Вот оно! И я сказал:
– Прекрасно тебя понимаю, Яша, но истребители – зло, так сказать, привычное. Бывает еще и непонятное…
– Ты о чем, Кон?
(Я у них с самого начала был Кон, против чего ровным счетом ничего не имел – «Костья» звучало чуточку потешно.)
Я рассказал, как однажды ночью на левом крыле самолета вдруг неведомо откуда возник белый шарик размером, если прикинуть, с крупное яблоко. Появился на самом кончике крыла, яркий, словно бы мохнатый, пренебрегая встречным воздушным потоком, неспешно покатился к мотору, но на полпути беззвучно взорвался. Самолет летел дальше как ни в чем не бывало, это случилось уже на обратном пути с очередной бомбежки, так что добрались благополучно. Обнаружилась дыра в обшивке размером с тарелку, но ее быстренько, привычно заделали.
Он нисколечко не удивился. Спросил деловито:
– А грозы случайно в ту ночь не было?
– Была, – сказал я чистую правду. – Самолет в нее не попал, она неподалеку по левому борту разыгралась…
Я не стал уточнять, что это было на самом деле именно так, но приключилось не со мной, а с экипажем из второй эскадрильи.
– Ну, так это шаровая молния, – сказал он буднично. – С нами такого не случалось, а вот с ребятами было. Только молния зажглась не на крыле, а на хвосте. Рванула так, что из правого руля высоты кусок вырвало, и пришлось возвращаться…
– Ну да, явно шаровая молния, – сказал я. – Только с ней проще: никто не знает, что она такое, но хорошо известно, что они есть. А бывают вещи гораздо непонятнее…
И совсем было приготовился рассказать ему во всех подробностях о светящихся шарах. Только он опередил:
– Вот именно, насквозь непонятное…
И принялся рассказывать. Оказывается, и у них, и в других частях несколько раз в ночном небе над Германией за самолетами следовали светящиеся шары, правда, не ажурные, а словно бы сплошные, разного цвета: желтые, белые, синие. Они никогда не появлялись в одиночку, всегда группами. В точности как с нами обстояло: появлялись неведомо откуда, какое-то время сопровождали самолет, а потом, не причинив ни малейшего вреда, исчезали так же внезапно, словно выключатель повернули. Как и мы, никто у американцев не смог определить дистанцию, потому что не мог узнать размеры шаров. Поначалу их посчитали новейшим секретным оружием немцев, но потом от этой версии отказались: именно из-за того, что вреда от шаров не получилось никакого. Два раза по ним стреляли – один раз хвостовой стрелок палил по собственной инициативе, в другой раз ему приказал командир. И ничего не произошло: шарам, такое впечатление, пули не нанесли никакого ущерба, а сами они ничего против самолетов не предприняли. И не погасли, не отвернули прочь – летели себе за бомбардировщиками как ни в чем не бывало…
Конечно, на земле американцы по начальству докладывали – как и я. Но никто не знал, что же тут можно предпринять, и дело само собой заглохло, чему я нисколечко не удивился – а что тут можно предпринять? Пули их не берут, вреда от них нет…
Когда он закончил, я совсем было собрался рассказать о том, что приключилось с нами, – коли уж получил на то прямое разрешение. И опять опоздал: Яша посмотрел на меня как-то странно и словно вроде бы заколебался в первый момент, но потом все же решился:
– Эти чертовы шары – еще не самое необычное, что можно ночью увидеть над чертовой Германией…
– А что еще там можно увидеть? – насторожился я.
– Кон, ты не поверишь…
– А вдруг да поверю? – сказал я, охваченный неким предчувствием.
– Ну, ладно. Клянусь здоровьем мамочки. Это на самом деле с нами было с месяц назад…
Я слушал молча – и наверняка на лице у меня не отражалось ни малейшего недоверия – он говорил все увереннее. Откуда было взяться недоверию, если он примерно в тех же словах, как и я, доведись мне рассказывать, описывал нашу девушку?!
С ними произошло практически то же самое: вдруг увидели, что на правом крыле в грациозной позе, словно на песке пляжа, лежит девушка. Те же синие глаза, те же темные волосы, то же коротенькое платье в диковинных узорах, по которому проплывали от подола к шее волны неяркого света. Видели ее, кроме Яши, еще три человека. Сколько это продолжалось, они в точности не определили, но вряд ли долго. Потом она пропала, словно выключатель повернули, только что была – и нету… Разве что, в отличие от нас, они шли не на бомбежку, а с бомбежки.
