– О да, я немного говорить, – кивнул Биргер. И воинские начальники, знакомясь, пожали друг другу руки, а затем они, вежливо поклонившись королю, вышли на улицу.
– Девочки, вы не против – мы пока поговорим с бароном наедине?
Сестры, болтая без умолку и тиская Леньку, кивнули и ушли в гостиную, а мужчины поднялись в светелку хозяина.
Андрей подкинул несколько поленьев в камин и присел напротив Эрика. Тот сидел в широком деревянном кресле, словно большая нахохлившаяся птица. Особое сходство ему в этом придавали его крючковатый с горбинкой нос и резкие худые черты лица.
– Как же тут хорошо! Не то, что в холодном и стылом камне наших замков. Наши предки ведь тоже жили среди дерева, но их потомки ушли от него, а ведь оно, даже уже срубленное и сложенное в стену, все еще продолжает греть живым теплом человека. Как же я устал, барон, устал от этой вечной борьбы за власть, от предательства и от лицемерия, от постоянного ожидания удара в спину, от злобы и ненависти вокруг. А хочется просто искреннего человеческого тепла, уюта и участия, как это бывает у обычных, простых людей.
Голос монарха был тих и грустен. Андрей сидел рядом, слушал и не перебивал его.
– Барон Андреас, я хотел рассказать тебе прямо и безо всякой утайки, что привело нас сюда, в эти далекие от Швеции земли. Выслушай меня, и если ты сочтешь это неприемлемым и опасным для себя, то мы завтра же удалимся из твоего поместья и попросим защиты у кого-нибудь другого. Ибо боюсь, что мое появление в твоих землях может вызвать и у тебя определенные трудности, но теперь уже и со своими местными новгородскими властями. До меня доходили слухи, что власть в вашей столице сменилась, и она очень не жалует всех тех, кто когда-то служил верой и правдой прежнему князю.
– Я весь во внимании, Ваше Величество! – Андрей учтиво поклонился собеседнику. – Рассказывайте все то, что только сочтете нужным.
– Итак, полагаю, что тебе хорошо известно, барон, про все политические неурядицы, который сопровождали верховную власть Швеции в последние годы, – начал свой рассказ Эрик. – Не хочу быть занудным, перечисляя борющиеся в королевстве за власть кланы. Их много, и они дробятся на более мелкие рода. Эти кланы и рода вступают в войны и в союзы между собой, и все они хотят лишь только одного: власти, власти и еще раз власти. Ибо имеющий власть, как все знают, потом возьмет для себя и все остальное. Моя же власть, увы, была изначально ограничена, и я был вынужден лавировать между всеми этими враждующими сторонами. Все осложняло мое природное уродство, – и король приподнял вверх руку. – Не нужно, Андреас, не успокаивай меня, я давно уже с ним смирился и привык к тому, как на меня смотрят окружающие. Из-за него я не могу ходить в походы и воодушевлять своих воинов на поле брани. Не могу долго работать и путешествовать по стране. У меня бывают приступы адской боли, и порою я целыми днями даже не могу встать со своего ложа. Наверное, это правда, что я плохой король, но самое главное, у меня нет и никогда не будет наследника. Такова уж моя судьба, увы. – И Эрик тяжко вздохнул. – Но такой слабый король до поры до времени устраивал у нас многих, ведь он очень удобен. Им можно манипулировать и решать все свои дела за его спиной. Все это так и было, а тут еще надо мной был поставлен и высший королевский регентский совет, без которого я и шагу ступить не мог самостоятельно. Я во многом уступал своим высоким сановникам и этому совету, но в одном все же я был непреклонен – это в тех вопросах, которые касались моей семьи и моих самых близких людей – сестер. Эту историю с Мартой и с моим племянником ты и сам прекрасно знаешь, ибо чуть больше года назад сумел вызволить их из заточения. Я же до последнего пытался их спасти и вот тут-то и столкнулся напрямую с противостоящей мне силой в лице влиятельнейших людей королевства. Ведущаяся постоянно и ежедневно тайная война затем перешла в открытое противостояние и переросла в ожесточенные и кровопролитные схватки. А затем состоялось и генеральное сражение, где верные мне войска потерпели поражение в битве при Олюструме. Власть в стране захватил Кнут Хольмгерссон Длинный, бывший глава высшего регентского совета, сам происходящий из младшей линии Эрика Святого. И чтобы сохранить свою жизнь и жизнь младшей сестры, я, с немногими верными мне людьми, был вынужден бежать. Так уж повелось, что верховные правители Швеции бежали обычно в Данию, как в свое время сделали и мои родители. Ведь и я сам родился когда-то в этом изгнании. Короли Дании всегда принимали у себя таких беглецов, ведь нас связывают с этой державой династические браки. Но, к огромному моему сожалению, с дядей, королем Вальдемаром II, у нас сейчас накопилось слишком много противоречий, и прежде всего из-за того, что Швеция всецело поддержала немецких крестоносцев в их натиске на Датскую Эстляндию. Я сам не был сторонником такого политического решения высшего совета королевства, но, увы, разделяю все его последствия, и теперь для меня путь в Данию закрыт. И тут мне на глаза попалось то твое письмо, что ты передал мне с освобожденным из плена комендантом Сердетелье. Я принял решение идти в русские земли и искать здесь защиты, хотя и понимаю, что на мне есть часть вины за все те враждебные действия моей державы, которые были в свое время направлены против Руси. Наши страны в последнее время достаточно много воевали, и вряд ли вы протянете руку помощи своему бывшему врагу. Скажите это мне прямо, барон, и я, чтобы не навлекать на вас гнева новгородских властей, уйду со своими людьми дальше.
Эрик замолчал и склонил голову.
Андрей встал со своего кресла, подошел к окну и посмотрел вниз, на переминающийся у высокого крыльца караул. Три русских воина, притопывая по твердой, покрытой инеем земле, стояли напротив троих караульных шведов и что-то им там пытались объяснить. Те же только лишь пожимали плечами, показывая, что не очень-то понимают, что от них хотят эти русские.
