Глава 15. Харбин-Либава
11 мая 1902. Ставка.
Император вполуха слушал доклад дежурного офицера, неторопливо делая пометки в своём блокноте. “Минус один, – рядом с фамилией Ренненкампфа появился аккуратный крестик – вполне ожидаемо. Не устоял Павел Карлович, испугался. Слабак!” Монарх пробежал сверху вниз по длинному списку фамилий, украшенных крестами, и усмехнулся. Оптимист даже на кладбище видит сплошные плюсы. Генеральские кадры царской армии начала ХХ века – это, как не крути, погост. Захоронение талантов, здоровых амбиций, военной мысли, а в конечном счете, и государства. Карьеристы, шаркуны – самая безобидная мошкара – роятся себе у солнышка-престола, бесполезные, но относительно безопасные. Взяточники и казнокрады – деятельные, а потому стократно вредные. И тех, и других объединяет атмосфера гнили и тлена, где тонет любая живая инициатива и нестандартная идея. Ретрограды. Радеют за “старые добрые традиции”, а на деле защищают свое болото конформизма и безответственности. Зараженные. Ренненкампф – просто один из них.
В 1899 г. в 36-м драгунском Ахтырском полку разразился скандал. Будучи его командиром, Ренненкампф попытался украсть казенные деньги. Громкое дело удалось замять, однако с полком пришлось попрощаться и отправиться… в Сибирь на должность начальника штаба войск Забайкальской области. В китайском походе генерал отличился не только лихостью, но и грабежами. Император знал и продолжение этой истории. Накануне и во время Первой мировой от безнаказанности Ренненкампфа понесло по наклонной. Одна афера за другой – продовольствие, снаряжение, фураж, опять продовольствие… К похотливым пальчикам состоятельного вельможи прилипали сначала сотни, потом тысячи казённых средств… А в служебной записке по дальнейшему использованию Ренненкампфа в военной службе военный министр Поливанов написал: «Генерал-адъютант Ренненкампф обладает большой энергией при крайне ограниченных военных дарованиях и при отсутствии хорошего нравственного воспитания». В этот раз всё будет по-другому. Ревизоры Мамонтова смахнули пыль с “ахтырского дела” и начали вдумчиво копать, расширяя круг подозреваемых, вытаскивая на свет божий всё новые и новые нелицеприятные факты. Естественно, об этом генералу стало известно, вот он и решил не ждать позора казнокрада, метнулся в политику. Если уж помирать, так борцом за идею, а не воришкой. Как всё знакомо! “Интересно, он станет “власовым” или кто-то другой? Этот, пожалуй, может…”
Карандаш опять скользнул по генеральскому списку. Из четырех сотен тщательно отобранных им год назад “ограниченно дееспособных” осталось меньше двух десятков. Впрочем, на другое царь и не рассчитывал. Слишком высоки его личные требования, как генералиссимуса, выигравшего войну моторов – самую страшную в истории человечества. Слишком безнадёжен кадровый резерв. Конечно, и с ним можно побеждать, если подмазать, подкрутить, но это будет консервацией проблем.
А ему нужен прорыв, люди, влюбленные в свое дело до самоотречения, монашествующие в миру, готовые идти против сложившихся традиций, если те мешают делу, принявшие постриг на служение Отечеству и видящие цель не в должностях и наградах, а в миссии, перед которой меркнет вся мишура регалий и блеск эполетов. Таких мало, но они есть. По его личным прикидкам – не более дюжины. Но и этого пока хватит. Главное – поддержать и не дать потеряться. А решившие спрятать свои делишки за революционным знаменем или красными английскими мундирами – берегитесь! Судебные процессы над вами будут совсем не политическими. Ревизоры зачитают длинный список присвоенного и удобрят пикантным соусом ваших адюльтеров. Чем мелочней делишки, тем непригляднее выглядят "борцы с режимом". А взаимосвязь между этими двумя пороками и предательством читающая публика сама нащупает безошибочно.
Только репрессиями дело не исправишь. Требуются организационные реформы. Надо убрать из под носа командира искушение – в первую очередь полковую кассу и передать… Да хоть офицерскому собранию! Пусть коллективный разум бдит за копеечкой, привыкает к финансовой публичности, надзирает за поставщиками, демократично, голосованием утверждает полковые расходы, борется с приписками и мздоимством. Авось и получится воспитать новое поколение, брезгующее залезать в карман однополчан.