Начальству они, обсудив все на земле, решили, как и мы, ничего не докладывать. Полковник у них, сказал Яша, был известным насмешником. Наверняка сказал бы что-нибудь вроде: «Долетались, уже девки мерещатся. Чтобы не мерещились, снимите в увольнении какую-нибудь уличную фею, авось полегчает…» Попытались за стаканчиком рассказать о девушке парням, с которыми сошлись ближе всех, но те с ходу не поверили, мало того, высмеяли, сказали, что любой фантазии есть пределы и врать надо уметь. Первой неудачи хватило с лихвой, и больше они никому не рассказывали…
Закончив, Яша сказал словно бы даже с некоторым удивлением:
– А знаешь, Кон, такое впечатление, будто ты веришь. У тебя лицо не насмешливое…
Тут бы и рассказать ему всё, благо никакого запрета не было, откуда ему взяться, если мы никому не рассказывали и рапортов о случившемся не писали? Но я не смог, останавливало что-то. Уж Яша-то непременно поверил бы, не раздумывая долго. И все же что-то остановило. Более того, я сыграл роль скептика. Сказал:
– Знаешь, читал я в каком-то журнале… Дело было в Первую мировую. На прожектор наложили целлулоидный лист с рисунком Богородицы, ночью направили луч в небо – и куча народу увидела на облаках лик Богородицы. Моральный дух солдат поднять таким образом хотели, что ли. Не помню, было это у нас или у немцев…
– Вот уж ничего похожего! – энергично возразил Яша. – Какой, к черту, целлулоидный лист с картинкой, если она держалась как живая? Ни капли похожего на застывшее изображение – голову поворачивала, будто осматривалась, и еще язык мне, зараза, показала… Мы разные объяснения пытались поискать. Один парень был уверен, что это немцы придумали какую-то хитрую штуку, особый такой кинопроектор, хотели нас напугать за неимением лучшего. Вообще-то немцы – те еще выдумщики. Только я так думаю: если они хотели бы нас напугать этим секретным кинопроектором, придумали бы что-нибудь другое, пострашнее красивой девчонки в куцем платьице – чудище, смерть с косой, черт с рогами, Гитлер кулаком грозит… Резонно?
– Резонно, – согласился я.
(Мы и сами о чем-то подобном думали, но по размышлении от этой версии отказались: что это за чудо-проектор, посылавший изображение с земли на верхнюю плоскость крыла?)
– Нет уж! – сказал он, расплескав по рюмкам. – Американского парня красивой девчонкой со стройными ножками ни за что не напугаешь. Пусть даже она появилась таким вот образом. Удивились мы жутко, но нисколечко не испугались. Взялась она неизвестно откуда и неизвестно куда пропала, только вот нисколечко не походила на какое-нибудь жуткое привидение. Попадись такая на земле, уж я ее прижал бы, чтоб пищала…
(Интересно, что и мы чувствовали примерно то же самое: удивились страшно, но вот не испугались нисколечко. В самом деле, ничего похожего на жуткое привидение…)
– Не веришь, Кон? – спросил Яша с таким видом, словно заранее с этим смирился.
– Честно тебе скажу: не знаю, что и думать, – сказал я. – Чего только на свете не случается…
Разговор наш, так уж получилось, перекинулся от девушки с ночного неба на девушек вполне земных – молодые были оба. Больше я к чудесам небесным не возвращался – было что рассказать Кумышеву (он остался доволен и благодарил). Потом Яша починился и улетел и больше на нашем аэродроме не появлялся. Очень надеюсь, с ним не случилось ничего плохого. Тем более что не появился и никто из знакомых нам американцев – скорее всего их эскадрилью, как на войне случается, перебросили на другой участок, а то и на другой фронт, такое и с нами бывало…
Вот такая история, верьте не верьте, невыдуманная.
Читал я кое-какие журналы лет через двадцать после войны, особенно «Технику – молодежи» с ее «Антологией таинственных случаев». Знаете? Ну вот… В свое время как-то разом, словно бы толчком начали много писать об НЛО. Уж не знаю, как там на самом деле с «летающими тарелками» обстоит, да и никто, наверное, не знает точно, только в одной статье мне попалось упоминание о загадочных светящихся шарах, которые сопровождали самолеты союзников над Германией (о том, что такое случалось и у нас, не писали ни разу, во всяком случае, мне такое никогда не попадалось).
А вот о нашей девушке я ни разу нигде не читал. И что она такое, решительно не берусь гадать. О феях на земле есть много сказок и легенд (некоторые жена читала детям, когда были совсем маленькими, но вот о небесных феях никогда не слышал и не читал. Германские валькирии – всё же из совершенно другой оперы. А на ведьму на помеле она нисколечко не походила, не было никакого помела…
В одном я твердо уверен: не была она никаким таким изображением, никакой такой проекцией, она была живая, хоть и не знаю, как это понимать. Язык мне показывала, и Яше тоже. Такая вот получалась проказница. И главное, никак нельзя сказать, что она нам принесла какое-то несчастье.
Красивая была – спасу нет…
Короткие встречи на долгой войне
Люди у костра
Из штаба полка я возвращался в самом что ни на есть распрекрасном расположении духа.
Во-первых, к моим Славе третьей степени и двум медалям присовокупилась третья, которую в штабе и вручили. Да не какая-нибудь второразрядная, а самая у солдат почитаемая – «За отвагу». Так уж получилось, что «За боевые заслуги» у меня было целых две, но «Отвага» стоила их обеих, вместе взятых, пожалуй.
Во-вторых, нам еще не меньше пары недель предстояло провести в приятном, что греха таить, отдалении от передовой – а опытный солдат крайне ценит такой отдых, выпадающий нечасто. В наступлении наш полк потери понес серьезные, и нас отвели в ближние тылы на переформирование, принять пополнения и восполнить убыль техники. От передка нас отделяло больше двадцати километров, так что единственное, чего стоило опасаться, – это немецкие бомбардировщики. Ну, в конце концов, теперь был далеко не сорок первый, когда немцы ходили по головам…
И наконец, впереди, в землянке, меня ожидало маленькое торжество по случаю медали. Заветная фляга была полнехонька, кроме ужина из полевой кухни, имелась у нас и немецкая консервированная колбаса, и рыбные консервы. Так что ноги сами вперед несли. Я уже отмахал полпути, километра два, примерно столько же и оставалось. Погода безоблачная, везде сухо, ни грязи, ни сырости – нормальное такое начало сентября, под стать моему настроению.
