— Доктор Шеффилд примет вас в любое удобное для вас время. — Голос звучал теперь так, будто женщина только что получила указание от шефа и лишь повторила услышанное. Или прочитала лежавший перед ней текст.
— Где вы находитесь? В Вашингтоне или Сан-Франциско?
Откуда ей известно…
— Еду из аэропорта. В Вашингтоне.
— Сейчас почти четыре часа. — Голос опять изменился, стал задумчивым, оценивающим. — Вы в такси? Если успеете прорваться до часа пик, будете у нас через сорок минут.
Алан хотел спросить, откуда ей известно о миссис Шерман, но женщина прервала связь, и перезванивать он не стал.
Машина пересекла реку по новому четырехярусному мосту, промчалась под центром города по семикилометровому тоннелю, вынырнула в квартале от восьмидесятиэтажного офисного здания и плавно затормозила у входа, рядом с надписью «Временная стоянка, три минуты». Алан расплатился кредитной картой, только сейчас обратив внимание, что у таксиста, похожего на китайца, но гораздо более светлого, вместо левой руки был биомеханический протез. На вождении это никак не сказалось.
Выкурив сигарету перед входом (отпить из бутылки на людном перекрестке не решился), Алан показал на контроле водительские права и объяснил, к кому собирается подняться. Дежурный сделал короткий звонок и указал Алану на крайний правый лифт.
Когда он вошел в приемную, неожиданно почувствовав усталость и тяжесть рюкзака за спиной, навстречу из-за стола поднялась немолодая (а он-то подумал…) женщина со строгим, скорее даже суровым, не секретарским, а директорским лицом. Миссис Риковер, видимо, тоже не ожидала, что Алан окажется таким, каким оказался. Наверно, у нее было собственное представление о сотрудниках Института перспективых исследований.
— Располагайтесь, пожалуйста, — сказала она дружелюбным тоном, не соответствовавшим выражению лица. — Рюкзак можете положить в шкаф. Если хотите привести себя в порядок, налево — туалетная комната…
— Спасибо, — сказал Алан, избавившись от ноши и почувствовав такое облегчение, будто вышел на орбиту после тяжкого ускорения при разгоне. — Если доктор Шеффилд…
— Конечно, — в голосе миссис Риковер прозвучало легкое неодобрение. — Проходите, пожалуйста. Доктор ждет вас.
Адвокат встал из-за стола, пожал Алану руку, пожатие оказалось неожиданно сильным, до боли в пальцах — к счастью, коротким.
— Рад знакомству, — сказал Шеффилд и предложил Алану сесть. Не в кресло напротив стола, не на один из стульев, рядком стоявших у стены, а на диван в глубине комнаты. Туда не падал свет из окна, и адвокат включил торшер, формой похожий на распустившийся цветок лилии.
Чем его порадовало знакомство?
— Можно закурить? — Алан полагал, что разрешение будет получено, но Шеффилд решительно и коротко ответил «Нет». О выпивке Алан и не заикнулся. Что ж, везде свои правила. Но к откровенностям запреты не располагают.
— Прошу прощения, — сказал Шеффилд, — у меня аллергия на табачный дым. Я понимаю, это не всегда на пользу дела, но… — Он развел руками.
— Хотите выпить? — спросил адвокат, о чем-то догадавшись, видимо, по выражению лица Алана.
— Да… — пробормотал тот. — Виски, если можно. Без тоника и соды.
Невысокий бар стоял справа от дивана, Шеффилду не пришлось вставать, чтобы достать бутылку «Карни». Алан поморщился, ирландский виски он терпеть не мог, хотя и не представлял — почему, еще вчера он не различал сорта виски и вряд ли отличил бы ирландский от французского. Шеффилд плеснул темную жидкость в два красивых хрустальных стаканчика, формой похожих на повернутую вверх тормашками недостроенную мексиканскую пирамиду. Точно поровну, но меньше, чем Алану хотелось бы.
Выпили молча.
