Подробности всплывут в суде. Три иностранца-нелегала, подручные Хуана Педро, попытались похитить Габи и Каталину и вернуть их в Мексику. Когда мы с Диего помешали этому, они поспешили скрыться. Атторней обвинения не признавал, но и не отрицал этого. Он сосредоточился на том, что произошло в тот момент, когда они выехали с автостоянки «Голубого торнадо». Будучи настоящим профессионалом, он убедил суд и присяжных, что мое право на самозащиту закончилась на границе автостоянки, и то, что произошло после этого, то есть мое преследование и последующая драка на пляже, представляли собой преднамеренное убийство.
В какой-то степени он был прав. Хотя я так этого и не признал.
Мой адвокат утверждал, что у меня было моральное обязательство преследовать этих типов. Что, преследуя бандитов, я защищал тех, кого я любил, независимо от того, где это произошло. Отягощающим обстоятельством было то, что за несколько минут до этого я выступал на радио, и большая часть тех, кто, меня слышали, узнали о моей военной карьере. О том, что я умел убивать. Обвинение тщательно отобрало отрывки из программы Сюзи, чтобы установить мое «настроение», которое и привело к столь жестокому исходу событий.
Вопреки пожеланиям моего адвоката и многочисленным возражениям, все, что я говорил и делал за час до этого «столкновения», – а это включало в себя большую часть рассказанной мною по радио истории моей жизни, было использовано против меня, чтобы установить мое «настроение» в предшествовавшие «убийству» моменты. В качестве доказательства атторней использовал фотоснимки лежавших на пляже изуродованных тел – «тела № 1» и «тела № 2». По его словам, я не проявил милосердия, и эти фото демонстрировали то, что он назвал «чрезмерной силой».
«Тело № 3», которое больше никогда не сможет ходить, сидело на свидетельском стуле и твердило о моей жестокости. О том, что он лишился дорогих ему друзей. О том, что когда, поняв совершенную им ошибку, он попытался бежать и залез в машину, я помешал ему скрыться, сломав несколько костей.
Хотя этот тип мне совсем не нравился и я был бы не прочь открутить ему голову, атторней обвинения отлично делал свою работу: он описал суду, как трое голодных, бездомных, безденежных, трудолюбивых и, возможно, наивных и не очень умных мексиканцев старались заработать на хлеб для своих семей и попытались, – он подчеркнул, «попытались» – воспользоваться подвернувшейся возможностью и украсть еду с большой кухни ресторана на мысе Сен-Блас.
Их наивная попытка не удалась, их поймали, и, движимые страхом, они приняли неудачное решение – схватить и удерживать девочку, угрожая ей ножом, чтобы вернуться к своей машине и скрыться. Хавьер и Роско просто стали жертвами их отступления. Их единственное преступление – угроза жизни Габи, и кроме царапин на ее шее, они больше никому не причинили вреда.
Вот и все. И ни слова о Хуане Педро и его преступной организации или о том, что все трое были наемными убийцами. После многочисленных закулисных споров между адвокатами и судьей история Каталины, ее бегство от садиста Хуана Педро, не была принята в качестве доказательства. Как и тот факт, что за два дня до этого они угнали в Южном Техасе «Додж».
В середине судебного разбирательства, поняв, что дело склоняется не в мою пользу, мой адвокат пытался помочь мне, убеждая признать вину. На что я ответил, что готов дать показания. Что я сам буду говорить в свою защиту.
Он настоятельно рекомендовал мне отказаться от этой идеи.
Когда я занял место для дачи показаний, прокурор штата от радости пустил слюни. Еще бы! Присутствие в зале суда телерепортеров и охватившая СМИ вакханалия были залогом его будущего успеха, и он это знал.
– Вам нравилось убивать этих людей? – спросил он у меня.
– Нет, сэр.
– Вы не отрицаете, что убили их?
– Никогда не отрицал.
– Вы получали удовольствие, преследуя их после того, как они попытались уйти мирно?