А ему за это время надо умудриться уцелеть – не дать многочисленным обиженным интересантам, используя ренненкампфов, нащупать слабое место. Иуду всегда ищут в ближайшем круге. Так было испокон веков. Смотрины наверняка уже проведены, и кандидатуры на роли иуд утверждены. Сценарии его ликвидации страдают всего одним недостатком – требуют хотя бы минимальной статичности “мишени” и окружения. А он такой радости им не доставит. Война – очень удобное время для всевозможных ротаций, перемещений и совершенно неожиданных обновлений аппарата, совсем не в стиле текущей эпохи. Уже сегодня рядом нет никого из тех, кто ходил по коридорам Ставки месяц назад. Эти тоже получат новые назначения в следующем месяце. А пока…
– Что сообщает Лавров?
– В Либаве всё по плану…
– Что у Ратиева?
– Прибыл на место, готов вручить пакет лично в руки начальнику штаба Кондратенко.
– Передайте – вскрыть немедленно и далее действовать по инструкции. И запросите подробности бонинской операции у адмирала Макарова.
11 мая 1902 года. Харбин.
Оттесненная за реку Модягоу, дивизия Гернгросса спешно перегруппировывалась и готовилась к решительной контратаке. Батальоны, возмущенные наступлением англичан под прикрытием гражданских, рвались в бой. Ошмётки дивизии Ренненкампфа, чудом избежавшие плена и добравшиеся до своих, добавляли масла в огонь рассказами о весьма своеобразном понимании правил войны и отношении к пленным у “самой цивилизованной нации Европы”.
Гордо несущие на себе “бремя белого человека”, британцы приволокли в Маньчжурию отработанные в Трансваале методы приведения “аборигенов” к покорности и начали применять их с первых же минут пребывания в Харбине. Территория вдоль железной дороги практически моментально превратилась в огромный концентрационный лагерь, куда, кроме пленных, согнали не успевших улизнуть харбинцев. Рядышком с несчастными испуганными людьми свои позиции деловито оборудовали японские артиллеристы, а на Запад непрерывным потоком лились эшелоны корпусов вторжения. Расстреляв боекомплект по вооруженным пароходам, пытавшимся войти в Модягоу, и потопив на фарватере самый шустрый из них, батареи Бржозовского замолчали. Вести огонь по вокзалу, по выявленным огневым позициям противника – значило стрелять по своим, поэтому инфантерия готовилась идти в атаку без артиллерийской поддержки.
– Ваше высокопревосходительство, – доложил адъютант, – статс-секретарь Ратиев с личным пакетом от государя и сопровождающими лицами изволят ждать в приёмной. Прикажете пригласить?
– Извольте, голубчик, отчего же нет, – Кондратенко оторвался от карты и одернул помятый мундир, – просите немедленно. Пригласите Александра Алексеевича и губернатора Гродекова. Думаю, это по их душу тоже.
Когда все три генерала Гернгросс, Гродеков и Кондратенко ознакомились с текстом предписания, Ратиев, строго в соответствии с инструкцией, на глазах у всех поджёг документ и внимательно проследил, чтобы он полностью сгорел, стряхнул пепел в печь и тщательно перемешал кочергой. Все эти манипуляции происходили в полном безмолвии.
– Господа генералы, – закончив, переспросил Ратиев, – надеюсь, Вам всё понятно? Роман Исидорович, с назначением на должность обычно полагается поздравлять, но я воздержусь. Ноша начальника обороны Харбина, взваленная на Вас государем, в этой обстановке вызывает больше сочувствие.
– Значит, контратаку неприятельских войск, захвативших город, отставить… – упавшим голосом произнес Кондратенко, беспомощно оглянувшись на присутствующих.
– Отставить неподготовленные, самоубийственные наскоки на противника, превосходящего нас более, чем в пять раз, – отчеканил Ратиев, глядя, как вытягиваются лица Гернгросса и Гродекова.
– Великодушно прошу простить меня, князь, – зарокотал Николай Иванович, но я пока еще губернатор Маньчжурии и не смогу просто так сидеть и ждать, пока, как говорят китайцы, мимо меня проплывет труп моего врага. Дайте мне хотя бы один полк, и я отобью вокзал, освобожу заключенных!
– С большей долей вероятности, Николай Иванович, – вздохнул прибывший вместе с Ратиевым полковник в непривычной полевой форме, – вы и весь полк героически погибнете, завязнув в уличных перестрелках, и потеряете вверенные вам подразделения, про которые государь написал черным по белому – “беречь, сколько будет возможно”.