«Ох ты, какая политкорректность, – усмехнулся про себя Сотник. – Трое наших и трое шведских дружинных. Это называется у военных – скрытный обмен любезностями. И ведь не снимешь их теперь с поста. Какой же это король, ежели он без подобающего воинского караула? Лишь бы они внутрь его дома со своими правилами не лезли. Нет, но уж тут мы будем все устраивать по семейному!» – решил для себя Сотник и обернулся к ожидающему ответа Эрику.
– Ваше Величество, я опять для вас повторюсь. Вы – мои родственники, и мой дом открыт для вас в любое время. Ну а со своими властями я уж как-нибудь все возникшие сложности улажу. И если не удастся решить все миром, тоо… – и он многозначительно замолчал.
– Благодарю тебя, Андрей, – вздохнул с облегчением Эрик. – Постараюсь тебя не стеснить и верю, что мятежник в моем королевстве не усидит долго. Ведь теперь у него самого появилось множество новых врагов, кто станет против возвышения его клана. Верю, что я смогу в самом скором времени опять занять свой престол, а тебя – отблагодарить.
– Ваше Величество, простите, что я вас перебиваю! – Андрей поднял обе руки, извиняясь. – О благодарности и о стеснении здесь не может быть и речи. Меня сейчас беспокоит другое – как я смогу создать у себя в этом поместье достойные вашему титулу условия? Простите, я не очень разбираюсь во всех этих придворных этикетах.
– Да какие могут быть условия у изгнанника, – усмехнулся Эрик. – А если серьезно, то я бы очень хотел пожить настоящей, самой обычной семьей. Пожить так, как живут многие нормальные люди. По сути, я ведь всегда был лишен этого в своей прежней жизни. Ты сам, Андреас, только вот недавно при встрече говорил такие слова, как «семья» и «по семейному». Вот и я именно так сейчас и хочу, пусть все и будет у нас здесь – «по семейному». Ты здесь хозяин, Андреас, и ты муж моей сестры. Гораздо старше меня годами и умудренный житейским опытом. А я со своей младшей сестрой Ингеборгой – гостящий у тебя родственник. Кстати, да, моему племяннику не помешало бы узнать побольше про его родину. Как знать, может, ему это очень еще в свое время пригодится! И не делай такие глаза, Андреас, по своей сути, он ведь тоже претендент на престол Шведского королевства. А у жизни бывают такие крутые повороты! Но давай пока не будем об этом. Предлагаю титулование и все эти сковывающие этикеты внутри дома отменить, ну а на людях, тут уже мы будем смотреть по обстановке. Как тебе такое предложение, родственник?
– Принимается, Эрик, – в первый раз безо всякого титула произнес Сотник, и собеседники рассмеялись. – Тогда проживать с Ингеборгой вы будете у нас в тереме, он был выстроен в свое время для лечащегося здесь Торопецкого князя, в нем много места, и мы все здесь разместимся со всеми удобствами. По вашим людям мы тоже все решим. У нас сейчас достраиваются три больших здания, которые мы называем у себя в поместье общежитиями. Там будут печное отопление, светлые окна и достаточно места для всех. Вот и отдадим его под проживание всей шведской дружины.
– Отлично! – обрадовался король. – Мои люди, вынесшие столько испытаний на родине, меня все равно бы не оставили и жили бы даже в коте со шкурами, как у лесных тавастов. Ну а это, так и вообще будет шикарно. Я привел с собой полторы сотни воинов и три с половиной десятка моряков. Все они будут нести воинскую службу в твоем поместье, а если придется, то и в походах. Ну а те два ярла, с которыми ты уже познакомился, – это их воинские начальники. И на то время, пока мы проживаем с вами, они будут рады влиться со своими воинами в твою дружину.
– Хорошо, – согласился Андрей. – Почти две сотни обученных ратному и ладейному делу воинов в это лихое время лишними не будут. Лишь бы они действительно и сами этого желали.
– Не волнуйся, Андреас! Мои люди – проверенные и надежные, они произнесут клятву и будут служить тебе так же верно, как и мне, – заверил его Эрик. – Ну что, может, мы уже пойдем к нашим девочкам и к моему племяннику? Надо признаться, я уже соскучился по моей такой большой семье!
Глава 9. Дома
С неба шел большими хлопьями снег. Снежинки оседали на бортах и на палубе судов, а потом счищались и летели в холодную воду реки. Они стряхивались с зимних, подбитых мехом кафтанов и с шапок. Таяли на разгоряченных лицах и на руках команды.
– Поднажмем, братцы, поднажмем! – покрикивал Савва, поводя своими усталыми, натруженными плечами. – Наша Полометь уже скоро, совсем маненько нам осталось. Потерпите!
– Ну что, Фотич, можа, все же проскочим до самой Ямницы, ты сам-то как думаешь? – обратился он к пожилому дружинному старшине с серым обветренным и осунувшимся лицом, что стоял на носу судна.
– Не знаю, Савка, сам же воочию видел, что у берега ажно с палец толщиной льда наморозило. Ежели все и дальше так пойдет, то Полометь уж точно дня через три словно бы панцирем крепким скует. Да нам в нее бы только зайти, а там-то все ближе к дому будет. А снежок – это хорошо, но вот ежели только выяснится, тогда конечно – жди сильного мороза. Ну что, старый, так нахохлился, пошли, что ли, молодежь на скамьях менять?
– Еще маненько передохнуть бы нужно, Фотич. Все руки уже в конец у меня забиты, и так ведь другу дружку часто меняем. Еще пять минут, и потом вот снова за весла, – вздохнул старший пластунов, оглядывая ряды усталых гребцов.
* * *
До Ямницы дойти не удалось. Четырнадцатого ноября, к вечеру, с северо-востока подул сильный ветер. К обеду пятнадцатого он разогнал густые снеговые тучи, и небо над ладьями прояснилось. Землю и реки Валдая сковал сильнейший трескучий мороз.
– Верст двадцать всего до Лычково не дошли, – сокрушался Варун. – Надо воон в ту заводь прорубиться, сотен пять шагов до нее нам всего-то осталось.
Весь следующий день потратили на то, чтобы преодолеть эти самые шаги. В ход шли топоры, секиры и багры. Даже тяжелыми копьями пешцев долбили молодой лед. В глубину река промерзнуть еще не смогла, и уже к ночи ладьи подтянули по пробитому каналу к самому берегу.
