– Если бы ты мог что-то сказать ему сейчас, что бы ты сказал?
– Я бы попросил у него прощения, – без всяких колебаний ответил я.
– За что?
– За то, что не вернул его домой.
По щеке Сюзи скатилась слеза. В зале воцарилась звенящая тишина. Сюзи наклонилась ко мне и поцеловала в обе щеки, а затем, повернувшись к микрофону, произнесла:
– Это наш последний вечер здесь, на мысе Сен-Блас. Для всех, кто слушает нас, мы бы хотели посвятить эту передачу сержанту Джо-Джо Бруксу и всем другим доблестным воинам, с честью выполнявшим свой долг. – И как обычно завершила передачу своей коронной фразой. – Мы о вас помним.
Когда я вышел через парадную дверь, вокруг десятка костров стояло несколько сот человек; с пивом или кофе в руках, или, держа за руку ребенка, они слушали звучавшее из динамиков интервью. Я остановился на крыльце, и меня встретил шквал аплодисментов. Рукоплескания продолжались несколько минут. Люди подходили, чтобы обнять меня или пожать мне руку. Кто-то хотел со мной сфотографироваться. Скажу честно, я смутился. Мне казалось, я этого не достоин.
В полночь Элли отыскала меня на пляже. Я сидел и плакал. Вернее, рыдал. Размазывая по лицу слезы и сопли. Моя душа как будто вытекала из моего рта. Элли молча обняла меня и притянула к себе. В конце концов она развернула меня к себе лицом и крепко обняла. Я же выплакивал из себя всю злость и горечь, что накопились за сорок пять лет.
– Чем я могу помочь? Скажи, я сделаю что угодно, – сказала она.
Я бросил взгляд на океан, потом посмотрел на ноги.
– Я хочу, чтобы меня простил один человек.
– За что? – Она взяла в ладони мое лицо.
– За то, что я жив.
Глава 35
На следующий день Сюзи заглянула к нам, чтобы сообщить, что вчерашний выпуск собрал самую большую аудиторию за всю историю передачи. По ее словам, телекомпания решила сделать телепередачу из ресторана, причем в прямом эфире, и она пришла спросить у Элли и меня, согласны ли мы на это.
– Пожалуйста, – пожал плечами я.
– Ты уверен? – спросила Элли, помня о том, сколько душевной боли причинил мне вчерашний выпуск.
– Уверен.
Двухчасовая передача вышла в эфир в четыре часа дня. Угол ресторана был превращен в телестудию, уставленную осветительными приборами и микрофонами. Протягивая кабели, двадцать человек съемочной группы сновали между ними, как муравьи. Как только передача началась, Сюзи со свойственной ей напористостью, включив аудиозапись вчерашней передачи, освежила в моей памяти вопросы, которые задавала накануне. После чего забросала новыми. Мы с ней проговорили около получаса, прежде чем она устроила рекламную паузу. По ее окончании она продолжила свою атаку. Я отвечал, как мог.
Передача шла уже почти час, когда во время рекламной паузы к ней подошел один из продюсеров и показал какие-то бумажки. Сюзи мгновенно рассвирепела и, не выбирая слов, послала его куда подальше. Через пятнадцать минут, опять во время рекламной паузы, продюсер вернулся с новыми бумагами. На этот раз он был бледен как полотно.
Как и Сюзи.
Когда мы вернулись, чтобы сделать заключительные части передачи, Сюзи сидела с серым лицом, глядя на лежавшие у нее на коленях бумаги. Когда красный огонек сменился зеленым, она взяла себя в руки, но лицо ее оставалось каким-то потерянным. Она повернулась к камере.
– Много лет назад я начала эту передачу для того, чтобы узнать правду о моем отце. Правду я не узнала, зато обнаружила, что огромное число других людей тоже ищут правду. Так моя передача стала такой, какая она есть. Она стала поиском правды. Это передача о тех, кто ушел воевать. О тех, кто не вернулся домой. И… – она повернулась ко мне, – о тех, кто остался дома.
Если, когда мы только вышли в эфир, в этом зале и был воздух, после ее слов «кто остался дома», его не стало. Она посмотрела на лежащие у нее на коленях бумаги.