– Повторяю, – грузинский характер Ратиева начала проявляться в некоторой экспрессии речи, – именно лобовой фронтальной контратаки англичане с японцами от нас и ждут, а значит, мы будем поступать совсем по-другому. Разрешите представить: полковник Елец Юлий Лукьянович – ветеран англо-бурской войны и командир батальона, взявшего мятежных гвардейцев в плотной городской застройке Петербурга, не потеряв ни единого человека убитыми. Он и его подчиненные в течение года кропотливо работали над тактикой боя в городе. Учились и учили других. Экзамен сдавали лично государю. Он сам отбирал лучших. Они станут инструкторами и командирами штурмовых групп. Из состава дивизии сформируем таких полсотни, в каждой – полурота из знающих город офицеров и унтеров. День на инструкции, еще три дня на усиленные тренировки и только потом – штурм…
– Простите, но я не понимаю, – фыркнул Гродеков, – что такого произойдет за четыре дня? Мы достигнем численного перевеса? Получим чудо-оружие?
– Перевес, к сожалению, достигнут не будет, – вздохнул Елец, – но кое чем удивить сможем. Атаковать противника будем ночью. Умение вести бой в городской застройке в тёмное время суток, взаимодействуя с другими штурмовыми группами и с артиллерией поддержки, будет главным предметом обучения. И оружие, которое мы привезли, существенно отличается от штатного, предназначено как раз для такого случая. Всё сами увидите..
– Простите, князь, – вмешался Гернгросс, – но за эти четыре дня в сторону Читы проследует не менее полусотни воинских составов, способных перевезти до сорока тысяч солдат!
– Вот и прекрасно, – ответил за Ратиева начальник разведки округа полковник Потапов. Пусть следуют.
– Значит мы просто всего не знаем, – прищурившись то ли констатировал, то ли спросил Гернгросс.
– Вероятно, – кивнул Ратиев, – впрочем, как и я. Но текущее решение лежит на поверхности и продиктовано ничем иным, как сложившейся ситуацией. Подготовиться, собраться с силами и одним ударом рассечь англо-японскую анаконду, оставив ее хвост под Харбином, а голову по дороге в Забайкалье. И пусть кусается потом, если сможет.
– Со стороны Мукдена, собирая по дороге отставших и бежавших из плена, к нам идет подполковник Леш со своим железным батальоном. Как телеграфирует капитан Варнасов из разведки, вместе с прибившимися у него под рукой уже почти что полк. От Ялу к нам отходят казаки Грибского – почти десять сотен. Через два дня все они будут у Харбина, – прокомментировал ситуацию начальник разведки, – связь с ними постоянная и устойчивая, слава Богу. Могут нанести неожиданный вспомогательный удар там, где англичане с японцами его никак не ждут – с юго-востока.
– Мы объединим всю нашу кавалерию в один сводный отряд и ударим строго с юга, – чиркнул по карте ладонью Гернгросс, – таким образом, весь гарнизон противника в Харбине окажется в полукольце…
– Ну что ж, придется потерпеть, – встал из-за стола Кондратенко, демонстрируя, что совещание окончено. – А Вас, Иван Дмитриевич, буду рад видеть у себя в любое время…
– Да я и сам хотел напроситься к Вам и к Александру Алексеевичу, – Ратиев кивнул генералу Гернгроссу, – хочу участвовать в предстоящем деле. Сил нет, как надоела штабная работа! Я ведь строевой офицер, кавалерист! Могу командовать взводом, сотней, эскадроном…
10 мая 1902 года. Либава.
Лейтенант Dalkeith John Charles, слуга двух господ – Royal Navy и Directorate of Military Intelligence, видел эти дома и раньше, когда приезжал в Либаву на рекогносцировку под видом германского любителя местных вод, ходил по улицам, проезжал на коляске по пустынным паркам. Заросшие вековыми липами аллеи невольно притягивали своей нетипичной для портового города тишиной. Русский царь так резко свернул работы по строительству местной крепости, что казалось, рабочие просто отошли на часок на обед и на заброшенных стройках вот-вот снова застучат молотки, завизжат пилы и воцарится весёлая деловая суета.
