– Вот ведь люди бесстрашные! Ничего ведь не боятся, – покачал головой бородатый Густояр из новгородских находников.
– Да будешь тут бесстрашными, – кивнул Мефодий, его временный десятник из Онежских охотников, – По всему видать, на этих вот камнях среди моря у них всякий страх теряется. Но Емь они, как видно, шибко не любят. Забижала она их, вот и вызвались они сами нас на неё вывезти.
Три дня отдыхали новгородцы в приютившем их скалистом фьорде. Множество сосен спалили на обогрев. На вторые сутки, завидев, что пурга стихает, во все стороны ушли дозоры пластунов и конная княжеская разведка из первой дозорной сотни.
Совсем скоро стало ясно, что до нужного русским залива оставалось всего с десяток вёрст на заход солнца. Все в лагере пришли в движение, наконец-то впереди было настоящее дело. Дошли!
Глава 11. Война в Тавастии
Анселми, делая традиционный обход в своём неизменном чёрном плаще, легонько стукнул древком копья молодого воина, задремавшего на внутренних мостках частокола.
– Сеппо! Я тебя в следующий раз за рабами, что выгребные ямы чистят, приставлю приглядывать, а не на заборе стоять. Будет потом так же, как и от них, в твоей коте вонять. Толку-то от тебя, ещё ведь только заступил в сторожа, а уже дрыхнешь здесь. Что, тебе молодая жена Хелка ночами спать не даёт? Смотри, старейшинам скажу, её тоже на стирку мигом приставят. Будете потом ночами вместе как медведи спать, – и под смех сопровождавших воинов отправился дальше.
– Сеппо, Сеппо! – ворчал про себя тихо воин, – Только и придирается ко мне постоянно при любом случае. Как сдурел после того, как я на Хелке женился. Видать, сам на неё глаз положил, а теперь вот злится. Что тут выглядывать-то, когда такая пурга только что прошла.
И он, попрыгав на месте, пошёл по приставным мостам вокруг. Шагов через двадцать ему навстречу попался такой же как он сторож Инту и они, потолкавшись с друг другом для согрева, начали неспешную беседу.
– Что это? – оглянувшись на какое-то мельканье в стороне реки, вдруг протянул Инту и указал вдаль рукой.
От речки, обходя широким полукругом защищённое частоколом селение, расходились, обтекая его с двух сторон, два отряда на нартах, которые тащили за собой оленьи пары.
В беге рогатых животных не было той резкой скорости, которой славились кони, но они совершенно спокойно и равномерно везли сейчас за собой небольшие санки на их широких полозьях с двумя сидящими в них ездоками. И эта равномерная скорость по сугробам давала им явное преимущество. Оба отряда прошли уже половину большой дуги, двигаясь дальше, а на пройденном ими отрезке уже стояли на лесных лыжах люди, одетые в белые балахоны. И они практически сливались сейчас с сугробами. Высадившие лыжников оленьи упряжки разворачивались и убегали снова туда, откуда только что недавно выскочили. А от недалёкого русла реки уже накатывала огромная конная масса.
– Тревога! – раздался крик военного вождя, а за ним и протяжный рёв сигнального рога, – Бейте их стрелами, что вы все истуканами застыли!
Сеппо с Инту выхватили из-за спины свои луки и резко дёрнули тетивы. Одна, две, три стрелы уходили в сторону застывших фигур в белом, не долетая до них шагов пятьдесят-семьдесят.
Вдруг фигуры зашевелились, скинули луки и, как видно, примяв возле себя снег, выпустили рой стрел в сторону крепости. Одна или две стрелы вжикнули у головы Сеппо, а в двух шагах от него хрипел со стрелой в горле на мостках Инту, исходя ярко алой кровью. Луки пришельцев били гораздо дальше лесных луков финнов, и не один из защитников уже пал или был ранен в самом начале боя.
Анселми, как огромный чёрный ворон в своём плаще, метался изнутри частокола, ругаясь и подбадривая своих воинов. В этом центральном селище южного рода еми было сейчас около трёхсот воинов, да ещё около сотни из охотников и рыбаков могли бы биться копьями и бить врага стрелами своих лесных луков. Но вождь был опытном воином и, глядя, как разворачиваются по бокам селища около тысячи всадников, посылая на скаку оперённую смерть, самим нутром понял, что уже всё пропало, и им нужно готовиться к смерти. Можно было бы в первые минуты боя, пока ещё не подошли конные рати, кинуть всё и попытаться прорваться сквозь заслон из высаженных на задах лыжников. Но время было упущено, и Анселми в бессилии рывком послал две стрелы.
