У Иззи навернулись слезы. Не сдержав рыданий, она вытащила из рукава носовой платок и прижала к лицу.
– Я… не хотела тебе г-говорить, чтобы т-ты не стал плохо думать о папе… его ведь уже… его уже… понимаешь, он совершил нечто т-такое…
Ее широкие плечи затряслись от совершенно не романтических всхлипываний. Страйка больше трогало это неприкрытое и шумное проявление чувств, нежели деликатное промокание слез платочком, но он был бессилен выразить свое сочувствие и молча слушал ее прерывистые извинения.
– Я… мне… так…
– Вот этого не надо, – буркнул он. – Понятно, что ты расстроена.
Но от потери самообладания ее охватил глубокий стыд; икая, она кое-как успокоилась и только повторяла сконфуженные извинения. В конце концов Иззи резкими движениями осушила лицо от слез, как будто протерла вымытое окно, выдавила последнее «извини», распрямила спину и сказала с восхитившей Страйка твердостью:
– Я скажу тебе, за что Кинвара ударила отца… но только после того, как мы поставим свои подписи на пунктирной линии.
– Могу предположить, – сказал Страйк, – что таким же будет ответ о причинах шантажа со стороны Уинна и Найта.
– Как ты не понимаешь, – у нее опять подступили слезы, – сейчас речь идет об отцовской памяти, о его наследии. Я не хочу, чтобы люди запомнили его по неблаговидным поступкам… Прошу тебя, помоги нам, Корморан. Пожалуйста. Я знаю, что это не самоубийство, я уверена…
Ее молчание было ему на руку. В конце концов она жалобно выговорила срывающимся голосом:
– Хорошо. Я расскажу тебе про этот шантаж, но только с согласия Физз и Торкса.
– Торкс – это кто? – осведомился Страйк.
– Торквил. Муж Физзи. Мы поклялись м-молчать, но я с ними поговорю. И расскажу т-тебе все.
– А с Рафаэлем не посоветуешься?
– О шантаже он не имел представления. Когда Джимми впервые заявился к папе, Рафф отбывал срок, а кроме того, они вместе не росли, так что он не мог… Рафф так ничего и не узнал.
– А Кинвара? – спросил Страйк. – Она-то была в курсе?
– Еще бы, – сказала Иззи; ее обычно добродушные черты исказила злоба, – но уж кто-кто, а она точно будет молчать. Нет, не потому, что захочет выгородить отца, – добавила она, прочитав вопрос на лице Страйка, – а потому, что начнет выгораживать себя. Кинвара, поверь, внакладе не осталась. Ей было все равно, как поступает отец, лишь бы погреть руки.
39
Но я, разумеется, по возможности избегаю говорить об этом. О таких делах лучше молчать.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Воскресный день не задался; но субботний вечер сложился для Робин еще хуже.
В четыре часа утра она проснулась оттого, что заскулила во сне. Ее не отпускал ночной кошмар, в котором она брела по темным улицам с полным мешком жучков, зная, что следом крадутся злодеи в масках. На руке у нее открылась старая резаная рана, которая оставляла кровавый след, – по нему и шли преследователи; понятно, что ей не суждено было дойти до места встречи, где поджидал ее Страйк, чтобы забрать мешок с жучками…
– Что? – сонно спросил Мэтью.
– Ничего, – ответила Робин, а потом лежала без сна до семи – в этот час уже можно было встать.
Вот уже двое суток на Олбери-стрит топтался какой-то неопрятный белобрысый парняга. Он даже не скрывал, что следит за их домом. Робин поделилась со Страйком, и тот заключил, что это скорее не частный сыщик, а репортер из начинающих, присланный на смену Митчу Паттерсону, чьи услуги сделались редакции не по карману. В свое время Робин и Мэтью переехали на Олбери-стрит, чтобы жить подальше от того места, где маячил Шеклуэллский Потрошитель. Район считался безопасным, но и сюда дотягивался след насильственной смерти. Пару часов спустя Робин укрылась в ванной, пока Мэтью не обнаружил, что на нее опять накатило удушье. Сидя на кафельном полу, она воспользовалась усвоенной на сеансах психотерапии техникой когнитивного переструктурирования, нацеленной на распознавание и коррекцию дисфункциональных мыслей о преследовании, боли и опасности, возникающих под воздействием определенных стимулов. Это какой-то идиот из «Сан», не более. Ему нужна сенсация, вот и все. Угрозы нет. Он до тебя не доберется. Ты в полной безопасности.
