Он жевал губами и не мог решиться. Следовало помочь бедняге.

– Навестили мадам Квицинскую, не так ли?

Научная знаменитость тяжко вздохнул и покорно кивнул.

– Вывод: вы точно знали, что Квицинский этим вечером не появится дома. Что он сказал?

– Леонид Антонович имел особые планы. У него был заказан номер в «Дононе»… Сами понимаете…

Ванзаров понимал.

– С чего вдруг он с вами поделился? Были близкими друзьями?

Напал кашель. Тихомиров хрипел и никак не мог совладать, даже налил себе из графина стакан воды.

– Это довольно сложно…

Логика говорит, что самые сложные материи можно объяснить очень просто.

– Попробую, – сказал Ванзаров. – Господин Квицинский не только знал, что вы любовник его жены, но и не мешал этому.

Тихомиров налил другой стакан и опустошил наполовину.

– Это так трудно понять…

– Нет ничего проще: он держал вас на коротком поводке. Очень удобно. Остается вопрос: что он потребовал от вас?

– Ему нужен был сильный гипнотист, – с явным облегчением ответил Тихомиров. – Чтобы ввести в гипноз какую-то женщину, выяснить, что она скрывает, ну и тому подобный вздор…

– Почему не согласились помочь лично?

– С моим статусом, ну, сами понимаете, опускаться до тривиального гипноза…

– Кого посоветовали?

– Очень талантливый в гипнозе человек.

– Не скрывайте вашего ученика, профессор, – сказал Ванзаров, у которого на языке вертелось имя.

– Доктор Токарский, если слышали о таком, – ответил он. – Приехал из Москвы на мой юбилей. Александр Александрович согласился встретиться с ним вчера ближе к вечеру…

Как часто бывает в полицейской практике, после признания Тихомиров испытал облегчение. И тут же сообразил, что забыл спросить одну мелочь.

– Простите, господин Ванзаров, но почему вы пытаете меня? Не легче ли задать эти вопросы Квицинскому?

Ванзарову было не легче. Но профессору знать причину не полагалось. Еще чего доброго на радостях сообщит вдове.

– Скажите, профессор, нимфомания – это болезнь или испорченность характера? – спросил он.

Тихомиров принялся наглаживать бородку.

– Видите ли, в чем дело, наука считает это проявлением женской истерии.

– Излечимо?

– Мне такие примеры неизвестны.

– Значит, хроническая болезнь, – сказал Ванзаров, вставая. – Разве клятва Гиппократа разрешает доктору пользоваться болезнью пациента ради собственного удовольствия? Я ничего не путаю?

Схватив графин, профессор поплелся следом, бормоча оправдания.

Ванзарову они были неинтересны. Он от души хлопнул дверью.





40



Театр и сад «Аркадия»



Летний сезон частных театров столицы начинался в мае и закрывался в сентябре. В саду и на летней сцене «Аркадии» каждый день давались спектакли на любой вкус: фокусники, хоры, кафешантанные певицы, звуковые пародисты, исполнители юмористических куплетов, мелодекламаторы, жонглеры, казаки, румынские оркестры и прочие артисты, которые развлекали публику как могли. Представление начиналось в семь вечера, длилось часов до десяти, но закрывалось заведение под утро, когда отъезжал последний гость. Эстрадные номера были совсем не главным: билеты стоили полтора рубля. Заработок владельцам «Аркадии» давал ресторан. Здесь рекой текло шампанское и пускались на ветер немыслимые суммы. Юные этуали[23], спустившись со сцены, были обязаны развлекать гостей так, чтобы счет за выпитое выгребал последний рубль в кошельке. С первыми сентябрьскими холодами сад и летняя сцена закрывались, но ресторан продолжал принимать гостей начиная с шести вечера.

Для нижегородского гостя было сделано исключение. Богатый купец Драгомылов, владелец складов и пароходов, приехав в столицу, захотел удивить широтой волжской души. С утра он снял ресторан целиком и потребовал артисток, оркестр, танцовщиц испанских танцев и, конечно, цыган. И чтоб стол ломился от угощений и выпивки. Купец по наивности думал, что дал форсу, но официанты между собой посмеивались: далеко было купчине до настоящего столичного угара. Надо постараться, чтобы «Аркадию» поразить.

Швейцар пускать Ванзарова не желал, предлагая приехать к вечеру, сейчас частный банкет. Когда увидел книжечку департамента полиции, сбегал за метрдотелем. Вышел господин Перье, в идеальном смокинге, и выразил удивление визиту полиции: у них все в порядке, вечерние безобразия еще не скоро. Ванзаров спросил, где увидеть цыганский ансамбль. Оказалось, что они выступили, отдыхают в перерыве, пока играет румынский оркестр. Действительно, из зала доносилась слезливая мелодия, от которой на трезвую голову должно мутить.

