтобы успокоить меня или себя саму, я не могла сказать.

Полицейский склонился к Гейнор, и его горячее, пахнущее табаком дыхание долетело до нас через стол.

– Миссис Парсуэлл сказала, что вы, возможно, кое-что нам объясните. – На этих словах Гейнор мгновенно переменилась: секунду назад она, казалось, меня жалела, теперь же ее плечи оборонительно напряглись. – Мы так понимаем, вы работаете в Британской библиотеке?

Гейнор бросила на меня быстрый взгляд.

– Какое отношение это имеет к моей работе?

Горло мне сдавило раскаяние. Я попросила Гейнор приехать в больницу, потому что мне нужна была помощь – меня нужно было спасать. Теперь я понимала, как это глупо, я втянула другого человека в свои неприятности. Упаси бог, Гейнор решит, что я обманом ее в это втравила. Она не сделала ничего дурного, и все же я заманила ее, и теперь она сидела рядом со мной, пока меня допрашивали двое полицейских.

Я сделала глубокий вдох.

– Они не верят, что я занимаюсь аптекарем. Поэтому я сказала им, что вы работаете в библиотеке. – Я повернулась к старшему полицейскому. – Я дважды была в библиотеке. Я просматривала карты. Искала онлайн…

Я нарочно сказала «я», а не «мы», потому что хотела исключить из происходящего Гейнор – отодвинуть ее от своих неприятностей как можно дальше.

Я выдохнула, часы на стене продолжали тикать, прошла еще минута. Еще минуту я проторчала тут, пытаясь объясниться, пока Джеймс боролся за свою жизнь.

– Эти полицейские, – сказала я Гейнор, – кажется, думают, что я имею какое-то отношение к болезни моего мужа. У него сегодня началась простуда, и я предложила воспользоваться эвкалиптовым маслом. Надо было втереть его в грудь, в кожу, но он его выпил. К несчастью, оно очень токсично.

Я устало взглянула на свой блокнот, желая, чтобы он растворился в воздухе, – во многих смыслах жалея о том, что нашла флакон и вообще узнала об аптекаре.

Я положила руки на стол, готовясь попросить Гейнор о том, что мне было нужно.

– Медики нашли мои заметки и вызвали полицию. Не могли бы вы подтвердить перед этими полицейскими, что работаете в библиотеке и что я дважды была у вас по поводу аптекаря? Что это не какая-то ложь, которую я сочинила прямо сейчас?

На мгновение мне стало легче от того, как Гейнор отреагировала на эти слова. Я наблюдала, как она медленно осознает получившееся совпадение, весь его ужас. Лампа дневного света над нами продолжала мерцать, пока мы все ждали ответа Гейнор. Возможно, она придет мне на помощь, не спрашивая ничего о заметках – вообще не читая записи в блокноте. Тогда мне не придется объяснять ей, о чем я умолчала.

Гейнор набрала воздуху, чтобы заговорить, но прежде, чем она что-то сказала, полицейский, сидевший напротив, взял блокнот и – к моему ужасу – развернул его к ней лицом.

Мне хотелось перепрыгнуть через стол, отшвырнуть блокнот и задушить полицейского. Он понимал, что Гейнор почти вступилась за меня. Он это видел, как и я, и приберег свою уловку напоследок.

Делать было нечего, только принять неизбежное. Я внимательно смотрела, как взгляд Гейнор скользил по странице. Вот и все: правда наконец вышла на свет. Названия непонятных ядов, переписанные из журнала аптекаря; нацарапанные на полях случайные даты и имена, которыми мы с Гейнор не занимались в библиотеке, и, конечно, самая обличающая фраза: «Количество неядовитого вещества, необходимое, чтобы убить».

Я понимала, что это начало конца нашей дружбы. Гейнор станет отрицать, что помогала мне в такого рода исследованиях, – любой здравомыслящий человек стал бы. Ее замешательство только усилит сомнения полицейских в моей истории, и это меня погубит. Я сидела без движения, ожидая, что скоро вокруг моих запястий защелкнется холодный твердый металл.

