— Тогда, — медленно произнес Алан, повторяя не свои слова, а фразу Того, Кто Сидел Рядом, — изменения в нашей ветви многомирия станут стохастическими и непредсказуемыми. Распределение изменится — оно меняется ежесекундно в любом случае, — но из-за многомировой стрелы времени изменение станет необратимым, и может случиться ужасное.
— Не понимаю. Это… преамбула?
Ализа не любила разговоров о будущих апокалиптических событиях, не смотрела фильмов-катастроф, не читала гнетущих романов-антиутопий, мрачные пророчества казались ей игрой мальчишек с их страшилками, даже если мальчишкам по шестьдесят лет, и это ведущие ученые, нобелиаты. А уж что несли и как пугали писатели-фантасты, журналисты, режиссеры и сценаристы блокбастеров! Если Алан поддался подобным мыслям, если пришел, чтобы обсудить еще одну теорию постапокалипсиса…
Встать и уйти? Из собственного кабинета? Сказать, что у нее нет времени выслушивать бессмысленные теоретические идеи? Отойти к окну, повернуться спиной, дать Алану понять: продолжать не нужно?
— Преамбула. — Алан сделал то, что собиралась сделать Ализа: встал, отошел к окну, повернулся спиной, смотрел на деревья в парке, на дорожку, по которой в быстро опустившемся сумраке медленно шли двое, жестикулируя и о чем-то споря.
— Я решил доказать, что прав. Ализа, я всегда и всем доказывал свою правоту. Не убеждал. В диссертации я сделал только половину задуманной работы. Если бы не Бор, если бы не Уилер, предавший меня, потому что Бор был для него солнцем в окошке физики… Если бы! Перепрыгнуть через эти препятствия я не мог. Но мог обойти. Так я и поступил.
Алан обернулся. Ализа слушала внимательно, хотя и хмуро, а Тот, Кто Пришел С Ним, тенью стоял у доски, наполовину исписанной математическими знаками, оставшимися от прошлой дискуссии. Алан убедился, что реальность такова, какой он ее представлял, и продолжил:
— Следующим очевидным для меня шагом было распространение волновой функции с Вселенной на ансамбль вселенных — возможно, неограниченный. Какова была главная мысль моей диссертации? Вселенная — единый квантовый объект, описываемый единственной волновой функцией. Чрезвычайно сложной, конечно, настолько сложной, что рассчитать ее не сможет никто и никогда, но вопрос ведь не в технике вычислений, а в физическом принципе. Вселенная — квантовый объект с собственной волновой функцией. И потому Вселенная существует в суперпозиции всех своих возможных состояний. Все состояния Вселенной физически реальны, ни одно не менее вероятно, чем другое. Все состояния независимы друг от друга физически, поскольку уравнение Шрёдингера линейно и не допускает взаимодействующих решений.
— Да-да, — нетерпеливо сказала Ализа. Зачем Алан излагает то, что она знает, и он знает, что она знает, и любой физик-теоретик знает прекрасно? Это азы современной эвереттики.
— Простите, Алан, я вас перебила. Продолжайте.
Алан потер пальцами переносицу. Ализа сбила его с мысли, но он действительно не должен был останавливаться на азах, и Тот, Кто Пришел С Ним, кивнул, соглашаясь.
— Статистическая физика — классическая ли, квантовая ли, неважно — исследует свойства системы частиц.
Он опять замолчал — на этот раз потому, что Тот, Кто Пришел С Ним, поморщился и раздраженно дернул плечами. Да, он опять сказал банальность, известную не только любому физику, но и каждому, кто хоть раз сдавал в колледже выпускные экзамены. Но Алан должен был сказать и банальность, чтобы самому пройти по еще не проложенной дорожке. Пусть послушают — не помешает. И не надо морщиться. Вам не кислое яблоко подсовывают, а новую физику.
— Представьте, — обратился Алан к Ализе, игнорируя Того, Кто Пришел С Ним, — котел, емкость, пробирку, что угодно, заполненные газом. Описать состояние и движение каждой молекулы невозможно — их слишком много. Но описать состояние газа как целого — реально, и этим занимается статистическая физика. Газ имеет температуру, газ обладает давлением, всегда можно рассчитать, какой процент молекул движется быстро, какой — медленно, где расположен максимум распределения… Простите, Ализа, вы сейчас поймете, почему я повторяю азы. Это статистическая физика, какую изучают в нашей реальности. Такую физику я описывал в диссертации — физику единственной квантовой Вселенной. Теперь слушайте. Нужно идти дальше, и я пошел дальше.