– Здесь у меня есть документы, подписанные свидетелями, из которых явствует, что те годы, в которые, как ты утверждаешь, ты воевал во Вьетнаме, на самом деле ты прохлаждался в Калифорнии. По словам свидетелей, твоим излюбленным наркотиком был ЛСД. Ты также был знаком с героином. У тебя было богатое воображение, и ты был мастер сочинять истории. У меня тут есть договор об аренде, подписанный твоим именем. Зарплатные ведомости бара, в котором ты работал. Далее, у меня есть твое свидетельство о рождении, из которого следует, что ты никогда не получал повестки в армию. Когда ты, по твоим словам, пошел служить, тебе было всего шестнадцать лет. Далее, – ее голос стал резче и громче, – у меня есть информация из довольно высоких военных источников, что в министерстве о тебе нет никаких данных. Ты не имеешь личного идентификационного номера и никогда не служил в Вооруженных силах Соединенных Штатов. Эти улики неопровержимы, – произнесла Сюзи, с трудом сдерживая рыдания.
Мне было слышно, как кровь стучит в моих ушах. Сюзи наклонилась ко мне. Глаза ее были полны боли и ярости. Жилы на лбу вздулись.
– Скажи мне, Джозеф Брукс, – она сорвалась на крик, брызжа слюной, – почему ты с такой легкостью лжешь нам? Мне? Почему твой рассказ звучит так правдиво, так убедительно? Как тебе это удалось? Или ты пролез в Ассоциацию ветеранов, наслушался чужих рассказов и теперь выдаешь их за свои?
Через два столика от нас бородатый мужчина моего возраста в черных брюках и мотоциклетных ботинках встал с бутылкой пива в руке.
– Так ты лжешь, Джо-Джо?
Я лишь покосился на него.
Он помахал бутылкой.
– Я приехал сюда из Майами. – Он покачал головой и шагнул к сцене.
Я знал, что сейчас последует, однако даже не пошевелился. Размахнувшись бутылкой, он разбил ее о мою голову. По моему лицу потекли пиво и кровь.
Женщина, возможно вдова, подошла ко мне сзади и вывалила на мою голову содержимое своей тарелки. Другой посетитель выдавил мне на лицо и грудь бутылку кетчупа.
Последней была Элли. Она стояла, качая головой, и слезы текли по ее лицу.
– Ты обещал мне, что не станешь лгать! – Она влепила мне пощечину. Потом еще одну. После чего вылила на меня целый кувшин пива, а сам кувшин разбила о мою голову. После этого все начали швыряться в меня, что попадалось под руку.
Я встал, вышел из ресторана и спустился с крыльца. Там меня уже поджидала толпа. Люди плевали в меня и кидались едой. Какой-то тощий юнец подбежал ко мне и кулаком врезал мне в губы. Я остановился рядом с моим грузовичком. Там стояли Габриэлла и Виктор, державший за ошейник Роско. Габи не понимала, что происходит, но все равно плакала.
Роско вилял хвостом. Я вытянул руку и приказал ему:
– Сидеть!
Пес послушно сел. Я сел за руль и задним ходом отъехал от ресторана. Мне вслед летели бутылки пива. По моему ветровому стеклу стекали ручьи газировки.
Порой правда настигает вас, и, когда это происходит, остается одна только боль.
Глава 36
Я взял курс на север и по дороге выбросил оба мобильника – старую раскладушку и новый смартфон – в окно. Через пару дней я уже был у своей избушки. Забрав из нее кое-какие нужные вещи, я вылил на нее десять галлонов дизельного топлива и поджег. Как только я отъехал от дома, пламя взметнулось вверх на сорок футов.
Я же покатил в ту самую кафешку в Спрюс-Пайнс, где когда-то накормил Каталину и ее ребятишек. Та официантка, похоже, сбросила несколько фунтов, которые набрала во время беременности, и теперь чувствовала себя в джинсах гораздо комфортнее. Увидев меня, она улыбнулась.
– Вам нужен столик?
Я покачал головой.