За то время, что мы здесь стояли, я успел изучить карту прилегающей к передовой местности (и ближние немецкие тылы). Хорошая была карта, еще довоенная. Нам карты выдали почти сразу ввиду специфики службы – разведка полкового артиллерийского дивизиона. Нельзя было исключать, что нас, пока остальные заняты пополнениями и новой техникой, опять отправят в эти самые ближние немецкие тылы – ну, дело знакомое…
От места нашего расположения к штабу вели две дороги. Одна подлиннее, километров семь, с некоторыми удобствами, другая покороче, километра четыре, без всяких удобств. Удобства эти заключались в одном: в попутном транспорте. Длинная была шоссейкой с оживленным движением, где можно было поймать попутку, короткая – узенькой проселочной, по которой давненько уж не ездили – те две деревни, что она соединяла, немцы по звериной своей сущности спалили дотла, бежавший в лес народ только-только начал возвращаться на пепелища, и не было у них ни единой лошаденки, ни единой телеги.
Едва узнав, что меня вызывают в штаб, я отправился туда короткой дорогой, по ней сейчас и возвращался. Работала солдатская смекалка: ехать в кузове, конечно, приятнее, чем чапать пешедралом туда и обратно, однако опыт подсказывает: никак нельзя заранее сказать, как будет обстоять с попутками. Не во всякую машину и попросишься – сразу отпадают санитарные, штабные и просто груженые грузовые, но и не всякий идущий порожняком шофер тебя возьмет – разный и среди них попадался народ. Так что я с самого начала настроился на марш-бросок пешком туда и обратно, тем более что погода стояла прекрасная, надо мной не капало, а под ногами грязюка не чавкала.
Шел восьмой час вечера, и уже смеркалось – лето кончилось. Ничего страшного, с пути я сбиться не боялся: хотя дорога и заросла травой, за многие годы колеи от тележных колес накатали так, что заблудиться я не опасался. Да и не такой был лес, чтобы привыкшему к тайге сибиряку в нем заблудиться…
Свернул за поворот и увидел впереди, метрах в двухстах, костер, ярко горевший на обочине дороги. Враз остановился, присмотрелся.
Не было ни страха, ни даже тревоги или беспокойства. Достоверно было известно, что в этом редколесье с самого начала не было ни единого немца-окруженца. Не устроили наши им ни окружений, ни «котлов», ни «мешков» – когда мы наступали, немцы довольно организованно отошли. И потом, будь это даже окруженцы, ни за что не стали бы разжигать костер, тем более в открытую, на обочине дороги, пусть и проселочной, по которой давно не ездили. Хоронились бы где поглуше.
И все же бдительности я не терял, живенько сошел с дороги в лесочек и, как не раз приходилось в разведке, стал, не производя шума, подбираться поближе между деревьями. Мало ли что, все-таки война идет…
Я был при автомате, правда, с единственным рожком, но все равно не с пустыми руками. Уходя, хотел по привычке положить в карман и гранату, но подумал и не стал: места, как я говорил, были спокойные, и неудобно было как-то заявляться в штаб полка с гранатой в кармане. Главное, автомат имелся с полным рожком…
Довольно быстро я подобрался к костру метров на пятнадцать, выбрал позицию за деревом, откуда мог прекрасно разглядеть сидящих у костра. И удивился не на шутку…
Все четверо, двое парней и две девчонки, были в штанах, но каких-то диковинных, никогда таких не доводилось видеть. Дело даже не в том, что они были неглаженые, без стрелок – шароварами меня не удивишь. Но в том-то и суть, что они выглядели отнюдь не мешковато, как шароварам и полагалось – сидели как-то очень уж ловко, не казались неглажеными, мятыми, хотя у всех были потертыми. Темно-синие, походившие на форменные – как-никак у всех четырех одинаковые. Вот только такой формы не было ни у нас, ни у немцев, ни у прочих венгров с прибалтами, которых мы тоже насмотрелись. И ботинки какие-то странные. А уж куртки… Яркие, разноцветные, на первый взгляд непонятно даже, из какого материала прошитые.