Но эти надежды становились всё призрачнее и не сдерживаемая ничем природа неумолимо заполняла собой трещины пустых фундаментов, обживалась на грудах песка и щебёнки, заглядывала в заколоченные окна недостроенных офицерских флигелей, как неотвратимая старость пожирает лицо и тело некогда молодого, полного жизни и планов человека. Ровные линии проспектов и перспектив, кирпичные тротуары продолжали кричать о своей нерастраченной молодости, задоре и грандиозных планах, не сдаваясь забвению, настойчиво ждали воскрешающего пасхального звона колоколов Морского Собора.
Среди всего этого долгостроя зелеными островками выделялись укутанные майской зеленью палисадники мещан и желтели фронтоны особняков зажиточных бюргеров, один из которых стал объектом повышенного внимания лейтенанта английской военной разведки.
Вдоволь побуйствовав в первые три дня после оккупации Либавы, британские моряки и гвардейцы были в конце концов призваны к порядку. Неделю в городе восстановливалась более-менее нормальная жизнь – открылись счастливо избежавшие погромов лавочки и магазины, за счет флота Его Величества были заменены огромные витринные окна в местном кафе-шантане, и даже – о, чудо! – начал работать театр.
Либавская прима с божественным именем Анна и непроизносимой для англичан фамилией Гжентль-Гжибовская за несколько представлений стала кумиром практически всех английских офицеров, но благосклонно и очень дальновидно приняла ухаживания только одного из них, пройдохи суперинтенданта Lt.Colonel Андерсона, неплохо погревшего свои пухлые ручонки в Трансваале и вовсю разворачивающегося в Прибалтике. После жуткого взрыва на ночном рейде начальство приказало проверить всех русских, контактирующих с офицерами Его Величества. Для срочной инспекции были задействованы все силы и вот лейтенант Dalkeith, профессионал-разведчик, вынужден копаться в грязном белье туземцев, вычисляя степень их опасности и возможной причастности к диверсии.
А эта певичка вполне… В её белье поковыряться интересно… Джон был не прочь даже познакомиться с этой дамочкой поближе. У русских мадмуазель Гжентль-Гжибовская тоже пользовалась оглушительным успехом и даже умудрилась очаровать командира порта адмирала Ирецкого. Старикан, по рассказам очевидцев, так увлекся прелестницей, что пропадал в доме Анны неделями, плюнув на все приличия и собственную жену, укатившую два месяца назад в Петербург в оскорбленных чувствах. Теперь место русского адмирала занял этот тыловой боров Андерсон… Господи, как с таким свином ложиться в постель? Загадочная женская душа! Сейчас она тоже с ним, развлекает, показывает местную достопримечательность – Кургауз, «Николаевское купальное заведение с горячими и холодными ваннами». У Джона есть минимум пара часов.
Анне принадлежал уютный особнячок с кокетливым эркером и крошечным балкончиком, как будто специально предназначенным для того, чтобы петь под ним серенады. Осмотревшись вокруг и убедившись, что не привлёк ничьего внимания, Джон нырнул за кусты сирени, буйно разросшиеся у входа в особняк и ловко вскрыл дверной замок, мысленно поблагодарив своего боцмана. Выходец из самого лондонского дна, тот промышлял в юности в столичных бандах, чудом избежал каторги, поступив служить на флот, и кое-какими навыками поделился со своим командиром.
Прислугу еще утром пригласили в комендатуру и пообещали, что до вечера не отпустят, на этот счет можно было не волноваться и не отвлекаться. Первый этаж лейтенант обследовал быстро – никаких следов мужского и вообще постороннего присутствия, стандартное гнездышко богемной пташки. А вот на втором… В кладовке, примыкающей к спальной комнате, в небрежную кучу были свалены вещи бывшего постояльца, в числе прочих даже адмиральская шинель… Всё сходится. Как рассказывала своему новому содержателю словоохотливая Анна, адмирала Ирецкого выдернули прямо из постели, когда начался обстрел города, а последующая стремительная эвакуация не оставила ни единого шанса вернуться к любовнице за вещами.
А возвращаться было за чем! Один дорожный саквояж Fisher’s eiffel стоил того – шикарная вещь, не менее ста фунтов! Джон не удержался, погладил великолепную кожу, щелкнул замками, заглянул внутрь – ничего интересного, стандартный дорожный набор. Закрыл, взял в руки, выпрямился, представляя себя денди… Чёрт, а почему он такой тяжелый, если пустой?
Исследование кармашков и отделений не выявило никаких посторонних предметов, пока Джон не ковырнул неожиданно податливое дно…
– Неплохо я зашёл, – присвистнул лейтенант, собирая золотые империалы, укрытые за двойной обшивкой, а под ними… Оу, шит! Гербовая бумага с орлами..