– Просто хотел вам что-то отдать.
– Правда?
Я вложил ей в руку ключи от моего грузовичка.
– Позаботься о моем парне. Хорошую мать не так-то легко найти.
– Но я не могу…
Она посмотрела на ключи, затем на грузовик и расплакалась. Рядом с ней, с лопаткой в руке, вырос ее босс.
– У тебя какие-то проблемы, приятель? – он положил мне на плечо руку и довольно грубо ее сжал. Я был вынужден отправить его в нокдаун. Он растянулся на бетонном полу, жадно хватая ртом воздух. Я повернулся, чтобы уйти, но официантка схватила меня за руку.
– Скажите, почему?..
Я поцеловал ее в лоб, сунул руки в карманы и пешком проделал десять миль до склада в Микавилле. Здесь я сел в джип и покатил на запад. Теннесси, Арканзас, Миссури, Канзас. В Айове я свернул на север и доехал до Миннесоты, а оттуда – в Канаду, где провел несколько недель. В Штаты я вернулся через Северную Дакоту. Затем миновал Монтану, Вайоминг и Колорадо.
Из Колорадо я, петляя, проехал Аризону и Нью-Мексико и, в конце концов, въехал в Мексику, на полуостров Баха. От солнца и зноя Мексики я опять свернул на север и, проехав Неваду, Орегон и Вашингтон, снова оказался в Канаде, где через Британскую Колумбию въехал на Аляску. За новостями я не следил. Не читал газет. Не слушал радио. Лишь сидя за рулем джипа, следил через ветровое стекло за дорогой. И ехал дальше. Проведя в бесцельных странствиях восемь месяцев, я одним дождливым днем оказался в Сиэтле. С того момента, как я уехал из Флориды, я не брился и не стригся.
Впрочем, хотя я упорно игнорировал новости, мне стало известно, что скандальное шоу с моим участим снискало Сюзи славу. И ее радиопередача, и телевизионное ток-шоу неизменно занимали первую строчку рейтингов по всей стране. Уличив меня во лжи, Сюзи вознеслась в стратосферу, я же удостоился ярлыка самого бессовестного шарлатана и обманщика за всю историю современных СМИ.
Спустя месяц меня занесло в северную Калифорнию. В Соному.
Я сидел за столиком уличного кафе, глядя на городскую площадь, когда веселая парочка, молодые – на вид обоим не было и тридцати – сели и заговорили о своей винодельне. И так каждое утро. Прошла неделя. Мне понравилось наблюдать за ними. Я тоже приходил каждый день, чтобы увидеть, как они держатся за руки, послушать их смех. Любовь буквально сочилась из их пор. Нет, не вязкая, липкая похоть, как у тех, кому просто нужно уединиться, а простое и светлое чувство. Полное нежности. Две молодые жизни, получающие удовольствие друг от друга и мечтающие быть вместе до конца своих дней. Они годились мне в дети, и наверно, это тоже было частью моей симпатии к ним. Однажды парень повернулся ко мне и сказал:
– Извини, что лезу к тебе с вопросами, но меня мучает любопытство. Ты сидишь здесь вот уже целую неделю. Ты всегда заказываешь две чашки кофе, одну выпиваешь, вторую выливаешь. За этим явно стоит какая-то история. И еще зажженная сигарета, которую ты не куришь.
Мы разговорились.
Так я узнал, что у них с девушкой большие проблемы. Нет, не друг с другом, а в их жизни. Из того, что я узнал, следовало, что Тим и Бекка вошли в долю с одним крупным инвестором. И хотя парочка хорошо разбирались в вине, инвестор располагал деньгами и диктовал условия. В результате их винодельня оказалась на грани банкротства.
Сидя в том кафе, я напросился к ним на работу.
– Сколько тебе лет? – поинтересовался Тим, посмотрев на меня.
– Почти шестьдесят три, – ответил я, слегка поразмышляв по этому поводу.
Было видно, что Бекка колеблется.
– Вы уверены, что справитесь? – она ладонью вытерла со лба капельки пота. – Это нелегкий труд.
