— Я всегда так делаю!
— После этого и до семи часов пятидесяти минут утра никто, повторяю — ни одна живая душа, — к двери не подходил. Никто не выходил, никто не входил. В семь пятьдесят появились вы, открыли дверь, вошли и не выходили, пока через двадцать одну минуту не появился ваш шеф, доктор Кодинари.
— Да, и что?
— Документ, о пропаже которого было заявлено в полицию, пропал в промежутке между шестью часами двадцатью одной минутой вечера и семью часами пятьюдесятью минутами утра. Последней ушли вы, первой пришли вы. Вывод однозначен — только вы и никто другой могли после ухода шефа забрать документ, на это хватило бы и минуты.
Миссис Чарлз взяла себя в руки. Осмотрела комнату, будто только сейчас поняла, где находится. Заметила на краю стола зеркало, в котором отражалось лицо детектива, и можно было разговаривать, не глядя прямо в его прищуренные злые глаза. Вспомнила, как вставила ключ в скважину замка, приложила электронную карточку, вошла, отключила сигнализацию, увидела разгром… Вспомнила несколько детективных романов в обложках с изображениями суровых парней с пистолетами наизготовку. Оружия у детектива Остмейера она не заметила — ни в кобуре, которой не было, ни на столе. Может, в ящике. Или за поясом. Во всяком случае, стрелять он точно не будет. А невиновному человеку, это в любом романе написано, бояться полиции нечего. Конечно, там много людей недостойных…
— Насколько я понимаю, — сказала миссис Чарлз, глядя на детектива в зеркало, — то, что вы сейчас сказали, это обвинение на основании косвенных улик.
Остмейер удивился. Какая перемена, однако. Можно сказать, метаморфоза. Вместо затравленного взгляда и дрожащих пальцев — уверенно лежащие на коленях ладони и прямая спина. Наверно, подумала, что сможет отмазаться. Надеется на чью-то поддержку? Не на адвоката. Адвоката у нее, скорее всего, действительно нет. Тогда что?
— Этой косвенной, как вы говорите, улики более чем достаточно, — сухо сообщил Остмейер. — Если вы думаете, что в комнату можно было попасть снаружи, через окно…
— Не думаю, — перебила миссис Чарлз. — На окнах световая защита, сигнализация была включена, я ее отключила, когда утром вошла в офис.
— Верно, — согласился детектив. — Я вам больше скажу… Видите, я с вами вполне откровенен… Наши эксперты изучили сигнализацию в офисе. Доказано: ночью никто систему не отключал. Это я к тому, что вы можете сказать, будто кто-то…
— Ерунда, — пожала плечами миссис Чарлз. — Я знаю нашу систему. Если бы ночью кто-то пытался ее отключить, звон был бы слышен на авеню Дайна, а в охранной фирме загорелся бы десяток лампочек. Нам с шефом это демонстрировали при покупке.
— Тогда вы сами загоняете себя в ловушку. Вы были последней, вы вошли первой, вы утверждаете, что никто не мог…
— Нет, — твердо сказала миссис Чарлз.
— Что — нет?
— Пакет — а листы лежали в пакете — я не брала. Зачем мне? Я не сумасшедшая. Доктор Кодинари — лучший начальник в моей жизни. Другое такое место я не найду. Формулы, возможно, удалось бы продать… не знаю кому… но наверняка не за такие деньги, ради которых стоило бы рисковать работой и даже свободой. Повторяю: я не брала.
— Тогда Кодинари? А вы — сообщница. Шеф унес документы, вы устроили разгром…
— Такая же глупость! Зачем уважаемому адвокату заниматься комедией с похищением? Послушайте, детектив, кто из нас должен рассуждать? Где ваша логика?
Однако! Остмейер едва удержался от резкого окрика. Женщина, конечно, права, но откуда у нее неожиданно возникшая уверенность в себе? Наверно, он допустил просчет, сказал лишнее или, наоборот, не сказал чего-то, что должен был знать.
— Марк Оливер Эверетт — наш давний клиент, доктор Кодинари ведет его дела с восемнадцатого года. Ему нужно потерять клиента? Устроить скандал? Не понимаю.
— Есть только две возможности… — начал Остмейер, но миссис Чарлз его перебила:
— Пять минут назад, детектив, вы говорили, что возможность только одна! Теперь появилась вторая. Почему бы вам не поискать третью? Или четвертую?
