Остмейер услышал стук — Реган положил телефон на стол. Легкое постукивание — Реган нажимал на клавиши. Бормотание — Реган предпочитал разговаривать с искусственным интеллектом, а не вводить письменные приказы.

— Нет, — сказал Реган в трубку. — Все правильно.

— Что правильно? — Остмейер хотел кричать, но заставил себя говорить спокойно. — Вы писали, что обнаружили следы ДНК Марка Оливера Эверетта, проходящего…

— Окститесь, Барри! — Реган не дал Остмейеру закончить фразу. — Какая ДНК? Какой Эверетт? Что с вами сегодня? Пустые пробы, как обычно. Вы бы лучше научили своих людей не брать лишних проб. Мы и без того завалены работой!

— Но я помню!

Железный довод.

— Барри! — в голосе Регана зазвучал металл. — Прошу не отрывать меня от работы. Если угодно, я перешлю документ еще раз, чтобы вы убедились в его аутентичности.

Короткие гудки.

Реган никогда не был так груб! И что с его голосом? Простужен? Нет, Остмейер перекинулся с экспертом парой слов в холле, голос звучал обычно.

Документ, о котором шла речь, появился в почте, Остмейер привычно сказал «Открыть», экран мигнул, появилась заставка «письмо удалено в корзину», и почтовое отправление исчезло.

— Черт, — сказал Остмейер скорее с недоумением, чем раздраженно. Он опустил взгляд на клавиатуру, и лишь тогда холодок страха пробежал по спине. Расположение клавиш отличалось от того, к какому он привык за много лет. Где «Enter»? А, вот, посредине сверху, где были кнопки с литерой F. Какого дьявола? И буквы расположены не в привычном порядке. Если бы он стал, как всегда, печатать вслепую, получилась бы абракадабра. А если бы стал наговаривать?

И еще. Почему он не обратил внимания сразу? Невнимательность — худшее качество дознавателя!

Монитор был чуть больше размером, чем еще несколько минут назад. Монитор изменился на его глазах! В правом верхнем углу появилась наклейка, которой прежде, конечно, не было — Остмейер не терпел никаких посторонних наклеек, надписей, чего угодно. Ничто лишнее не должно отвлекать внимание.

Ему мерещится? Нужно ущипнуть себя за ладонь или щеку, и реальность возвратится?

Телефон. Остмейер протянул руку и застыл. Это был не его телефон. То есть минуту назад, когда он разговаривал с Реганом, телефон был привычным, выданным, как и всем в управлении, год назад, когда заменяли старые модели на продвинутые, хотя от новых функций все равно не было никакого прока, Остмейер ни разу ими не воспользовался.

Этот телефон… Больше размером. Иконки… Почему такие? Были квадратные, теперь круглые.

Нет, сказал себе Остмейер. Подумай-ка головой. Ты прекрасно понимаешь, что не пьян, не рехнулся, реальность воспринимаешь адекватно, пришельцев, которые могли бы влезть в твой мозг и перегрузить программу, как это описывают фантасты, не существует в природе.

Спокойно.

Что еще изменилось?

Он оглядел комнату. Черт. Исчез постер с изображением моста «Золотые ворота». Вместо него на стене висело трехмерное изображение индийского храма… как его… неважно. Нет, важно. Остмейер помнил название, он никогда ничего не забывал.

Он вытер тыльной стороной ладони проступивший на лбу пот.

Телефон заиграл фрагмент знакомой песни… Какой? Не вспоминалось. Прежде была мелодия из «Темного завтра» в исполнении группы «Стрип», Остмейер поставил мелодию в день, когда получил телефон, и не менял. Он любил постоянство в жизни, компенсируя стрессы на работе.

Остмейер поискал на дисплее телефона иконку ответа и нашел ее, конечно, не там, где она была всегда. Если бы он по привычке ткнул пальцем в знакомое место (он делал это не глядя), то попал бы на иконку «Менгер». А это что такое?

Вызов продолжал звучать, и Остмейер осторожно коснулся нужной иконки кончиком указательного пальца.

— Барри, — сказал незнакомый голос, — почему так долго не отвечаете?

— Представьтесь, пожалуйста, — ответил Остмейер, как отвечал всегда, если звонили с незнакомого номера незнакомым голосом.

— Что?! Представиться? Барри, вы что…

— Пожалуйста, представьтесь.

— Вы выпили?

— Пожалуйста, пред…

— Детектив Остмейер! — Голос теперь звучал сухо, в нем были слышны металлические нотки. — Жду вас у себя в кабинете с отчетом по делу Эверетта.

Отбой.

Три минуты Остмейер сидел, глядя в пространство и положив ладони на стол, ему казалось, что дрожат пальцы.

Логически. Изменился я или изменилась реальность? Есть третий вариант? Нет. Естественный вывод — что-то произошло с ним самим. Но он не пил, позавтракал как обычно — кофе, пара тостов. Если что-то кто-то зачем-то и, главное, как-то подмешал в кофе (больше некуда), реальность для него не могла измениться в долю секунды, так не бывает. Химия действует иногда очень быстро, но никогда — мгновенно. Будто переключили из одного режима в другой.

Допустим, галлюцинация. Одновременно зрительная и тактильная? Движения пальцев привычны и неизменны. Не на своем месте иконки и клавиши.

Какое дело он вел? Правильно — дело Марка Оливера Эверетта. Пропал конверт с формулами его отца, Хью Эверетта Третьего, умершего от сердечного приступа полвека назад. Формулы… При чем тут формулы? Он их даже не видел, а, если бы и увидел, то ничего бы не понял, математика для Остмейера была китайской грамотой.

Что-то здесь… Да! Хью Эверетт Третий — Остмейер видел по каналу «Дискавери» — придумал параллельные миры. Ты-здесь, ты-там, и ты-еще-где-то в другом мире.