– Если не справлюсь, можете меня уволить, не заплатив ни цента.
– Я бы попросил у него прощения, – без всяких колебаний ответил я.
– За что?
– За то, что не вернул его домой.
По щеке Сюзи скатилась слеза. В зале воцарилась звенящая тишина. Сюзи наклонилась ко мне и поцеловала в обе щеки, а затем, повернувшись к микрофону, произнесла:
– Это наш последний вечер здесь, на мысе Сен-Блас. Для всех, кто слушает нас, мы бы хотели посвятить эту передачу сержанту Джо-Джо Бруксу и всем другим доблестным воинам, с честью выполнявшим свой долг. – И как обычно завершила передачу своей коронной фразой. – Мы о вас помним.
Когда я вышел через парадную дверь, вокруг десятка костров стояло несколько сот человек; с пивом или кофе в руках, или, держа за руку ребенка, они слушали звучавшее из динамиков интервью. Я остановился на крыльце, и меня встретил шквал аплодисментов. Рукоплескания продолжались несколько минут. Люди подходили, чтобы обнять меня или пожать мне руку. Кто-то хотел со мной сфотографироваться. Скажу честно, я смутился. Мне казалось, я этого не достоин.
В полночь Элли отыскала меня на пляже. Я сидел и плакал. Вернее, рыдал. Размазывая по лицу слезы и сопли. Моя душа как будто вытекала из моего рта. Элли молча обняла меня и притянула к себе. В конце концов она развернула меня к себе лицом и крепко обняла. Я же выплакивал из себя всю злость и горечь, что накопились за сорок пять лет.
– Чем я могу помочь? Скажи, я сделаю что угодно, – сказала она.
Я бросил взгляд на океан, потом посмотрел на ноги.
– Я хочу, чтобы меня простил один человек.
– За что? – Она взяла в ладони мое лицо.
– За то, что я жив.
Глава 35
На следующий день Сюзи заглянула к нам, чтобы сообщить, что вчерашний выпуск собрал самую большую аудиторию за всю историю передачи. По ее словам, телекомпания решила сделать телепередачу из ресторана, причем в прямом эфире, и она пришла спросить у Элли и меня, согласны ли мы на это.
– Пожалуйста, – пожал плечами я.
– Ты уверен? – спросила Элли, помня о том, сколько душевной боли причинил мне вчерашний выпуск.
– Уверен.
Двухчасовая передача вышла в эфир в четыре часа дня. Угол ресторана был превращен в телестудию, уставленную осветительными приборами и микрофонами. Протягивая кабели, двадцать человек съемочной группы сновали между ними, как муравьи. Как только передача началась, Сюзи со свойственной ей напористостью, включив аудиозапись вчерашней передачи, освежила в моей памяти вопросы, которые задавала накануне. После чего забросала новыми. Мы с ней проговорили около получаса, прежде чем она устроила рекламную паузу. По ее окончании она продолжила свою атаку. Я отвечал, как мог.
Передача шла уже почти час, когда во время рекламной паузы к ней подошел один из продюсеров и показал какие-то бумажки. Сюзи мгновенно рассвирепела и, не выбирая слов, послала его куда подальше. Через пятнадцать минут, опять во время рекламной паузы, продюсер вернулся с новыми бумагами. На этот раз он был бледен как полотно.
Как и Сюзи.
Когда мы вернулись, чтобы сделать заключительные части передачи, Сюзи сидела с серым лицом, глядя на лежавшие у нее на коленях бумаги. Когда красный огонек сменился зеленым, она взяла себя в руки, но лицо ее оставалось каким-то потерянным. Она повернулась к камере.
– Много лет назад я начала эту передачу для того, чтобы узнать правду о моем отце. Правду я не узнала, зато обнаружила, что огромное число других людей тоже ищут правду. Так моя передача стала такой, какая она есть. Она стала поиском правды. Это передача о тех, кто ушел воевать. О тех, кто не вернулся домой. И… – она повернулась ко мне, – о тех, кто остался дома.
Если, когда мы только вышли в эфир, в этом зале и был воздух, после ее слов «кто остался дома», его не стало. Она посмотрела на лежащие у нее на коленях бумаги.