Робин вышла из ванной, спустилась в кухню и застала там мужа, который остервенело стучал дверцами шкафов и ящиками, готовя себе сэндвич. Ей он ничего не предложил.
– Как мы объясним Тому и Саре, почему за нами таскается какой-то урод?
– А почему мы должны что-то объяснять Тому и Саре? – не поняла Робин.
– Да потому, что мы сегодня идем к ним на ужин!
– Ох, только не это! – простонала Робин. – То есть да, конечно. Прости. Из головы вылетело.
– Ну так что, если этот журналюга попрется за нами?
– Не будем обращать на него внимания, – сказала Робин. – Что еще можно сделать?
Наверху зазвонил ее телефон, и под этим предлогом она с облегчением улизнула от Мэтью.
– Привет, – сказал Страйк. – Хорошая новость. Иззи доверила нам расследование смерти Чизуэлла. Ну, если быть совсем точным, – поправился он, – от нас требовалось доказать виновность Кинвары, но мне удалось расширить наши полномочия.
– Фантастика! – прошептала Робин, осторожно затворяя дверь спальни и садясь на кровать.
– Я так и думал, что ты будешь довольна, – сказал Страйк. – Итак, для начала нам понадобится информация о ходе официального следствия, и в первую очередь заключение судмедэкспертов. Я дозвонился до Уордла, но ему запрещено с нами контактировать. Похоже, там догадались, что я все равно не отступлюсь. Затем я позвонил Энстису – и тоже безрезультатно: он день и ночь занят на олимпийских объектах, а кроме того, не знаком ни с кем из следователей, ведущих это дело. Вот я и подумал: у Ванессы ведь, наверное, закончился отпуск по семейным обстоятельствам?
– Точно! – воскликнула Робин в приливе радостного волнения: впервые необходимый контакт обнаружился у нее, а не у Страйка. – Между прочим, у меня на примете есть кое-кто получше: Ванесса встречается с неким экспертом-криминалистом, зовут его Оливер, я лично с ним не знакома, но…
– Если Оливер согласится на разговор, будет круто, – сказал Страйк. – А знаешь что, позвоню-ка я Штырю: может, прикуплю у него инфу на обмен. Я тебе перезвоню.
У Робин подвело живот от голода, но вниз идти не хотелось. Она растянулась на шикарном ложе красного дерева – это был свадебный подарок от свекра. Кровать оказалась настолько громоздкой и тяжеленной, что перепотевшие грузчики всей бригадой втаскивали ее наверх по частям и заново собирали в спальне. Зато туалетный столик Робин, старенький и недорогой, был легким, словно картонная коробка из-под фруктов, особенно если вытащить ящики; его с легкостью поднял один грузчик и установил в простенке между окнами спальни.
Не прошло и десяти минут, как телефон зазвонил вновь.
– Быстро ты.
– Да, нам, как видишь, поперло! У Штыря сегодня день отдыха. Наши интересы совпадают. Есть один баклан, которого он не против слить копам. Скажи Ванессе: мы предлагаем информацию по Иэну Нэшу.
– Иэн Нэш? – Робин приподнялась, чтобы взять бумагу и ручку, и записала имя. – Это который?..
– Гангстер. Ванесса сразу поймет, – сказал Страйк.
– И сколько же это стоило? – спросила Робин.
Личные связи Страйка и Штыря, достаточно прочные, никогда не мешали Штырю делать бизнес.
– Половину недельной ставки, – ответил Страйк, – но на благое дело не жалко, лишь бы Оливер предложил нам свой товар. Как твое самочувствие?
– Что? – Робин обескуражил такой вопрос. – Прекрасно. А почему ты спрашиваешь?
– Как видно, некоторым даже в голову не приходит, что работодатель по долгу службы обязан проявлять внимание к подчиненным?