Гейнор сделала глубокий судорожный вдох и посмотрела на меня, словно хотела что-то сказать одними глазами. Но в моих собственных глазах стояли слезы, и я так сожалела о произошедшем, что почти хотела, чтобы меня увели в наручниках. Я хотела выйти из этой чертовой комнаты, уйти от разочарованных лиц полицейских и моей новой подруги.

Гейнор потянулась к своей сумочке.


– Да, я могу подтвердить все эти исследования. – Она вытащила кошелек и вынула из него карточку. Протянув ее полицейским, она сказала: – Вот мое рабочее удостоверение. Я могу подтвердить, что Кэролайн дважды за последние дни была в библиотеке, проводя исследование по поводу женщины-аптекаря, и могу запросить записи камер наблюдения, если это потребуется для вашего расследования.

Я едва верила своим ушам. Гейнор за меня вступилась, даже после того, как явно поняла, что я ей чего-то недорассказала. Я смотрела на нее, открыв рот, всем телом обмякнув на стуле. Но я пока не могла ей ничего объяснить, даже сказать спасибо не могла. Это само по себе было бы подозрительно.

Полицейский, сидевший за столом, провел большим пальцем по карточке Гейнор, словно проверяя срок действия и подлинность. Вполне удовлетворившись, он бросил карточку на стол, и она скользнула на несколько дюймов. Что-то зажужжало у него в кармане, и он вынул телефон.

– Да? – коротко сказал он в трубку. Я услышала на другом конце неясный женский голос, и лицо полицейского посуровело. Он отключился, и я приготовилась к худшему. – Мистер Парсуэлл хочет вас видеть, – сказал он, вставая со стула. – Мы вас к нему проводим.

– Т-так с ним все хорошо? – запинаясь, спросила я.

Гейнор снова потянулась ко мне и легко сжала мою руку.

– Пока я бы так не сказал, – ответил полицейский, – но он наконец-то полностью пришел в себя.

Гейнор осталась в комнате, а меня полицейские вывели в коридор, один из них придерживал меня за поясницу. Я сжалась и сказала:

– Спасибо, я сама найду палату Джеймса.

Он усмехнулся:

– Не надейтесь. Мы еще не закончили.

Я помолчала. Тревоги из-за возможного ареста это не убавило. Что медсестра сказала полицейскому по телефону? Что бы это ни было, они посчитали необходимым меня сопровождать.

Пока мы шли по больничному коридору, в тишине, если не считать тяжелого топанья ботинок полицейских, на сердце у меня было тяжело. Палата Джеймса была впереди, и я со страхом ждала, что он хотел мне сказать, – а по бокам от меня шли полицейские.





29. Элайза. 11 февраля 1791 года




Вскоре после того, как мы выбежали из переулка, ноги у меня начали гореть: левую я натерла, и с каждым шагом распухшая кожа терлась о мой поношенный башмак. Я хватала ртом воздух, бок, словно острая сосулька, пронзила боль, из-за которой я схватилась за ребра. Все мое тело умоляло: остановись, остановись.

Констебли были от нас шагах в двадцати, возможно, меньше. Как они нас нашли? Они что, шли за мной от дома леди Кларенс, хотя я и выбрала петляющий сложный путь? Их было только двое; третий, должно быть, остался возле лавки или просто не поспевал за нами. Они гнались за нами, как пара волков, будто мы были кроликами – их ужином.

И где сейчас волчий аконит?

Но мы сохраняли разрыв. На нас не было формы с железными кольцами, и животы наши не отяжелели от эля. И даже ослабевшая, Нелла была быстрее констеблей. Они гнались за нами, но расстояние увеличивалось на три, пять, шесть шагов.

Ведомая чутьем преследуемой добычи, я махнула Нелле, резко сворачивая в узкий проулок. Мы помчались вглубь – констебли еще не обогнули угол и не видели, куда мы делись, – и оказались на мощеной тропинке, ведущей в другой переулок. Я схватила Неллу за руку и потащила вперед. Она скривилась от боли, но я не обратила на это внимания. В моем охваченном страхом сердце не было места жалости.