– Разбиваем лагерь здесь, – распорядился Варун. – До поместья три дня пешего быстрого ходу гонцу, а ежели он на наш разъезд натолкнется, так и того быстрее получится, чтобы нашим весть подать. А мы здесь пока будем ладьи разгружать. Ежели за пару дней с этим управимся, то нашим ладейным гораздо легче будет их потом на берег вытащить. Но вот коли седмицу они простоят вмерзшими с грузом – то это все, считай, что судно под выкидку, на сарайные доски пошло.
Самые быстрые ноги в команде были у молодых из первого школьного выпуска. И с рассветом от костров в северо-восточном направлении рванули Митяй, Петр и Оська. А вся остальная команда каравана принялась ссыпать зерно из трюмов в рогожные кули с мешками и выносить их потом на берег. На конный разъезд парни натолкнулись утром следующего дня. Десяток шел вдоль берега реки, внимательно осматриваясь. Передовая пара заметила темные точки на льду и подала знак всем остальным.
– Наши, наши! – радовались парни, глядя, как их окружают со всех сторон настороженные воины.
– Ерофей, тетерев ты Белозерский, неужто своих не узнаешь?!
Молодой воин, державший троицу на прицеле, удивленно всмотрелся в кричавшего и опустил свой самострел. – Петька, глухарь ты Онежский, неужто это ты?!
– Ну вы, ребя, на себя бы со стороны поглядели! – удивленно качал головой командир дозорного десятка Евсей. – Лицо серое, одна кожа да кости, глаза впавшие. Вся одежа в черной костровой копоти. Попробуй только в вас своих признай. Нонче ведь кто только по округе не шатается, разбойного народа стало тьма тьмущая. Рыщут, приглядываются ко всему, где бы у ближнего чего урвать можно. Вот мы и думаем, от ватажки своей, что ли, какая троица отбилась? Али, может, вообще она передовым дозором перед всеми своими идет? У нас-то ведь тоже нонче строго стало, как в прошлом году по всему поместью карантинную службу ввели. Всю округу мы теперича крепко держим!
* * *
Передохнув часик, ребята заскочили за спины пятерки, и она пошла обратно к застрявшим ладьям по свежему пешему следу. Идти в усадьбу со вторым звеном все они отказались наотрез.
– Там товарищи наши, с кем мы такой путь прошли вместе, сейчас мерзнут. Не можно нам их там вот так оставить, а самим в это время в горячих термах отогреваться! Одни, легкоконные, с вестью в усадьбу скачите и передайте начальству – пусть поскорее большой обоз за Лычково присылают. И судовые команды с мастеровыми ладейщиками Ивора там будут нужны, чтобы ладьи наши ото льда сберечь.
– Караван за Лычково вмерз! Наши с зерном и с крупами из Волжской Булгарии вернулись и в затоне встали! – разнеслась весть по усадьбе.
Через несколько часов все сани, которые только там были в наличии, вынеслись в конных и оленьих упряжках в юго-западном направлении. А уже через пару дней, груженные зерном и мукой, они начали возвращаться обратно. Через седмицу последний мешок ячменя, ржи и пшеницы был засыпан в зерновое хранилище поместья. Хлебный поход, как его уже успели окрестить в поместье, для полутора сотен андреевцев был закончен, и теперь им можно было отдыхать, отъедаться и отогреваться в горячих термах.
Глава 10. Металл, бумага и чернила
– Лиза, ну Лиза, ну чего ты вредничаешь и выкобениваешься, ну будь доброй, ну позови ты мне Риночку, а? – клянчил Лютень, приминая снег у госпитального входа.
– А вот и не позову! – издевалась над пластуном лекарша. – Кто вчера обещал, что через полчаса нашу девоньку вернет? А пришли вы через сколько? Уже на ужин была пора идти, а вас все нет и нет! И бродят и бродят они все! А она как-никак в войсковые лекари за свое умение определена и совсем скоро даже служилый чин рядового получит! А значит, и воинский порядок тоже должна знать! И чего ходить то, всю усадьбу уже небось истоптали? Вот свадьбу сыграете по весне, ну вот и бродите тогда, сколько душе вашей угодно, и когда у вас дежурства и службы никакой нет.
– Вредная ты, Лизка, потому тебя и замуж не берут! Все бы тебе об одной службе заботиться! – не подумав, брякнул Лютень и увидел округлившиеся злые глаза девки.
– А ну пошел вон отсель, жених! Не тебе об других судить! – обозленно выкрикнула лекарша и с грохотом хлопнула дверью.
– Ты это, Лизавет, ты извини меня, дурака. Это я, что-то не подумав, сейчас брякнул. Прощение просим, – пробормотал пластун и, развернувшись, побрел в сторону выхода из крепости.
– Лютий, Лютий, – послышалось за спиной, и к нему подбежала закутанная в шаль девушка. – Подожди, одеться и прийти. Там подожди, – показала она на крепостные ворота и, развернувшись, бросилась опять к госпитальному зданию.
– Зря Лизавет обидеть, – качала головой Рина. – Она хороший, и Катерь тоже хороший. Они помогать, много меня учить. Я даже говорить по русский начать и все понимать.
– Да я же ведь не нарочно, и как только слово такое обидное вылетело?! – сокрушенно вздохнул Лютень. – Повинюсь я перед Лизкой и подарок ей приготовлю, чтобы она не дулась. Риночка, а, Риночка, а дай я тебя обниму?
Парочка проходила вдоль реки, прохожих пока не было, и пластун попробовал было подтянуть к себе девку.
Сверкнули зеленые глазища, она резко вывернулась, толкнула ухажера, и бывалый воин, сам даже не поняв как, оказался спиной в сугробе. А хулиганка стояла в это время на тропинке и мило хихикала.
– Ах ты рысь! – взревел медведем Лютень, кидаясь вдогонку за своей убегающей невестой, и уже поймав ее, крепко к себе прижал. – Риночка, Риночка, радость ты моя! – С неба падали снежинки, а парочка, не замечая времени, все стояла на речном обрыве.