Остмейер повернул зеркало, чтобы в нем отражался потолок. Его раздражал взгляд. Он перестал понимать, что означает выражение лица миссис Чарлз. Мысль, мелькнувшая на мгновение, показалась дикой: хорошо бы пригласить эту женщину в ресторан, а потом поехать к нему или лучше, в отель, он знал приятное место, он все места знал в окрестности города.
Чушь какая-то.
— Видите ли, я не верю в призраков.
— Я тоже, — буркнула миссис Чарлз. У нее опять начали дрожать пальцы, и она крепко сцепила ладони. Детектив, конечно, заметил. Ну и черт с ним.
— Хорошо. — Остмейер посмотрел на часы. — Сейчас оперативная бригада заканчивает обыск в вашей квартире на Банкер-роуд.
— Вы! — Женщина задохнулась от возмущения.
— Все по закону, — заявил детектив. — Судья Суарес выдал разрешение на обыск, учтя обстоятельства. Не беспокойтесь: наши люди работают аккуратно, никакого разгрома, в отличие от офиса, не будет, вы все найдете на своих местах. Кроме, естественно, пакета с бумагами, если его обнаружат.
Миссис Чарлз пожала плечами. Дрожь в пальцах прошла. Ей стало противно. Не больше. Можно перетерпеть. Интересно, у шефа они тоже ищут?
— У доктора Кодинари тоже ищут? — спросила она.
Остмейер не стал отвечать.
Телефон, лежавший на столе под рукой детектива, залился трелью — что-то из репертуара «Бриксов», знакомая мелодия, но названия песни миссис Чарлз не смогла вспомнить.
Остмейер поднес аппарат к уху, сказал «Да», послушал, сказал «Я понял», отключил связь и впервые с начала разговора посмотрел миссис Чарлз в глаза.
— Что? — спросила она.
— Документа в вашей квартире нет.
Миссис Чарлз пожала плечами. Хотела сказать несколько язвительных слов, но поостереглась.
На лице детектива отразилась досада. Женщину придется отпустить. И что дальше? Бумаг нет. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть событие преступления, и нет возможности преступление совершить.
Что он упустил?
— Вы можете идти, миссис Чарлз. На выходе покажите удостоверение дежурному.
— Большое спасибо, детектив.
Как она это сказала? Язвительно? С благодарностью? Уверенным тоном невиновного?
Когда за женщиной закрылась дверь, детектив Остмейер выругался вслух и подумал, что более нелепого, идиотского и безнадежного дела в его практике не встречалось.
И все из-за чего? Формулы, которые никому, скорее всего, ни к черту не сдались.
* * *
Алан сидел у окна и смотрел сквозь тончайшую вязь облаков на проплывавшие внизу квадратные, прямоугольные, а иногда бесформенные, с множеством ответвлений, будто у генетически модифицированной медузы, фермерские поля и плантации. Сосед слева, грузный мужчина лет пятидесяти, едва помещавшийся в кресле, спал и похрапывал, а в кресле у прохода сидела божественной красоты девушка-афроамериканка и, изредка бросая в сторону Алана (или окна?) неравнодушные взгляды, что-то рассматривала на экране планшета.
Алан ощущал спокойствие и уверенность в себе, хотя понимал, что должен испугаться до колик, вызвать стюардессу, сделать хоть что-нибудь, потому что понятия не имел, как оказался в самолете, летевшем неизвестно куда. Или известно? Он должен помнить, но память обрывалась на мгновении, когда он вышел из дома Марка Оливера Эверетта. Они побеседовали. Во время беседы какая-то идея мелькнула у Алана в голове и, выйдя на улицу, он начал ее обдумывать. Или нет. Он идею не запомнил и обдумывать не мог, а мысль была о том, что кто-то за ним наблюдает. Он оглянулся… И что?
И все. И оказался в самолете, летевшем неизвестно куда…
Что значит — неизвестно? В Вашингтон, конечно. Он сам покупал билет в аэропорту, за час до вылета. Девушка, улыбавшаяся неразгаданной улыбкой Моны Лизы, спросила, хочет он место у окна или в проходе, он ответил «в проходе» и получил место у окна, будто так и было задумано.
