Через час от лесного хутора в западном направлении уходила протоптанная лыжня. А под большим деревом, дрожа всем телом, стоял худой скособоченный мужичок и с ужасом смотрел на раскачивающиеся под ветром трупы.
«Ватага разбойников Клеща Новгородского добита на этом хуторе. Душегубцы – Савва, Игнат и сам Клещ – казнены здесь воинами Андреевской бригады Господина Великого Новгорода. Вся округа находится под ее охраной. Злодею здесь не место!»
Десятник второй сотни дозорного эскадрона – Чеслав, сын Ивана. 12.04.1230 г. от Рождества Христова.
Часть II. Последний год лихолетья
Глава 1. Весна в поместье
Медленно, словно бы нехотя зима уступала свои права припозднившейся весне. До самой середины апреля бушевали на Северной Руси метели и сковывал ее огромные просторы сильный мороз. Наконец началась и затяжная весна, с долгим таяньем снега, ледяными дождями и заморозками. Лед на многочисленных реках, ручьях и озерах Валдая продержался в этом году на целый месяц дольше обычного. Только лишь семнадцатого мая вскрылась река Полометь и понесла свои льдины в сторону большой Полы и Ильмень озера.
Весна 1230 года от Рождества Христова начиналась тревожно. Конца ненастью пока не наблюдалась. Третьего мая на Русской равнине случилось крайне редкое здесь явление – сильное землетрясение. Подземные толчки и колебания земной поверхности наблюдались в Киеве, Переяславле, Владимире и Новгороде. В Киево-Печерской лавре церковь святой Богородицы распалась на четыре части. Одновременно рухнула трапезная, где были приготовлены на обед яства и питие. В Переяславле церковь святого Михаила распалась тоже на две части. Через несколько дней после этого землетрясения наблюдалось полное солнечное затмение, погрузившее землю во мрак.
– Худой знак, – толковали старые люди. – Жди теперь беды!
Почти вся Европа в этом году была охвачена ненастьем. Всюду стоял сильный холод и шли непрерывные дожди со снегом. На Руси они шли с марта и аж до конца июля. Великий голод на ее огромных, северных территориях продолжался.
В Андреевском в этом отношении было гораздо спокойнее. Уверенности в преодолении нынешнего лихолетья придавали солидные запасы продовольствия и сильная воинская рать. Помимо защиты и спасения своих людей, помощь из него шла в Торопецкое, Смоленское и Полоцкое княжества. Отправляли продовольствие в земли карелы и в другие новгородские пятины.
– Осталось продержаться год, последний год затяжного ненастья, и потом будет легче, – подбадривал своих людей Сотник. – Свадьбы и торжества мы не отменяем! Жизнь продолжается и должна идти своим чередом!
Двадцатого апреля на Пасху настоятель Георгиевского поместного храма отец Кирилл провел христианский обряд приобщения в число верующих и наречения личного имени сразу для нескольких десятков человек. Помимо детишек крещение по православному обряду принимали и десяток эстов из вирумской дружины, несколько карелов и приплывшая с хлебным караваном из Булгарии девица Рина.
В этот день, как по заказу, небо над усадьбой прояснилось и по-весеннему жарко грело солнце. Длинные праздничные столы были накрыты прямо на большой поляне у пристани, на притоптанном и оплывшем от весеннего тепла снегу. Все друг с другом христосовались, а новокрещенные Иваны, Павлы, Федоры, Марьи и Татьяны принимали от родни и земляков особые поздравления.
– Ириночка, какая же ты у нас красивая! – умилялись сестры-близняшки, обнимая нарядную Рину. – А как тебе твой белый полушубок с его собольим воротником и с меховой оторочкой идет! Словно бы у княгини на солнце этот богатый мех искрится. Вот это подарок так подарок от жениха! А какая лента на косе у тебя багряная! Так и горит она, словно бы заря алая на глазах! Эх, через неделю всего наша девонька ту свою длинную косу расплетет и тогда мужней женой станет!
