– Постойте, – сказала я, – не вставайте. Они еще у каретного сарая.

Она, должно быть, меня не услышала, потому что стала карабкаться на стену. Я не успела ее остановить, как она подтянулась и перевалилась на другую сторону, а потом побежала изо всех сил.

Я услышала, как позади закричал мужчина, и меня сразу охватила ярость из-за беспечности Неллы, которая привлекла к нам внимание. Не оглядываясь, я легко перемахнула через стену, приземлилась на ноги и побежала следом за Неллой, которая уже определила меня на несколько шагов. Она, прихрамывая, спешила на юг по короткому проходу между двумя домами, а впереди я увидела холодную, сверкающую, темную Темзу. Нелла направлялась прямиком к реке.

Несколько минут назад я тянула ее за собой, но теперь, казалось, в ней проснулась новая сила, какой-то первобытный страх, и это я ее догоняла. Река становилась все ближе, ближе, и, когда Нелла свернула на Уотер-стрит, я поняла, что она бежит к Блэкфрайерскому мосту.

– Нет! – крикнула я ей вслед, когда она обогнула затененный угол дома. – Там мы будем на виду!

У меня не хватало дыхания объяснить, что я думаю, но за нами гнались по пятам, и я знала, что шансы сбежать у нас будут куда выше, если мы останемся в тени переулков. Возможно, нам удастся отыскать незапертую дверь и скрыться за ней; Лондон достаточно велик, чтобы помочь множеству беглых преступников, Нелла хорошо это знала, с ее-то тайной жизнью.

– Нелла, – крикнула я, ощутив внезапную судорогу в боку, – там слишком открытое место, как на сцене.

Не обращая на меня внимания, она подбежала к Блэкфрайерскому мосту, полному детей, семей и парочек, гуляющих под руку. Нелла что, совсем лишилась рассудка? Нас же там точно увидит какой-нибудь решительный мужчина, заметивший, что за нами гонятся констебли, и возьмется нас задержать, остановить силой. Нелла об этом совсем не подумала? Она все бежала и бежала, не оглядываясь.

Куда она направлялась? Что собиралась делать?

На середине моста я заметила башню с часами. Я прищурилась, глядя на кончик меньшей стрелки; было десять минут третьего. Семьдесят минут! Прошло достаточно много времени; настойка была готова.

Я обернулась и увидела, что полицейские и в самом деле последовали за нами на мост. Сунув руку за лиф платья, я обхватила пальцами два гладких флакона. Я приготовила два, если вдруг один разобьется, но поняла, что это было мудрым решением по другой причине: мы с Неллой обе оказались теперь в отчаянном положении.

Стараясь осторожно достать флаконы из-за ворота, я не заметила, как Нелла остановилась посреди моста и ухватилась за перила, ее грудь тяжело вздымалась. Я замедлила шаг, оказавшись совсем рядом. Десятки людей, одетых в черное и серое, шли мимо нас, ни о чем не подозревая.

Нас неизбежно должны были поймать. Я дала полицейским секунд десять, может, пятнадцать, прежде чем они нас догонят.

Я вытащила пробку из бледно-голубого флакона.

– Выпейте, – взмолилась я, протягивая его Нелле. – Это все исправит.

Я хотела, чтобы заклинание внушило ей хитрые слова, которые она скажет констеблям, или сложило ложь у нее на языке; любое сильное чародейство, как то, что вернуло дыхание в легкие Тома Пеппера, когда он был младенцем.

Нелла взглянула на то, что было у меня в руке. Увидев флакон, она не выказала удивления. Возможно, она подозревала, что на самом деле я не чай заваривала, пока она ходила на рынок, возможно, она знала, все время знала, что это просто маскировка.

У нее страшно тряслись плечи.

– Теперь мы должны расстаться, – сказала она. – Смешайся с толпой, малышка Элайза, исчезни, будто ты одна из них. Беги, – выдохнула она, – и позволь им последовать за мной в реку.

В реку?

Все это время я гадала, зачем она бежит прямиком к Темзе. Но как я могла не видеть? Теперь я поняла, что именно она собиралась сделать.