Надо было начать разговор, и Алан знал, что от сказанных (или не сказанных) слов зависит очень многое, хотя и не представлял — что именно.
— Мне звонил Марк Эверетт, — начал Шеффилд, устроившись по-хозяйски — откинулся на спинку дивана, вытянул ноги, положив одну на другую, недопитый стаканчик опустил на пол, — незадолго до вашего звонка. Мы обсудили сложившуюся ситуацию. Я имею в виду пропажу бумаг его отца.
Алан слушал молча, отпивая виски маленькими глотками, хотя хотел выпить залпом и попросить еще.
— Я так понимаю, что вас, как физика, заинтересовали формулы? Вы могли бы сказать что-то о содержании написанного?
Алан кивнул. Он мог сказать что-то о содержании написанного — и не только о показанной в новостях странице. Проблема в том, что он не знал или не помнил — что именно.
Адвокат почесал переносицу.
— Я ничего не понимаю в физике, — признался он. — Знаю, что существует уравнение Шрёдингера, но понятия не имею, как оно выглядит и что означает.
Он поднял с пола стаканчик и допил, наконец, виски, что позволило Алану протянуть свой стаканчик. Шеффилд кивнул и налил еще — на этот раз до краев. Алан выпил одним глотком. Голова заработала яснее, и он точно представил — как в коротком фильме, — что скажет сейчас и что произойдет потом. Захватило дух — то ли от виски, то ли от ощущения ясновидения.
— Вы ничего не понимаете в физике, — уверенно сказал он, — но когда вы позавчера просматривали листы, прежде чем передать их доктору Кодинари, вы каждый из них запомнили. Верно?
Адвокат удивленно поднял брови. Кивнул.
— Я не понимаю! Фотографической памяти у меня нет. Тем более на физические значки. И когда я просматривал листы, ничего не собирался запоминать. И не запомнил. Абсолютно! Тем не менее вижу каждую страницу, как на слайде.
— Великолепно! — Алан достал из кармана пачку сигарет, вспомнил, что курить нельзя, торопливо спрятал, помяв, поискал глазами чистые листы бумаги, разглядел стопку на столе адвоката, поднялся…
— Только не это! — поняв желание Алана, воскликнул Шеффилд. Пересел за стол, достал два десятка листов из нижнего ящика, сказал извиняющимся тоном: — Это договора с клиентами, простите. Вот бумага.
Алан тоже пересел к столу, не представляя, как Шеффилд станет диктовать, если, по его же признанию, ничего в математике не смыслит.
Бумагу, однако, Шеффилд положил не перед Аланом, а перед собой. Выбрал одну из лежавших в пюпитре ручек.
— Я попробую сам… — пробормотал он. — Боюсь, что продиктовать не сумею. Ну, вы понимаете…
Он придвинул к себе листы, и зазвонил телефон. Адвокат поморщился и поднес аппарат к уху, переложив ручку в левую руку. А ведь он может от неожиданности все забыть. Или половину. Или треть, — подумал Алан. И что тогда?
— Нет, — сказал Шеффилд. — Перенесите на завтра в то же время… И тоже нет. Эльза, я же просил: всех репортеров отправляйте… Да, вы поняли. Я буду занят еще какое-то время… Кофе?
Он посмотрел на Алана, тот покачал головой. Безусловно, он выпьет крепкого кофе, может, и три чашки. Потом.
— Пока не нужно. Конечно, я скажу, Эльза.
Шеффилд положил телефон, подумал секунду и отключил аппарат.
— Всё, — пробормотал он. — Начинаем.
«Почему он не сделал это до моего прихода? — подумал Алан. — Спокойно, один. Почему ждал?»
— Только… Я не уверен, что запоминал страницы по порядку. Они не были пронумерованы, просто лежали стопкой.
Да, это может стать проблемой. Черт возьми, пусть хотя бы начнет!
— Нарисуйте, пожалуйста, первый лист. — Алан не узнал своего голоса. Он не умел говорить с такой уверенной, даже приказывающей интонацией.