* * *
– На первое марта из дальних и ближних окрестностей в поместье вывезено четыре сотни, семь десятков и еще пять мужиков и баб, и самое главное – это девять сотен, восемь десятков и девять детишек, – докладывал Варун. – Дальними дозорами взяты под учет все малые и большие села, все хутора и росчища до реки Пола на западе и реки Мста на севере, а на востоке аж до самого Валдая и до озера Селигер. На юге наши дозоры доходили до Демьяна и его окрестностей. Все вывезенные были нами обогреты, накормлены и потом переданы поместным властям в здравии. Хотя как в здравии? – вздохнул заместитель командира бригады по разведки. – В некоторых еле душа теплилась. Но мои робята очень старались, и подавляющее большинство людей они смогли доставить в поместье живыми. А как с ними там дальше дело было, о том, я полагаю, поведают уже другие докладчики. Скажу только еще, что за эти полгода, пока мы «держали» всю прилегающую к поместью местность, нами были обнаружено более дюжины больших и малых разбойных ватаг. Не все из них выбивались нашими воинами. Проводя дознание на месте, более половины из тех, на которых не было крови, командирами потом, после сурьезного разговора, отпускались. Многим мы помогали выйти за Валдай в сторону Торжка, откуда они должны были двигать дальше, в южные земли Руси. Две большие ватаги и три малые нами были уничтожены вчистую. Ибо народ там подобрался лютый и уже перешагнувший через большую человеческую кровь. Оставлять таких – это плодить беду и далее. По поступающим сведениям в Господине Великом Новгороде никакого спокойствия как не было, так и нет. Вечевой колокол там бьет каждую седмицу. Такого лютого голода, как в прошлом году, конечно, пока нет, ибо в последние месяцы, перед тем как река встала, зерна туда в достатке завезли. Но, опять же, народ жалуется, что большую его часть забрала высшая городская старшина, люди князя Михаила и его сына, а простому народу лишь по две жмени в руки насыпают, да и то не всегда. Вот с того вот они и бунтуют. Да и между концами никакого мира тоже нет. Вернее, уже между городскими сторонами. Правобережная – Славенская, Торговая сторона, ныне в обиде на левобережную – Софийскую, которая после летнего боя с клещевскими сплотилась и выставила восемь из десяти ладей в дальний хлебный караван. Вот теперича правобережные и бузят, что Неревский, Загородский и Людин концы себе большую часть зерна и муки захапали. Между ними большой крови пока не было, но вот мелкие схватки случаются постоянно. И видится мне, что за всем эти стоят все те же люди, которые натравливали в свое время народ на князя Ярослава и на старую городскую старшину. Вот прямо-таки ихние повадки иной раз проскальзывают. А что – стравить между собой простых людей, а под шумок за их спинами свои личные дела обделать, пока они там из друг дружки будут кровь выпускать.
– Может быть, вполне может быть, – покачал головой, соглашаясь с докладчиком, Сотник. – Власть сейчас там новая, злая, о людях ей дела мало. Наверх она через большую кровь пришла и теперь все сделает, лишь бы ей там и дальше удержаться. Иначе ведь и ее не пощадят, все обиженные на нее люди ей припомнят. Ладно, продолжай, Вотич, извини, перебил я тебя.
– Дык я-то уже почти что закончил, Андрей Иванович, – развел руками Варун. – Из Литвинских земель пока вестей для нас нет. Там Миндовг своих западных соперников дожимает. Одни Курши вот ерепенятся, все не хотят его единоличным властителем признавать. Ярослав Всеволодович вам грамотку передал о том, как у него дела в Переславле, вы и сами все знаете. Из Шведского королевства пока тоже вести к нам по зимнику еще не дошли. Со всех западных земель раньше конца мая, начала июня, в общем, до конца половодья мы все равно ничего не услышим. Монголы, как южные земли булгар пощипали у самого Хвалынского моря, опосля к себе в южные степи ушли, и по слухам, халифат там хотят воевать. Михаил Черниговский с Владимиро-Суздальской ветвью Рюриковичей в сваре, но до открытой брани там дело пока не доходит. Ну, вроде бы пока все. – И он по знаку Сотника присел на свою скамью.
Дальше на малом военном совете докладывал начальник ратной школы Кочет Свирьевич. Доклад его был краток:
– Первый выпуск, после участия в Эстляндском походе, распределился для постоянной службы в основную бригаду, и состоит он сейчас при обозных, тыловых командах Ждана Невзоровича. Все это для того, чтобы, как изначально и задумывалось, они прошли воинскую службу по всем ее ступенькам, начиная с самой низкой. – И увидев, как закашлялся заместитель командира бригады по тылу, поправился: – Прошу прощения, Лавр Буриславович, чтобы они прошли все ступени воинской службы, в том числе и в такой важной, как обозная. Все четыре обучавшихся сейчас школьных курса одеты, накормлены и получают свои знания и навыки под пристальным вниманием своих командиров, наставников и учителей. Больших трудностей здесь у нас нет, и все проходит в обычном порядке. Единственное – это то, что последние два приема детей в ратную школу были значительно больше от запланированного, и все это случилось из-за природного лихолетья и наплыва к нам сирот. Вместо изначально предполагаемой сотни на первом и на втором курсах сейчас почти по две сотни воспитанников в каждом. Пришлось во всех казармах школы серьезно потесниться. Но в остальном все у нас нормально и решается в обычном, рабочем порядке.
Отдельно доложился и Мартын:
– Скоро уже будет полгода, как пять десятков вирумцев осваивают здесь, у нас, воинскую науку. Есть среди них и особо умелые, у которых все получается лучше, чем у остальных. Но в целом все они стараются, и толк определенно из них будет. В мае им надлежит проходить целый месяц службы в строевых, бригадных сотнях, а потом еще три недели подготовки в школе, и состоится итоговая выпускная проверка. Возникло тут одно щекотливое дело, про которое я бы хотел вам поведать… – Мартын немного помолчал, собираясь с мыслями, и затем продолжил доклад: – Несколько эстов беседовали с нашим поместным батюшкой, и теперь они готовятся принять здесь православие. И как на это посмотрят в далекой Виронии, я теперь даже и не представляю. До высокой политики мне далеко, и хотелось бы узнать обо всем этом мнение наших больших командиров.