Итак, Вселенная находится в суперпозиции всех своих состояний. Сколько их? Вы знаете, Ализа, оценки разные — от десяти в пятисотой степени до бесконечности. В любом случае — запредельно много. И в каждой ветви существуют, скажем так, копии всего, что существует во всех остальных ветвях. Существую я — в каждой ветви чуть-чуть в другом состоянии. В одной ветви я рассказываю вам сейчас то, что вы и без меня знаете, Ализа, и вы раздраженно смотрите на часы — не теряете ли вы со мной драгоценное вечернее время. Но вы остаетесь и слушаете, потому что знаете — я скажу то, что вам пока неизвестно. В другой ветви вы слушать не стали, в третьей не дождались меня и уехали домой, в четвертой вас задержал профессор Гибсон, в пятой…
— В миллиардной… — пробормотала Ализа.
— В миллиардной, — подхватил Алан, — вы не услышали моего звонка…
— Алан…
— Вижу, вы начали понимать, хотя я еще не перешел к сути!
— Вы хотите сказать, что все состояния, эти Аланы в каждой ветви, если рассматривать их — вас — как отдельную систему, это те самые молекулы газа в закрытом сосуде…
— Вы поняли, Ализа! Я знал, что вы поймете!
Тот, Кто Пришел С Ним, усмехнулся и ушел в тень, стал почти невидим. Ализа покачала головой.
— Продолжайте, Алан, — сказала она сухо.
— Итак, в каждой ветви есть я, вы, все люди, звери, элементарные частицы, атомы, камни, звезды, галактики, но в каждой ветви состояния этих объектов чуть-чуть, на величину квантовой неопределенности, отличаются друг от друга. Как отличаются состояния молекул газа в сосуде. Эвереттика все эти годы изучала различия ветвей и квантовую статистику каждой ветви в отдельности. Но давайте поступим иначе. Давайте составлять физические ансамбли не из ветвей, а из идентичных элементов каждой ветви. Давайте изучим систему, состоящую из всех моих «я». Или из всех Ализ Армс. Или из всех автомобилей «рено» две тысячи тридцать первого года выпуска с номерным знаком ей-эр-семьсот-одиннадцать. Или — в самом простом случае — систему из всех результатов двухщелевого эксперимента, проведенного во всех без исключения ветвях. Получим своеобразный газ из «частиц», подобный газу, заполняющему пробирку, кастрюлю, котел…
— Невозможно, Алан, — не удержалась от реплики Ализа. — Вы же знаете, ветви независимы, друг с другом не взаимодействуют, вы в одной ветви не имеете никакого отношения к себе в другой ветви. Статистическая физика работает в системе взаимодействующих частиц, сталкивающихся, обменивающихся энергиями. Тогда устанавливается равновесие, возникает статистическое распределение.
О! Теперь Ализа начала излагать известные законы термодинамики!
— Конечно, — улыбнулся Алан. — Чтобы существовала система из всех моих «я», эти «я» должны друг с другом взаимодействовать. Как в пробирке, да. А ветви взаимно не связаны. Вы уверены в этом, Ализа?
— Уравнение Шрёдингера линейно.
— Да, так считалось. Линейное уравнение Шрёдингера прекрасно описывает все наши эксперименты. Со стопроцентной точностью. Квантовая механика — самая точная из наук. Физики до сих пор руководствуются знаменитым указанием Дэвида Мермина: «Заткнись и считай!» (Shut up and calculate) Рассчитывай квантовый процесс и не влезай вглубь. Но ведь есть работы Накамуры, есть эксперименты Квята и Вайнберга, есть статья Межинова, есть, наконец, книги Лебедева. В мое время ничего такого и близко не было! В те годы даже простую идею о суперпозиции состояний Вселенной никто не воспринял всерьез! Никто даже думать не хотел о том, что Вселенная — квантовый объект и существует сразу во всех своих состояниях! Дух Бора витал над водами физики! Потому я не мог пойти дальше. Если тебя не понимают, когда ты говоришь «А», то бессмысленно говорить «Б». Поэтому я положил расчет в конверт на полвека. Сейчас другое время, Ализа! Лебедев писал о склейках[5] ветвей еще тридцать лет назад. Накамура опубликовал работу об интерференции ветвей в две тысячи двадцатом. Межинов ввел идею запутанных состояний идентичных частиц в разных ветвях год назад. Давайте, наконец, примем это всерьез!
