– А можете сказать, что дальше по этой дороге?
– Ничего на многие мили. Пара заброшенных городов, насколько я знаю. Потом только Северн-Сити и озеро.
– Вы там бывали?
Они уже возвращались к дороге. Кирстен глянула на лицо Финна, и в глаза сразу бросился шрам: строчная «t» с еще одной черточкой ниже, знак, который она видела на домах в Сент-Деборе.
– В Северн-Сити? Только до катастрофы.
– А каково жить здесь, вне города? – вдруг спросила Кирстен.
– Тихо, – пожал плечами Финн. – Лет восемь-десять назад я не стал бы так рисковать, но последний десяток лет выдался спокойным, за исключением дел с пророком. – Финн поколебался. – Слушайте, я вам немного соврал. Я знаю место, про которое вы говорили, про этот музей. Там, по идее, прилично народу.
– Вам разве не захотелось туда отправиться после ухода из Сент-Деборы?
– Говорят, что пророк пришел оттуда, – ответил Финн. – А люди в аэропорту… Что, если они за него?
Большую часть времени Кирстен и Август шагали в тишине. Дорогу вдруг перебежал олень – он замер, глянув на них, и скрылся за деревьями. Мир, где почти никого нет, завораживал своей красотой. Если ад – другие люди, то что такое мир, где их почти не осталось? Может, вскоре человечество просто-напросто вымрет? Эта мысль скорее успокаивала Кирстен, чем печалила. Виды появлялись и исчезали. Одним больше, одним меньше… Да и сколько вообще людей до сих пор живы?
– Его шрам, – вдруг произнес Август.
– Знаю. Где же «Симфония»? Зачем им менять маршрут?
Август не ответил. Причин могло набраться с дюжину. Труппе что-то угрожало, и они передумали идти напрямик. Или посовещались и решили, что есть более короткий путь, а Кирстен и Август встретятся с ними в аэропорту. Или они свернули не туда и затерялись на местности.
В начале дня Август обнаружил подъездную аллею. Они отдыхали в тени, как вдруг он поднялся и перешел на другую сторону дороги. Кирстен еще раньше заметила там молодую рощицу, но слишком устала и одурела от жары.
Август коснулся земли, опустившись на одно колено.
– Гравий, – произнес он.
Аллея так заросла, что практически растворилась в лесу. За деревьями пряталась поляна с двухэтажным домом, парой заржавевших автомобилей и пикапом, грузно осевшими на пробитых покрышках. Кирстен и Август немного подождали у кромки леса. Вокруг царила тишина.
Дверь в дом была заперта – необычно. Они обошли здание, но и задняя дверь не поддалась. Кирстен пришлось взламывать замок. Как только они ступили в гостиную, им стало ясно – до них сюда никто не пробирался. Диван украшали аккуратные подушечки. На низком столике лежал припорошенный пылью пульт телевизора. Кирстен и Август переглянулись поверх повязанной на лицо ткани, одинаково вскинув брови. Им уже годами не встречались нетронутые дома.
В кухне Кирстен пробежала пальцами по расставленным на сушилке тарелкам, забрала несколько вилок – пригодятся. На втором этаже обнаружилась комната, принадлежавшая ребенку. Сам ребенок тоже был тут – скелет в постели. Кирстен накрыла его с головой одеялом, пока Август возился в ванной внизу. На стене висела фотография в рамке – мальчик в форме Малой бейсбольной лиги, рядом стоят родители, все сияют улыбками.
Сзади раздались шаги.
– Смотри, что я нашел, – произнес Август.
И показал металлический звездолет «Энтерпрайз» размером со стрекозу. Только после этого Кирстен заметила над кроватью плакат с планетами Солнечной системы, где Земля была маленькой синей точкой возле Солнца. Мальчик любил и бейсбол, и космос.
– Надо двигаться дальше, – сказала Кирстен спустя мгновение, но Август уже смотрел на постель.