На какую-то секунду я подумал о том, что, будь моя воля, я бы сбежал со свидетельской трибуны и вырвал бы ему из глотки пищевод, но потом посмотрел на Элли и решил, что лучше не делать глупостей.
– Я защищал себя и тех, кого люблю.
– Будьте правдивы, мистер Брукс. Вы были в ярости от того, что они убили вашу собаку.
Что ж, в этом он был прав.
– Моего пса звали Роско, и он спас мне жизнь.
Ему явно было приятно, что он задел меня за живое.
– И вы решили, что заставите их заплатить за это.
– Сэр, моим намерением было помешать им осуществить угрозу в адрес Каталины и Габи. Если бы они не хотели умирать, то остались бы в машине на пляже.
– И утонули?
– Это избавило бы нас от многих неприятностей.
– Разве их жизни не имеют значения?
– Нет, не имеют. – Я посмотрел на него, затем на присяжных, затем указал на Каталину и Габи. – Зато имеет значение жизнь этих людей.
Процесс продолжался неделю. Когда мой адвокат спросил меня, нужно ли мне что-нибудь, я сказал:
– Да, стопка каталожных карточек.
Педант-судья, Вертер, ни разу не раскрыл своих карт. Беспристрастный и справедливый, он не давал ни одной из сторон взять верх, за что я невольно проникся к нему симпатией.
Думаю, в иных обстоятельствах мы бы с ним нашли общий язык.
У нас с ним вообще было много общего. Как и я, он точно выполнял приказы. Учитывая национальную огласку моего дела, он разрешил представителям СМИ присутствовать в зале суда. У каждого телеканала была своя камера, работающая в прямом эфире. Соседние улицы были буквально забиты автобусами и телескопическими антеннами.
– Думаю, вам следует готовиться к худшему, – сказал мой адвокат, когда присяжные удалились на совещание.
Я ткнул его пальцем в грудь.
– Вы должны довести до их понимания, что те типы убили мою собаку.
Я тоже мог прочесть слова на стене и понимал, к чему все идет. Через несколько часов вернувшись в зал, присяжные признали меня виновным в непредумышленном убийстве. Элли и Каталина были безутешны. Каталина вскочила с места и принялась кричать на судью и присяжных, отчего судебный пристав был вынужден вывести ее из зала.
Я был горд ее смелостью. Вынесение приговора было перенесено на один месяц. Учитывая мой достойный послужной список, судья разрешил моему адвокату привести свидетелей для дачи показаний о моем моральном облике, чтобы те рассказали суду обо мне и ходатайствовали перед судом о снисхождении. Срок моего заключения варьировался от нескольких лет до двух пожизненных сроков подряд.
Мне не дали взять с собой в тюрьму антациды. В результате мое состояние неуклонно ухудшалось, и боль стала постоянной. Иногда я едва мог дышать. Я ничего не говорил: если меня приговорят к пожизненному, я не хотел бы иметь нормально работающее сердце.
Элли навещала меня каждый день. Большую часть времени я пытался ее утешить. Мануэль, Хавьер, Питер и Виктор также пришли меня проведать.
Они сели напротив меня. Молча. Не зная, что сказать. Я спросил, как дела с луна-парком, и они кивнули. Я спросил, как их семьи освоились в Штатах. И снова кивок. Я спросил, как продвигается процесс получения гражданства, и они показали мне свои водительские права. Они сообщили мне, что «тело № 3», бандита, которому я перерезал ахиллесово сухожилие, депортировали.
– Отправили домой.
Губернатор выступил по радио и заявил, что все люди, независимо от национальности, заслуживают одинакового обращения. Что Флорида не Дикий Запад, и что мы всегда были и остаемся законопослушной нацией. Что люди не должны бояться жить в нашей великой стране. Он также не хотел, чтобы мое дело увязло в недрах судебных споров. Он дал понять судье Вертеру, что хочет, чтобы свершилось правосудие. Он сообщил жителям штата Флорида, что держит ситуацию под контролем и будет использовать все данные ему полномочия для того, чтобы процесс не затягивался искусственно. Люди заслуживают быстрого, публичного и справедливого результата.