Это еще не самое диковинное. Там у них, явственно слышалось, играла музыка – негромкая, приятная, инструментальная. Как будто возле костра был репродуктор – но откуда ему взяться в такой глуши? Ближайший репродуктор – в райцентре, километрах в десяти отсюда, вдоль дороги даже столбов с проводами нет, а судя по отсутствию следов от них, их и до войны не было – небольшие здесь были деревеньки, жившие без электричества и радиоточек. И тем не менее явственно слышалась музыка…
И машина на обочине, легковая, это, несомненно, была машина – только тоже диковиннее некуда. Нисколечко не походила на те, что я видел в жизни, в кино, на картинках – ни на современные, ни на старинные. Совершенно другого вида машина. Капот, кабина, зад – сплошь прямые линии, этакая коробка на колесах, сразу мне не приглянувшаяся. Очень уж непривычной смотрелась…
Каждое слово их разговора до меня долетало четко. Причем разговор был самый что ни на есть мирный, можно сказать, довоенный. Говорили о каком-то Сережке, который насмерть поссорился с какой-то Клавочкой, хотя любовь до того крутили долго и старательно. Вот и гадали теперь, помирятся они, или выйдет так, что разбежались бесповоротно. Говорили на чистейшем русском, разве что порой в разговоре проскакивали совершенно непонятные словечки. Вот это как раз нисколечко не удивляло. Как поется в известной песне, широка страна моя родная. Во многих ее уголках есть свои говоры, попадаются слова, которых в других местах абсолютно не понимают – у нас в Сибири, на Урале, на Кубани, на Севере у поморов…
Беззаботная эта их болтовня мне легонечко пришлась поперек души – война, только что закончилась оккупация, фронт рядом, а они щебечут о пустяках, словно на довоенных танцульках. И почему это парни не на фронте? Здоровенные, не заморыши военного времени, на вид оба годные без ограничений, но прически совершенно штатские, даже чересчур длинные волосы, на мой взгляд. В прифронтовой полосе уже вовсю работают полевые военкоматы… округу прочесывают частым гребнем, как же эти от призыва отвертелись? Сидят себе с девчонками у костерка как ни в чем не бывало, как будто и нет войны, да еще и легковушка у них, очень даже странная…
Одежда диковинная, но, такое впечатление, отнюдь не бедная, прически странноватые (это у парней, а у девчонок и вовсе никаких причесок, длинные волосы по плечам распущены, что совершенно не в моде), машина эта их непонятная… Что за компания, кто такие? Одно ясно: на местных деревенских никак не похожи, да и на городских тоже – где это у нас в городах так одеваются и с такими волосами ходят?
Первая мысль у меня была незатейливая, но как нельзя лучше подходившая военному времени: «Немецкие шпионы!» Но я тут же от нее отказался. В жизни не видел немецких шпионов, но слышать слышал. Да и наших разведчиков пришлось однажды в немецкий тыл переправлять. Одеты они были и выглядели так, что ничем не отличались от местных жителей, а как иначе? Иначе – до первого жандарма или полицая. Вот так и немцы ни за что бы не стали засылать к нам в тыл сразу четырех человек, одетых так причудливо и странно, что моментально привлекли бы к себе всеобщее внимание. Окрестности прямо-таки набиты нашими войсками – наш полк, дивизионные тылы, танкисты и артиллеристы из других частей, кавалеристы, аэродром с истребителями и ночными бомбардировщиками. На дорогах посты, повсюду патрули и дозоры… А у этих еще и машина вдобавок предельно странная, на оживленной дороге такую первый же пост тормознул бы для вдумчивого выяснения. Как немцы такую ухитрились бы переправить в наши тылы, не на самолете же – и какой смысл, если она издали в глаза бросается, как клоун при полном параде на фоне пехотной колонны?
Вообще, как они доехали незамеченными до этого самого места? Не с неба же упали? И ведь нисколечко не боятся, не хоронятся, машины оставили на виду, костер развели чуть ли не на обочине, разговорчики ведут беззаботные в полный голос… Нет, никак они не могут оказаться немецкой разведгруппой. Тогда кто? А леший их маму знает…
Одно ясно: неопасные. Оружия при них не видно. Конечно, в карманы им не заглянешь, там у них вполне могли оказаться и пистолеты, и гранаты, но отчего-то мне в такое абсолютно не верилось – ну не тот у них был вид, как хотите…
Пора было придумывать, как быть дальше. Не мог же я торчать тут битый час, подслушивая их мирную болтовню. Меня ждала наша уютная землянка, маленькое застолье с полной флягой, да и проголодаться успел не на шутку. Пора и восвояси. Вообще-то ничего не стоило обойти их лесом, оставшись незамеченным – особенно для бывалого разведчика, каким я себя считал с полным на то основанием. Быстрым шагом отмахать остаток пути самое большее минут за сорок – и дома…
Вот только я почувствовал, что не могу уйти просто так, оставив за спиной эту загадочную компанию. Что скрывать, была у меня по молодости лет – всего-то двадцать два с небольшим – этакая авантюрная жилочка. Делу она никак не вредила, ничего я никогда не напортил, но случилась пара историй, когда я получал от начальства втык за неуместную бесшабашность. Долго рассказывать, но однажды именно что «за авантюризм» я вместо Красной Звезды, к которой уже собирались представлять, получил «За боевые заслуги»…
В общем, я вернулся на дорогу и пошел к ним открыто, ничуть не прячась. Ничем особенным не рисковал – бывал в переделках и почище. Вздумай кто-то из них вытащить пистолет, я бы его моментально срезал из своего ППС, удобно висевшего на плече. Только вот, воля ваша, они ничуть не походили на людей, способных хватко достать из кармана пистоль – ну никак не походили, очень мирными выглядели, домашними…
Я не крался, конечно, но и не бухал сапожищами, так что они меня услышали, когда я подошел чуть ли не вплотную. Ничуть не встревожились, не всполошились, смотрели на меня совершенно спокойно, разве что с легоньким, совсем даже легоньким удивлением. А я, парень с авантюрной жилкой, спросил совершенно непринужденно:
– Вечер добрый. К огоньку присесть позволите?