– Иди, иди к нему, ишь он как на тебя смотрит! – подтолкнула засмущавшуюся Рину Елизавета. – Прямо глаз ведь не отрывает! Словно вяхирь на свою голубицу глядит. – И близняшки, переглянувшись, весело рассмеялись.
– Пошли, милая, под ручку, теперь-то уже можно и от людей нам не прятаться. Все ведь и так вокруг знают, что ты моя невеста! – Высокий, светло-русый, молодой и статный мужчина подставил свой локоть стройной, смуглой, с алым румянцем смущения на лице девице.
– Какая пара хорошая! – вздыхали поместные бабы. – Помогай им Бог! А детишки у них какие красивые будут!
Двадцать седьмого апреля, в первое воскресенье после Пасхи, называвшейся в народе Красной горкой, в Андреевском играли сразу несколько свадеб. Издревле считалось, что в этот день создаются самые крепкие и счастливые семьи, поэтому желающих обвенчаться было особенно много. Целых десять пар стояли в поместном храме «под венцом».
– Венчается раб Божий Фрол, рабе Божией Емилией, во имя Отца, и Сына, и святаго Духа, аминь.
– Венчается раб Божий Иван, рабе Божией Ирины, во имя Отца, и Сына, и святаго Духа, аминь.
– Венчается раб Божий Павел, рабе Божией Анастасии, во имя Отца, и Сына, и святаго Духа, аминь…
Каждая из десяти пар новобрачных получила помимо многочисленных подарков от гостей еще и по избе-пятистенке с большой печью и двумя большими застекленными окнами.
Вступление в брак из традиций седой древности оформлялось на Руси специальным свадебным обрядом. Проходил он всегда с большими затеями и, длясь довольно долго, делился на несколько составляющих. Здесь предполагался целый комплекс особых по своей роли и по значимости мероприятий, следовавших друг за другом в строго определенном порядке. Было в нем и сватовство со смотринами, и рукобитие, или же помолвка, и девичник с мальчишником. Потом обыгрывали непременный свадебный выезд (поезд) и веселый обряд свадебного выкупа невесты. Ну а завершало уже все это венчание. Потом гостей звали на обильный свадебный пир.
В поместье не было того домостройного, патриархального общества, присущего всем другим поселениям этого времени. Люди в нем были собраны со многих прилегающих к Новгороду княжеств и даже из дальних заморских земель. У многих здесь не было родителей, и они так же не были связаны между собой родственными, общинными отношениями. Да и время нынче было весьма непростое. Поэтому свадебные церемонии у пяти пар из «бригадных» были упрощены до предела. Только три крестьянские, с самых дальних хуторов поместья, проводили их по старинке, да, впрочем, тоже не так уж и пышно.
– Чего ты, Маратка, так смотришь? – Митяй подтолкнул друга плечом. – Небось, представляешь уже, как Акулинку свою под венец поведешь? Вот так же, как и Лютень с Риной, будете с крыльца гордыми павами вышагивать?
– Кто бы говорил! – хмыкнул берендей. – Сами с Ладиславой вот так же рядом и пойдете. В один день с вами венчаться мы будем. Батя на следующий год всю дальнюю родню собирает. Нечего, говорит, с этим делом тянуть. Дескать, хватит уже мне и одного сына-пустоцвета.
– Тише вы, балаболы! – Стоявший впереди командир пластунской сотни, дядька Севастьян, обернувшись, строго взглянул на парней, и они прикусили языки. А в это время по ступенькам храма под звуки колокольного звона спускались обвенчанные пары. Первыми шли Лютень с Риной, а сразу же за ними Фрол с Эммой.