– Старейшины рода и военный вождь, выйти сюда. Даю вам пять минут времени, потом будет приступ! – раздался вдруг густой бас на русском языке со стороны ворот.
– Кто ти ест, собака-а? – коверкая русскую речь, выкрикнул Анселми, выглядывая из-за частокола и сразу же за него прячась обратно.
– С тобой, пёс, разговаривает князь Батюшки Великого Новгорода Ярослав. И у тебя осталось три минуты, потом будет приступ!
В становище носились ошалелые соплеменники, не было того, кто бы погасил внутри него панику. Все планы и задумки рушились на глазах у военного вождя. А как же хорошо всё начиналось. Союз с племенем сумь и свеями. Потом недавний удачный поход на южных карел. Подготовка к большому летнему походу всем объединенным войском на восток. И вот теперь это!
– Щёлк, Щёлк, Щёлк! – впились стрелы в частокол, со свистом перелетая через него.
Завизжали и закричали мечущие внутри люди. Три минуты прошли, как и сказал русский князь, и теперь пришла смерть. Анселми её не боялся. Он давно смерился с мыслью, что когда-нибудь может пасть в бою. Но всё время представлял он её в дальнем походе, и никак не на своей земле. Трое больших саней подкатили на расстояние чуть дальше полёта стрелы, и суетившиеся около них люди начали стучать топорами и чем-то там скрипеть.
Сквозь щели, загнанные с открытого места, защитники видели, как в копошенье тел и стуке начинают вырисовываться какие-то странные конструкции, а затем, как по команде, они протяжно заскрипели, раздались громкие щелчки, и в ворота с частоколом ударили огромные камни.
Затем послышались ещё удары, одна из половинок ворот покосилась, повисла на железных петлях и скобах и рухнула, открывая проём. Камни летели и летели, выбивая вторую створку и ломая брёвна частокола.
А за камнемётами уже выстраивалась гомонящая и свистящая лихим посвистом пешая новгородская рать.
Последний камень вывернул огромный заострённый кол и свалил на землю закреплённые верховые мостки с защитниками.
Восемь сотен новгородцев ринулись с рёвом в пробитый проем, круша всё на своём пути. Стенка из пары сотен воинов со щитами и копьями, встретившая их, была посечена и поколота за три минуты, и толпа победителей ворвалась вовнутрь становища.
– Собирайте бригаду, – поморщился Андрей, – Нам тут больше делать нечего.
– Как твои онагры ловко сработали, – восхищённо покрутил головой князь, – Сотню жизней точно набежникам этим сохранили. Да и лучники твои хорошо поработали, Иванович, прижали их стрелков от частокола. Головы им не дали над ним поднять.
– Да, пока неплохо получилось. Вроде бы никого не упустили, – кивнул, соглашаясь, Сотник, – Теперь лишь бы не медлить, расходиться и дальше уже бить тремя потоками.
– Делаем, как и задумали ранее, – подтвердил князь, – Ты, Иванович, в центре. Слева мой тысяцкий Верослав пройдёт по берегу Вотского залива, выбивая селища Суми. А я справа, по восточной еми ударю вместе с карельским войском. Пусть союзнички поглядят на наших орлов в деле. Авось затем посговорчивее будут. И не переживай ты так, мы только в этом первом селении более пяти десятков рабов из захваченных карел отбили, а сколько ещё их там бедует. И оружия наготовленного отбили множество, вот и доказательство в их подготовке к большому походу против нас. Опередили мы их! Опередили, Андрей!
Впереди был долгий зимний месяц битв. Три русских рати словно катком прошлись по финским лесам, выбивая укреплённые селища по отработанному и обкатанному в самом начале способу.
Осечка получилась уже на последнем, самом северном селище возле озера Оулуярви, что было ближе всех к шведским материковым землям, и по слухам именно там в своё время-то и стоял большой шведский отряд. Всё здесь было как обычно. Два десятка оленьих упряжек, расходясь на безопасном расстоянии по бокам от частокола, высадили своих пластунов и направились в тыл за очередной партией. Редкие головы противника мелькали за частоколом, посылая одну за другой стрелу в русских. Андрей стоял в отдалении и наблюдал, как скоро работают его розмыслы, собирая онагр камнемёт. Вот один, а следом и другой камень ударили в ворота и в частокол, руша тяжёлыми снарядами дерево. Вот-вот ринуться вовнутрь штурмующие и растекутся потом по внутреннему двору. Но что-то было не так вокруг. Было какое-то несоответствие в привычном уже ходе штурма. Три сотни приданных пеших находников разогревали себя, свистя и озорно выкрикивая в сторону ворот. У Андрея им раздолья не было, и нужно было успеть ворваться вовнутрь да пройтись по амбарам и котам, иначе бригадные махом потом вышибали их наружу, не давая всласть там покуражиться. Огромный и длинный детина, за своё телосложение прозванный Журавлём, вдруг сунул грязные пальцы в рот и пронзительно свистнул. Андрея вдруг как током ударило! Не было привычного шума за частокольными стенами! Не было того шума и панического ора, который всегда предшествовал их штурму. В селище же перед Андреем было тихо. Лишь изредка вылетали оттуда редкие стрелы, как бы создавая видимость присутствия воинов. На своё место, в самое безопасное, как всегда и было, на задах с противоположной стороны от ворот, уже ближе к дальней опушке выдвигалась и спешивалась там же курсантская сотня. Андрея как будто встряхнуло. Именно туда, по неготовым к ближнему бою мальчишкам и было удобнее всего ударить невидимому пока им врагу.