– Прекрасно тебя понимаю, Яша, но истребители – зло, так сказать, привычное. Бывает еще и непонятное…
– Ты о чем, Кон?
(Я у них с самого начала был Кон, против чего ровным счетом ничего не имел – «Костья» звучало чуточку потешно.)
Я рассказал, как однажды ночью на левом крыле самолета вдруг неведомо откуда возник белый шарик размером, если прикинуть, с крупное яблоко. Появился на самом кончике крыла, яркий, словно бы мохнатый, пренебрегая встречным воздушным потоком, неспешно покатился к мотору, но на полпути беззвучно взорвался. Самолет летел дальше как ни в чем не бывало, это случилось уже на обратном пути с очередной бомбежки, так что добрались благополучно. Обнаружилась дыра в обшивке размером с тарелку, но ее быстренько, привычно заделали.
Он нисколечко не удивился. Спросил деловито:
– А грозы случайно в ту ночь не было?
– Была, – сказал я чистую правду. – Самолет в нее не попал, она неподалеку по левому борту разыгралась…
Я не стал уточнять, что это было на самом деле именно так, но приключилось не со мной, а с экипажем из второй эскадрильи.
– Ну, так это шаровая молния, – сказал он буднично. – С нами такого не случалось, а вот с ребятами было. Только молния зажглась не на крыле, а на хвосте. Рванула так, что из правого руля высоты кусок вырвало, и пришлось возвращаться…
– Ну да, явно шаровая молния, – сказал я. – Только с ней проще: никто не знает, что она такое, но хорошо известно, что они есть. А бывают вещи гораздо непонятнее…
И совсем было приготовился рассказать ему во всех подробностях о светящихся шарах. Только он опередил:
– Вот именно, насквозь непонятное…
И принялся рассказывать. Оказывается, и у них, и в других частях несколько раз в ночном небе над Германией за самолетами следовали светящиеся шары, правда, не ажурные, а словно бы сплошные, разного цвета: желтые, белые, синие. Они никогда не появлялись в одиночку, всегда группами. В точности как с нами обстояло: появлялись неведомо откуда, какое-то время сопровождали самолет, а потом, не причинив ни малейшего вреда, исчезали так же внезапно, словно выключатель повернули. Как и мы, никто у американцев не смог определить дистанцию, потому что не мог узнать размеры шаров. Поначалу их посчитали новейшим секретным оружием немцев, но потом от этой версии отказались: именно из-за того, что вреда от шаров не получилось никакого. Два раза по ним стреляли – один раз хвостовой стрелок палил по собственной инициативе, в другой раз ему приказал командир. И ничего не произошло: шарам, такое впечатление, пули не нанесли никакого ущерба, а сами они ничего против самолетов не предприняли. И не погасли, не отвернули прочь – летели себе за бомбардировщиками как ни в чем не бывало…
Конечно, на земле американцы по начальству докладывали – как и я. Но никто не знал, что же тут можно предпринять, и дело само собой заглохло, чему я нисколечко не удивился – а что тут можно предпринять? Пули их не берут, вреда от них нет…
Когда он закончил, я совсем было собрался рассказать о том, что приключилось с нами, – коли уж получил на то прямое разрешение. И опять опоздал: Яша посмотрел на меня как-то странно и словно вроде бы заколебался в первый момент, но потом все же решился:
– Эти чертовы шары – еще не самое необычное, что можно ночью увидеть над чертовой Германией…
– А что еще там можно увидеть? – насторожился я.
– Кон, ты не поверишь…
– А вдруг да поверю? – сказал я, охваченный неким предчувствием.
– Ну, ладно. Клянусь здоровьем мамочки. Это на самом деле с нами было с месяц назад…
Я слушал молча – и наверняка на лице у меня не отражалось ни малейшего недоверия – он говорил все увереннее. Откуда было взяться недоверию, если он примерно в тех же словах, как и я, доведись мне рассказывать, описывал нашу девушку?!
С ними произошло практически то же самое: вдруг увидели, что на правом крыле в грациозной позе, словно на песке пляжа, лежит девушка. Те же синие глаза, те же темные волосы, то же коротенькое платье в диковинных узорах, по которому проплывали от подола к шее волны неяркого света. Видели ее, кроме Яши, еще три человека. Сколько это продолжалось, они в точности не определили, но вряд ли долго. Потом она пропала, словно выключатель повернули, только что была – и нету… Разве что, в отличие от нас, они шли не на бомбежку, а с бомбежки.