Алан смотрел на облака, ставшие теперь плотными, светло-серыми, похожими на кучи неубранных и начавших подтаивать сугробов, и методично раскладывал пасьянс памяти. Одно воспоминание влекло за собой другое, но не последовательно, а хаотически, и нужно было скрупулезно подгонять элементы мозаики, успевая это сделать прежде, чем всплывал в памяти еще один эпизод, тоже требовавший, чтобы его немедленно прилепили на нужное место, иначе он уйдет в глубину и забудется — теперь навсегда.
Как он попал в аэропорт? Нет, надо прилепить эпизод, как он шел на посадку и проходил контроль. Вспомнилось, как, вернувшись в отель, он расплачивается за номер, забирает свой рюкзак. В магазине (при отеле? неподалеку?) купил блок «Кента» (а куда дел купленный ранее?) и бутылку «Блэк Джека». Сигарету выкурил, стоя на жарком ветру в ожидании такси, виски несколько раз хлебнул из горлышка…
Он что, действовал, как сомнамбула? Бессознательно?
Или кто-то все-таки за ним наблюдал? Дождался, когда он выйдет из дома Эверетта, и… Что? Продвинутая психотронная методика? Чья? Зачем?
Не было (он вспомнил!) на улице никого, ни единой живой души — ни справа, ни слева, ни на противоположной стороне. Напротив дома Эверетта был парк, и кто-то мог скрываться за любым деревом.
Паранойя. Кто-то «прихватил» его сознание и отправил в аэропорт, чтобы он купил билет на первый же рейс до Вашингтона и убрался из Сан-Хосе? Он это собирался сделать и сам, с той разницей, что лететь ему нужно было в Принстон. Правда, на Принстон ближайший рейс был в шесть вечера. Может, потому — Вашингтон? С пересадкой?
Нет, он собирался именно в Вашингтон, потому что…
Дальше мозаика не складывалась. Он взял билет на Вашингтон, следуя идее, пришедшей ему в голову, когда заканчивался разговор с Эвереттом. Идею он забыл. Без нее пазл мог формально сложиться, но вывод сделать было невозможно.
— Говорит командир экипажа Джон Лейстнер. Наш самолет начинает снижение. Прошу подготовиться к посадке. Спинки кресел приведите…
Да! Вспомнилось еще. Нет, не вспомнилось. Мысль возникла сейчас, раньше ее не было. Он летел в Вашингтон, а не в Принстон, потому что ему нужно поговорить с Шеффилдом.
* * *
В Вашингтоне было холодно, хотя день стоял ясный, июльское солнце не жалело лучей, мужчины ходили в рубашках, женщины в платьях с короткими рукавами, и Алан не мог на них смотреть без испуга, потому что, как только он вышел из самолета, его начала бить крупная дрожь. Он купил в автомате стаканчик обжигавшего язык кофе и не то чтобы согрелся, но дрожь прошла.
Номера телефонов адвоката и адрес он нашел на веб-сайте агентства. Вызвал такси с водителем. Убер-автомат стоил бы дороже, а еще дороже — авиетка. Дело было не в деньгах, конечно. Ехать с автоводителем по адресу, где ни разу не был, — рискованно. Алану так казалось, хотя он знал, что не прав.
Позвонил, когда машина выехала на шоссе. Ответил приятный женский голос. Алан вспомнил прочитанное на сайте: секретаршу Шеффилда звали Эльза Риковер. Молодая, судя по голосу.
— Офис адвоката-нотариуса, доктора Шеффилда.
— Добрый день, миссис Риковер. Моя фамилия Бербидж. Доктор Алан Бербидж. Из Принстонского института перспективных исследований. Мне очень нужно срочно поговорить с доктором Шеффилдом. Важное дело.
— Доктор… как вы сказали? Бербидж?
— Именно так.
Голос женщины изменился. Она волновалась, он точно слышал.
— Простите… Вы, наверно, знакомы с миссис Шерман, журналисткой? Она работает на портале «Научные новости».
Да, он знаком с миссис Шерман. Она ему не понравилась, из-за нее произошли события, к которым он не был готов. Какое отношение имеет журналистка к адвокату? И почему секретарша, вместо того, чтобы ответить на его вопрос, задала свой?
