К счастью, задвижка подалась легко. Затворяя за собой калитку, Робин с огорчением сообразила, что на обеих росистых лужайках остались ее следы. Если соседи встанут спозаранку, они без труда поймут, откуда было совершено вторжение, кто посмел переставлять их садовую мебель и вытаптывать бегонии. Убийца Чизуэлла (если допустить существование убийцы) заметал следы куда более умело.

На безлюдной стоянке, присев за чьей-то «шкодой», Робин перед боковым зеркалом надела извлеченный из рюкзака темный парик, бодрым шагом вышла на улицу, параллельную Олбери-стрит, а там свернула направо – на Дептфорд-Хай-стрит.

Человеческого присутствия поблизости не ощущалось, разве что мимо проехали два-три пикапа, развозившие утренние товары, да владелец газетного киоска поднимал металлический роллет. Оглянувшись через плечо, Робин почувствовала не прилив паники, а, наоборот, внезапный душевный подъем: слежки за ней не было. Но парик она сняла только в вагоне метро, изрядно удивив молодого парня, скрытно наблюдавшего за ней поверх читалки «Киндл».

Страйк выбрал «Корнер-кафе» на Ламбет-роуд из-за близости к криминалистической лаборатории, где работал Оливер Баргейт. Когда Робин подошла к месту встречи, Страйк, куривший на тротуаре, бросил взгляд на ее перепачканные в коленях джинсы.

– Неудачно приземлилась на клумбу, – объяснила Робин, не дожидаясь вопроса. – Журналюга все еще отирается у моего дома.

– Мэтью тебя поднял на плечи?

– Зачем? Я воспользовалась садовой мебелью.

Страйк затушил сигарету о стену и вошел следом за Робин в кафе, где витал аппетитный запах поджарки. На взгляд Страйка, Робин сегодня отличалась особой бледностью и худобой, хотя с воодушевлением заказала им кофе и две булочки с беконом.

– Одну, – поправил ее Страйк и с сожалением повторил, обращаясь к буфетчику: – Одну.

А потом объяснил Робин, когда они заняли только что освободившийся столик:

– Худеть надо. Чтобы ноге было легче.

– А, – сказала Робин, – понятно.

Смахивая рукавом крошки с еще не протертой столешницы, Страйк уже не в первый раз подумал, что Робин – единственная из всех знакомых ему женщин, которая не обнаруживает ни малейшего желания его перевоспитать.

Он знал, что мог бы тут же передумать и заказать себе пять булочек с беконом – и она бы только усмехнулась и передала их ему без единого слова. От этой мысли он проникся особой теплотой к Робин, сидящей напротив в заляпанных грязью джинсах.

– Все в порядке? – спросил он, истекая слюной, когда Робин стала поливать кетчупом свою булочку.

– Да, – солгала Робин, – все хорошо. А как твоя нога?

– Получше. Как он хотя бы выглядит – этот, с кем у нас встреча?

– Высокий, чернокожий, в очках, – промычала Робин с полным ртом хлебного мякиша и бекона. После утренней разминки она проголодалась, чего с ней не бывало уже много дней.

– Ванесса опять заступила на олимпийскую вахту?

– Ага, – кивнула Робин. – Это она уломала Оливера с нами встретиться. Думаю, он к этому не стремился, но она идет на повышение.

– Грязишка на Иэна Нэша определенно лишней не будет, – сказал Страйк. – Как сказал мне Штырь, полиция гоняется за…

– По-моему, это он, – шепнула Робин.

Обернувшись, Страйк увидел в дверях какого-то встревоженного верзилу-африканца в очках без оправы и с кейсом руке. Страйк приветственно поднял ладонь; Робин, сдвинув булочку и кофе в сторону, пересела, чтобы освободить для Оливера место напротив Страйка.

У Робин не было четких предварительных ожиданий: одетый в белоснежную сорочку молодой человек с высокой стрижкой «площадка» всем своим видом выражал подозрительность и осуждение – в ее представлении эти черты никак не ассоциировались с Ванессой. Тем не менее он пожал протянутую Страйком руку и, повернувшись к Робин, заговорил:

– Вы Робин? Почему-то мы с вами ни разу не пересекались.

– Да, действительно. – Робин тоже обменялась с ним рукопожатием. Безупречный внешний вид Оливера не давал ей забыть, что она явилась на эту встречу растрепанной, в грязных джинсах. – Приятно познакомиться – лучше поздно, чем никогда. Здесь самообслуживание, давайте я принесу – вам чай или кофе?

– Мм… кофе, да, было бы неплохо, – ответил Оливер. – Благодарю.