Начальству они, обсудив все на земле, решили, как и мы, ничего не докладывать. Полковник у них, сказал Яша, был известным насмешником. Наверняка сказал бы что-нибудь вроде: «Долетались, уже девки мерещатся. Чтобы не мерещились, снимите в увольнении какую-нибудь уличную фею, авось полегчает…» Попытались за стаканчиком рассказать о девушке парням, с которыми сошлись ближе всех, но те с ходу не поверили, мало того, высмеяли, сказали, что любой фантазии есть пределы и врать надо уметь. Первой неудачи хватило с лихвой, и больше они никому не рассказывали…
Закончив, Яша сказал словно бы даже с некоторым удивлением:
– А знаешь, Кон, такое впечатление, будто ты веришь. У тебя лицо не насмешливое…
Тут бы и рассказать ему всё, благо никакого запрета не было, откуда ему взяться, если мы никому не рассказывали и рапортов о случившемся не писали? Но я не смог, останавливало что-то. Уж Яша-то непременно поверил бы, не раздумывая долго. И все же что-то остановило. Более того, я сыграл роль скептика. Сказал:
– Знаешь, читал я в каком-то журнале… Дело было в Первую мировую. На прожектор наложили целлулоидный лист с рисунком Богородицы, ночью направили луч в небо – и куча народу увидела на облаках лик Богородицы. Моральный дух солдат поднять таким образом хотели, что ли. Не помню, было это у нас или у немцев…
– Вот уж ничего похожего! – энергично возразил Яша. – Какой, к черту, целлулоидный лист с картинкой, если она держалась как живая? Ни капли похожего на застывшее изображение – голову поворачивала, будто осматривалась, и еще язык мне, зараза, показала… Мы разные объяснения пытались поискать. Один парень был уверен, что это немцы придумали какую-то хитрую штуку, особый такой кинопроектор, хотели нас напугать за неимением лучшего. Вообще-то немцы – те еще выдумщики. Только я так думаю: если они хотели бы нас напугать этим секретным кинопроектором, придумали бы что-нибудь другое, пострашнее красивой девчонки в куцем платьице – чудище, смерть с косой, черт с рогами, Гитлер кулаком грозит… Резонно?
– Резонно, – согласился я.
(Мы и сами о чем-то подобном думали, но по размышлении от этой версии отказались: что это за чудо-проектор, посылавший изображение с земли на верхнюю плоскость крыла?)
– Нет уж! – сказал он, расплескав по рюмкам. – Американского парня красивой девчонкой со стройными ножками ни за что не напугаешь. Пусть даже она появилась таким вот образом. Удивились мы жутко, но нисколечко не испугались. Взялась она неизвестно откуда и неизвестно куда пропала, только вот нисколечко не походила на какое-нибудь жуткое привидение. Попадись такая на земле, уж я ее прижал бы, чтоб пищала…
(Интересно, что и мы чувствовали примерно то же самое: удивились страшно, но вот не испугались нисколечко. В самом деле, ничего похожего на жуткое привидение…)
– Не веришь, Кон? – спросил Яша с таким видом, словно заранее с этим смирился.
– Честно тебе скажу: не знаю, что и думать, – сказал я. – Чего только на свете не случается…
Разговор наш, так уж получилось, перекинулся от девушки с ночного неба на девушек вполне земных – молодые были оба. Больше я к чудесам небесным не возвращался – было что рассказать Кумышеву (он остался доволен и благодарил). Потом Яша починился и улетел и больше на нашем аэродроме не появлялся. Очень надеюсь, с ним не случилось ничего плохого. Тем более что не появился и никто из знакомых нам американцев – скорее всего их эскадрилью, как на войне случается, перебросили на другой участок, а то и на другой фронт, такое и с нами бывало…
Вот такая история, верьте не верьте, невыдуманная.
Читал я кое-какие журналы лет через двадцать после войны, особенно «Технику – молодежи» с ее «Антологией таинственных случаев». Знаете? Ну вот… В свое время как-то разом, словно бы толчком начали много писать об НЛО. Уж не знаю, как там на самом деле с «летающими тарелками» обстоит, да и никто, наверное, не знает точно, только в одной статье мне попалось упоминание о загадочных светящихся шарах, которые сопровождали самолеты союзников над Германией (о том, что такое случалось и у нас, не писали ни разу, во всяком случае, мне такое никогда не попадалось).
А вот о нашей девушке я ни разу нигде не читал. И что она такое, решительно не берусь гадать. О феях на земле есть много сказок и легенд (некоторые жена читала детям, когда были совсем маленькими, но вот о небесных феях никогда не слышал и не читал. Германские валькирии – всё же из совершенно другой оперы. А на ведьму на помеле она нисколечко не походила, не было никакого помела…
В одном я твердо уверен: не была она никаким таким изображением, никакой такой проекцией, она была живая, хоть и не знаю, как это понимать. Язык мне показывала, и Яше тоже. Такая вот получалась проказница. И главное, никак нельзя сказать, что она нам принесла какое-то несчастье.
Красивая была – спасу нет…
Короткие встречи на долгой войне
Люди у костра
Из штаба полка я возвращался в самом что ни на есть распрекрасном расположении духа.
Во-первых, к моим Славе третьей степени и двум медалям присовокупилась третья, которую в штабе и вручили. Да не какая-нибудь второразрядная, а самая у солдат почитаемая – «За отвагу». Так уж получилось, что «За боевые заслуги» у меня было целых две, но «Отвага» стоила их обеих, вместе взятых, пожалуй.
Во-вторых, нам еще не меньше пары недель предстояло провести в приятном, что греха таить, отдалении от передовой – а опытный солдат крайне ценит такой отдых, выпадающий нечасто. В наступлении наш полк потери понес серьезные, и нас отвели в ближние тылы на переформирование, принять пополнения и восполнить убыль техники. От передка нас отделяло больше двадцати километров, так что единственное, чего стоило опасаться, – это немецкие бомбардировщики. Ну, в конце концов, теперь был далеко не сорок первый, когда немцы ходили по головам…
И наконец, впереди, в землянке, меня ожидало маленькое торжество по случаю медали. Заветная фляга была полнехонька, кроме ужина из полевой кухни, имелась у нас и немецкая консервированная колбаса, и рыбные консервы. Так что ноги сами вперед несли. Я уже отмахал полпути, километра два, примерно столько же и оставалось. Погода безоблачная, везде сухо, ни грязи, ни сырости – нормальное такое начало сентября, под стать моему настроению.