— Я не читала Межинова, — призналась Ализа.
— Зря! — воскликнул Алан. — Впрочем, я тоже его не читал внимательно, пробежал взглядом и отложил. Но тогда я еще…
Он запнулся.
— Продолжайте, Алан. Я поняла вашу мысль. Но пока не понимаю вас. Вы стали другим. Я вас не узнаю, Алан. Что произошло с вами?
Алан спросил взглядом разрешения у Того, Кто Пришел С Ним, получил отказ и на вопрос отвечать не стал.
Но разве он знал, что ответить?
— Ветви миров взаимодействуют, Ализа. И в этом главное отличие правильной квантовой физики от той, что возникла сто лет назад, когда Шрёдингер написал свое уравнение.
— Но…
— Уравнение Шрёдингера линейно, да. И это означает, что, когда волновая функция описывает миллионы возможных результатов эксперимента, все эти результаты равноправны физически, каждый осуществляется в своей вселенной, своей ветви многомирия. Все ветви независимы, и доказать их существование мы не можем, как не можем доказать или опровергнуть существование Бога. Однако ветви взаимодействуют. Ветви запутаны, как я полагаю. Но! Не хаотически, как предполагают аксиомы Лебедева и модифицированные уравнения Шрёдингера — Межинова. Электрон в нашей реальности запутан с каждым таким электроном во всех прочих реальностях. Камень в нашей реальности запутан с таким же камнем в других реальностях. Тогда, в шестьдесят первом, возвращаясь с Нэнси и Лиз из Копенгагена, я думал не о том, как ужасно сложилась моя судьба в науке. Я думал, что из моей теории единой волновой функции Вселенной прямо следует новая квантовая статистическая физика. Статистическая физика многомирия.
Смотрите, Ализа, я рисую на доске десяток параллельных прямых отрезков. Это ветви альтерверса[6], возникающие в результате квантового эксперимента. Ветви параллельны, как и утверждает обычное уравнение Шрёдингера. На каждом отрезке я обозначаю по точке: А, В, С и так далее. Это результаты моего эксперимента в каждой независимой ветви, верно? Они различны — такова суть многомировой теории. На этом я тогда остановился. На этом потом останавливались почти все физики, занимавшиеся многомировой физикой. Они рассматривали каждую ветвь, каждую реальность отдельно, независимо от остальных.
Но смотрите, Ализа! Рассмотрим не отрезки прямых, а совокупность точек — А, В, С… Рассмотрим их как ансамбль частиц. Ансамбль квантовых объектов. Ансамбль событий. Неважно, что представляет собой каждый элемент этого ансамбля. Возьмем для примера… вас, Ализа. Хорошо, не вас. Меня. Я существую в каждой из миллионов ветвей. В каждой из миллиардов ветвей. В каждой из бесконечного числа ветвей. В каждой ветви я другой. Отличаюсь от меня-здешнего, стоящего в этой комнате и рисующего на доске фломастером прямые отрезки с точками. Мы отличаемся друг от друга больше или меньше, во многих случаях отличаемся очень сильно, во многих — почти неразличимы. Но отличаемся. Как молекулы в закрытом сосуде. Молекулы можно считать одинаковыми, но они разные — у них разные скорости, разные энергии, их огромное количество. Описать состояние каждой молекулы невозможно хотя бы потому, что состояние каждой не вполне определено из-за квантовой неопределенности. Но мы описываем состояние всей системы, всего этого ансамбля молекул. Мы можем говорить о нем как о целом — о температуре, энергии, энтропии. Статистическая физика позволяет сделать переход «от личного к общественному, общему».