* * *
Месяц май проскочил в заботах и суете. Хоть и стояла на улице непогода, однако лежать на печи или томиться от безделья в Андреевском было непозволительно. Занятие находилось здесь всем и всегда. Перебиралось и подсушивалось зерно в амбарах, чинились здания, работали вовсю ремесленные мастерские, артели, мануфактуры, заводики и всевозможные производства. Ратные десятки и сотни отрабатывали между собой боевое слаживание, а школьные курсы готовились к переводной и выпускной проверке.
– Давай, братка, вот тут, вот еще подшей. Петюнь, а вы оглобли с Оськой подправьте, – подкидывал работу своим друзьям в обозном сарае Митяй. – Никуда не денется от нас Невзорович. Теперь-то уж примет он у нас все зимнее. А потом мы и за летнее возьмемся. И как давеча, с Игнаткиных повозок ладить начнем.
Третий день уже шла передача зимнего обозного имущества его старшине. Дядька Ждан был строг и неподкупен:
– Пока все до самого малого хомутка на своей упряжи не поправите, никаких переводов вам от меня не будет! Вот так и останетесь до самых зимних снегов за ремонтных мастеровых в моей команде трудиться!
– Вот же вредный какой, – ворчали парни. – Эдак мы к дальней оправке судовой рати никак не поспеем. Как же, будет нам тогда в нее перевод! Так и продолжим на телегах да на санях еще один год кататься! – И снова они работали с удвоенной скоростью шилом, большой хомутной иглой и пробойниками, поправляя всю обозную упряжь и конскую сбрую.
* * *
Вместе с ратными школьными и воинскими командирскими курсами готовилась к выпуску и Вирумская полусотня эстов.
– Стену щитов ставь! – проревел команду Мартын. – Копья под углом держи! Упор принять! На вас конница идет, жабы вы болотные! И чего сегодня как вареные все?! Калле, почему щит низко держишь! Ты, небось, думаешь, что всаднику с коня сулицу точно бросить совсем будет трудно? Ну вот сейчас сами поглядите! – И он пронзительно свистнул.
Вторая дозорная сотня, изображая собой конницу врага, взяла с места в галоп и, обтекая плотный пехотный строй, постаралась зайти ему в тыл и с флангов.
Мартын с десятскими командирами стоял молча и ни во что более не вмешивался. Из рядов пешцев послышались вдруг звуки команд. Плотный прямоугольник сломался и быстро образовал на поле правильный квадрат. Во все четыре его стороны теперь смотрели тупые концы учебных копий. Бам! Бам! Бам! Ударили по щитам и по броне древки от сулиц и копий конницы. Несколько всадников получили крепкие тычки пик, и теперь вся конная сотня крутилась вокруг, выискивая слабое звено в обороне пехоты.
Наконец сотник Бажен выкрикнул команду, махнул рукой старшему Вирунских курсов, и всадники, разорвав свой замкнутый круг, ускакали к роще в самый конец полигона.
– Ну что, неплохо, неплохо, – проворчал довольно прапорщик, почесывая щеку. – Устояли бы вы, поди, в таком-то плотном строю да супротив легкой сотни латгаллов или ливов. Вот так бы и всегда, как сейчас, все проворно делали! Однако есть еще у вас и сурьезные огрехи. Была бы здесь латная орденская конница, раскатала бы вас здесь в самый тонкий блин. Неемо, ты почто из стенки, как кузнечик, выскакивал и палкой своей в пегого жеребца тыкал, а?!
– Господьин прапорщик, ви сами сказать бить врага с удобный позиций! – протянул нараспев высокий жилистый воин с выбивавшимися светлыми кудряшками из-под шлема. – Я подловить этот увлекшийся всадник, и пока он не отскочить, проткнуть ему коня и ногу. Если бы он тут завалиться, то мы добить и его тоже.
– Ну да, а кто брешь в своей стенке оставил? Ты бы того коня свалил и его всадника приколол, а с боков, клином, верховая пятерка бы за спину зашла, и конец тогда всему вашему каре! Вот и не дождалась бы в Виронии девица Лайне твоего друга Улло.