Мне отчаянно хотелось оглянуться, посмотреть, свернули ли констебли в переулок, догоняют ли нас, но я удержалась. Вперед, вперед. Что-то словно ужалило меня под ключицу. Я глянула вниз, ожидая увидеть пчелу или какое-то другое кусачее насекомое. Но вместо этого там оказался один из флаконов, неудачно вдавившийся в кожу во время бега, словно мне нужно было напоминание о том, что минуты ползут слишком медленно и время настойки еще не пришло.

Впереди, за каретным сараем, я заметила конюшню: темную, закрытую несколькими охапками сена, образовавшими вал вдвое выше меня. Я направилась прямо туда, таща за собой Неллу, но по ее искаженному лицу поняла, что ей по-настоящему больно. Еще мгновение назад она была пылающе, яростно красной, а сейчас побледнела.

Мы миновали каретный сарай и проскользнули в деревянные ворота конюшни. В стойле посередине при нашем приближении нервно, словно почуяв опасность, выдохнула лошадь. Я как будто снова оказалась в Суиндоне, в конюшне, где обычно засыпала вместо того, чтобы заниматься работой. Я обогнула кучу навоза посередине, но Нелла не разбирала, куда сесть.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила я, отчаянно задыхаясь.

Она слабо кивнула.

Присев, я поискала в стене щель, сквозь которую можно было бы выглянуть наружу, и нашла дырочку размером с монетку, так близко от земли, что пришлось отпихнуть кучу грязного сена и лечь на живот. Выглянув в щелку, я с облегчением увидела, что все было в порядке. Полицейские не обыскивали окрестности, собаки не почуяли чужих, не было даже конюхов, занятых своими делами.

Но я была не так наивна, чтобы поверить, что опасность миновала, так что осталась в том же положении на сырой земле. Следующие несколько минут я то глубоко втягивала воздух, пытаясь отдышаться, то смотрела в щелку, проверяя, нет ли движения, и поглядывала на Неллу, которая сидела очень тихо и не сказала мне ни слова с тех пор, как мы вышли из лавки.

Лежа на земле и глядя, как она все медленнее дышит, как отводит с лица непослушные пряди, я вспомнила то, что привело нас сюда, ту ночь, когда мы спали в другом стойле после сбора жуков. В ту ночь Нелла мне о многом рассказала: о своей любви к Фредерику, о его предательстве и обо всем, что привело ее к жизни отравительницы братьев, мужей, господ, сыновей.

Я снова выглянула наружу и заметила движение. Щелочка, сквозь которую я смотрела, была крошечной, так что я без толку пыталась увидеть побольше, шаря взглядом вокруг. Я ждала, сердце мое колотилось о ребра.

– Они все же могут нас найти, Элайза, – послышался шепот за моей спиной. Я вздрогнула от того, с каким усилием говорила Нелла. – Если найдут, отрицай, что знаешь меня. Не признавайся, что была у меня в лавке. Поняла? Это не твоя участь. Скажи, что я тебя запугала, затащила тебя в конюшню и…

– Тише, – прервала ее я.

Господи, она казалась такой слабой – действие пилюль из смолы быстро заканчивалось. А впереди, возле каретного сарая, собирались люди. Я не всех различала, но несколько молодых людей оживленно разговаривали и махали руками, показывая на конюшню, где мы выжидали, задыхаясь. Я лежала на животе, и почти весь вес приходился на руки, отчего они начали дрожать, но я не могла сдвинуться, не оторвавшись от щелки.

Если они обыщут конюшню, то найдут нас за мгновение. Я посмотрела вглубь конюшни; стены были метра полтора высотой, я была уверена, что смогу перепрыгнуть стену и сбежать, если потребуется. Но насчет Неллы, хотя цвет отчасти и вернулся в ее лицо, у меня такой уверенности не было. Я могла бы сбежать сейчас одна, если бы захотела, и бросить ее на произвол судьбы. Но я ее в это втянула и теперь должна была попытаться исправить то, что натворила.

– Нелла, – сказала я ей едва слышным шепотом, – нам нужно бежать через стену вон там, в глубине. У вас хватит сил?

Не ответив, она стала подниматься с земли.