— Да, — нетерпеливо, скрывая недовольство, ответил Алан. — Я спросил…
— После этого и до семи часов пятидесяти минут утра никто, повторяю — ни одна живая душа, — к двери не подходил. Никто не выходил, никто не входил. В семь пятьдесят появились вы, открыли дверь, вошли и не выходили, пока через двадцать одну минуту не появился ваш шеф, доктор Кодинари.
— Да, и что?
— Документ, о пропаже которого было заявлено в полицию, пропал в промежутке между шестью часами двадцатью одной минутой вечера и семью часами пятьюдесятью минутами утра. Последней ушли вы, первой пришли вы. Вывод однозначен — только вы и никто другой могли после ухода шефа забрать документ, на это хватило бы и минуты.
Миссис Чарлз взяла себя в руки. Осмотрела комнату, будто только сейчас поняла, где находится. Заметила на краю стола зеркало, в котором отражалось лицо детектива, и можно было разговаривать, не глядя прямо в его прищуренные злые глаза. Вспомнила, как вставила ключ в скважину замка, приложила электронную карточку, вошла, отключила сигнализацию, увидела разгром… Вспомнила несколько детективных романов в обложках с изображениями суровых парней с пистолетами наизготовку. Оружия у детектива Остмейера она не заметила — ни в кобуре, которой не было, ни на столе. Может, в ящике. Или за поясом. Во всяком случае, стрелять он точно не будет. А невиновному человеку, это в любом романе написано, бояться полиции нечего. Конечно, там много людей недостойных…
— Насколько я понимаю, — сказала миссис Чарлз, глядя на детектива в зеркало, — то, что вы сейчас сказали, это обвинение на основании косвенных улик.
Остмейер удивился. Какая перемена, однако. Можно сказать, метаморфоза. Вместо затравленного взгляда и дрожащих пальцев — уверенно лежащие на коленях ладони и прямая спина. Наверно, подумала, что сможет отмазаться. Надеется на чью-то поддержку? Не на адвоката. Адвоката у нее, скорее всего, действительно нет. Тогда что?
— Этой косвенной, как вы говорите, улики более чем достаточно, — сухо сообщил Остмейер. — Если вы думаете, что в комнату можно было попасть снаружи, через окно…
— Не думаю, — перебила миссис Чарлз. — На окнах световая защита, сигнализация была включена, я ее отключила, когда утром вошла в офис.
— Верно, — согласился детектив. — Я вам больше скажу… Видите, я с вами вполне откровенен… Наши эксперты изучили сигнализацию в офисе. Доказано: ночью никто систему не отключал. Это я к тому, что вы можете сказать, будто кто-то…
— Ерунда, — пожала плечами миссис Чарлз. — Я знаю нашу систему. Если бы ночью кто-то пытался ее отключить, звон был бы слышен на авеню Дайна, а в охранной фирме загорелся бы десяток лампочек. Нам с шефом это демонстрировали при покупке.
— Тогда вы сами загоняете себя в ловушку. Вы были последней, вы вошли первой, вы утверждаете, что никто не мог…
— Нет, — твердо сказала миссис Чарлз.
— Что — нет?
— Пакет — а листы лежали в пакете — я не брала. Зачем мне? Я не сумасшедшая. Доктор Кодинари — лучший начальник в моей жизни. Другое такое место я не найду. Формулы, возможно, удалось бы продать… не знаю кому… но наверняка не за такие деньги, ради которых стоило бы рисковать работой и даже свободой. Повторяю: я не брала.
— Тогда Кодинари? А вы — сообщница. Шеф унес документы, вы устроили разгром…
— Такая же глупость! Зачем уважаемому адвокату заниматься комедией с похищением? Послушайте, детектив, кто из нас должен рассуждать? Где ваша логика?
Однако! Остмейер едва удержался от резкого окрика. Женщина, конечно, права, но откуда у нее неожиданно возникшая уверенность в себе? Наверно, он допустил просчет, сказал лишнее или, наоборот, не сказал чего-то, что должен был знать.
— Марк Оливер Эверетт — наш давний клиент, доктор Кодинари ведет его дела с восемнадцатого года. Ему нужно потерять клиента? Устроить скандал? Не понимаю.
— Есть только две возможности… — начал Остмейер, но миссис Чарлз его перебила:
— Пять минут назад, детектив, вы говорили, что возможность только одна! Теперь появилась вторая. Почему бы вам не поискать третью? Или четвертую?