– Мы – партнеры.
– Ты – договорной партнер. Имеешь право меня засудить за ненадлежащие условия труда.
– Давно пора, тебе не кажется? – сказала Робин, изучая двадцатисантиметровый шрам на предплечье, багровеющий на фоне бледной кожи. – Но если ты пообещаешь отремонтировать туалет на лестничной площадке…
– Я не об этом, – стоял на своем Страйк. – Наткнуться на мертвеца – такое не каждый выдержит.
– А я хоть бы что, держусь, – солгала Робин.
«Непременно должна держаться, – подумала она, когда они распрощались. – Я не могу себе позволить в очередной раз потерять все».
40
Все ваши исходные данные так бесконечно далеки от его исходных данных.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
В среду Робин, которая опять спала в гостевой комнате, поднялась в шесть утра и надела джинсы, футболку, кенгуруху и кроссовки. В рюкзаке уже лежал заказанный по интернету темный парик, доставленный вчера утром, под носом у затаившегося журналиста. По лестнице она спустилась бесшумно, чтобы не разбудить Мэтью, которого не посвящала в свои планы. Робин прекрасно знала, что не получит одобрения.
Между ними установился шаткий мир, хотя – или, точнее сказать, потому что – субботний ужин в компании Тома и Сары обернулся полным крахом. Вечер не задался с самого начала: журналюга увязался за ними по улице. Они смогли от него отделаться: Робин, окончившая курсы противодействия наружному наблюдению, заставила Мэтью в последнюю секунду выскочить из переполненного вагона метро; муж разозлился, сочтя такую уловку недостойным ребячеством. Но даже у него не повернулся язык винить Робин за то, как прошел остаток вечера.
Застольная беседа, поначалу непринужденная, о причинах поражения их команды в благотворительном матче по крикету, ни с того ни с сего переросла в агрессивную склоку. Том, подвыпив, обрушился на Мэтью: стал твердить, что в нем ошибался, что его заносчивость уже достала всех игроков, да и на работе он пришелся не ко двору, поскольку всех раздражает и бесит. Потрясенный столь внезапными нападками, Мэтью попытался уточнить, чем конкретно он провинился на работе, но Тому, напившемуся до такой степени, что Робин заподозрила его в предварительной разминке красным, втемяшилось, будто Мэтью своей недоверчивой обидой специально его подначивает.
– Нечего тут изображать святую невинность! – раскричался он. – Я этого больше не потерплю! Постоянно меня гнобишь, блин, подкалываешь…
– Это правда? – спросил Мэтью у Робин, когда они в темноте брели к метро.
– Нет, неправда, – честно ответила Робин. – Ты ему не сказал ни одного дурного слова.
А в уме добавила: «Сегодня». Шагая рядом с недоумевающим, оскорбленным в лучших чувствах мужем, а не с тем человеком, с каким жила под одной крышей, Робин испытывала только облегчение, а за счет сочувствия и поддержки выгадала себе пару дней домашнего перемирия. Чтобы сохранить это неустойчивое равновесие, Робин не стала рассказывать Мэтью, каким способом собиралась сегодня отделаться от журналиста. Она не могла себе позволить привести «хвост» на встречу с судмедэкспертом, тем более что Оливер, по словам Ванессы, еле-еле согласился на знакомство с частными сыщиками.
Спокойно выйдя на задний дворик через застекленную дверь, Робин пододвинула садовый стул к стене, отделявшей их участок от соседского, и, благо у соседей еще были задернуты шторы, перелезла на другую сторону, без лишнего шума соскользнув на лужайку. Следующий этап был немного сложнее. Вначале пришлось метра на полтора перетащить тяжелую декоративную скамью, чтобы придвинуть ее вплотную к забору и, балансируя на спинке, перебраться через пропитанный креозотом щит, который опасно качнулся, когда она спрыгивала на клумбу, где оступилась и упала. Вскочив с земли, она заспешила через незнакомый газон к противоположной стороне забора, откуда через калитку можно было выйти прямиком к автостоянке, которая обслуживала улицу, лишенную индивидуальных гаражей.