Всё предусмотрел умудрённый жизнью Сотник, но именно тут он сам же и сплоховал, подставляя под удар своих сопливых пацанов. И словно пронзаемый быстрой как ток мыслью пронеслось всё это через его разум, показывая последствия этой своей роковой ошибки. Проткнутые насквозь копьями тела, разрубленные мечами и секирами их части и кровь, кровь, кровь на всём белом снегу! Кровь его мальчишек, третьяков…
– Сотня, по коням! За мной! – взревел комбриг таким голосом, что у стоящих неподалёку и ошалевших от неожиданности новгородцев аж волосы встали дыбом.
А Андрей галопом, в отрыве от своей единственной силы, что была сейчас под рукой, его личной охранной сотни, стрелой вылетел в том направлении, где спиной к лесу выстраивались сейчас его курсанты.
На глазах у Андрея из леса плотным хищным клином выходила стена щитов с торчащими поверх них копьями, а над ними всеми реял стяг Шведского королевства. Не раз уже приходилось видеть плотную стенку копейщиков Сотнику, и сам он не раз в неё вставал. И не было страшнее для конницы этого построения. Сродни самоубийству было бросаться на такую боевую формацию, но другого варианта сейчас просто уже не было. Андрей выхватил с бокового чехла свой речник и разрядил его в упор. Откинув самострел в сторону, он выхватил оба меча и начал рубить ими копья, которые уже хищно тянулись к нему со всех сторон. Раз, два, хрустнули древки. Три. И он срубил выскочившего с большой секирой воина в округлом шлеме. Бум, бум, бум. Словно молотом ударили жала по его прекрасной броне, не сумев её пока пробить.
Орлик, верный конь, прошедший столько битв с Андреем, вдруг встал на дыбы и истошно заржал. Сразу несколько копий пробили его грудь. Заваливаясь на бок, Сотник успел перекатом отпрыгнуть в сторону, чтобы только не быть придавленным телом своего хрипящего четвероного друга.
– Живым его берите! Живым! Золотой тому, кто его возьмёт! – раздался повелительный крик от копейной стенки, и к Андрею, разрывая ее, подскочили сразу с десяток воинов.
– А мы будем умирать весело! – оскалился вдруг Андрей, боковым зрением видя, как его подлетевшая сотня, разредив свои самострелы, уже спешивается и вступает в свой ближний бой. А совсем недалеко прикрытая уже курсантская сотня, успев развернуться, перестраивается и готовится к бою.
– Ну, возьмите меня! – и Андрей боковым хлёстом мечей срубил сразу двоих воинов. Выйти целым из этой схватки было невозможно. В кольце из десятка мечников и оттеснённый от своих воинов вражескими копейщиками никаких шансов у него, конечно же тут, не было. Но жизнь свою следовало продать подороже! Шведы бы давно порубили его на куски, но уж больно лакомая добыча крутилась сейчас пред ними. Целый золотой стоила голова этого дерзкого русского. И они мешали друг другу, норовя заработать своё золото.
Меч на меч, связываем его клинком, с ходу левым разворотом рассекаем шею соседу, а затем в глубоком приседе булатом по ноге! Нет ноги! Из обрубка падающего противника ударили брызги крови! Андрей кувыркнулся назад, а в то место, где он только что был, уже ударили одновременно секира с копьём.
– Эй, шакалы! Кто тут за старшего у вас? Протявкай там, если язык у тебя от страха не отвалился! – вызывающе скалясь, на приличном шведском (спасибо Марте) прокричал с издевкой Андрей.
– Всем стоять! – вдруг раздался крик предводителя шведов, и вокруг Андрея замер круг из воинов.
– Кто ты такой, пастух, знающий наш язык и лишь немного умеющий держать железо!? Назовись! Перед тобой сам ярл Ральф! – и высокий рыжебородый воин понял вверх свой меч.