Шеффилд закрыл глаза и поднес ручку к бумаге.
* * *
Как и обещала доктор Шолто, Вита проснулась около половины восьмого. Лаура держала дочь за руку и, когда дочь открыла глаза, улыбнулась и сказала обычную фразу:
— Сегодня хороший день, моя родная. Солнце.
Солнце для Виты светило всегда, даже если на улице лил дождь или сыпал снег. Сегодня день был солнечным, зайчик уселся на плече Виты, второй — на подбородке.
Неслышно вошла доктор Шолто и встала рядом, изучая лицо девочки профессиональным взглядом.
— Мама. — Вита тоже улыбнулась. Улыбка была спокойной, и доктор Шолто удовлетворенно кивнула. — Мама, я знаю, что со мной случилось. Тогда. Одиннадцатого числа.
Доктор Шолто нахмурилась, Лаура крепче сжала ладонь дочери. Одиннадцатого? Сегодня двадцать первое. Десять дней назад? Что происходило десять дней назад? Кажется, в ту ночь Вита спала плохо, вскрикивала, раза два пыталась куда-то бежать… Или это было в другой день?
Лаура обернулась к доктору, и та показала взглядом, что ничего спрашивать не нужно. Если Вита захочет — скажет сама.
Вита увидела обмен взглядами, растерянность на лице матери и объяснила, полагая, что теперь-то все встанет на свои места:
— В девяносто шестом году.
Подумала и добавила:
— Тысяча девятьсот.
Тридцать шесть лет назад. Тогда и самой Лауры не было в проекте, родители поженились в девяносто девятом.
Лаура хотела спросить, но доктор Шолто не позволила.
— Меня звали Лиз, — объяснила Вита, досадуя, что мама, всегда понимавшая ее по взгляду, с полуслова, хмурится, будто впервые слышит об известном ей событии.
— Лиз… — повторила Лаура, вспомнив Бербиджа и вырванные из книги Бирна листы.
— Я хотела умереть, — продолжала Вита равнодушным голосом, будто сообщала информацию о недавно прочитанной не очень интересной книжке, — потому что меня позвал отец. Он часто меня звал, даже когда был жив, а когда умер, то еще чаще.
— Боже мой… — прошептала Лаура и беспомощно посмотрела на доктора, слушавшую хмуро, но внимательно.
— Он звал меня из параллельных миров. Потому что я… Мама, я должна была ему помочь… Спасти мир!
Спасти мир? Отец? Вита никогда не произносила таких безумных слов! Никогда ни о чем таком не думала! У Лауры задрожал подбородок, она боялась расплакаться, еще больше боялась, что страх отразится на лице, дочь увидит, испугается… А самый большой страх скрывался в подсознании, под ворохом невспоминаемых воспоминаний. Лаура знала, о чем говорила Вита, но не помнила того, что знала, и это было ужасно.
Спасти мир?
— Пожалуйста, тише, дорогая, — одними губами произнесла доктор Шолто, но Лаура услышала. Она произносила вслух то, о чем думала?
— Я все время хотела пойти к нему, помочь… даже когда он был живой здесь. И каждый раз не получалось. Когда не получилось опять, Марк привез меня домой из больницы, я сердилась на себя, опять не ушла к отцу, опять он позвал, а я не послушалась, Марк меня привез, а папа был в гостиной, смотрел новости, увидел, как мы вошли, увидел, что я живая, ему это не понравилось, и он сказал Марку: «Все в порядке?» «Да», — ответил Марк и увел меня в мою комнату, у меня не было сил раздеться, и Марк стянул с меня платье, оно пропахло больницей и было грязным, хорошо, что Марк его с меня снял, и я уснула…
— Вита… — не удержалась Лаура, и доктор Шолто крепко взяла ее за локоть.