Остмейер повернул зеркало, чтобы в нем отражался потолок. Его раздражал взгляд. Он перестал понимать, что означает выражение лица миссис Чарлз. Мысль, мелькнувшая на мгновение, показалась дикой: хорошо бы пригласить эту женщину в ресторан, а потом поехать к нему или лучше, в отель, он знал приятное место, он все места знал в окрестности города.
Чушь какая-то.
— Видите ли, я не верю в призраков.
— Я тоже, — буркнула миссис Чарлз. У нее опять начали дрожать пальцы, и она крепко сцепила ладони. Детектив, конечно, заметил. Ну и черт с ним.
— Хорошо. — Остмейер посмотрел на часы. — Сейчас оперативная бригада заканчивает обыск в вашей квартире на Банкер-роуд.
— Вы! — Женщина задохнулась от возмущения.
— Все по закону, — заявил детектив. — Судья Суарес выдал разрешение на обыск, учтя обстоятельства. Не беспокойтесь: наши люди работают аккуратно, никакого разгрома, в отличие от офиса, не будет, вы все найдете на своих местах. Кроме, естественно, пакета с бумагами, если его обнаружат.
Миссис Чарлз пожала плечами. Дрожь в пальцах прошла. Ей стало противно. Не больше. Можно перетерпеть. Интересно, у шефа они тоже ищут?
— У доктора Кодинари тоже ищут? — спросила она.
Остмейер не стал отвечать.
Телефон, лежавший на столе под рукой детектива, залился трелью — что-то из репертуара «Бриксов», знакомая мелодия, но названия песни миссис Чарлз не смогла вспомнить.
Остмейер поднес аппарат к уху, сказал «Да», послушал, сказал «Я понял», отключил связь и впервые с начала разговора посмотрел миссис Чарлз в глаза.
— Что? — спросила она.
— Документа в вашей квартире нет.
Миссис Чарлз пожала плечами. Хотела сказать несколько язвительных слов, но поостереглась.
На лице детектива отразилась досада. Женщину придется отпустить. И что дальше? Бумаг нет. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть событие преступления, и нет возможности преступление совершить.
Что он упустил?
— Вы можете идти, миссис Чарлз. На выходе покажите удостоверение дежурному.
— Большое спасибо, детектив.
Как она это сказала? Язвительно? С благодарностью? Уверенным тоном невиновного?
Когда за женщиной закрылась дверь, детектив Остмейер выругался вслух и подумал, что более нелепого, идиотского и безнадежного дела в его практике не встречалось.
И все из-за чего? Формулы, которые никому, скорее всего, ни к черту не сдались.
* * *
Алан сидел у окна и смотрел сквозь тончайшую вязь облаков на проплывавшие внизу квадратные, прямоугольные, а иногда бесформенные, с множеством ответвлений, будто у генетически модифицированной медузы, фермерские поля и плантации. Сосед слева, грузный мужчина лет пятидесяти, едва помещавшийся в кресле, спал и похрапывал, а в кресле у прохода сидела божественной красоты девушка-афроамериканка и, изредка бросая в сторону Алана (или окна?) неравнодушные взгляды, что-то рассматривала на экране планшета.
Алан ощущал спокойствие и уверенность в себе, хотя понимал, что должен испугаться до колик, вызвать стюардессу, сделать хоть что-нибудь, потому что понятия не имел, как оказался в самолете, летевшем неизвестно куда. Или известно? Он должен помнить, но память обрывалась на мгновении, когда он вышел из дома Марка Оливера Эверетта. Они побеседовали. Во время беседы какая-то идея мелькнула у Алана в голове и, выйдя на улицу, он начал ее обдумывать. Или нет. Он идею не запомнил и обдумывать не мог, а мысль была о том, что кто-то за ним наблюдает. Он оглянулся… И что?
И все. И оказался в самолете, летевшем неизвестно куда…
Что значит — неизвестно? В Вашингтон, конечно. Он сам покупал билет в аэропорту, за час до вылета. Девушка, улыбавшаяся неразгаданной улыбкой Моны Лизы, спросила, хочет он место у окна или в проходе, он ответил «в проходе» и получил место у окна, будто так и было задумано.