– Пастух – это ты, вонючий рыжий трель! А перед тобой сам барон Любекский Андреас! Надеюсь, что ты слышал о таком в своём тёмном, вонючем хлеве!? Выходи из-за спин своих воинов щенок, если в тебе осталась хоть капля чести!
И, воспользовавшийся замешательством врагов, Сотник резко бросился вперёд, надеясь достать предводителя шведов.
Удар! Ещё один! Прямым рубящим хлёстом ему удалось разрубить грудь одного мечника и ранить в плечо второго.
– Убейте его! Рубите его все! Это личный враг короля! – завопил опомнившийся Ральф, отходя назад от рвущегося к нему бешенного русского.
Всё закрутилось вокруг Андрея словно в каком-то железном вихре. На пределе человеческих сил он крутился в этом сверкающим круге из десятка копий и мечей. Один, другой, третий удар. Боль резко ударила в голову от рассечённого бедра, пробитой груди, бока и спины. Левая рука, подрезанная боковым хлёстом, выпустила в судороге меч Марты с ярким камнем в навершии. Оставалось совсем немного. Он дорого продал свою жизнь и спас мальчишек. Теперь уже можно было и умирать…
Сбоку, сминая строй шведских копейщиков, увязших в сече с охранной сотней и, прорываясь им в тыл, ударил Дозорный эскадрон Василия. В самом центре, поддерживая охранных, били броню самострелами курсанты. А от брошенного селища неслись верхами три закреплённые за Андреем княжьих сотни и целая орда пеших новгородцев.
– Комбрига убили! – нёсся рёв по поляне, и дрогнувшие шведы с их союзниками из еми, бросив своё знамя, кинулись разом в лес.
Спасения там не было. Сотни новгородцев были сами родом из охотников. Три десятка пластунов и сотня из дозорного эскадрона самая искусная в лесном бою, все они ринулась в погоню за отходящим врагом, лишь бы отомстить за смерть своего комбрига. На плотно утоптанном пяточке снега, залитом кровью и заваленном трупами, в окружении стоящих бойцов лежал, неловко повернув под себя руку, Сотник. Перевернув его на спину, все увидели в его руке крепко зажатый булатный меч.
– До последнего не выпустил, – шептали бойцы, – Весь клинок в крови, как и сам батя.
– Молчать всем! – проорала Елизавета, стоя над комбригом, – Я лично любого придушу, если кто сейчас только слово вякнет!
После нескольких затрещин, отданных в отдалении самым непонятным, на огромной поляне повисла гробовая тишина. Раздавшийся топот услышали все, и к лежащему телу, падая на ходу на колени, прыгнул, подлетая Митяй.
– Что!? Что там, Лизка, ну-у?!
– Не знаю, Мить! Не могу разглядеть, не чувствую я дыхание! – пролепетала бледная лекарша.
– Зеркало, зеркало сюда давай, дураа! Забыла, как там в затоне батька дыхание искал!
– Сейчас, сейчас, Митенька, прости меня дуру глупую, сейчас я! – затараторила Лизка и вытащила откуда-то из-за пазухи своё небольшое зеркальце.
Оба приставили его к чуть приоткрытым губам лежачего и начали напряжено в него вглядываться.
На их глазах чистая и полированная поверхность вдруг начала явно мутнеть!
– Живой батя! – проорал Митька во всю силу лёгких, – Костёр сюда! Десять костров! Холсты! Воду кипячёную! Бы-ыстро-о!!!
Сотни людей понеслись за дровами, котлами и всем тем, что только сейчас было нужно. Через три минуты уже подскочили оленьи лекарские нарты со всем требуемым медицинским припасом. Походный госпиталь бригады, разворачиваясь, начинал свою работу.
А по всему разбиваемому на поляне стану неслось из конца в конец: «Жив, жив, жив!»
– Жив, только ранен очень сильно! Еле дышит Андрей Иванович.
И крестились воины, прося всевышнего о здоровье своего командира.
На третий день, лёжа в большой войлочной юрте госпиталя, Сотник пришёл в себя. Рядом лежали ещё с десяток раненых. Кто-то стонал в забытье, от самого дальнего конца юрты раздался вскрик, шипенье, а затем бормотание санитара Митроши.
– Терпи, терпи, сердешный, тебе надобно холстину поменять, вон она у тебя уже как с раной ссыхается, всё промыть надо, обработать, как следует, а как ты хотел! Терпи!
Вверху, в самой середине свода, там, где сходились вместе боковые опорные жерди, зияло волоковое окно для выхода дыма от очага, что обогревал походное жилище. В это небольшое окошко сейчас светило солнышко, и был виден кусочек голубого неба.