Кирстен вышла, чтобы он по своему обыкновению произнес молитву. Правда, она сомневалась, что «молитва» – правильное слово. Когда Август что-то бормотал над мертвецами, он словно обращался только к ним. «Надеюсь, ты ушел спокойно», – как-то расслышала Кирстен его слова. Или: «У тебя очень милый дом. Прости, что забрал ботинки». Или: «Где бы ты ни был, надеюсь, что с тобой рядом семья». Сейчас, над ребенком, он говорил очень тихо. Кирстен разобрала «среди звезд» и быстро скрылась в родительской спальне. Август успел побывать и там – семейная пара тоже умерла в постели, над которой теперь висело облачко пыли. Оно взметнулось, когда Август накрыл их лица одеялом.
В ванной, прилегающей к спальне, Кирстен на мгновение закрыла глаза и щелкнула выключателем. Естественно, ничего не произошло, но она вечно силилась представить, как все было раньше: входишь, щелкаешь выключателем, и комната озаряется светом. Беда в том, что Кирстен сомневалась, помнит ли она это на самом деле или только воображает, что помнит. Она провела пальцами по бело-голубой фарфоровой шкатулке на столике, полюбовалась рядами ватных палочек внутри, а затем спрятала их в карман – ими удобно чистить уши и музыкальные инструменты. Кирстен посмотрела в глаза своему отражению. Надо подстричься. Она улыбнулась, потом попробовала скрыть, что недавно потеряла очередной зуб. Открыв шкафчик, уставилась на стопку чистых полотенец. То, что сверху, было голубым с желтыми уточками и пришитым к уголку капюшоном. Почему родители не забрали сына к себе в постель, если они заболели все вместе? Может, умерли первыми? Кирстен не хотела об этом думать.
Дверь в гостевую спальню была заперта, а вот окно приоткрыто, поэтому ковер оказался испорчен, зато одежда в шкафу не пропиталась запахом разложения. Кирстен взяла приглянувшееся ей платье из голубого шелка и переоделась в него, пока Август оставался в детской. Рядом висели свадебные наряды невесты и жениха. Кирстен забрала их для новых костюмов. «Симфония» пыталась – да все они пытались – сотворить некое волшебство, и костюмы были кстати. Они наряжались в противовес тяжелому, полному труда существованию, когда люди тратят все свое время лишь на выживание. Некоторые актеры полагали, что зрители лучше воспримут Шекспира в такой же залатанной и потертой одежде, однако Кирстен считала, что в Титании в свадебном платье, в Гамлете в рубашке и галстуке есть особой смысл. Тубист соглашался.
«В новом мире, – произнес он как-то раз, – жутко не хватает элегантности».
В элегантности он разбирался. До катастрофы они с дирижером играли в одном военном оркестре. Иногда тубист рассказывал об офицерских балах. Где же он?.. Не думай о «Симфонии». Не думай. Есть только здесь и сейчас, уговаривала себя Кирстен, только этот дом.
– Милое платье, – оценил Август, когда она обнаружила его в гостиной.
– Старое воняло дымом и рыбой.
– Я нашел пару чемоданов в подвале.
Они покинули дом с этими чемоданами, с полотенцами, одеждой и пачкой журналов, которые Кирстен хотела пролистать позже, запечатанной упаковкой соли с кухни и другими вещами, что могли пригодиться. Но сперва Кирстен на несколько минут задержалась в гостиной, изучая книжные полки, а Август поискал «Телегид» или сборники стихов.
– Хочешь найти что-то конкретное? – спросил он, прекратив собственные безуспешные поиски. Кирстен заметила, что Август задумал прихватить пульт, на кнопки которого бесцельно нажимал.
– Конечно, доктора Одиннадцать. Но сойдет и «Дорогая В.».