Констебли приближались, проталкиваясь сквозь толпу вокруг, пробиваясь к нам. Один был совсем близко, в паре секунд от нас; я видела обветренную кожу на его губах и злой шрам на левой щеке, который сразу же узнала. Он был одним из тех, кого я видела у леди Кларенс.

Он пробивался к нам, глядя прямо на меня, и мстительный взгляд его глаз говорил: «Здесь все и закончится».





30. Кэролайн. Наши дни, среда




Когда мы с двумя полицейскими подошли к закрытой двери в палату Джеймса, дежурная медсестра, перебиравшая бумаги возле двери, сообщила нам, что его состояние стабилизировалось. Его собирались переводить из реанимации, но Джеймс настоял, что сначала должен увидеться со мной.

Я медленно открыла дверь, не зная, что меня встретит на той стороне, полицейские вошли следом за мной. Я выдохнула, увидев Джеймса – усталого, но с нормальным цветом лица, прислонившегося к горе подушек на больничной кровати. Но если у меня при виде его улучшившегося состояния сделался удивленный вид, это было ничто по сравнению с тем, какое изумление отразилось на лице у него, когда он заметил мужчин в форме, следовавших за мной по пятам.

– Эм, какие-то проблемы? – Он посмотрел на ближайшего полицейского.

– Они думают, что я тебя отравила, – ответила я прежде, чем заговорил полицейский. Я подошла к краю больничной койки и прислонилась к ней бедром. – Особенно после того, как ты сказал медикам, что у нас семейные проблемы.

Я осмотрела капельницу, прикрепленную к его руке, марлю, удерживавшую на месте иголки.

– Ты что, не видел предупреждение на этикетке сбоку на флаконе? С чего ты вообще его выпил?

Джеймс протяжно выдохнул.

– Не видел. Наверное, впредь буду знать. – Потом он повернулся к полицейским: – Кэролайн не имеет к этому отношения. Все вышло случайно.

У меня подкосились ноги. Теперь-то они не смогут меня арестовать. Один из полицейских поднял бровь, и на лице его отразилась скука, точно его расплавленный свинец только что остыл.

– С этим все, – спросил Джеймс, – или мне надо подписать заявление?


Вид у него был усталый и расстроенный.

Старший полицейский сунул руку в карман и вынул визитку. Он устроил целое представление, постучав карточкой о стол у входа, а потом направился к двери.

– Если что-то изменится, мистер Парсуэлл, или если захотите о чем-то поговорить с нами наедине, позвоните по номеру на карточке.

– Ладно, – ответил Джеймс, закатывая глаза.

Потом, даже не бросив на меня виноватого взгляда, полицейские вышли из комнаты.

Мучения предшествующего часа закончились, и я с благодарностью опустилась на край кровати Джеймса.

– Спасибо, – пробормотала я. – Ты вовремя. Если бы подождал еще, я могла бы тебе звонить из тюремной камеры.

Я посмотрела на мониторы рядом с ним, на мигающий экран с ломаными линиями и цифрами, которых не понимала. Но его пульс казался ровным, и никакие тревожные лампочки тоже не мигали. Я сомневалась, признаваться ли в этом, но оставила гордость и все-таки сказала:

– Я думала, что могу тебя потерять. В смысле, по-настоящему потерять.

Губы Джеймса изогнулись в слабой улыбке.

– Мы не созданы быть врозь, Кэролайн.

Он сжал мою руку с выжидающим лицом.

Повисло долгое молчание, мы оба затаили дыхание, глядя друг другу в глаза. Казалось, все наше будущее зависит от моего ответа – от моего согласия с его заявлением.

– Мне нужно на воздух, – наконец сказала я, отводя глаза. – Скоро вернусь.

Потом, бережно выпустив его руку, я шагнула прочь и вышла из комнаты.



Выйдя из палаты Джеймса, я решилась пойти по коридору в пустой приемный покой, где устроилась в дальнем углу на диване. На столе рядом с огромной коробкой бумажных салфеток стояла ваза со свежими цветами. Салфетки вот-вот должны были мне понадобиться: глаза как иголками кололи слезы.

Я откинулась на подушку и тихонько всхлипнула, прижав к глазам салфетку, чтобы она впитал не только слезы, но и все, что выливалось из меня: облегчение от того, что Джеймсу стало легче, вместе с непрекращающимся ощущением предательства из-за его неверности, несправедливость расспросов полицейских, сознание того, что я не сказала им всей… правды.