– Да будешь тут бесстрашными, – кивнул Мефодий, его временный десятник из Онежских охотников, – По всему видать, на этих вот камнях среди моря у них всякий страх теряется. Но Емь они, как видно, шибко не любят. Забижала она их, вот и вызвались они сами нас на неё вывезти.
Три дня отдыхали новгородцы в приютившем их скалистом фьорде. Множество сосен спалили на обогрев. На вторые сутки, завидев, что пурга стихает, во все стороны ушли дозоры пластунов и конная княжеская разведка из первой дозорной сотни.
Совсем скоро стало ясно, что до нужного русским залива оставалось всего с десяток вёрст на заход солнца. Все в лагере пришли в движение, наконец-то впереди было настоящее дело. Дошли!
Глава 11. Война в Тавастии
Анселми, делая традиционный обход в своём неизменном чёрном плаще, легонько стукнул древком копья молодого воина, задремавшего на внутренних мостках частокола.
– Сеппо! Я тебя в следующий раз за рабами, что выгребные ямы чистят, приставлю приглядывать, а не на заборе стоять. Будет потом так же, как и от них, в твоей коте вонять. Толку-то от тебя, ещё ведь только заступил в сторожа, а уже дрыхнешь здесь. Что, тебе молодая жена Хелка ночами спать не даёт? Смотри, старейшинам скажу, её тоже на стирку мигом приставят. Будете потом ночами вместе как медведи спать, – и под смех сопровождавших воинов отправился дальше.
– Сеппо, Сеппо! – ворчал про себя тихо воин, – Только и придирается ко мне постоянно при любом случае. Как сдурел после того, как я на Хелке женился. Видать, сам на неё глаз положил, а теперь вот злится. Что тут выглядывать-то, когда такая пурга только что прошла.
И он, попрыгав на месте, пошёл по приставным мостам вокруг. Шагов через двадцать ему навстречу попался такой же как он сторож Инту и они, потолкавшись с друг другом для согрева, начали неспешную беседу.
– Что это? – оглянувшись на какое-то мельканье в стороне реки, вдруг протянул Инту и указал вдаль рукой.
От речки, обходя широким полукругом защищённое частоколом селение, расходились, обтекая его с двух сторон, два отряда на нартах, которые тащили за собой оленьи пары.
В беге рогатых животных не было той резкой скорости, которой славились кони, но они совершенно спокойно и равномерно везли сейчас за собой небольшие санки на их широких полозьях с двумя сидящими в них ездоками. И эта равномерная скорость по сугробам давала им явное преимущество. Оба отряда прошли уже половину большой дуги, двигаясь дальше, а на пройденном ими отрезке уже стояли на лесных лыжах люди, одетые в белые балахоны. И они практически сливались сейчас с сугробами. Высадившие лыжников оленьи упряжки разворачивались и убегали снова туда, откуда только что недавно выскочили. А от недалёкого русла реки уже накатывала огромная конная масса.
– Тревога! – раздался крик военного вождя, а за ним и протяжный рёв сигнального рога, – Бейте их стрелами, что вы все истуканами застыли!
Сеппо с Инту выхватили из-за спины свои луки и резко дёрнули тетивы. Одна, две, три стрелы уходили в сторону застывших фигур в белом, не долетая до них шагов пятьдесят-семьдесят.
Вдруг фигуры зашевелились, скинули луки и, как видно, примяв возле себя снег, выпустили рой стрел в сторону крепости. Одна или две стрелы вжикнули у головы Сеппо, а в двух шагах от него хрипел со стрелой в горле на мостках Инту, исходя ярко алой кровью. Луки пришельцев били гораздо дальше лесных луков финнов, и не один из защитников уже пал или был ранен в самом начале боя.
Анселми, как огромный чёрный ворон в своём плаще, метался изнутри частокола, ругаясь и подбадривая своих воинов. В этом центральном селище южного рода еми было сейчас около трёхсот воинов, да ещё около сотни из охотников и рыбаков могли бы биться копьями и бить врага стрелами своих лесных луков. Но вождь был опытном воином и, глядя, как разворачиваются по бокам селища около тысячи всадников, посылая на скаку оперённую смерть, самим нутром понял, что уже всё пропало, и им нужно готовиться к смерти. Можно было бы в первые минуты боя, пока ещё не подошли конные рати, кинуть всё и попытаться прорваться сквозь заслон из высаженных на задах лыжников. Но время было упущено, и Анселми в бессилии рывком послал две стрелы.
– Старейшины рода и военный вождь, выйти сюда. Даю вам пять минут времени, потом будет приступ! – раздался вдруг густой бас на русском языке со стороны ворот.