– Девочки, вы не против – мы пока поговорим с бароном наедине?
Сестры, болтая без умолку и тиская Леньку, кивнули и ушли в гостиную, а мужчины поднялись в светелку хозяина.
Андрей подкинул несколько поленьев в камин и присел напротив Эрика. Тот сидел в широком деревянном кресле, словно большая нахохлившаяся птица. Особое сходство ему в этом придавали его крючковатый с горбинкой нос и резкие худые черты лица.
– Как же тут хорошо! Не то, что в холодном и стылом камне наших замков. Наши предки ведь тоже жили среди дерева, но их потомки ушли от него, а ведь оно, даже уже срубленное и сложенное в стену, все еще продолжает греть живым теплом человека. Как же я устал, барон, устал от этой вечной борьбы за власть, от предательства и от лицемерия, от постоянного ожидания удара в спину, от злобы и ненависти вокруг. А хочется просто искреннего человеческого тепла, уюта и участия, как это бывает у обычных, простых людей.
Голос монарха был тих и грустен. Андрей сидел рядом, слушал и не перебивал его.
– Барон Андреас, я хотел рассказать тебе прямо и безо всякой утайки, что привело нас сюда, в эти далекие от Швеции земли. Выслушай меня, и если ты сочтешь это неприемлемым и опасным для себя, то мы завтра же удалимся из твоего поместья и попросим защиты у кого-нибудь другого. Ибо боюсь, что мое появление в твоих землях может вызвать и у тебя определенные трудности, но теперь уже и со своими местными новгородскими властями. До меня доходили слухи, что власть в вашей столице сменилась, и она очень не жалует всех тех, кто когда-то служил верой и правдой прежнему князю.
– Я весь во внимании, Ваше Величество! – Андрей учтиво поклонился собеседнику. – Рассказывайте все то, что только сочтете нужным.
– Итак, полагаю, что тебе хорошо известно, барон, про все политические неурядицы, который сопровождали верховную власть Швеции в последние годы, – начал свой рассказ Эрик. – Не хочу быть занудным, перечисляя борющиеся в королевстве за власть кланы. Их много, и они дробятся на более мелкие рода. Эти кланы и рода вступают в войны и в союзы между собой, и все они хотят лишь только одного: власти, власти и еще раз власти. Ибо имеющий власть, как все знают, потом возьмет для себя и все остальное. Моя же власть, увы, была изначально ограничена, и я был вынужден лавировать между всеми этими враждующими сторонами. Все осложняло мое природное уродство, – и король приподнял вверх руку. – Не нужно, Андреас, не успокаивай меня, я давно уже с ним смирился и привык к тому, как на меня смотрят окружающие. Из-за него я не могу ходить в походы и воодушевлять своих воинов на поле брани. Не могу долго работать и путешествовать по стране. У меня бывают приступы адской боли, и порою я целыми днями даже не могу встать со своего ложа. Наверное, это правда, что я плохой король, но самое главное, у меня нет и никогда не будет наследника. Такова уж моя судьба, увы. – И Эрик тяжко вздохнул. – Но такой слабый король до поры до времени устраивал у нас многих, ведь он очень удобен. Им можно манипулировать и решать все свои дела за его спиной. Все это так и было, а тут еще надо мной был поставлен и высший королевский регентский совет, без которого я и шагу ступить не мог самостоятельно. Я во многом уступал своим высоким сановникам и этому совету, но в одном все же я был непреклонен – это в тех вопросах, которые касались моей семьи и моих самых близких людей – сестер. Эту историю с Мартой и с моим племянником ты и сам прекрасно знаешь, ибо чуть больше года назад сумел вызволить их из заточения. Я же до последнего пытался их спасти и вот тут-то и столкнулся напрямую с противостоящей мне силой в лице влиятельнейших людей королевства. Ведущаяся постоянно и ежедневно тайная война затем перешла в открытое противостояние и переросла в ожесточенные и кровопролитные схватки. А затем состоялось и генеральное сражение, где верные мне войска потерпели поражение в битве при Олюструме. Власть в стране захватил Кнут Хольмгерссон Длинный, бывший глава высшего регентского совета, сам происходящий из младшей линии Эрика Святого. И чтобы сохранить свою жизнь и жизнь младшей сестры, я, с немногими верными мне людьми, был вынужден бежать. Так уж повелось, что верховные правители Швеции бежали обычно в Данию, как в свое время сделали и мои родители. Ведь и я сам родился когда-то в этом изгнании. Короли Дании всегда принимали у себя таких беглецов, ведь нас связывают с этой державой династические браки. Но, к огромному моему сожалению, с дядей, королем Вальдемаром II, у нас сейчас накопилось слишком много противоречий, и прежде всего из-за того, что Швеция всецело поддержала немецких крестоносцев в их натиске на Датскую Эстляндию. Я сам не был сторонником такого политического решения высшего совета королевства, но, увы, разделяю все его последствия, и теперь для меня путь в Данию закрыт. И тут мне на глаза попалось то твое письмо, что ты передал мне с освобожденным из плена комендантом Сердетелье. Я принял решение идти в русские земли и искать здесь защиты, хотя и понимаю, что на мне есть часть вины за все те враждебные действия моей державы, которые были в свое время направлены против Руси. Наши страны в последнее время достаточно много воевали, и вряд ли вы протянете руку помощи своему бывшему врагу. Скажите это мне прямо, барон, и я, чтобы не навлекать на вас гнева новгородских властей, уйду со своими людьми дальше.
Эрик замолчал и склонил голову.
Андрей встал со своего кресла, подошел к окну и посмотрел вниз, на переминающийся у высокого крыльца караул. Три русских воина, притопывая по твердой, покрытой инеем земле, стояли напротив троих караульных шведов и что-то им там пытались объяснить. Те же только лишь пожимали плечами, показывая, что не очень-то понимают, что от них хотят эти русские.