– Неет, господьин прапорщик, – покачал несогласно головой рыжеволосый крепыш, стоя сбоку от Неемо. – Мы с Хенно, хорошо держать бока у наш друг. Не пускать за его спину никакой враг!
– А я говорю, увлекся он, тыкая своей палкой! – взрыкнул Мартын. – А ну-ка рот свой прикрыли, лягушата! Перечить они мне здесь будут! Сказал вам, зашли бы вам за спину – значит, зашли бы! А то я сам вот же в стенке с копьем супротив латных не стоял! Никак конец учебы почуяли, журавли вы мои болотные?! Так вам еще выпускную проверку через две седмицы сдавать! Да я лучше не допущу вас до нее, чем перед всей нашей бригадой позориться! А ну в колонну становись! У нас бросок с ускорением до вон той дальней вырубки! Беегом марш! – И колонна из пятидесяти воинов в тяжелой броне, со щитами и копьями в руках затрусила по раскисшей от грязи дороге.
– Шире шаг! Быстрее, быстрее бежим, лодыри! На вырубке бой идет, вам в бок вражьей рати давно пора бить, а вы тут ворон на полигоне считаете!
* * *
К концу мая, с большим опозданием с Поломети наконец-то снесло в низовья льдины, и вышедшая из берегов река залила всю прилегающую к ней равнину.
– Вот так половодье нонче! – качали головой умудренные жизненным опытом ветераны. – А ведь и есть с чего! Столько снега за эти семь месяцев навалило, что и до сих пор в лесах он не стаял. А дождь так и вовсе по сей день беспрестанно ведь идет. Вона как все берега у речек и у ручьев подмыло, теперича пару седмиц точно ладьи на большую воду не спустишь. Топляка с крупным мусором тьма тьмущая к Ильмень озеру несет. Любое судно в щепу одним махом разобьет!
Но прошли две недели, и уровень рек начал падать, а в поместье начались сборы речного каравана. Восемь ладей готовились к дальнему переходу на запад. К Нарве и Орешку уходили сменные крепостные сотни. В них же возвращалась к себе на родину и эстская полусотня, закончившая свое обучение и успешно сдавшая итоговую проверку.
– Варун Фотич, Мартын Андреевич, на вас я возлагаю свои надежды, – прощался со своими командирами Сотник. – Пять десятков эстских воинов, обученных дружинному бою, поведете вы вскоре за Нарву. И дело тут даже не в том, как красиво их вирумцам передать и показать, чему они у нас здесь обучились, а в том, чтобы еще крепче завязать с ними дружбу. И никак, братцы, нельзя нам эту дружбу и нарождающийся союз разрушить. Дело у вас будет весьма и весьма тонкое. И вижу я, прекрасно вы сами понимаете – насколько! Пятая часть от всех присланных эстами на обучение людей приняли у нас здесь христианство. Сами знаете, чем это у них там, в дремучих вирумских лесах, нашим ребяткам грозит. И они всё прекрасно понимают, но, однако же, пожелали у нас тут, в поместье, святой крест принять. Можно было бы оставить этих десятерых у себя, а взамен выплатить их племени хороший откуп. Но они сами захотели к своим родам и к старейшинам возвернуться и самолично там их согласие на то, чтобы у нас остаться, испросить. В том вижу я их законное право, и перечить им в нем ну никак не могу, ибо присягу служить под нашими знаменами они не давали, оставаясь дружинными воинами Вирумии. Вы вот тоже сами добровольно вызвались с нашими эстами идти. Ты, Фотич, с их воеводами и со старейшинами уже толковал в прошлом походе, и они там тебе доверяют. Ну а ты, Мартын Андреевич, со своими ветеранами-десятниками их во время обучения словно бы своих детей нянчил. Вот и решайте все там миром и добром, братцы. Идите, и помогай вам Бог!
– Все хорошо будет, Иванович. Не переживай! – Варун обнял друга и легко перебежал по перекинутым сходням в ладью.