– Кто ти ест, собака-а? – коверкая русскую речь, выкрикнул Анселми, выглядывая из-за частокола и сразу же за него прячась обратно.
– С тобой, пёс, разговаривает князь Батюшки Великого Новгорода Ярослав. И у тебя осталось три минуты, потом будет приступ!
В становище носились ошалелые соплеменники, не было того, кто бы погасил внутри него панику. Все планы и задумки рушились на глазах у военного вождя. А как же хорошо всё начиналось. Союз с племенем сумь и свеями. Потом недавний удачный поход на южных карел. Подготовка к большому летнему походу всем объединенным войском на восток. И вот теперь это!
– Щёлк, Щёлк, Щёлк! – впились стрелы в частокол, со свистом перелетая через него.
Завизжали и закричали мечущие внутри люди. Три минуты прошли, как и сказал русский князь, и теперь пришла смерть. Анселми её не боялся. Он давно смерился с мыслью, что когда-нибудь может пасть в бою. Но всё время представлял он её в дальнем походе, и никак не на своей земле. Трое больших саней подкатили на расстояние чуть дальше полёта стрелы, и суетившиеся около них люди начали стучать топорами и чем-то там скрипеть.
Сквозь щели, загнанные с открытого места, защитники видели, как в копошенье тел и стуке начинают вырисовываться какие-то странные конструкции, а затем, как по команде, они протяжно заскрипели, раздались громкие щелчки, и в ворота с частоколом ударили огромные камни.
Затем послышались ещё удары, одна из половинок ворот покосилась, повисла на железных петлях и скобах и рухнула, открывая проём. Камни летели и летели, выбивая вторую створку и ломая брёвна частокола.
А за камнемётами уже выстраивалась гомонящая и свистящая лихим посвистом пешая новгородская рать.
Последний камень вывернул огромный заострённый кол и свалил на землю закреплённые верховые мостки с защитниками.
Восемь сотен новгородцев ринулись с рёвом в пробитый проем, круша всё на своём пути. Стенка из пары сотен воинов со щитами и копьями, встретившая их, была посечена и поколота за три минуты, и толпа победителей ворвалась вовнутрь становища.
– Собирайте бригаду, – поморщился Андрей, – Нам тут больше делать нечего.
– Как твои онагры ловко сработали, – восхищённо покрутил головой князь, – Сотню жизней точно набежникам этим сохранили. Да и лучники твои хорошо поработали, Иванович, прижали их стрелков от частокола. Головы им не дали над ним поднять.
– Да, пока неплохо получилось. Вроде бы никого не упустили, – кивнул, соглашаясь, Сотник, – Теперь лишь бы не медлить, расходиться и дальше уже бить тремя потоками.
– Делаем, как и задумали ранее, – подтвердил князь, – Ты, Иванович, в центре. Слева мой тысяцкий Верослав пройдёт по берегу Вотского залива, выбивая селища Суми. А я справа, по восточной еми ударю вместе с карельским войском. Пусть союзнички поглядят на наших орлов в деле. Авось затем посговорчивее будут. И не переживай ты так, мы только в этом первом селении более пяти десятков рабов из захваченных карел отбили, а сколько ещё их там бедует. И оружия наготовленного отбили множество, вот и доказательство в их подготовке к большому походу против нас. Опередили мы их! Опередили, Андрей!
Впереди был долгий зимний месяц битв. Три русских рати словно катком прошлись по финским лесам, выбивая укреплённые селища по отработанному и обкатанному в самом начале способу.
Осечка получилась уже на последнем, самом северном селище возле озера Оулуярви, что было ближе всех к шведским материковым землям, и по слухам именно там в своё время-то и стоял большой шведский отряд. Всё здесь было как обычно. Два десятка оленьих упряжек, расходясь на безопасном расстоянии по бокам от частокола, высадили своих пластунов и направились в тыл за очередной партией. Редкие головы противника мелькали за частоколом, посылая одну за другой стрелу в русских. Андрей стоял в отдалении и наблюдал, как скоро работают его розмыслы, собирая онагр камнемёт. Вот один, а следом и другой камень ударили в ворота и в частокол, руша тяжёлыми снарядами дерево. Вот-вот ринуться вовнутрь штурмующие и растекутся потом по внутреннему двору. Но что-то было не так вокруг. Было какое-то несоответствие в привычном уже ходе штурма. Три сотни приданных пеших находников разогревали себя, свистя и озорно выкрикивая в сторону ворот. У Андрея им раздолья не было, и нужно было успеть ворваться вовнутрь да пройтись по амбарам и котам, иначе бригадные махом потом вышибали их наружу, не давая всласть там покуражиться. Огромный и длинный детина, за своё телосложение прозванный Журавлём, вдруг сунул грязные пальцы в рот и пронзительно свистнул. Андрея вдруг как током ударило! Не было привычного шума за частокольными стенами! Не было того шума и панического ора, который всегда предшествовал их штурму. В селище же перед Андреем было тихо. Лишь изредка вылетали оттуда редкие стрелы, как бы создавая видимость присутствия воинов. На своё место, в самое безопасное, как всегда и было, на задах с противоположной стороны от ворот, уже ближе к дальней опушке выдвигалась и спешивалась там же курсантская сотня. Андрея как будто встряхнуло. Именно туда, по неготовым к ближнему бою мальчишкам и было удобнее всего ударить невидимому пока им врагу.