То же самое — в квантовой статистической физике многомирия. «Я» в каждой ветви немного или очень сильно отличаюсь от «меня» здесь, перед вами. И все мои «я» составляют полный ансамбль, систему, которую можно рассматривать как единое целое, как те же молекулы в котле. Статистическая физика описывает распределение молекул в газе. Мы ничего не знаем о каждой молекуле, но знаем, какая их доля имеет максимальные скорости, какая — меньшие, как выглядит кривая распределения скоростей. Все это мы знаем и можем описать эволюцию газа.
А здесь? Мы можем написать функцию распределения «меня», ничего конкретно не зная обо мне-каждом. Какая часть моих «я» стоит сейчас у доски с фломастером в руке. Какая доля из полного числа моих «я» не пришла на встречу с вами, Ализа. Какая доля из полного числа моих «я» застряла в пробке на Лонг-авеню. Более того. Какая доля из полного числа моих «я» стала физиком, а какая доля — ушла в журналистику, ведь в юности я обдумывал такой вариант, а значит, в каких-то ветвях принял альтернативное решение, и функция распределения моих состояний несколько изменилась.
Теоретически ничто не мешает составить функцию распределения моих состояний в многомирии любого типа. Нужно только, чтобы выбранная система многомирий была замкнута. Как замкнут котел с молекулами. Это допущение, конечно, но в первом приближении оно вполне работает.
— Это похоже на сечение светового конуса в теории относительности, — отозвалась Ализа, то ли внимательно следившая за кончиком фломастера, которым Алан водил по доске, то ли погруженная в собственные мысли настолько, что взгляд следовал за фломастером независимо от желания хозяйки. — Точки одновременности…
— Верно! — воскликнул Алан, а Тот, Кто Пришел С Ним, вздрогнул и отступил на шаг.
— Верно, Ализа, вы ухватили суть! Я знал, что вы поймете! Совокупность моих «я» в бесконечности миров можно рассматривать как сечение миров моей судьбой. И составить функцию распределения. В самом элементарном случае — распределение по положению в пространстве. В одном мире я стою у доски, в другом — выхожу из здания, в третьем — сижу в кресле самолета… И так далее. Только положение — ничего больше. Самая простая функция распределения. А самая сложная? О, это распределение моих жизней! Моих судеб! Моих решений. Моих поступков. Не думаю, что когда-нибудь удастся такую полную функцию рассчитать, как никто никогда не рассчитает волновую функцию Вселенной — ведь она содержит и все состояния всех своих систем, в том числе и распределение моих жизней, и ваших, Ализа, и всех людей, всех камней, галактик… Ну, вы понимаете. Но невозможность рассчитывать такие сложные функции не означает, что их физически не существует!
— Вы хотите сказать…
— Да! Кое-кто — кстати, философы больше, чем физики, — утверждает, что человек — существо, живущее во всех своих мыслимых состояниях. Собственно, это следует и из моей диссертации пятьдесят седьмого года! Перед экспериментом наблюдатель находится в суперпозиции, поскольку содержит все варианты будущего результата. Затем происходит ветвление, и после эксперимента разные состояния наблюдателя оказываются в разных ветвях и фиксируют разные результаты. Но при этом они — из-за линейности уравнения Шрёдингера — теряют связь друг с другом, и каждый из них не может знать, что произошло с его копиями в других ветвях. Но если предположить, что взаимодействие существует? Связь сохраняется? Тогда нет человека-индивидуума, живущего в одной-единственной ветви. Человек — не индивидуум, а мультивидуум[7], суперпозиция всех состояний во всех ветвях. Я не знаю, какой глубины достигает моя связь со всеми моими «я». Возможно, у нас общая память, и я, в принципе, помню и знаю, что происходило и происходит со мной в разных ветвях альтерверса. Возможно, проявления интуиции, неожиданные прозрения — результат моего восприятия всех своих реальностей?
— Я читала об этом. — Волнение и внутренняя энергия Алана передались и Ализе, она ходила по комнате, едва не налетела на Того, Кто Пришел С Ним, и тот инстинктивно заслонился обеими руками. — О мультивидуальности разума довольно много писали в середине десятых годов, потом таких работ стало меньше. Я думала — потому что не нашли никаких доказательств существования мультивидуумов, кроме общих соображений, и проблема перестала вызывать интерес.