Когда до вынесения приговора оставалась неделя, проведать меня пришел брат. Во время процесса он выдерживал дистанцию. Его присутствие в зале суда могло быть неверно истолковано и использовано другой стороной. Я это знал.
Он сел. В джинсах и шлепанцах.
– Как дела?
Я постучал карандашом по сердцу.
– Скучаю по Роско.
Бобби кивнул.
– Как ты думаешь, как поступит судья? – спросил я.
Он покачал головой.
– Это старый, опытный кадр. Никому ничем не обязан. Не поддается давлению со стороны политиков. Известно, что он дает максимальные приговоры, и делает это, не скупясь.
– Великолепно.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать? – спросил Бобби. Губы его дрожали.
– Позаботься о моей семье.
– Как именно?
– Избавь их от волокиты. Посодействуй с гражданством. Пусть они живут здесь. У меня есть деньги. Все что тебе нужно.
– А Элли?
Я задумался.
– Будь ей другом. Ей понадобится поддержка. Я даю ей все, что у меня есть, так что ей не нужно работать, но она захочет. Дай ей возможность найти для себя занятие. Иначе она сойдет с ума.
Билли встал, чтобы уйти. Несмотря на приказ надзирателя избегать со мной физических контактов, он обнял меня и сквозь слезы сказал:
– Джозеф, прости.
Я протянул ему карточку. Простая картинка. Окно с решеткой.
– А ты меня.
Глава 41
Зал суда был набит битком. Оставались только стоячие места. Судья Вертер разрешил моему адвокату начать допрос свидетелей. Что тот и сделал. Все утро он вызывал Мануэля, Хавьера, Питера и Виктора. Их присутствие, похоже, произвело на судью положительное впечатление, хотя кто его знает. Его настроение было трудно понять. Затем он вызвал Каталину.
С разрешения судьи она позвала Габи и Диего, чтобы те описали свои отношения со мной. После их слов его настроение слегка изменилось. Он поблагодарил обоих за их мужество и спросил Габи, зажила ли ее шея. Та показала ему горло.
– Но у меня болит в другом месте, – сказала она, стоя перед ним.
– И где же?
– Я скучаю по Роско.
Судья Вертер кивнул.
– Ты имеешь в виду свою собаку?
В какой-то степени он был прав. Хотя я так этого и не признал.
Мой адвокат утверждал, что у меня было моральное обязательство преследовать этих типов. Что, преследуя бандитов, я защищал тех, кого я любил, независимо от того, где это произошло. Отягощающим обстоятельством было то, что за несколько минут до этого я выступал на радио, и большая часть тех, кто, меня слышали, узнали о моей военной карьере. О том, что я умел убивать. Обвинение тщательно отобрало отрывки из программы Сюзи, чтобы установить мое «настроение», которое и привело к столь жестокому исходу событий.
Вопреки пожеланиям моего адвоката и многочисленным возражениям, все, что я говорил и делал за час до этого «столкновения», – а это включало в себя большую часть рассказанной мною по радио истории моей жизни, было использовано против меня, чтобы установить мое «настроение» в предшествовавшие «убийству» моменты. В качестве доказательства атторней использовал фотоснимки лежавших на пляже изуродованных тел – «тела № 1» и «тела № 2». По его словам, я не проявил милосердия, и эти фото демонстрировали то, что он назвал «чрезмерной силой».
«Тело № 3», которое больше никогда не сможет ходить, сидело на свидетельском стуле и твердило о моей жестокости. О том, что он лишился дорогих ему друзей. О том, что когда, поняв совершенную им ошибку, он попытался бежать и залез в машину, я помешал ему скрыться, сломав несколько костей.
Хотя этот тип мне совсем не нравился и я был бы не прочь открутить ему голову, атторней обвинения отлично делал свою работу: он описал суду, как трое голодных, бездомных, безденежных, трудолюбивых и, возможно, наивных и не очень умных мексиканцев старались заработать на хлеб для своих семей и попытались, – он подчеркнул, «попытались» – воспользоваться подвернувшейся возможностью и украсть еду с большой кухни ресторана на мысе Сен-Блас.