— И все-таки у меня получилось, одиннадцатого числа, да, если бы я знала раньше, что нужно одиннадцатое, это день рождения папы, день смерти мамы, это день, отмеченный во всех мирах и всех статистических системах…
— Где вы находитесь? В Вашингтоне или Сан-Франциско?
Откуда ей известно…
— Еду из аэропорта. В Вашингтоне.
— Сейчас почти четыре часа. — Голос опять изменился, стал задумчивым, оценивающим. — Вы в такси? Если успеете прорваться до часа пик, будете у нас через сорок минут.
Алан хотел спросить, откуда ей известно о миссис Шерман, но женщина прервала связь, и перезванивать он не стал.
Машина пересекла реку по новому четырехярусному мосту, промчалась под центром города по семикилометровому тоннелю, вынырнула в квартале от восьмидесятиэтажного офисного здания и плавно затормозила у входа, рядом с надписью «Временная стоянка, три минуты». Алан расплатился кредитной картой, только сейчас обратив внимание, что у таксиста, похожего на китайца, но гораздо более светлого, вместо левой руки был биомеханический протез. На вождении это никак не сказалось.
Выкурив сигарету перед входом (отпить из бутылки на людном перекрестке не решился), Алан показал на контроле водительские права и объяснил, к кому собирается подняться. Дежурный сделал короткий звонок и указал Алану на крайний правый лифт.
Когда он вошел в приемную, неожиданно почувствовав усталость и тяжесть рюкзака за спиной, навстречу из-за стола поднялась немолодая (а он-то подумал…) женщина со строгим, скорее даже суровым, не секретарским, а директорским лицом. Миссис Риковер, видимо, тоже не ожидала, что Алан окажется таким, каким оказался. Наверно, у нее было собственное представление о сотрудниках Института перспективых исследований.
— Располагайтесь, пожалуйста, — сказала она дружелюбным тоном, не соответствовавшим выражению лица. — Рюкзак можете положить в шкаф. Если хотите привести себя в порядок, налево — туалетная комната…
— Спасибо, — сказал Алан, избавившись от ноши и почувствовав такое облегчение, будто вышел на орбиту после тяжкого ускорения при разгоне. — Если доктор Шеффилд…
— Конечно, — в голосе миссис Риковер прозвучало легкое неодобрение. — Проходите, пожалуйста. Доктор ждет вас.
Адвокат встал из-за стола, пожал Алану руку, пожатие оказалось неожиданно сильным, до боли в пальцах — к счастью, коротким.
— Рад знакомству, — сказал Шеффилд и предложил Алану сесть. Не в кресло напротив стола, не на один из стульев, рядком стоявших у стены, а на диван в глубине комнаты. Туда не падал свет из окна, и адвокат включил торшер, формой похожий на распустившийся цветок лилии.
Чем его порадовало знакомство?
— Можно закурить? — Алан полагал, что разрешение будет получено, но Шеффилд решительно и коротко ответил «Нет». О выпивке Алан и не заикнулся. Что ж, везде свои правила. Но к откровенностям запреты не располагают.
— Прошу прощения, — сказал Шеффилд, — у меня аллергия на табачный дым. Я понимаю, это не всегда на пользу дела, но… — Он развел руками.
— Хотите выпить? — спросил адвокат, о чем-то догадавшись, видимо, по выражению лица Алана.
— Да… — пробормотал тот. — Виски, если можно. Без тоника и соды.
Невысокий бар стоял справа от дивана, Шеффилду не пришлось вставать, чтобы достать бутылку «Карни». Алан поморщился, ирландский виски он терпеть не мог, хотя и не представлял — почему, еще вчера он не различал сорта виски и вряд ли отличил бы ирландский от французского. Шеффилд плеснул темную жидкость в два красивых хрустальных стаканчика, формой похожих на повернутую вверх тормашками недостроенную мексиканскую пирамиду. Точно поровну, но меньше, чем Алану хотелось бы.
Выпили молча.
Надо было начать разговор, и Алан знал, что от сказанных (или не сказанных) слов зависит очень многое, хотя и не представлял — что именно.