Правда.

Я не была так уж невинна.

Неужели я только вчера пробралась вглубь Малого переулка? Казалось, это было в прошлой жизни. Как Джеймс умудрился месяцами скрывать свою неверность? Я всего несколько часов скрывала свою тайну от Джеймса, Гейнор и двоих полицейских, но это оказалось почти физически невыносимо.

Зачем мы страдаем, чтобы сохранить тайны? Просто чтобы защитить себя или чтобы защитить других? Женщины-аптекаря давно не было на свете, она умерла больше двухсот лет назад. У меня не было никаких причин ее оберегать.

Они стояли рядышком, как двое провинившихся детей в комнате для игр: тайна Джеймса и моя.

Пока платок пропитывался слезами, я поняла, что мое горе куда глубже и в нем больше оттенков, чем на поверхности. Дело было не только в бремени аптекаря, не только в неверности Джеймса. Во все это вплеталась едва различимая тайна, которую мы с Джеймсом скрывали друг от друга годами: мы были счастливы, но не реализованы.

Теперь я понимала, что это может сочетаться в одном человеке. Я была счастлива, что у меня стабильная работа на мою семью, но я не реализовывала себя в ней, и меня тяготило то, к чему я не стремилась. Счастлива, что мы хотели когда-нибудь завести детей, но не реализована ни в чем, кроме семейной жизни. Как так получилось, что я только сейчас выяснила, что счастье и самореализация – это совершенно разные вещи?

Я почувствовала, как кто-то мягко взял меня за плечо. Вздрогнув, я опустила промокший платок и подняла глаза. Гейнор. Я почти забыла, что мы оставили ее одну в комнатке для допросов. Взяв себя в руки, я смогла слабо улыбнуться и сделала несколько глубоких вдохов.

Она протянула мне коричневый бумажный пакет.

– Вам надо поесть, – прошептала она, садясь рядом. – Хоть печенье погрызите. Оно вкусное.

Я заглянула в пакет и обнаружила аккуратно завернутый сэндвич с индейкой, коробочку с салатом «Цезарь» и печенье с кусочками шоколада размером с обеденную тарелку.

Я благодарно кивнула, к глазам опять подступили слезы. В море чужих лиц Гейнор оказалась мне настоящим другом.

Когда я закончила, в пакете не осталось ни крошки. Я выпила полбутылки воды и высморкалась в свежий бумажный платок, пытаясь прийти в себя. Не так и не здесь я предполагала рассказать Гейнор обо всем, но делать было нечего.

– Простите, – начала я. – Я не хотела втягивать вас в свои неприятности. Но когда я сидела с полицейскими и вы позвонили, я подумала, что вы – единственная, кто может мне помочь.

Она сложила руки на коленях.

– Не извиняйтесь. Я поступила бы так же. – Она втянула воздух, подбирая слова. – Где ваш муж был в последние дни? Вы о нем ни разу не упомянули.

Я смотрела в пол. Тревога о здоровье Джеймса сменилась стыдом за все, что я скрыла от Гейнор.

– Мы с Джеймсом женаты десять лет. Эта поездка в Лондон должна была стать нашим подарком к годовщине, но на прошлой неделе я узнала, что он мне изменил. Поэтому поехала одна. – Я закрыла глаза, вымотавшись от переживаний. – Я убежала от всего этого, но вчера Джеймс явился без предупреждения. – Я кивнула в ответ на удивленный взгляд Гейнор. – Как вы уже знаете, сегодня он неожиданно заболел.

– Неудивительно, что полиция что-то заподозрила. – Она помедлила, потом сказала: – Наверное, не такого празднования годовщины вы ждали. Если я что-то могу сделать… – Она замолчала, не зная, что сказать, как и я.

В конце концов, ничего не наладилось. Джеймсу, возможно, становилось лучше, но нам – нет. Я представила, как мы опять окажемся в Цинциннати, вдвоем, как будем пытаться развязать запутанный узел, в который он завязал нашу жизнь, но образ этот был смутным и неудовлетворительным, как неподходящий финал у приличного в целом фильма.