Логично. Но невозможно. Одно дело — формулы, математика, физика… как ее… да, квантовая. И другое дело — реальность, где добился немалого, хотя и далеко не всего, чего хотел, женился на Зальме, развелся, детей, слава богу, не создал, не его это хобби — дети. Зальма потому и ушла, что он не хотел детей — хобби у него было другое: скачки. Он не играл на тотализаторе, он прекрасно умел считать деньги и, будучи детективом, отлично понимал, к чему приводят подобные игры. Но смотреть, как лошади несутся по дорожкам, холка к холке, Длинный отстает, надо же, зато Красивая сегодня в ударе… Счастье!

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.

Двое. Одного Остмейер узнал: коллега, детектив Олли Киперман. Второго видел впервые.

— Олли, — сказал Остмейер, — добрый день.

И перевел взгляд на второго. Что-то знакомое в этом человеке было, но память молчала. Памяти Остмейер доверял больше, чем зрению. Глаза могли ошибаться, а в памяти хранилась уже обработанная сознанием информация, лишенная наносных ненужных деталей, но соотнесенная с истинной, а не кажущейся, сутью событий.

— Вы… — начал он и умолк.

Киперман отвернулся. Второй прошел к стоявшему напротив стола, привинченному к полу стулу, сел, нога на ногу, Остмейер успел удивиться нахальству посетителя прежде, чем услышал:

— Детектив Остмейер, доложите результат работы по делу Эверетта.

Сказано было сухо, твердо, но Остмейер наметанным взглядом оперативника видел, что внутренне посетитель кипит и едва сдерживает эмоции.

— Олли, — спокойно сказал Остмейер, глядя на Кипермана, — кто этот нахал и почему ты привел его ко мне? По делу Эверетта он не проходит, иначе его физиономия была бы мне знакома.

Киперман покраснел, и Остмейер совершил самую грубую ошибку в жизни, решив, будто Олли чего-то стыдится.

— Детектив Остмейер, — неизвестный повысил голос, — отстраняю вас от работы. Все дела, которые вы ведете, передайте детективу Киперману. Немедленно. Документы и значок сдайте на выходе, там будут предупреждены.

Остмейер вскочил, но выплеснуть возмущение не успел. Так же быстро, как уселся, незнакомец поднялся и вышел. Секунду назад он сидел, положив ногу на ногу, и вот его уже нет в комнате, а Киперман остался и покраснел еще больше. Таким смущенным Остмейер его никогда не видел.

— Что с тобой сегодня, Барри? — Киперман не произнес, а выдавил из себя несколько слов.

— Что это значит, черт побери? Кто этот тип? Что за комедия? Кого ты, черт побери, привел?!

Я кричу, отметил Остмейер. Это плохо.

— Барри! Ты хочешь сказать, что не узнал Кептона?

— Какого еще Кептона?

Киперман взял себя в руки, подошел к столу, встал напротив Остмейера и сказал, глядя ему в глаза и не позволяя (известный любому следователю прием) отвести взгляд:

— Арчибальд Кептон, майор Кептон, начальник полиции округа. Твой непосредственный начальник, Барри. Ты работаешь с ним тринадцать лет. Тринадцать лет, Барри!

Киперман говорил голосом, которого Остмейер не знал. Другой тембр, другие интонации. И взгляд другой.

Тем не менее это был Олли, кто же еще. Он, конечно. И не он.

Остмейер опустился на стул, обвел взглядом кабинет, еще раз отметил уже замеченные несообразности, вспомнил, что утром все было в порядке, все как всегда, нестыковки начались, когда он говорил с Реганом, да, точно. Значит…

Что это могло значить, в сознании не укладывалось. Память услужливо вытащила из закромов цитату из Конан Дойла. «Если отбросить все невозможное, тогда то, что останется, будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась». Остмейер не читал Шерлока Холмса, как-то посмотрел сериал, не понравилось, чушь собачья, а фразу, которую Холмс якобы повторял при каждом удобном случае, он запомнил именно потому, что при нем ее произносил время от времени чуть ли не каждый знакомый детектив. Наверно, кто-то все-таки читал про Холмса и рассказал другим. Запоминающаяся фраза. Но глупая. Потому и запоминающаяся.

— Барри, — с сочувствием сказал Киперман, — пойди домой и отоспись. Придешь в себя, поговори с Хилти. Кэп с тобой говорить не захочет, это очевидно. Пусть Хилти за тебя заступится. Конечно, документы и значок придется сдать, ты же понимаешь.

Остмейер стукнул кулаком по столу. Киперман говорил с сожалением, но Остмейер ощущал за его словами скрытое удовлетворение и даже злорадство. Наверно, давно мечтал перейти из своего закутка в этот — все же чуть побольше. И дела вести самому, а не быть на подхвате. В свое время Остмейер так же мечтал занять место детектива Брона. Ждать пришлось несколько лет, пока тот не ушел на пенсию.

— Я никогда так себя не вел, верно? — спросил Остмейер, глядя на постер.

— Да. Что-то с тобой случилось.

— И в моей внешности ты заметил кое-что, чего не было раньше?

— Я…

Киперман замолчал, приглядываясь.

— Уши, — сказал он, удивившись собственной невнимательности. — У тебя уши изменились. Мочки меньше. И ямочка на подбородке. У тебя ее не было.

— Во-о-т, — протянул Остмейер. — И постер не тот.

— Постер? — Киперман оглянулся. — Он здесь уже год висит, ты сам его…

Он осекся.

— Что ты хочешь сказать?

— Дело Эверетта, — пояснил Остмейер, не прояснив ничего ни Киперману, ни себе. — Дело о пропавших формулах Хью Эверетта Третьего.

— Ну?