– Здесь у меня есть документы, подписанные свидетелями, из которых явствует, что те годы, в которые, как ты утверждаешь, ты воевал во Вьетнаме, на самом деле ты прохлаждался в Калифорнии. По словам свидетелей, твоим излюбленным наркотиком был ЛСД. Ты также был знаком с героином. У тебя было богатое воображение, и ты был мастер сочинять истории. У меня тут есть договор об аренде, подписанный твоим именем. Зарплатные ведомости бара, в котором ты работал. Далее, у меня есть твое свидетельство о рождении, из которого следует, что ты никогда не получал повестки в армию. Когда ты, по твоим словам, пошел служить, тебе было всего шестнадцать лет. Далее, – ее голос стал резче и громче, – у меня есть информация из довольно высоких военных источников, что в министерстве о тебе нет никаких данных. Ты не имеешь личного идентификационного номера и никогда не служил в Вооруженных силах Соединенных Штатов. Эти улики неопровержимы, – произнесла Сюзи, с трудом сдерживая рыдания.
Мне было слышно, как кровь стучит в моих ушах. Сюзи наклонилась ко мне. Глаза ее были полны боли и ярости. Жилы на лбу вздулись.
– Скажи мне, Джозеф Брукс, – она сорвалась на крик, брызжа слюной, – почему ты с такой легкостью лжешь нам? Мне? Почему твой рассказ звучит так правдиво, так убедительно? Как тебе это удалось? Или ты пролез в Ассоциацию ветеранов, наслушался чужих рассказов и теперь выдаешь их за свои?
Через два столика от нас бородатый мужчина моего возраста в черных брюках и мотоциклетных ботинках встал с бутылкой пива в руке.
– Так ты лжешь, Джо-Джо?
Я лишь покосился на него.
Он помахал бутылкой.
– Я приехал сюда из Майами. – Он покачал головой и шагнул к сцене.
Я знал, что сейчас последует, однако даже не пошевелился. Размахнувшись бутылкой, он разбил ее о мою голову. По моему лицу потекли пиво и кровь.
Женщина, возможно вдова, подошла ко мне сзади и вывалила на мою голову содержимое своей тарелки. Другой посетитель выдавил мне на лицо и грудь бутылку кетчупа.
Последней была Элли. Она стояла, качая головой, и слезы текли по ее лицу.
– Ты обещал мне, что не станешь лгать! – Она влепила мне пощечину. Потом еще одну. После чего вылила на меня целый кувшин пива, а сам кувшин разбила о мою голову. После этого все начали швыряться в меня, что попадалось под руку.
Я встал, вышел из ресторана и спустился с крыльца. Там меня уже поджидала толпа. Люди плевали в меня и кидались едой. Какой-то тощий юнец подбежал ко мне и кулаком врезал мне в губы. Я остановился рядом с моим грузовичком. Там стояли Габриэлла и Виктор, державший за ошейник Роско. Габи не понимала, что происходит, но все равно плакала.
Роско вилял хвостом. Я вытянул руку и приказал ему:
– Сидеть!
Пес послушно сел. Я сел за руль и задним ходом отъехал от ресторана. Мне вслед летели бутылки пива. По моему ветровому стеклу стекали ручьи газировки.
Порой правда настигает вас, и, когда это происходит, остается одна только боль.
Глава 36
Я взял курс на север и по дороге выбросил оба мобильника – старую раскладушку и новый смартфон – в окно. Через пару дней я уже был у своей избушки. Забрав из нее кое-какие нужные вещи, я вылил на нее десять галлонов дизельного топлива и поджег. Как только я отъехал от дома, пламя взметнулось вверх на сорок футов.
Я же покатил в ту самую кафешку в Спрюс-Пайнс, где когда-то накормил Каталину и ее ребятишек. Та официантка, похоже, сбросила несколько фунтов, которые набрала во время беременности, и теперь чувствовала себя в джинсах гораздо комфортнее. Увидев меня, она улыбнулась.
– Вам нужен столик?
Я покачал головой.
– Просто хотел вам что-то отдать.