«Ох ты, какая политкорректность, – усмехнулся про себя Сотник. – Трое наших и трое шведских дружинных. Это называется у военных – скрытный обмен любезностями. И ведь не снимешь их теперь с поста. Какой же это король, ежели он без подобающего воинского караула? Лишь бы они внутрь его дома со своими правилами не лезли. Нет, но уж тут мы будем все устраивать по семейному!» – решил для себя Сотник и обернулся к ожидающему ответа Эрику.
– Ваше Величество, я опять для вас повторюсь. Вы – мои родственники, и мой дом открыт для вас в любое время. Ну а со своими властями я уж как-нибудь все возникшие сложности улажу. И если не удастся решить все миром, тоо… – и он многозначительно замолчал.
– Благодарю тебя, Андрей, – вздохнул с облегчением Эрик. – Постараюсь тебя не стеснить и верю, что мятежник в моем королевстве не усидит долго. Ведь теперь у него самого появилось множество новых врагов, кто станет против возвышения его клана. Верю, что я смогу в самом скором времени опять занять свой престол, а тебя – отблагодарить.
– Ваше Величество, простите, что я вас перебиваю! – Андрей поднял обе руки, извиняясь. – О благодарности и о стеснении здесь не может быть и речи. Меня сейчас беспокоит другое – как я смогу создать у себя в этом поместье достойные вашему титулу условия? Простите, я не очень разбираюсь во всех этих придворных этикетах.
– Да какие могут быть условия у изгнанника, – усмехнулся Эрик. – А если серьезно, то я бы очень хотел пожить настоящей, самой обычной семьей. Пожить так, как живут многие нормальные люди. По сути, я ведь всегда был лишен этого в своей прежней жизни. Ты сам, Андреас, только вот недавно при встрече говорил такие слова, как «семья» и «по семейному». Вот и я именно так сейчас и хочу, пусть все и будет у нас здесь – «по семейному». Ты здесь хозяин, Андреас, и ты муж моей сестры. Гораздо старше меня годами и умудренный житейским опытом. А я со своей младшей сестрой Ингеборгой – гостящий у тебя родственник. Кстати, да, моему племяннику не помешало бы узнать побольше про его родину. Как знать, может, ему это очень еще в свое время пригодится! И не делай такие глаза, Андреас, по своей сути, он ведь тоже претендент на престол Шведского королевства. А у жизни бывают такие крутые повороты! Но давай пока не будем об этом. Предлагаю титулование и все эти сковывающие этикеты внутри дома отменить, ну а на людях, тут уже мы будем смотреть по обстановке. Как тебе такое предложение, родственник?
– Принимается, Эрик, – в первый раз безо всякого титула произнес Сотник, и собеседники рассмеялись. – Тогда проживать с Ингеборгой вы будете у нас в тереме, он был выстроен в свое время для лечащегося здесь Торопецкого князя, в нем много места, и мы все здесь разместимся со всеми удобствами. По вашим людям мы тоже все решим. У нас сейчас достраиваются три больших здания, которые мы называем у себя в поместье общежитиями. Там будут печное отопление, светлые окна и достаточно места для всех. Вот и отдадим его под проживание всей шведской дружины.
– Отлично! – обрадовался король. – Мои люди, вынесшие столько испытаний на родине, меня все равно бы не оставили и жили бы даже в коте со шкурами, как у лесных тавастов. Ну а это, так и вообще будет шикарно. Я привел с собой полторы сотни воинов и три с половиной десятка моряков. Все они будут нести воинскую службу в твоем поместье, а если придется, то и в походах. Ну а те два ярла, с которыми ты уже познакомился, – это их воинские начальники. И на то время, пока мы проживаем с вами, они будут рады влиться со своими воинами в твою дружину.
– Хорошо, – согласился Андрей. – Почти две сотни обученных ратному и ладейному делу воинов в это лихое время лишними не будут. Лишь бы они действительно и сами этого желали.
– Не волнуйся, Андреас! Мои люди – проверенные и надежные, они произнесут клятву и будут служить тебе так же верно, как и мне, – заверил его Эрик. – Ну что, может, мы уже пойдем к нашим девочкам и к моему племяннику? Надо признаться, я уже соскучился по моей такой большой семье!
Глава 9. Дома
С неба шел большими хлопьями снег. Снежинки оседали на бортах и на палубе судов, а потом счищались и летели в холодную воду реки. Они стряхивались с зимних, подбитых мехом кафтанов и с шапок. Таяли на разгоряченных лицах и на руках команды.
– Поднажмем, братцы, поднажмем! – покрикивал Савва, поводя своими усталыми, натруженными плечами. – Наша Полометь уже скоро, совсем маненько нам осталось. Потерпите!
– Ну что, Фотич, можа, все же проскочим до самой Ямницы, ты сам-то как думаешь? – обратился он к пожилому дружинному старшине с серым обветренным и осунувшимся лицом, что стоял на носу судна.
– Не знаю, Савка, сам же воочию видел, что у берега ажно с палец толщиной льда наморозило. Ежели все и дальше так пойдет, то Полометь уж точно дня через три словно бы панцирем крепким скует. Да нам в нее бы только зайти, а там-то все ближе к дому будет. А снежок – это хорошо, но вот ежели только выяснится, тогда конечно – жди сильного мороза. Ну что, старый, так нахохлился, пошли, что ли, молодежь на скамьях менять?
– Еще маненько передохнуть бы нужно, Фотич. Все руки уже в конец у меня забиты, и так ведь другу дружку часто меняем. Еще пять минут, и потом вот снова за весла, – вздохнул старший пластунов, оглядывая ряды усталых гребцов.
* * *
До Ямницы дойти не удалось. Четырнадцатого ноября, к вечеру, с северо-востока подул сильный ветер. К обеду пятнадцатого он разогнал густые снеговые тучи, и небо над ладьями прояснилось. Землю и реки Валдая сковал сильнейший трескучий мороз.
– Верст двадцать всего до Лычково не дошли, – сокрушался Варун. – Надо воон в ту заводь прорубиться, сотен пять шагов до нее нам всего-то осталось.
Весь следующий день потратили на то, чтобы преодолеть эти самые шаги. В ход шли топоры, секиры и багры. Даже тяжелыми копьями пешцев долбили молодой лед. В глубину река промерзнуть еще не смогла, и уже к ночи ладьи подтянули по пробитому каналу к самому берегу.