Кирстен ухитрилась потерять свой экземпляр два-три года назад и с тех пор пыталась найти замену. Ту потерянную книгу купила ее мать практически перед самым концом всего. «Дорогая В. Неофициальная биография Артура Линдера». Текст вверху заявлял, что это бестселлер номер один. На обложке – черно-белое фото: Артур оглядывается, садясь в машину. На его лице непонятное выражение – может, слегка загнанное, а может, Артура просто кто-то окликнул. Книга полностью состояла из его писем подруге, неизвестной В.
Когда Кирстен покидала Торонто с братом, он велел взять только одну книгу, и Кирстен выбрала «Дорогую В.», которую мать всегда запрещала ей читать. Брат вскинул бровь, но промолчал.
25
Несколько писем:
Дорогая В, хотя в Торонто холодно, город мне нравится. Единственное – никак не привыкну, что, когда облачно и вот-вот пойдет снег, небо кажется оранжевым. Оранжевым. Знаю, это просто отраженный свет города, но все равно выглядит зловеще.
Я начал много ходить пешком, ведь из-за аренды, стирки в прачечной самообслуживания и покупки продуктов я вряд ли могу позволить себе транспорт. Вчера нашел в канаве блеснувший цент и подумал – на счастье. Приклею его к письму. Необычно блестит, правда? Отметил день рождения в клубе, где за вход надо заплатить пять долларов. Да, безответственная трата, когда я так мало получаю в ресторане, но плевать. Я люблю танцы, пусть и не умею хорошо двигаться, а со стороны, наверное, выглядит, будто у меня припадок. Я вернулся домой со своим другом Кларком, и по пути он рассказывал про эксперимент, для которого актеры надели огромные маски из папье-маше. Звучало круто, но как-то вычурно. Я так и сказал К., и он ответил: «Знаешь, что вычурно? Твоя прическа». Он не пытался меня задеть, но утром я приготовил завтрак кое-кому из соседей в обмен на стрижку, и вышло, по-моему, неплохо. Сосед учится на парикмахера. Хвоста больше нет! Ты меня бы не узнала! Люблю этот город и ненавижу, а еще скучаю по тебе.
А.
Дорогая В., вчера мне приснилось, что мы снова у тебя дома, играем в ма-джонг (правильно?) с твоей матерью. Кажется, на самом деле мы играли в него только в тот раз, да и мы оба были под кайфом, но мне понравилось: все эти маленькие игральные косточки… Неважно. Утром я вспомнил, что мне нравилось в твоем доме – зрительный обман с океаном, когда из гостиной чудилось, он начинается уже за газоном, а снаружи становилось ясно, что между травой и водой обрыв с той шаткой лестницей, которая всегда меня до смерти пугала.
Не то чтобы я скучал по дому и не то чтобы не скучал. Много времени провожу с Кларком, мы вместе изучаем актерское мастерство, он бы тебе, наверное, понравился. У К. выбрито полголовы, как у панк-рокера, а оставшиеся волосы выкрашены в розовый. Родители хотят, чтобы он пошел учиться в школу бизнеса или по крайней мере получил какую-нибудь полезную профессию. К. сказал, что лучше сдохнет. Мне показалось, он загнул; с другой стороны, я помню, как сам думал, что уж лучше помру, чем останусь на острове, поэтому ответил, что понимаю. Сегодня было хорошее занятие. Надеюсь, у тебя все хорошо. Жду ответа.
А.
Дорогая В., помнишь, как мы раньше слушали музыку в твоей комнате, в доме на утесе? Какое хорошее было время. Хотя я уже собирался в Торонто, поэтому было еще и грустно. Помню, как смотрел на листву у тебя за окном и пытался представить, что смотрю на небоскребы, как все будет, стану ли я скучать по зелени, и так далее. А теперь я в Торонто, у меня за окном тоже дерево, и я вижу одну зелень. Это гинкго, каких нет у нас на Западе. Красивое дерево. С листьями в форме маленьких вееров.
А.