— Физических доказательств нет, верно, — кивнул Алан. — Но подойти к проблеме и найти доказательства можно с другой стороны. Со стороны статистики, что я и сделал в семидесятых. Физический мир еще не согласился с моим «А», и потому свое «Б» я держал при себе, проводил расчеты, делал выводы и молчал. Я не любил разговаривать о квантовой физике — не потому, что оставил ее в прошлом, напротив, я продолжал работать — а потому, что опасался во время дебатов проговориться! В семьдесят третьем Девитту с трудом удалось затащить меня на конференцию, где я пересказал диссертацию, все время удерживая себя, чтобы не сказать больше написанного.
— Итак, — продолжал Алан, — постулат: человек — это мультивидуум. И существует статистика: функция распределения составляющих мультивидуума по состояниям. Эту функцию, кстати, довольно легко рассчитать, как достаточно легко рассчитываются функции распределения, например, состояний молекул газа в закрытом сосуде. Можем рассчитать давление газа, его температуру, энтропию.
— Естественно, — пробормотала Ализа, стоя у доски и разглядывая написанные Аланом уравнения.
— Так и в многомирии! — воскликнул Алан и встал рядом с Ализой. — Вот, вот и вот! Это распределения, о которых я говорю. Общий вид. Вероятности состояний в каждой ветви. Полная площадь — интеграл — под этой кривой означает суперпозицию всех состояний — состояние мультивидуума.
— Вы говорите о физических параметрах — скорости, положении в пространстве…
— Не только! То есть если речь идет о частицах — да. Тогда квантовая многомировая функция распределения переходит в обычную форму, которую мы знаем из статистической физики. Распределение Пуассона, например. А если говорить о сложных квантовых объектах — о человеке, — то параметров огромное количество: распределение по поступкам, по взглядам на жизнь, по надеждам и поиску себя, по судьбам. Мы можем знать, какова доля ветвей, где я женился на девушке своей мечты, какова доля ветвей, где я стал не физиком, а, скажем, биологом, какова доля…
— Я поняла! — перебила Ализа. — Теоретически это возможно, согласна. На деле…
— Нет, конечно. Это все равно что рассчитать волновую функцию Вселенной. Бесконечно большое число параметров. Но вы видите, к чему я веду? Что может дать нам существование такой функции распределения?
Ализа догадалась. Это было нетрудно, если принять главную идею.
— Изменение состояния одной частицы или их группы, — сказала она, — должно приводить к изменению функции распределения.
— Именно! Я знал, что вы поймете, Ализа! Своими решениями и поступками я меняю не только собственную жизнь, но и функцию распределения моих состояний в многомирии. Я меняю свою судьбу во всех ветвях, даже если их число бесконечно.
— А они меняют вашу!
— Безусловно. Но если я не знаю о существовании функции распределения, мой выбор в разных ветвях распределяется случайным образом — по Гауссу или Пуассону, — и вид общей функции не меняется, согласны?
Почему ему непременно нужно было услышать ее согласие?
— Да, — не очень уверенно сказала Ализа. — То есть, конечно, случайное распределение сохраняется.
— Так! А если я знаю общий вид функции? Если мои поступки уже не соответствуют случайному выбору, а они действительно ему не соответствуют? Если я знаю о квантовой статистике многомирия?
— Тогда распределение перестает быть случайным и равновесным.
— Именно! И я могу…
— Изменять собственные состояния в разных ветвях, меняя форму функции распределения!
Тот, Кто Пришел С Ним, вышел на середину комнаты и показал большой палец.
— Более того.
Кто это сказал? Алан молчал, глядя на доску. Ализа молчала, глядя на Алана, будто лишь сейчас увидела его впервые и поняла, насколько он красив.
— Более того, — повторил Тот, Кто Пришел С Ним, и Алан продолжил фразу:
— Более того, я могу рассчитать собственные действия — реальные поступки в реальном мире — таким образом, чтобы функция распределения изменилась. Моя функция. Но внутри каждой ветви мое состояние зависит от состояния других квантовых систем, ведь существует суперпозиция и запутанность, верно? Согласны?
Скажите «да»!
Скажите «да», Ализа, и тогда изменится ваша функция распределения, ваши «я» станут чуть другими во всех бесконечных мирах. Скажите «да», и от этого слова изменится Вселенная.