– Разбиваем лагерь здесь, – распорядился Варун. – До поместья три дня пешего быстрого ходу гонцу, а ежели он на наш разъезд натолкнется, так и того быстрее получится, чтобы нашим весть подать. А мы здесь пока будем ладьи разгружать. Ежели за пару дней с этим управимся, то нашим ладейным гораздо легче будет их потом на берег вытащить. Но вот коли седмицу они простоят вмерзшими с грузом – то это все, считай, что судно под выкидку, на сарайные доски пошло.
Самые быстрые ноги в команде были у молодых из первого школьного выпуска. И с рассветом от костров в северо-восточном направлении рванули Митяй, Петр и Оська. А вся остальная команда каравана принялась ссыпать зерно из трюмов в рогожные кули с мешками и выносить их потом на берег. На конный разъезд парни натолкнулись утром следующего дня. Десяток шел вдоль берега реки, внимательно осматриваясь. Передовая пара заметила темные точки на льду и подала знак всем остальным.
– Наши, наши! – радовались парни, глядя, как их окружают со всех сторон настороженные воины.
– Ерофей, тетерев ты Белозерский, неужто своих не узнаешь?!
Молодой воин, державший троицу на прицеле, удивленно всмотрелся в кричавшего и опустил свой самострел. – Петька, глухарь ты Онежский, неужто это ты?!
– Ну вы, ребя, на себя бы со стороны поглядели! – удивленно качал головой командир дозорного десятка Евсей. – Лицо серое, одна кожа да кости, глаза впавшие. Вся одежа в черной костровой копоти. Попробуй только в вас своих признай. Нонче ведь кто только по округе не шатается, разбойного народа стало тьма тьмущая. Рыщут, приглядываются ко всему, где бы у ближнего чего урвать можно. Вот мы и думаем, от ватажки своей, что ли, какая троица отбилась? Али, может, вообще она передовым дозором перед всеми своими идет? У нас-то ведь тоже нонче строго стало, как в прошлом году по всему поместью карантинную службу ввели. Всю округу мы теперича крепко держим!
* * *
Передохнув часик, ребята заскочили за спины пятерки, и она пошла обратно к застрявшим ладьям по свежему пешему следу. Идти в усадьбу со вторым звеном все они отказались наотрез.
– Там товарищи наши, с кем мы такой путь прошли вместе, сейчас мерзнут. Не можно нам их там вот так оставить, а самим в это время в горячих термах отогреваться! Одни, легкоконные, с вестью в усадьбу скачите и передайте начальству – пусть поскорее большой обоз за Лычково присылают. И судовые команды с мастеровыми ладейщиками Ивора там будут нужны, чтобы ладьи наши ото льда сберечь.
– Караван за Лычково вмерз! Наши с зерном и с крупами из Волжской Булгарии вернулись и в затоне встали! – разнеслась весть по усадьбе.
Через несколько часов все сани, которые только там были в наличии, вынеслись в конных и оленьих упряжках в юго-западном направлении. А уже через пару дней, груженные зерном и мукой, они начали возвращаться обратно. Через седмицу последний мешок ячменя, ржи и пшеницы был засыпан в зерновое хранилище поместья. Хлебный поход, как его уже успели окрестить в поместье, для полутора сотен андреевцев был закончен, и теперь им можно было отдыхать, отъедаться и отогреваться в горячих термах.
Глава 10. Металл, бумага и чернила
– Лиза, ну Лиза, ну чего ты вредничаешь и выкобениваешься, ну будь доброй, ну позови ты мне Риночку, а? – клянчил Лютень, приминая снег у госпитального входа.
– А вот и не позову! – издевалась над пластуном лекарша. – Кто вчера обещал, что через полчаса нашу девоньку вернет? А пришли вы через сколько? Уже на ужин была пора идти, а вас все нет и нет! И бродят и бродят они все! А она как-никак в войсковые лекари за свое умение определена и совсем скоро даже служилый чин рядового получит! А значит, и воинский порядок тоже должна знать! И чего ходить то, всю усадьбу уже небось истоптали? Вот свадьбу сыграете по весне, ну вот и бродите тогда, сколько душе вашей угодно, и когда у вас дежурства и службы никакой нет.
– Вредная ты, Лизка, потому тебя и замуж не берут! Все бы тебе об одной службе заботиться! – не подумав, брякнул Лютень и увидел округлившиеся злые глаза девки.
– А ну пошел вон отсель, жених! Не тебе об других судить! – обозленно выкрикнула лекарша и с грохотом хлопнула дверью.
– Ты это, Лизавет, ты извини меня, дурака. Это я, что-то не подумав, сейчас брякнул. Прощение просим, – пробормотал пластун и, развернувшись, побрел в сторону выхода из крепости.
– Лютий, Лютий, – послышалось за спиной, и к нему подбежала закутанная в шаль девушка. – Подожди, одеться и прийти. Там подожди, – показала она на крепостные ворота и, развернувшись, бросилась опять к госпитальному зданию.
– Зря Лизавет обидеть, – качала головой Рина. – Она хороший, и Катерь тоже хороший. Они помогать, много меня учить. Я даже говорить по русский начать и все понимать.
– Да я же ведь не нарочно, и как только слово такое обидное вылетело?! – сокрушенно вздохнул Лютень. – Повинюсь я перед Лизкой и подарок ей приготовлю, чтобы она не дулась. Риночка, а, Риночка, а дай я тебя обниму?
Парочка проходила вдоль реки, прохожих пока не было, и пластун попробовал было подтянуть к себе девку.
Сверкнули зеленые глазища, она резко вывернулась, толкнула ухажера, и бывалый воин, сам даже не поняв как, оказался спиной в сугробе. А хулиганка стояла в это время на тропинке и мило хихикала.
– Ах ты рысь! – взревел медведем Лютень, кидаясь вдогонку за своей убегающей невестой, и уже поймав ее, крепко к себе прижал. – Риночка, Риночка, радость ты моя! – С неба падали снежинки, а парочка, не замечая времени, все стояла на речном обрыве.