Всё предусмотрел умудрённый жизнью Сотник, но именно тут он сам же и сплоховал, подставляя под удар своих сопливых пацанов. И словно пронзаемый быстрой как ток мыслью пронеслось всё это через его разум, показывая последствия этой своей роковой ошибки. Проткнутые насквозь копьями тела, разрубленные мечами и секирами их части и кровь, кровь, кровь на всём белом снегу! Кровь его мальчишек, третьяков…
– Сотня, по коням! За мной! – взревел комбриг таким голосом, что у стоящих неподалёку и ошалевших от неожиданности новгородцев аж волосы встали дыбом.
А Андрей галопом, в отрыве от своей единственной силы, что была сейчас под рукой, его личной охранной сотни, стрелой вылетел в том направлении, где спиной к лесу выстраивались сейчас его курсанты.
На глазах у Андрея из леса плотным хищным клином выходила стена щитов с торчащими поверх них копьями, а над ними всеми реял стяг Шведского королевства. Не раз уже приходилось видеть плотную стенку копейщиков Сотнику, и сам он не раз в неё вставал. И не было страшнее для конницы этого построения. Сродни самоубийству было бросаться на такую боевую формацию, но другого варианта сейчас просто уже не было. Андрей выхватил с бокового чехла свой речник и разрядил его в упор. Откинув самострел в сторону, он выхватил оба меча и начал рубить ими копья, которые уже хищно тянулись к нему со всех сторон. Раз, два, хрустнули древки. Три. И он срубил выскочившего с большой секирой воина в округлом шлеме. Бум, бум, бум. Словно молотом ударили жала по его прекрасной броне, не сумев её пока пробить.
Орлик, верный конь, прошедший столько битв с Андреем, вдруг встал на дыбы и истошно заржал. Сразу несколько копий пробили его грудь. Заваливаясь на бок, Сотник успел перекатом отпрыгнуть в сторону, чтобы только не быть придавленным телом своего хрипящего четвероного друга.
– Живым его берите! Живым! Золотой тому, кто его возьмёт! – раздался повелительный крик от копейной стенки, и к Андрею, разрывая ее, подскочили сразу с десяток воинов.
– А мы будем умирать весело! – оскалился вдруг Андрей, боковым зрением видя, как его подлетевшая сотня, разредив свои самострелы, уже спешивается и вступает в свой ближний бой. А совсем недалеко прикрытая уже курсантская сотня, успев развернуться, перестраивается и готовится к бою.
– Ну, возьмите меня! – и Андрей боковым хлёстом мечей срубил сразу двоих воинов. Выйти целым из этой схватки было невозможно. В кольце из десятка мечников и оттеснённый от своих воинов вражескими копейщиками никаких шансов у него, конечно же тут, не было. Но жизнь свою следовало продать подороже! Шведы бы давно порубили его на куски, но уж больно лакомая добыча крутилась сейчас пред ними. Целый золотой стоила голова этого дерзкого русского. И они мешали друг другу, норовя заработать своё золото.
Меч на меч, связываем его клинком, с ходу левым разворотом рассекаем шею соседу, а затем в глубоком приседе булатом по ноге! Нет ноги! Из обрубка падающего противника ударили брызги крови! Андрей кувыркнулся назад, а в то место, где он только что был, уже ударили одновременно секира с копьём.
– Эй, шакалы! Кто тут за старшего у вас? Протявкай там, если язык у тебя от страха не отвалился! – вызывающе скалясь, на приличном шведском (спасибо Марте) прокричал с издевкой Андрей.
– Всем стоять! – вдруг раздался крик предводителя шведов, и вокруг Андрея замер круг из воинов.
– Кто ты такой, пастух, знающий наш язык и лишь немного умеющий держать железо!? Назовись! Перед тобой сам ярл Ральф! – и высокий рыжебородый воин понял вверх свой меч.