Алан смотрел на облака, ставшие теперь плотными, светло-серыми, похожими на кучи неубранных и начавших подтаивать сугробов, и методично раскладывал пасьянс памяти. Одно воспоминание влекло за собой другое, но не последовательно, а хаотически, и нужно было скрупулезно подгонять элементы мозаики, успевая это сделать прежде, чем всплывал в памяти еще один эпизод, тоже требовавший, чтобы его немедленно прилепили на нужное место, иначе он уйдет в глубину и забудется — теперь навсегда.
Как он попал в аэропорт? Нет, надо прилепить эпизод, как он шел на посадку и проходил контроль. Вспомнилось, как, вернувшись в отель, он расплачивается за номер, забирает свой рюкзак. В магазине (при отеле? неподалеку?) купил блок «Кента» (а куда дел купленный ранее?) и бутылку «Блэк Джека». Сигарету выкурил, стоя на жарком ветру в ожидании такси, виски несколько раз хлебнул из горлышка…
Он что, действовал, как сомнамбула? Бессознательно?
Или кто-то все-таки за ним наблюдал? Дождался, когда он выйдет из дома Эверетта, и… Что? Продвинутая психотронная методика? Чья? Зачем?
Не было (он вспомнил!) на улице никого, ни единой живой души — ни справа, ни слева, ни на противоположной стороне. Напротив дома Эверетта был парк, и кто-то мог скрываться за любым деревом.
Паранойя. Кто-то «прихватил» его сознание и отправил в аэропорт, чтобы он купил билет на первый же рейс до Вашингтона и убрался из Сан-Хосе? Он это собирался сделать и сам, с той разницей, что лететь ему нужно было в Принстон. Правда, на Принстон ближайший рейс был в шесть вечера. Может, потому — Вашингтон? С пересадкой?
Нет, он собирался именно в Вашингтон, потому что…
Дальше мозаика не складывалась. Он взял билет на Вашингтон, следуя идее, пришедшей ему в голову, когда заканчивался разговор с Эвереттом. Идею он забыл. Без нее пазл мог формально сложиться, но вывод сделать было невозможно.
— Говорит командир экипажа Джон Лейстнер. Наш самолет начинает снижение. Прошу подготовиться к посадке. Спинки кресел приведите…
Да! Вспомнилось еще. Нет, не вспомнилось. Мысль возникла сейчас, раньше ее не было. Он летел в Вашингтон, а не в Принстон, потому что ему нужно поговорить с Шеффилдом.
* * *
В Вашингтоне было холодно, хотя день стоял ясный, июльское солнце не жалело лучей, мужчины ходили в рубашках, женщины в платьях с короткими рукавами, и Алан не мог на них смотреть без испуга, потому что, как только он вышел из самолета, его начала бить крупная дрожь. Он купил в автомате стаканчик обжигавшего язык кофе и не то чтобы согрелся, но дрожь прошла.
Номера телефонов адвоката и адрес он нашел на веб-сайте агентства. Вызвал такси с водителем. Убер-автомат стоил бы дороже, а еще дороже — авиетка. Дело было не в деньгах, конечно. Ехать с автоводителем по адресу, где ни разу не был, — рискованно. Алану так казалось, хотя он знал, что не прав.
Позвонил, когда машина выехала на шоссе. Ответил приятный женский голос. Алан вспомнил прочитанное на сайте: секретаршу Шеффилда звали Эльза Риковер. Молодая, судя по голосу.
— Офис адвоката-нотариуса, доктора Шеффилда.
— Добрый день, миссис Риковер. Моя фамилия Бербидж. Доктор Алан Бербидж. Из Принстонского института перспективных исследований. Мне очень нужно срочно поговорить с доктором Шеффилдом. Важное дело.
— Доктор… как вы сказали? Бербидж?
— Именно так.
Голос женщины изменился. Она волновалась, он точно слышал.
— Простите… Вы, наверно, знакомы с миссис Шерман, журналисткой? Она работает на портале «Научные новости».
Да, он знаком с миссис Шерман. Она ему не понравилась, из-за нее произошли события, к которым он не был готов. Какое отношение имеет журналистка к адвокату? И почему секретарша, вместо того, чтобы ответить на его вопрос, задала свой?
— Да, — нетерпеливо, скрывая недовольство, ответил Алан. — Я спросил…