* * *
– На первое марта из дальних и ближних окрестностей в поместье вывезено четыре сотни, семь десятков и еще пять мужиков и баб, и самое главное – это девять сотен, восемь десятков и девять детишек, – докладывал Варун. – Дальними дозорами взяты под учет все малые и большие села, все хутора и росчища до реки Пола на западе и реки Мста на севере, а на востоке аж до самого Валдая и до озера Селигер. На юге наши дозоры доходили до Демьяна и его окрестностей. Все вывезенные были нами обогреты, накормлены и потом переданы поместным властям в здравии. Хотя как в здравии? – вздохнул заместитель командира бригады по разведки. – В некоторых еле душа теплилась. Но мои робята очень старались, и подавляющее большинство людей они смогли доставить в поместье живыми. А как с ними там дальше дело было, о том, я полагаю, поведают уже другие докладчики. Скажу только еще, что за эти полгода, пока мы «держали» всю прилегающую к поместью местность, нами были обнаружено более дюжины больших и малых разбойных ватаг. Не все из них выбивались нашими воинами. Проводя дознание на месте, более половины из тех, на которых не было крови, командирами потом, после сурьезного разговора, отпускались. Многим мы помогали выйти за Валдай в сторону Торжка, откуда они должны были двигать дальше, в южные земли Руси. Две большие ватаги и три малые нами были уничтожены вчистую. Ибо народ там подобрался лютый и уже перешагнувший через большую человеческую кровь. Оставлять таких – это плодить беду и далее. По поступающим сведениям в Господине Великом Новгороде никакого спокойствия как не было, так и нет. Вечевой колокол там бьет каждую седмицу. Такого лютого голода, как в прошлом году, конечно, пока нет, ибо в последние месяцы, перед тем как река встала, зерна туда в достатке завезли. Но, опять же, народ жалуется, что большую его часть забрала высшая городская старшина, люди князя Михаила и его сына, а простому народу лишь по две жмени в руки насыпают, да и то не всегда. Вот с того вот они и бунтуют. Да и между концами никакого мира тоже нет. Вернее, уже между городскими сторонами. Правобережная – Славенская, Торговая сторона, ныне в обиде на левобережную – Софийскую, которая после летнего боя с клещевскими сплотилась и выставила восемь из десяти ладей в дальний хлебный караван. Вот теперича правобережные и бузят, что Неревский, Загородский и Людин концы себе большую часть зерна и муки захапали. Между ними большой крови пока не было, но вот мелкие схватки случаются постоянно. И видится мне, что за всем эти стоят все те же люди, которые натравливали в свое время народ на князя Ярослава и на старую городскую старшину. Вот прямо-таки ихние повадки иной раз проскальзывают. А что – стравить между собой простых людей, а под шумок за их спинами свои личные дела обделать, пока они там из друг дружки будут кровь выпускать.
– Может быть, вполне может быть, – покачал головой, соглашаясь с докладчиком, Сотник. – Власть сейчас там новая, злая, о людях ей дела мало. Наверх она через большую кровь пришла и теперь все сделает, лишь бы ей там и дальше удержаться. Иначе ведь и ее не пощадят, все обиженные на нее люди ей припомнят. Ладно, продолжай, Вотич, извини, перебил я тебя.
– Дык я-то уже почти что закончил, Андрей Иванович, – развел руками Варун. – Из Литвинских земель пока вестей для нас нет. Там Миндовг своих западных соперников дожимает. Одни Курши вот ерепенятся, все не хотят его единоличным властителем признавать. Ярослав Всеволодович вам грамотку передал о том, как у него дела в Переславле, вы и сами все знаете. Из Шведского королевства пока тоже вести к нам по зимнику еще не дошли. Со всех западных земель раньше конца мая, начала июня, в общем, до конца половодья мы все равно ничего не услышим. Монголы, как южные земли булгар пощипали у самого Хвалынского моря, опосля к себе в южные степи ушли, и по слухам, халифат там хотят воевать. Михаил Черниговский с Владимиро-Суздальской ветвью Рюриковичей в сваре, но до открытой брани там дело пока не доходит. Ну, вроде бы пока все. – И он по знаку Сотника присел на свою скамью.
Дальше на малом военном совете докладывал начальник ратной школы Кочет Свирьевич. Доклад его был краток:
– Первый выпуск, после участия в Эстляндском походе, распределился для постоянной службы в основную бригаду, и состоит он сейчас при обозных, тыловых командах Ждана Невзоровича. Все это для того, чтобы, как изначально и задумывалось, они прошли воинскую службу по всем ее ступенькам, начиная с самой низкой. – И увидев, как закашлялся заместитель командира бригады по тылу, поправился: – Прошу прощения, Лавр Буриславович, чтобы они прошли все ступени воинской службы, в том числе и в такой важной, как обозная. Все четыре обучавшихся сейчас школьных курса одеты, накормлены и получают свои знания и навыки под пристальным вниманием своих командиров, наставников и учителей. Больших трудностей здесь у нас нет, и все проходит в обычном порядке. Единственное – это то, что последние два приема детей в ратную школу были значительно больше от запланированного, и все это случилось из-за природного лихолетья и наплыва к нам сирот. Вместо изначально предполагаемой сотни на первом и на втором курсах сейчас почти по две сотни воспитанников в каждом. Пришлось во всех казармах школы серьезно потесниться. Но в остальном все у нас нормально и решается в обычном, рабочем порядке.
Отдельно доложился и Мартын:
– Скоро уже будет полгода, как пять десятков вирумцев осваивают здесь, у нас, воинскую науку. Есть среди них и особо умелые, у которых все получается лучше, чем у остальных. Но в целом все они стараются, и толк определенно из них будет. В мае им надлежит проходить целый месяц службы в строевых, бригадных сотнях, а потом еще три недели подготовки в школе, и состоится итоговая выпускная проверка. Возникло тут одно щекотливое дело, про которое я бы хотел вам поведать… – Мартын немного помолчал, собираясь с мыслями, и затем продолжил доклад: – Несколько эстов беседовали с нашим поместным батюшкой, и теперь они готовятся принять здесь православие. И как на это посмотрят в далекой Виронии, я теперь даже и не представляю. До высокой политики мне далеко, и хотелось бы узнать обо всем этом мнение наших больших командиров.