– У нас особый гость, – как бы извиняясь, сказал метрдотель.

Ванзаров попросил проводить к цыганам. Перье выразил удивление, но не посмел возражать полиции. С поклоном он пригласил следовать за ним.

Цыгане вышли на задний двор ресторана вдохнуть чистый воздух Крестовского острова. Мужчины курили, женщины собрались в кружок, переговаривались и посмеивались. Метрдотель открыл перед Ванзаровым дверь и предпочел не вмешиваться.

Обратиться напрямик к женщинам было недопустимо. Ванзаров подошел к пожилому цыгану, по виду старшему, и спросил, можно ли видеть мадам Штальберг. Мужчины перестали курить и поглядывали не слишком дружелюбно, скорее с вызовом.

– А тебе какая нужда, господин хороший? – спросил цыган, разглядывая пальто и костюм незнакомца, как будто прицениваясь, сколько можно содрать.

– Старинный друг ее покойного мужа Бориса Арнольдовича, – ответил Ванзаров. Иногда поминать сыскную полицию не слишком уместно.

Кажется, цыган не верил, буравил глазищами.

– Друг, говоришь… У цыган друзей нет. Как звать?

– Родион Георгиевич… А вас, почтенный?

Цыган усмехнулся:

– Зови Марко… Что хотел?

– Вернуть долг…

Ванзарову протянули мясистую ладонь.

– Давай мне, передам.

– Это невозможно.

Марко оглянулся к своим, молодые парни блеснули золотыми зубами. Улыбки недобрые.

– Ах, господин хороший, строгий ты какой… Нет, чтобы рублем одарил… А коли так, уходи подобру-поздорову.

Применять силу Ванзаров считал возможным только в крайнем случае, а тем более было жаль оставить «Аркадию» без цыганского ансамбля и его руководителя. Да и купца нижегородского жаль: что подумает о столичной полиции. Но в редких случаях даже психологика соглашалась, что выхода нет.

– Желаете, чтоб рублем одарил? – спросил Ванзаров, засовывая руку в карман брюк.

– Вот какой хороший господин, – осклабился Марко и сунул ладошку.

В следующее мгновение его рука совершила оборот вверх до вывиха плеча, что заставило тело согнуться в поясе. Боль ударила в голову и заполонила целиком. Марко завыл, молодые цыгане замерли в растерянности.

– Три шага назад. Сломаю ему руку, нечем будет на гитаре играть, – сказал Ванзаров с такой уверенностью, что мужчины попятились. – Мадам Штальберг, будьте добры подойти к нам.

Цыганки переглянулись. Одна из них, распахнув шаль и уперев руки в бока, отважно пошла на незнакомца, который мучил старого Марко. Ванзаров сразу понял, что это она. Не логикой, а тем особым чувством, которое возбуждает невероятная, простая и чистая красота женщины. Красота, в которой нет притворства, манерности, а только сила, какую дает кровь и свобода. Нельзя осуждать барона, который лишился рассудка и променял все, что имел, ради цыганки. Такая жемчужина стоила целого мира. Да и выбор Квицинского следовало одобрить…

Она подошла и тряхнула черными кудрями, рассыпав по плечам.

– Ну, что тебе?

Под рукой Ванзарова кряхтел и выл Марко, товарищи его вот-вот бросятся, в окна кухни смотрели напуганные повара, метрдотель выглядывал в дверную щель, дул ледяной ветер. Свободной рукой Ванзаров снял шляпу и отдал поклон.

– Мадам Штальберг, прошу вас уделить мне не более десяти минут, – сказал он отменным светским тоном.

Вежливость в смеси с жесткостью произвела впечатление. Мужчины не знали, как себя вести, то ли биться за старшего, то ли попросить рублик, а женщины с интересом рассматривали дерзкого незнакомца.

– Что надо? – без колебаний ответила Рада.

Ванзаров наклонился к затылку пойманного.

– Вы позволите мне поговорить с мадам Штальберг с глазу на глаз здесь же?

– Да! Да! – простонал Марко. – Пусти, леший…

Ослабив захват, Ванзаров указал цыганке на дальний конец двора, где начинались кусты. Закинув шаль, Рада пошла с королевским величием. Парни расступились перед ней. Ванзаров шел следом, слыша за спиной стоны Марко и цыганские проклятия.

Отойдя, сколько пожелала, Рада повернулась, скрестив на груди руки.