Уже через четверть часа лейтенант Dalkeith John Charles стоял на вытяжку перед адмиралом Керзон-Хау, а на обширном, как поле для крокета, столе аккуратно были разложены карты минных полей Финского и Рижского заливов, план обороны Моонзунда, береговые батареи, лоции и другие весьма полезные для Гранд флит документы. Лейтенант чувствовал себя счастливчиком, ухватившим за хвост удачу. Золотые империалы приятно оттягивали карман, лацкан мундира уже готов был украситься свежеобещанным орденом. Джон видел себя выходящим из вагона первого класса на перрон вокзала “Виктория стэйшн”. Жизнь налаживалась!
Глава 16. Война и бизнес – точные науки
11 мая 1902. Лондон. Тауэр.
Со стороны могло показаться, что в малой гостиной собрались на свое очередное заседание члены привилегированного клуба, умиротворённые и довольные жизнью, коротающие вечер за неспешным обсуждением текущих светских новостей и чтением прессы, если бы не мрачное выражение лиц присутствующих, нетронутые сигары, остывший кофе и газета Berliner Illustrirte Zeitung – детище кайзера, совсем не популярное в лондонских клубах.
Это немецкое издание выделялось среди других одной выигрышной деталью – оно являлось флагманом мировой фотожурналистики, как первое массовое, с фотографическими иллюстрациями к статьям. Там, где не хватало фотографий, газета дополняла статьи рисунками своих художников, благодаря чему информация становилась яркой и запоминающейся. Кроме того, Berliner Illustrirte Zeitung славилась завидной оперативностью. Это стало возможным с внедрением в 1901 году технологии офсетной печати и растровой графики, позволившей значительно ускорить процесс набора по сравнению с ранее используемыми деревянными клише.
Свежий номер газеты был полностью посвящен Британии и её, скажем честно, не совсем удачному наскоку на Россию. Редактор заботливо собрал все фотоизображения и стилизованные под фотографии рисунки кораблей, поврежденных и потопленных с начала боевых действий. Репортаж заканчивался эффектным рисунком русского художника Верещагина, где, якобы, на фоне острова Сайпан, красовались остовы всех четырех броненосцев эскадры адмирала Сеймура, ушедшие десять дней назад к Бонинам с целью прикончить русского пирата Макарова. Художник весьма творчески подошел к работе. Был виден не только результат боя, но и причины разгрома. Гротескно преувеличенные орудия береговой артиллерии и дымящие в отдалении русские броненосцы давали ясно понять – британскую кильватерную колонну взяли “в два огня”, прижав к мелководью и лишив возможности маневра. А если вспомнить, с какого расстояния русские комендоры обычно открывали огонь, страшно было даже представить, что пришлось пережить морякам Его Величества, терпящим такой обстрел, не имея возможности даже ответить противнику. Статья начиналась с интервью министра иностранных дел Российской империи – вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны:
«Россия всегда отрицала, отрицает и будет отрицать голословные обвинения в причастности ко взрыву броненосца «Александра» на Константинопольском рейде.
Во-первых, боевая ценность этого броненосца была ничтожной что в британском флоте, что, тем более, в турецком.
Во-вторых, Россия вовсе не желала получить помимо Японии, явно идущей на конфликт и готовящейся к нападению на наши дальневосточные владения, еще одного врага, обладающего флотом из тридцати с лишним броненосцев и почти полутора сотен крейсеров. Это нападение, последовавшее за тем самым взрывом, было России абсолютно невыгодно.
В-третьих, если бы, как уверяют газеты, Россия хотела предотвратить передачу «Александры» османскому правительству, разве не разумнее было дождаться спуска британского флага, не говоря уже о личном вымпеле Принца Уэльского?
Но, может быть, кто-нибудь может поверить, что Россия надеялась выйти сухой из воды? Не держите нас за дураков, господа. Мы хорошо помним историю с броненосцем «Мэн», взорванным на Кубе. Мы помним, как этот взрыв был использован Северо-Американскими Соединенными Штатами для того, чтобы отнять у Испании Кубу и Филиппины. Неужели кто-нибудь в здравом уме может счесть, что у русских такая короткая память? Но мировое сообщество, точнее, пробританские газеты почему-то не задались простым вопросом: выгоден ли этот взрыв России вообще? А если нет, то кому это выгодно?