– Ну давай, Митя, теперь с тобой будем прощаться! – Высокий, крепкий парень прижался к отцу. – Смотри там, понапрасну не рискуй жизнью, сынок. Знаю я тебя, головушку бедовую. Рядом друг с другом вы все время держитесь и спину друзьям прикрывайте постоянно! На целый год ведь в дальнюю порубежную крепость уходите. В следующее лето вот сменишься и возвернешься домой, а там и к свадьбе уже будем готовиться. Давай, с Богом, сынок! – И Андрей размашисто перекрестил сына.
Один за другим, топая ногами по бревнам и доскам мостков, перебегали и запрыгивали на палубы судов воины. В поход со сборной крепостной ратью уходил сейчас весь первый выпуск воинской школы. После нахождения в обозных командах им теперь предстоял целый год службы в двух дальних крепостях, стоявших на самых важных, западных, русских рубежах.
Одна за другой отходили ладьи от причала, а с палубы от бортов махали своим провожающим – близким и друзьям.
– Ладушка, не плачь! Всего годик, родная! Всего один год! – Митяй прижал руку к груди, пытаясь хоть как-то успокоить заливавшуюся слезами подругу.
– Даа, воинская служба – она такая, – вздохнул Варун. – Я как-то с твоим батькой три года аж дома не был, пока мы за южный Галич с ляхами Лешека Белого да с венграми Андраша II ратились. Три года свою семью не видел, а тут всего лишь год, Митяй! Ничего, не грусти, пролетит он у тебя в этой Нарве так, что ты даже и не заметишь. Это вот бабам да девкам, тем грусть печальная своих воинов ждать.
Войдя в огромную Полу, караван пошел по течению реки на север в сторону Ильмень озера. Через два дня напротив впадающей речушки Вязовка и села под названием Городок разминулись со встречными тремя ладьями. На передней реяли флаги Господина Великого Новгорода и черниговского князя Михаила.
– Кто такие?! Чаво и куды так оружно идете?! – Стоящий на носу дородный важный муж в богатой бобровой шубе из-под насупленных бровей оглядывал проплывающие мимо него суда.
– Так и вы вроде все при оружии, а на наших, вона, на каждой ладье свой значок полощется, ты внимательно погляди! – показал насмешливо на флажки с косым синим крестом на белом фоне пожилой воин.
– Ты мне тута, это самое, не дерзи! – напыжившись, выкрикнул носитель шубы. – Я сам ближний боярин князя Михаила Прибыслав буду! А ну отвечать, кто такие? Где старший, и почему вы без моего ведома по новгородским рекам такими вот большими воинскими караванами ходите?!
– Не кричи, боярин! Посвежело с утра, как бы ты горло свое не застудил! – с проходящей мимо последней ладьи отозвался знакомый уже Прибыславу дружинный старшина. – Я здесь старший, заместитель командира новгородской Андреевской бригады Варун, по батюшке Фотич. А с какого это времени нам возбраняется по своей земле и по рекам ходить, а, боярин? Мы, чай, оружно верой и правдой Господину Великому Новгороду служим. И право это князем Михаилом за нами твердо закреплено, а паче того, еще и той нашей кровью, что была пролита на многих полях брани. Караван наш идет менять крепостные рати на западном порубежье. Прости, боярин, течение здесь у реки быстрое. Никак не можно мне более с тобой толковать. Пристраивайся вот рядом, коли сам хочешь? А нет, так прощевай и не серчай ты на меня, бога ради!
Последняя андреевская ладья прошла мимо боярской, а тот, задохнувшись от возмущения, весь красный, судорожно хватал ртом воздух. Наконец он резко выдохнул и завизжал вслед каравану: – Много чести будет к вам пристраиваться, псы худородные! Ну погодите! Ужо мы встретимся еще с вами да поговорим со всей строгостью! Только вот слезами горючими рыдать вы будете с тех разговоров!