За то время, что мы здесь стояли, я успел изучить карту прилегающей к передовой местности (и ближние немецкие тылы). Хорошая была карта, еще довоенная. Нам карты выдали почти сразу ввиду специфики службы – разведка полкового артиллерийского дивизиона. Нельзя было исключать, что нас, пока остальные заняты пополнениями и новой техникой, опять отправят в эти самые ближние немецкие тылы – ну, дело знакомое…
От места нашего расположения к штабу вели две дороги. Одна подлиннее, километров семь, с некоторыми удобствами, другая покороче, километра четыре, без всяких удобств. Удобства эти заключались в одном: в попутном транспорте. Длинная была шоссейкой с оживленным движением, где можно было поймать попутку, короткая – узенькой проселочной, по которой давненько уж не ездили – те две деревни, что она соединяла, немцы по звериной своей сущности спалили дотла, бежавший в лес народ только-только начал возвращаться на пепелища, и не было у них ни единой лошаденки, ни единой телеги.
Едва узнав, что меня вызывают в штаб, я отправился туда короткой дорогой, по ней сейчас и возвращался. Работала солдатская смекалка: ехать в кузове, конечно, приятнее, чем чапать пешедралом туда и обратно, однако опыт подсказывает: никак нельзя заранее сказать, как будет обстоять с попутками. Не во всякую машину и попросишься – сразу отпадают санитарные, штабные и просто груженые грузовые, но и не всякий идущий порожняком шофер тебя возьмет – разный и среди них попадался народ. Так что я с самого начала настроился на марш-бросок пешком туда и обратно, тем более что погода стояла прекрасная, надо мной не капало, а под ногами грязюка не чавкала.
Шел восьмой час вечера, и уже смеркалось – лето кончилось. Ничего страшного, с пути я сбиться не боялся: хотя дорога и заросла травой, за многие годы колеи от тележных колес накатали так, что заблудиться я не опасался. Да и не такой был лес, чтобы привыкшему к тайге сибиряку в нем заблудиться…
Свернул за поворот и увидел впереди, метрах в двухстах, костер, ярко горевший на обочине дороги. Враз остановился, присмотрелся.
Не было ни страха, ни даже тревоги или беспокойства. Достоверно было известно, что в этом редколесье с самого начала не было ни единого немца-окруженца. Не устроили наши им ни окружений, ни «котлов», ни «мешков» – когда мы наступали, немцы довольно организованно отошли. И потом, будь это даже окруженцы, ни за что не стали бы разжигать костер, тем более в открытую, на обочине дороги, пусть и проселочной, по которой давно не ездили. Хоронились бы где поглуше.
И все же бдительности я не терял, живенько сошел с дороги в лесочек и, как не раз приходилось в разведке, стал, не производя шума, подбираться поближе между деревьями. Мало ли что, все-таки война идет…
Я был при автомате, правда, с единственным рожком, но все равно не с пустыми руками. Уходя, хотел по привычке положить в карман и гранату, но подумал и не стал: места, как я говорил, были спокойные, и неудобно было как-то заявляться в штаб полка с гранатой в кармане. Главное, автомат имелся с полным рожком…
Довольно быстро я подобрался к костру метров на пятнадцать, выбрал позицию за деревом, откуда мог прекрасно разглядеть сидящих у костра. И удивился не на шутку…
Все четверо, двое парней и две девчонки, были в штанах, но каких-то диковинных, никогда таких не доводилось видеть. Дело даже не в том, что они были неглаженые, без стрелок – шароварами меня не удивишь. Но в том-то и суть, что они выглядели отнюдь не мешковато, как шароварам и полагалось – сидели как-то очень уж ловко, не казались неглажеными, мятыми, хотя у всех были потертыми. Темно-синие, походившие на форменные – как-никак у всех четырех одинаковые. Вот только такой формы не было ни у нас, ни у немцев, ни у прочих венгров с прибалтами, которых мы тоже насмотрелись. И ботинки какие-то странные. А уж куртки… Яркие, разноцветные, на первый взгляд непонятно даже, из какого материала прошитые.