– Правда?
Я вложил ей в руку ключи от моего грузовичка.
– Позаботься о моем парне. Хорошую мать не так-то легко найти.
– Но я не могу…
Она посмотрела на ключи, затем на грузовик и расплакалась. Рядом с ней, с лопаткой в руке, вырос ее босс.
– У тебя какие-то проблемы, приятель? – он положил мне на плечо руку и довольно грубо ее сжал. Я был вынужден отправить его в нокдаун. Он растянулся на бетонном полу, жадно хватая ртом воздух. Я повернулся, чтобы уйти, но официантка схватила меня за руку.
– Скажите, почему?..
Я поцеловал ее в лоб, сунул руки в карманы и пешком проделал десять миль до склада в Микавилле. Здесь я сел в джип и покатил на запад. Теннесси, Арканзас, Миссури, Канзас. В Айове я свернул на север и доехал до Миннесоты, а оттуда – в Канаду, где провел несколько недель. В Штаты я вернулся через Северную Дакоту. Затем миновал Монтану, Вайоминг и Колорадо.
Из Колорадо я, петляя, проехал Аризону и Нью-Мексико и, в конце концов, въехал в Мексику, на полуостров Баха. От солнца и зноя Мексики я опять свернул на север и, проехав Неваду, Орегон и Вашингтон, снова оказался в Канаде, где через Британскую Колумбию въехал на Аляску. За новостями я не следил. Не читал газет. Не слушал радио. Лишь сидя за рулем джипа, следил через ветровое стекло за дорогой. И ехал дальше. Проведя в бесцельных странствиях восемь месяцев, я одним дождливым днем оказался в Сиэтле. С того момента, как я уехал из Флориды, я не брился и не стригся.
Впрочем, хотя я упорно игнорировал новости, мне стало известно, что скандальное шоу с моим участим снискало Сюзи славу. И ее радиопередача, и телевизионное ток-шоу неизменно занимали первую строчку рейтингов по всей стране. Уличив меня во лжи, Сюзи вознеслась в стратосферу, я же удостоился ярлыка самого бессовестного шарлатана и обманщика за всю историю современных СМИ.
Спустя месяц меня занесло в северную Калифорнию. В Соному.
Я сидел за столиком уличного кафе, глядя на городскую площадь, когда веселая парочка, молодые – на вид обоим не было и тридцати – сели и заговорили о своей винодельне. И так каждое утро. Прошла неделя. Мне понравилось наблюдать за ними. Я тоже приходил каждый день, чтобы увидеть, как они держатся за руки, послушать их смех. Любовь буквально сочилась из их пор. Нет, не вязкая, липкая похоть, как у тех, кому просто нужно уединиться, а простое и светлое чувство. Полное нежности. Две молодые жизни, получающие удовольствие друг от друга и мечтающие быть вместе до конца своих дней. Они годились мне в дети, и наверно, это тоже было частью моей симпатии к ним. Однажды парень повернулся ко мне и сказал:
– Извини, что лезу к тебе с вопросами, но меня мучает любопытство. Ты сидишь здесь вот уже целую неделю. Ты всегда заказываешь две чашки кофе, одну выпиваешь, вторую выливаешь. За этим явно стоит какая-то история. И еще зажженная сигарета, которую ты не куришь.
Мы разговорились.
Так я узнал, что у них с девушкой большие проблемы. Нет, не друг с другом, а в их жизни. Из того, что я узнал, следовало, что Тим и Бекка вошли в долю с одним крупным инвестором. И хотя парочка хорошо разбирались в вине, инвестор располагал деньгами и диктовал условия. В результате их винодельня оказалась на грани банкротства.
Сидя в том кафе, я напросился к ним на работу.
– Сколько тебе лет? – поинтересовался Тим, посмотрев на меня.
– Почти шестьдесят три, – ответил я, слегка поразмышляв по этому поводу.
Было видно, что Бекка колеблется.
– Вы уверены, что справитесь? – она ладонью вытерла со лба капельки пота. – Это нелегкий труд.
– Если не справлюсь, можете меня уволить, не заплатив ни цента.