Дорогая В., я ужасный актер, в этом городе чертовски холодно, и я по тебе скучаю.
А.
Дорогая В., помнишь ночь, когда мы ждали комету? Комету Хякутакэ, той очень холодной мартовской ночью, когда даже трава покрылась изморозью. И мы раз за разом шептали ее название – Хякутакэ, Хякутакэ. Просто полоса света в небе, а показалась мне красивой. В общем, я вот только что о ней размышлял и задумался: помнишь ли ты эту ночь так же ярко, как я? Здесь почти не видно звезд.
А.
Дорогая В., я тебе об этом не писал, но в прошлом месяце преподаватель актерского мастерства сказал, что я кажусь ему слегка плосковатым; имея в виду, что я ужасный актер. Он расплывчато и почти любезно объяснил, как бывает сложно совершенствоваться. «Посмотрим», – ответил я, и он удивленно моргнул, а потом три недели не обращал на меня внимания. Однако вчера я поднял взгляд во время монолога, и преподаватель действительно смотрел, наблюдал за мной. А вечером он сказал мне «доброй ночи», впервые за эти недели, и я понял, что у меня еще есть надежда. Я словно человек в инвалидном кресле, который видит, как другие бегают. Я понимаю, что такое хорошая актерская игра, но никак этого не достигну, хотя иногда я близок, В. я правда стараюсь.
Думал об острове. Он совсем в прошлом, как будто однажды мне приснился, и все. Я хожу по улицам города, гуляю в парках и не только, танцую в клубах и думаю: «Когда-то я гулял по пляжу со своей лучшей подругой В., когда-то я строил замки в лесу с братом, когда-то я не видел ничего, кроме деревьев». И все это вдруг кажется нереальным, словно сказка, которую кто-то мне прочитал. Я жду, пока переключится светофор на улицах Торонто, и то место, в смысле остров, кажется другой планетой. Без обид, но мне странно думать, что ты до сих пор там.
Твой А.
Последнее письмо, дорогая В., потому что ты за четыре месяца ни разу не ответила. И не написала ничего длиннее подписи на открытке за пять месяцев. Сегодня я вышел из дома и увидел, что деревья покрыты весенним цветением. Кажется, мне приснилось, что ты шла со мной по этим сияющим улицам?.. (Прости, В., вчера сосед вернулся с отличной травой и щедро угостил; я слегка невменяемый, и мне одиноко, ты ведь не знаешь, как это – быть далеко от дома, потому что ты никуда не уедешь, верно, В.?) Я недавно понял, что этот город можно узнать, если сперва остаться без гроша (действительно без гроша, чтобы даже два доллара на метро не было), потому что придется везде ходить пешком, а это лучший способ изучить местность. Ладно, неважно. Я собираюсь стать актером, и я буду хорош. А самое главное, я хочу делать что-то особенное, правда, пока не знаю что. Вчера поделился мыслью с соседом; он рассмеялся и назвал меня юнцом, но мы все взрослеем, причем быстро. Мне уже девятнадцать.
Думаю отправиться на прослушивание в театральную школу в Нью-Йорке.
И еще кое-что, о чем я в последнее время размышляю. Прозвучит грубо, прости. Ты говорила, что всегда будешь моей подругой, но ведь это не так, верно? Только недавно это понял. Моя жизнь тебя совершенно не интересует.
Не хочу показаться жестоким, В., однако факт: ты звонишь мне, только если я позвоню первым. Ты заметила? Если я наберу тебя и оставлю сообщение, ты перезвонишь, но ты никогда не звонишь первая.
По-моему, В., друзья так не поступают. Я все время к тебе прихожу. А ты все время говоришь, что ты моя подруга, но никогда не приходишь. Наверное, я должен перестать слушать твои слова, В., и обратить внимание на поступки. Мой друг Кларк считает, я слишком многого хочу от дружбы, но я думаю, что он не прав.