Их наивная попытка не удалась, их поймали, и, движимые страхом, они приняли неудачное решение – схватить и удерживать девочку, угрожая ей ножом, чтобы вернуться к своей машине и скрыться. Хавьер и Роско просто стали жертвами их отступления. Их единственное преступление – угроза жизни Габи, и кроме царапин на ее шее, они больше никому не причинили вреда.
Вот и все. И ни слова о Хуане Педро и его преступной организации или о том, что все трое были наемными убийцами. После многочисленных закулисных споров между адвокатами и судьей история Каталины, ее бегство от садиста Хуана Педро, не была принята в качестве доказательства. Как и тот факт, что за два дня до этого они угнали в Южном Техасе «Додж».
В середине судебного разбирательства, поняв, что дело склоняется не в мою пользу, мой адвокат пытался помочь мне, убеждая признать вину. На что я ответил, что готов дать показания. Что я сам буду говорить в свою защиту.
Он настоятельно рекомендовал мне отказаться от этой идеи.
Когда я занял место для дачи показаний, прокурор штата от радости пустил слюни. Еще бы! Присутствие в зале суда телерепортеров и охватившая СМИ вакханалия были залогом его будущего успеха, и он это знал.
– Вам нравилось убивать этих людей? – спросил он у меня.
– Нет, сэр.
– Вы не отрицаете, что убили их?
– Никогда не отрицал.
– Вы получали удовольствие, преследуя их после того, как они попытались уйти мирно?
На какую-то секунду я подумал о том, что, будь моя воля, я бы сбежал со свидетельской трибуны и вырвал бы ему из глотки пищевод, но потом посмотрел на Элли и решил, что лучше не делать глупостей.
– Я защищал себя и тех, кого люблю.
– Будьте правдивы, мистер Брукс. Вы были в ярости от того, что они убили вашу собаку.
Что ж, в этом он был прав.
– Моего пса звали Роско, и он спас мне жизнь.
Ему явно было приятно, что он задел меня за живое.
– И вы решили, что заставите их заплатить за это.
– Сэр, моим намерением было помешать им осуществить угрозу в адрес Каталины и Габи. Если бы они не хотели умирать, то остались бы в машине на пляже.
– И утонули?
– Это избавило бы нас от многих неприятностей.
– Разве их жизни не имеют значения?
– Нет, не имеют. – Я посмотрел на него, затем на присяжных, затем указал на Каталину и Габи. – Зато имеет значение жизнь этих людей.
Процесс продолжался неделю. Когда мой адвокат спросил меня, нужно ли мне что-нибудь, я сказал:
– Да, стопка каталожных карточек.
Педант-судья, Вертер, ни разу не раскрыл своих карт. Беспристрастный и справедливый, он не давал ни одной из сторон взять верх, за что я невольно проникся к нему симпатией.
Думаю, в иных обстоятельствах мы бы с ним нашли общий язык.
У нас с ним вообще было много общего. Как и я, он точно выполнял приказы. Учитывая национальную огласку моего дела, он разрешил представителям СМИ присутствовать в зале суда. У каждого телеканала была своя камера, работающая в прямом эфире. Соседние улицы были буквально забиты автобусами и телескопическими антеннами.
– Думаю, вам следует готовиться к худшему, – сказал мой адвокат, когда присяжные удалились на совещание.
Я ткнул его пальцем в грудь.
– Вы должны довести до их понимания, что те типы убили мою собаку.
Я тоже мог прочесть слова на стене и понимал, к чему все идет. Через несколько часов вернувшись в зал, присяжные признали меня виновным в непредумышленном убийстве. Элли и Каталина были безутешны. Каталина вскочила с места и принялась кричать на судью и присяжных, отчего судебный пристав был вынужден вывести ее из зала.