— Мне звонил Марк Эверетт, — начал Шеффилд, устроившись по-хозяйски — откинулся на спинку дивана, вытянул ноги, положив одну на другую, недопитый стаканчик опустил на пол, — незадолго до вашего звонка. Мы обсудили сложившуюся ситуацию. Я имею в виду пропажу бумаг его отца.
Алан слушал молча, отпивая виски маленькими глотками, хотя хотел выпить залпом и попросить еще.
— Я так понимаю, что вас, как физика, заинтересовали формулы? Вы могли бы сказать что-то о содержании написанного?
Алан кивнул. Он мог сказать что-то о содержании написанного — и не только о показанной в новостях странице. Проблема в том, что он не знал или не помнил — что именно.
Адвокат почесал переносицу.
— Я ничего не понимаю в физике, — признался он. — Знаю, что существует уравнение Шрёдингера, но понятия не имею, как оно выглядит и что означает.
Он поднял с пола стаканчик и допил, наконец, виски, что позволило Алану протянуть свой стаканчик. Шеффилд кивнул и налил еще — на этот раз до краев. Алан выпил одним глотком. Голова заработала яснее, и он точно представил — как в коротком фильме, — что скажет сейчас и что произойдет потом. Захватило дух — то ли от виски, то ли от ощущения ясновидения.
— Вы ничего не понимаете в физике, — уверенно сказал он, — но когда вы позавчера просматривали листы, прежде чем передать их доктору Кодинари, вы каждый из них запомнили. Верно?
Адвокат удивленно поднял брови. Кивнул.
— Я не понимаю! Фотографической памяти у меня нет. Тем более на физические значки. И когда я просматривал листы, ничего не собирался запоминать. И не запомнил. Абсолютно! Тем не менее вижу каждую страницу, как на слайде.
— Великолепно! — Алан достал из кармана пачку сигарет, вспомнил, что курить нельзя, торопливо спрятал, помяв, поискал глазами чистые листы бумаги, разглядел стопку на столе адвоката, поднялся…
— Только не это! — поняв желание Алана, воскликнул Шеффилд. Пересел за стол, достал два десятка листов из нижнего ящика, сказал извиняющимся тоном: — Это договора с клиентами, простите. Вот бумага.
Алан тоже пересел к столу, не представляя, как Шеффилд станет диктовать, если, по его же признанию, ничего в математике не смыслит.
Бумагу, однако, Шеффилд положил не перед Аланом, а перед собой. Выбрал одну из лежавших в пюпитре ручек.
— Я попробую сам… — пробормотал он. — Боюсь, что продиктовать не сумею. Ну, вы понимаете…
Он придвинул к себе листы, и зазвонил телефон. Адвокат поморщился и поднес аппарат к уху, переложив ручку в левую руку. А ведь он может от неожиданности все забыть. Или половину. Или треть, — подумал Алан. И что тогда?
— Нет, — сказал Шеффилд. — Перенесите на завтра в то же время… И тоже нет. Эльза, я же просил: всех репортеров отправляйте… Да, вы поняли. Я буду занят еще какое-то время… Кофе?
Он посмотрел на Алана, тот покачал головой. Безусловно, он выпьет крепкого кофе, может, и три чашки. Потом.
— Пока не нужно. Конечно, я скажу, Эльза.
Шеффилд положил телефон, подумал секунду и отключил аппарат.
— Всё, — пробормотал он. — Начинаем.
«Почему он не сделал это до моего прихода? — подумал Алан. — Спокойно, один. Почему ждал?»
— Только… Я не уверен, что запоминал страницы по порядку. Они не были пронумерованы, просто лежали стопкой.
Да, это может стать проблемой. Черт возьми, пусть хотя бы начнет!
— Нарисуйте, пожалуйста, первый лист. — Алан не узнал своего голоса. Он не умел говорить с такой уверенной, даже приказывающей интонацией.
Шеффилд закрыл глаза и поднес ручку к бумаге.