– Пастух – это ты, вонючий рыжий трель! А перед тобой сам барон Любекский Андреас! Надеюсь, что ты слышал о таком в своём тёмном, вонючем хлеве!? Выходи из-за спин своих воинов щенок, если в тебе осталась хоть капля чести!
И, воспользовавшийся замешательством врагов, Сотник резко бросился вперёд, надеясь достать предводителя шведов.
Удар! Ещё один! Прямым рубящим хлёстом ему удалось разрубить грудь одного мечника и ранить в плечо второго.
– Убейте его! Рубите его все! Это личный враг короля! – завопил опомнившийся Ральф, отходя назад от рвущегося к нему бешенного русского.
Всё закрутилось вокруг Андрея словно в каком-то железном вихре. На пределе человеческих сил он крутился в этом сверкающим круге из десятка копий и мечей. Один, другой, третий удар. Боль резко ударила в голову от рассечённого бедра, пробитой груди, бока и спины. Левая рука, подрезанная боковым хлёстом, выпустила в судороге меч Марты с ярким камнем в навершии. Оставалось совсем немного. Он дорого продал свою жизнь и спас мальчишек. Теперь уже можно было и умирать…
Сбоку, сминая строй шведских копейщиков, увязших в сече с охранной сотней и, прорываясь им в тыл, ударил Дозорный эскадрон Василия. В самом центре, поддерживая охранных, били броню самострелами курсанты. А от брошенного селища неслись верхами три закреплённые за Андреем княжьих сотни и целая орда пеших новгородцев.
– Комбрига убили! – нёсся рёв по поляне, и дрогнувшие шведы с их союзниками из еми, бросив своё знамя, кинулись разом в лес.
Спасения там не было. Сотни новгородцев были сами родом из охотников. Три десятка пластунов и сотня из дозорного эскадрона самая искусная в лесном бою, все они ринулась в погоню за отходящим врагом, лишь бы отомстить за смерть своего комбрига. На плотно утоптанном пяточке снега, залитом кровью и заваленном трупами, в окружении стоящих бойцов лежал, неловко повернув под себя руку, Сотник. Перевернув его на спину, все увидели в его руке крепко зажатый булатный меч.
– До последнего не выпустил, – шептали бойцы, – Весь клинок в крови, как и сам батя.
– Молчать всем! – проорала Елизавета, стоя над комбригом, – Я лично любого придушу, если кто сейчас только слово вякнет!
После нескольких затрещин, отданных в отдалении самым непонятным, на огромной поляне повисла гробовая тишина. Раздавшийся топот услышали все, и к лежащему телу, падая на ходу на колени, прыгнул, подлетая Митяй.
– Что!? Что там, Лизка, ну-у?!
– Не знаю, Мить! Не могу разглядеть, не чувствую я дыхание! – пролепетала бледная лекарша.
– Зеркало, зеркало сюда давай, дураа! Забыла, как там в затоне батька дыхание искал!
– Сейчас, сейчас, Митенька, прости меня дуру глупую, сейчас я! – затараторила Лизка и вытащила откуда-то из-за пазухи своё небольшое зеркальце.
Оба приставили его к чуть приоткрытым губам лежачего и начали напряжено в него вглядываться.
На их глазах чистая и полированная поверхность вдруг начала явно мутнеть!
– Живой батя! – проорал Митька во всю силу лёгких, – Костёр сюда! Десять костров! Холсты! Воду кипячёную! Бы-ыстро-о!!!
Сотни людей понеслись за дровами, котлами и всем тем, что только сейчас было нужно. Через три минуты уже подскочили оленьи лекарские нарты со всем требуемым медицинским припасом. Походный госпиталь бригады, разворачиваясь, начинал свою работу.
А по всему разбиваемому на поляне стану неслось из конца в конец: «Жив, жив, жив!»
– Жив, только ранен очень сильно! Еле дышит Андрей Иванович.
И крестились воины, прося всевышнего о здоровье своего командира.
На третий день, лёжа в большой войлочной юрте госпиталя, Сотник пришёл в себя. Рядом лежали ещё с десяток раненых. Кто-то стонал в забытье, от самого дальнего конца юрты раздался вскрик, шипенье, а затем бормотание санитара Митроши.
– Терпи, терпи, сердешный, тебе надобно холстину поменять, вон она у тебя уже как с раной ссыхается, всё промыть надо, обработать, как следует, а как ты хотел! Терпи!
Вверху, в самой середине свода, там, где сходились вместе боковые опорные жерди, зияло волоковое окно для выхода дыма от очага, что обогревал походное жилище. В это небольшое окошко сейчас светило солнышко, и был виден кусочек голубого неба.