Я был горд ее смелостью. Вынесение приговора было перенесено на один месяц. Учитывая мой достойный послужной список, судья разрешил моему адвокату привести свидетелей для дачи показаний о моем моральном облике, чтобы те рассказали суду обо мне и ходатайствовали перед судом о снисхождении. Срок моего заключения варьировался от нескольких лет до двух пожизненных сроков подряд.
Мне не дали взять с собой в тюрьму антациды. В результате мое состояние неуклонно ухудшалось, и боль стала постоянной. Иногда я едва мог дышать. Я ничего не говорил: если меня приговорят к пожизненному, я не хотел бы иметь нормально работающее сердце.
Элли навещала меня каждый день. Большую часть времени я пытался ее утешить. Мануэль, Хавьер, Питер и Виктор также пришли меня проведать.
Они сели напротив меня. Молча. Не зная, что сказать. Я спросил, как дела с луна-парком, и они кивнули. Я спросил, как их семьи освоились в Штатах. И снова кивок. Я спросил, как продвигается процесс получения гражданства, и они показали мне свои водительские права. Они сообщили мне, что «тело № 3», бандита, которому я перерезал ахиллесово сухожилие, депортировали.
– Отправили домой.
Губернатор выступил по радио и заявил, что все люди, независимо от национальности, заслуживают одинакового обращения. Что Флорида не Дикий Запад, и что мы всегда были и остаемся законопослушной нацией. Что люди не должны бояться жить в нашей великой стране. Он также не хотел, чтобы мое дело увязло в недрах судебных споров. Он дал понять судье Вертеру, что хочет, чтобы свершилось правосудие. Он сообщил жителям штата Флорида, что держит ситуацию под контролем и будет использовать все данные ему полномочия для того, чтобы процесс не затягивался искусственно. Люди заслуживают быстрого, публичного и справедливого результата.
Когда до вынесения приговора оставалась неделя, проведать меня пришел брат. Во время процесса он выдерживал дистанцию. Его присутствие в зале суда могло быть неверно истолковано и использовано другой стороной. Я это знал.
Он сел. В джинсах и шлепанцах.
– Как дела?
Я постучал карандашом по сердцу.
– Скучаю по Роско.
Бобби кивнул.
– Как ты думаешь, как поступит судья? – спросил я.
Он покачал головой.
– Это старый, опытный кадр. Никому ничем не обязан. Не поддается давлению со стороны политиков. Известно, что он дает максимальные приговоры, и делает это, не скупясь.
– Великолепно.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать? – спросил Бобби. Губы его дрожали.
– Позаботься о моей семье.
– Как именно?
– Избавь их от волокиты. Посодействуй с гражданством. Пусть они живут здесь. У меня есть деньги. Все что тебе нужно.
– А Элли?
Я задумался.
– Будь ей другом. Ей понадобится поддержка. Я даю ей все, что у меня есть, так что ей не нужно работать, но она захочет. Дай ей возможность найти для себя занятие. Иначе она сойдет с ума.
Билли встал, чтобы уйти. Несмотря на приказ надзирателя избегать со мной физических контактов, он обнял меня и сквозь слезы сказал:
– Джозеф, прости.
Я протянул ему карточку. Простая картинка. Окно с решеткой.
– А ты меня.
Глава 41
Зал суда был набит битком. Оставались только стоячие места. Судья Вертер разрешил моему адвокату начать допрос свидетелей. Что тот и сделал. Все утро он вызывал Мануэля, Хавьера, Питера и Виктора. Их присутствие, похоже, произвело на судью положительное впечатление, хотя кто его знает. Его настроение было трудно понять. Затем он вызвал Каталину.
С разрешения судьи она позвала Габи и Диего, чтобы те описали свои отношения со мной. После их слов его настроение слегка изменилось. Он поблагодарил обоих за их мужество и спросил Габи, зажила ли ее шея. Та показала ему горло.
– Но у меня болит в другом месте, – сказала она, стоя перед ним.
– И где же?
– Я скучаю по Роско.
Судья Вертер кивнул.
– Ты имеешь в виду свою собаку?