Это еще не самое диковинное. Там у них, явственно слышалось, играла музыка – негромкая, приятная, инструментальная. Как будто возле костра был репродуктор – но откуда ему взяться в такой глуши? Ближайший репродуктор – в райцентре, километрах в десяти отсюда, вдоль дороги даже столбов с проводами нет, а судя по отсутствию следов от них, их и до войны не было – небольшие здесь были деревеньки, жившие без электричества и радиоточек. И тем не менее явственно слышалась музыка…
И машина на обочине, легковая, это, несомненно, была машина – только тоже диковиннее некуда. Нисколечко не походила на те, что я видел в жизни, в кино, на картинках – ни на современные, ни на старинные. Совершенно другого вида машина. Капот, кабина, зад – сплошь прямые линии, этакая коробка на колесах, сразу мне не приглянувшаяся. Очень уж непривычной смотрелась…
Каждое слово их разговора до меня долетало четко. Причем разговор был самый что ни на есть мирный, можно сказать, довоенный. Говорили о каком-то Сережке, который насмерть поссорился с какой-то Клавочкой, хотя любовь до того крутили долго и старательно. Вот и гадали теперь, помирятся они, или выйдет так, что разбежались бесповоротно. Говорили на чистейшем русском, разве что порой в разговоре проскакивали совершенно непонятные словечки. Вот это как раз нисколечко не удивляло. Как поется в известной песне, широка страна моя родная. Во многих ее уголках есть свои говоры, попадаются слова, которых в других местах абсолютно не понимают – у нас в Сибири, на Урале, на Кубани, на Севере у поморов…
Беззаботная эта их болтовня мне легонечко пришлась поперек души – война, только что закончилась оккупация, фронт рядом, а они щебечут о пустяках, словно на довоенных танцульках. И почему это парни не на фронте? Здоровенные, не заморыши военного времени, на вид оба годные без ограничений, но прически совершенно штатские, даже чересчур длинные волосы, на мой взгляд. В прифронтовой полосе уже вовсю работают полевые военкоматы… округу прочесывают частым гребнем, как же эти от призыва отвертелись? Сидят себе с девчонками у костерка как ни в чем не бывало, как будто и нет войны, да еще и легковушка у них, очень даже странная…
Одежда диковинная, но, такое впечатление, отнюдь не бедная, прически странноватые (это у парней, а у девчонок и вовсе никаких причесок, длинные волосы по плечам распущены, что совершенно не в моде), машина эта их непонятная… Что за компания, кто такие? Одно ясно: на местных деревенских никак не похожи, да и на городских тоже – где это у нас в городах так одеваются и с такими волосами ходят?
Первая мысль у меня была незатейливая, но как нельзя лучше подходившая военному времени: «Немецкие шпионы!» Но я тут же от нее отказался. В жизни не видел немецких шпионов, но слышать слышал. Да и наших разведчиков пришлось однажды в немецкий тыл переправлять. Одеты они были и выглядели так, что ничем не отличались от местных жителей, а как иначе? Иначе – до первого жандарма или полицая. Вот так и немцы ни за что бы не стали засылать к нам в тыл сразу четырех человек, одетых так причудливо и странно, что моментально привлекли бы к себе всеобщее внимание. Окрестности прямо-таки набиты нашими войсками – наш полк, дивизионные тылы, танкисты и артиллеристы из других частей, кавалеристы, аэродром с истребителями и ночными бомбардировщиками. На дорогах посты, повсюду патрули и дозоры… А у этих еще и машина вдобавок предельно странная, на оживленной дороге такую первый же пост тормознул бы для вдумчивого выяснения. Как немцы такую ухитрились бы переправить в наши тылы, не на самолете же – и какой смысл, если она издали в глаза бросается, как клоун при полном параде на фоне пехотной колонны?
Вообще, как они доехали незамеченными до этого самого места? Не с неба же упали? И ведь нисколечко не боятся, не хоронятся, машины оставили на виду, костер развели чуть ли не на обочине, разговорчики ведут беззаботные в полный голос… Нет, никак они не могут оказаться немецкой разведгруппой. Тогда кто? А леший их маму знает…
Одно ясно: неопасные. Оружия при них не видно. Конечно, в карманы им не заглянешь, там у них вполне могли оказаться и пистолеты, и гранаты, но отчего-то мне в такое абсолютно не верилось – ну не тот у них был вид, как хотите…
Пора было придумывать, как быть дальше. Не мог же я торчать тут битый час, подслушивая их мирную болтовню. Меня ждала наша уютная землянка, маленькое застолье с полной флягой, да и проголодаться успел не на шутку. Пора и восвояси. Вообще-то ничего не стоило обойти их лесом, оставшись незамеченным – особенно для бывалого разведчика, каким я себя считал с полным на то основанием. Быстрым шагом отмахать остаток пути самое большее минут за сорок – и дома…
Вот только я почувствовал, что не могу уйти просто так, оставив за спиной эту загадочную компанию. Что скрывать, была у меня по молодости лет – всего-то двадцать два с небольшим – этакая авантюрная жилочка. Делу она никак не вредила, ничего я никогда не напортил, но случилась пара историй, когда я получал от начальства втык за неуместную бесшабашность. Долго рассказывать, но однажды именно что «за авантюризм» я вместо Красной Звезды, к которой уже собирались представлять, получил «За боевые заслуги»…
В общем, я вернулся на дорогу и пошел к ним открыто, ничуть не прячась. Ничем особенным не рисковал – бывал в переделках и почище. Вздумай кто-то из них вытащить пистолет, я бы его моментально срезал из своего ППС, удобно висевшего на плече. Только вот, воля ваша, они ничуть не походили на людей, способных хватко достать из кармана пистоль – ну никак не походили, очень мирными выглядели, домашними…
Я не крался, конечно, но и не бухал сапожищами, так что они меня услышали, когда я подошел чуть ли не вплотную. Ничуть не встревожились, не всполошились, смотрели на меня совершенно спокойно, разве что с легоньким, совсем даже легоньким удивлением. А я, парень с авантюрной жилкой, спросил совершенно непринужденно:
– Вечер добрый. К огоньку присесть позволите?