* * *
Как и обещала доктор Шолто, Вита проснулась около половины восьмого. Лаура держала дочь за руку и, когда дочь открыла глаза, улыбнулась и сказала обычную фразу:
— Сегодня хороший день, моя родная. Солнце.
Солнце для Виты светило всегда, даже если на улице лил дождь или сыпал снег. Сегодня день был солнечным, зайчик уселся на плече Виты, второй — на подбородке.
Неслышно вошла доктор Шолто и встала рядом, изучая лицо девочки профессиональным взглядом.
— Мама. — Вита тоже улыбнулась. Улыбка была спокойной, и доктор Шолто удовлетворенно кивнула. — Мама, я знаю, что со мной случилось. Тогда. Одиннадцатого числа.
Доктор Шолто нахмурилась, Лаура крепче сжала ладонь дочери. Одиннадцатого? Сегодня двадцать первое. Десять дней назад? Что происходило десять дней назад? Кажется, в ту ночь Вита спала плохо, вскрикивала, раза два пыталась куда-то бежать… Или это было в другой день?
Лаура обернулась к доктору, и та показала взглядом, что ничего спрашивать не нужно. Если Вита захочет — скажет сама.
Вита увидела обмен взглядами, растерянность на лице матери и объяснила, полагая, что теперь-то все встанет на свои места:
— В девяносто шестом году.
Подумала и добавила:
— Тысяча девятьсот.
Тридцать шесть лет назад. Тогда и самой Лауры не было в проекте, родители поженились в девяносто девятом.
Лаура хотела спросить, но доктор Шолто не позволила.
— Меня звали Лиз, — объяснила Вита, досадуя, что мама, всегда понимавшая ее по взгляду, с полуслова, хмурится, будто впервые слышит об известном ей событии.
— Лиз… — повторила Лаура, вспомнив Бербиджа и вырванные из книги Бирна листы.
— Я хотела умереть, — продолжала Вита равнодушным голосом, будто сообщала информацию о недавно прочитанной не очень интересной книжке, — потому что меня позвал отец. Он часто меня звал, даже когда был жив, а когда умер, то еще чаще.
— Боже мой… — прошептала Лаура и беспомощно посмотрела на доктора, слушавшую хмуро, но внимательно.
— Он звал меня из параллельных миров. Потому что я… Мама, я должна была ему помочь… Спасти мир!
Спасти мир? Отец? Вита никогда не произносила таких безумных слов! Никогда ни о чем таком не думала! У Лауры задрожал подбородок, она боялась расплакаться, еще больше боялась, что страх отразится на лице, дочь увидит, испугается… А самый большой страх скрывался в подсознании, под ворохом невспоминаемых воспоминаний. Лаура знала, о чем говорила Вита, но не помнила того, что знала, и это было ужасно.
Спасти мир?
— Пожалуйста, тише, дорогая, — одними губами произнесла доктор Шолто, но Лаура услышала. Она произносила вслух то, о чем думала?
— Я все время хотела пойти к нему, помочь… даже когда он был живой здесь. И каждый раз не получалось. Когда не получилось опять, Марк привез меня домой из больницы, я сердилась на себя, опять не ушла к отцу, опять он позвал, а я не послушалась, Марк меня привез, а папа был в гостиной, смотрел новости, увидел, как мы вошли, увидел, что я живая, ему это не понравилось, и он сказал Марку: «Все в порядке?» «Да», — ответил Марк и увел меня в мою комнату, у меня не было сил раздеться, и Марк стянул с меня платье, оно пропахло больницей и было грязным, хорошо, что Марк его с меня снял, и я уснула…
— Вита… — не удержалась Лаура, и доктор Шолто крепко взяла ее за локоть.
— И все-таки у меня получилось, одиннадцатого числа, да, если бы я знала раньше, что нужно одиннадцатое, это день рождения папы, день смерти мамы, это день, отмеченный во всех мирах и всех статистических системах…