Когда Робин отошла, Оливер повернулся к Страйку:

– Ванесса сказала, вы готовы поделиться с ней какой-то информацией.

– Не исключено, – ответил Страйк. – Все будет зависеть от того, чем готовы поделиться с нами вы, Оливер.

– Сначала мне нужно узнать, что конкретно у вас есть, тогда и будет разговор.

Вытащив из кармана пиджака простой конверт, Страйк поднял его перед собой:

– Номер машины и кроки.

Оливер явно знал цену такой информации.

– Можно спросить, откуда это у вас?

– Спросить можно, – бодро ответил Страйк, – но мы об этом не договаривались. Впрочем, Эрик Уордл подтвердит вам стопроцентную надежность моего источника.

В кафе ввалилась шумная компания рабочих.


– Наша беседа сугубо конфиденциальна, – негромко произнес Страйк. – Никто и никогда не узнает об этой встрече.

Оливер со вздохом склонился над своим кейсом и достал общую тетрадь.

– Я переговорил с одним из сотрудников, проводивших экспертизу. – Оливер покосился на рабочих, которые громогласно трепались за соседним столиком. – А Ванесса потолковала с коллегой, который в курсе всех следственных действий. – Он повернулся к Робин. – Никто из наших не знает, что вы дружны с Ванессой. Если станет известно, как мы помогли…

– От нас утечки не будет, – заверила его Робин.

Слегка нахмурившись, Оливер раскрыл тетрадь и сверился с записями, сделанными мелким, но разборчивым почерком.

– Ну, эксперты дали вполне определенное заключение. Не знаю, нужны ли вам технические подробности…

– По минимуму, – сказал Страйк. – Давайте самое основное.

– Чизуэлл ввел в организм примерно пятьсот миллиграммов амитриптилина, смешанного с апельсиновым соком, причем натощак.

– Это значительная доза? – спросил Страйк.

– Она сама по себе, даже без гелия, могла оказаться смертельной, но не столь быстродействующей. А у него, ко всему прочему, было сердечное заболевание, делавшее его особенно уязвимым. Передозировка амитриптилина вызывает аритмию и остановку сердца.

– Это распространенный способ самоубийства?

– Да, – сказал Оливер, – но не всегда такой безболезненный, как некоторые надеются. Вскрытие показало присутствие небольшого количества амитриптилина в двенадцатиперстной кишке, но основная часть препарата все еще находилась в желудке. Вообще говоря, анализ тканей мозга и легких свидетельствует, что смерть наступила от удушения. Предположительно, амитриптилин использовали только для подстраховки.

– Пальчики на стакане и на коробке из-под сока?

Оливер перевернул страницу.

– На стакане отпечатки только Чизуэлла. Пустую коробку извлекли из мусорного ведра. На ней тоже отпечатки Чизуэлла, наряду с посторонними. Ничего подозрительного. Это же покупной товар. В остатках сока лекарственных средств не обнаружено. Препарат добавили непосредственно в стакан.

– А баллон с гелием?

– Отпечатки Чизуэлла, наряду с посторонними. Ничего подозрительного. Так же, как и на коробке.

– У амитриптилина есть вкус? – спросила Робин.

– Да, горьковатый, – ответил Оливер.

– Ольфакторная дисфункция, – напомнил Страйк. – После травмы головы. Он мог не почувствовать вкуса.

– А человека не клонит в сон от этого антидепрессанта? – обратилась Робин к Оливеру.

– Случается, особенно у тех, кто не принимает его регулярно, но индивидуальная реакция непредсказуема. Например, может наступить сильное возбуждение.

Страйк задал очередной вопрос:

– Где и как измельчались таблетки – есть следы?

– На кухне. Следы порошка обнаружены на ступке и пестике.

– А отпечатки?

– Только покойного.

– А не знаете, гомеопатические таблетки они проверяли? – поинтересовалась Робин.

– Какие?..

– Там на полу лежала упаковка гомеопатических таблеток. Я на них наступила, – объяснила она. – «Лахезис».

– Ну, о них я ничего не знаю, – отозвался Оливер, и Робин подумала, что не нужно было об этом заикаться.

– На тыльной стороне левой ладони была царапина.

– Да. Ссадины на лице и небольшая царапина на руке.

Робин замерла с булочкой в руке:

– Еще и на лице?

– Да.

– Откуда? – спросил Страйк.

– Вы хотите знать, не надел ли пакет ему на голову кто-то еще, силой. – Это прозвучало даже не вопросом, а констатацией. – Тем же поинтересовались и в МИ-пять. Им известно, что он не сам нанес себе царапины. Под ногтями у него чисто. Но никаких синяков или других следов борьбы на теле не было, равно как и беспорядка в комнате…