Береги себя, В. Скучаю.
А.
В., с тех пор как я отправил последнее письмо, уже прошли года (десятилетия?), и все же я часто о тебе думаю. Был рад встретиться на Рождество. Не знал, что мать собиралась пригласить гостей на праздник. Впрочем, она всегда кого-нибудь приглашает, когда я на острове, наверное, чтобы похвастаться мной, хотя, будь ее воля, я никуда бы не уехал, а сейчас сидел бы за рулем отцовской снегоуборочной машины. Мне было неловко вдруг оказаться с тобой в одной комнате, но так замечательно снова тебя увидеть и немного пообщаться спустя столько времени. Четверо детей! Невероятно.
Я уже много лет никому не писал писем и, признаться, утратил навыки. Однако у меня появились новости, еще какие, и я хотел, чтобы ты узнала первой. Я женюсь. Совершенно внезапно. Я ничего не сказал на Рождество, ведь еще сам не был уверен, однако сейчас решение кажется идеально верным. Ее зовут Миранда, и вообще-то она тоже с острова, хотя познакомились мы в Торонто. Она художница и рисует странные, но красивые комиксы. В следующем месяце она переедет со мной в Лос-Анджелес.
Когда мы успели постареть, В.? Помню, как мы с тобой строили замки в лесу, нам было по пять лет. Мы можем вновь стать друзьями? Я ужасно по тебе скучаю.
А.
Дорогая В., все очень странно. Ощущение, будто жизнь стала напоминать кино. Будто я потерян в пространстве. Не пересказать словами. Иногда вдруг ловлю себя на мысли: как я здесь оказался, как попал в эту жизнь? Невероятно, если оглянуться на череду всех событий. Я знаю десятки более талантливых актеров, которые ничего не добились.
Я встретил кое-кого и влюбился. Элизабет. Такая грациозная, красивая и, что куда важнее, – такая светлая. Именно этого мне и не хватало. В свободное от съемок время она изучает историю искусств. Знаю, что все неоднозначно. Кажется, Кларк в курсе. Устроил вчера званый ужин (было столько неловкостей, опрометчивый поступок, но это долгая история) и в какой-то момент увидел взгляд К., словно я его разочаровал. Я вдруг понял, что он имеет полное право на это чувство. Я сам в себе разочарован. Не знаю, В., кругом такая путаница.
Твой А.
Дорогая В., вчера на ужин пришел Кларк, впервые за полгода. Я переживал, частично потому, что уже не считаю его таким интересным, как в девятнадцать лет (да, грубо с моей стороны, но можем ведь мы честно говорить о том, как люди меняются?), а частично потому, что во время его прошлого визита я еще был женат на Миранде. Но Элизабет приготовила жареного цыпленка и отлично изобразила домохозяйку пятидесятых годов, так что, думаю, К. был впечатлен. Элизабет весь вечер улыбалась, вела себя очаровательно и так далее. В кои-то веки не напилась.
Помнишь учителя английского в нашей старшей школе, помешанного на Йейтсе? Как эта страстная любовь зацепила и тебя, и ты повесила на стену в комнате цитату, о которой я в последнее время часто думаю: «Любовь подобна львиному клыку»?
Твой А.
26
– Пожалуйста, скажи, что это шутка, – произнес Кларк, когда Элизабет позвонила с рассказом о книге.
Элизабет не шутила. Она еще не видела саму книгу – ее издадут лишь через неделю, – но узнала из надежного источника, что они оба там упоминаются. Элизабет была в ярости. Она хотела подать в суд, однако не понимала на кого. На издателя? На В.? Ей хотелось, конечно, засудить Артура, но он тоже явно ничего не подозревал.
– Что он о нас говорит? – спросил Кларк.
– Понятия не имею, – ответила Элизабет. – Очевидно, подробно описывает свои браки и дружеские отношения. Мой друг даже использовал слово «расточительно».