Я даже не знал, что Виктор женат. Питер показал мне пятерню.

– Что? – спросил я. – У него пятеро детей?

Питер покачал головой.

– Нет, пятеро у меня.

Тогда я посмотрел на Хавьера. Тот поднял три пальца.

Я ушел, понимая, что они трудились без нытья и жалоб, не думая о себе, благодарные уже за то, что я дал им работу. Я тряхнул головой.

– Кажется, пора учить испанский, – пробормотал я себе под нос.

На следующее утро я проснулся от рева бульдозера. Мануэль и три его приятеля вновь взялись за работу. Я вынул телефон и набрал номер брата. Тот не ответил, и тогда я оставил ему голосовое сообщение.

– Бобби, ты говорил, что если мне что-то понадобится… Мне нужна твоя помощь в одном деле с гражданством. Тут у меня есть кое-какие ребята. Понятное дело, нелегалы. Но если их отправить домой, их там ждет жестокая смерть, а возможно, и смерть их детей. Причина долгая и запутанная и связана со мной. Ты только скажи мне, с чего начинать процесс. Я все оплачу сам. Ты, главное, укажи мне верное направление, а потом помоги преодолеть бюрократические препоны, если таковые возникнут.



Я стоял на крыльце ресторана. Ноздри мне щекотали восхитительные ароматы кофе. Они были в чем-то сродни азбуке Морзе – с их помощью Элли выстукивала мне приглашение. Без всяких слов, она как будто шептала мне:

– Приди ко мне, побудь со мной рядом.

Было в этом нечто невинное, вроде любовной записки подростка, и одновременно нежное и настойчивое, как скользнувшая под одеяло рука. В юности Элли была красавицей. Помнится, буквально на моих глазах прямые линии ее тела превращались в плавные изгибы. За время же моего отсутствия она превратилась в женщину, познала невзгоды, взрастила в себе силу духа. Сейчас она была на пике своей женственности. Ее нельзя было не заметить. Ни та угловатая школьница Элли, ни Элли с формами, ни сильная духом Элли не могли тягаться с Элли нынешней.

Мы с ней вдвоем гуляли по пляжу. Взяв меня под руку, она буквально бомбардировала меня вопросами о моей жизни. Я отвечал, как мог. Когда же мне не хватило слов, мы просто шли молча, и она, похоже, не возражала.

Несмотря на возраст и время, виски и драки, мои удачные и не очень деловые начинания, деньги и одиночество, прикосновения ее тела, ее запах вновь будили во мне образы моей прежней жизни, которые я долгие годы пытался не замечать.

Однажды она обняла меня за талию и, встав пальцами ног на мои, прижалась грудью к моей груди.

– Это так трудно? – спросила она.

– Что именно?

– Оглядываться назад.

– Это напоминание.

– О чем?

– Когда я был там, у нас возникала передышка, несколько дней в тылу. Помнится, опускались сумерки, и единственным звуком был мерный рокот прибоя. Я, бывало, сидел на дюнах под пальмами, подперев голову ладонями, и пытался вспомнить твое лицо. Как пахли твои волосы. Вспоминал вкус твоих губ. Затем я смотрел на свои руки и задавал себе простой вопрос, на который не было ответа:

– Смогу ли я вернуться к прежней жизни?

Иногда Элли было это тяжело слышать. Иногда она плакала и обнимала меня. Или же внезапно останавливалась, чтобы меня поцеловать. Как будто пыталась восполнить потерянные годы.

И еще были ночи. Она сказала Каталине, что той нет необходимости нести вахту на моем крыльце, пусть она лучше высыпается. А сама тем временем забиралась ко мне в постель. Если вы думаете, что в этом было что-то сексуальное, то вы ошибаетесь. Нет, в принципе я был бы не против, но стоило мне закрыть глаза, как я проваливался в сон, и мое тело вспоминало то, что забыло мое сознание.

Элли сжимала меня в объятиях, пока я исходил потом, трясся и кричал во сне. Иногда, проснувшись, я, к своему удивлению, видел рядом со своим ее лицо и написанный на нем ужас, хотя она и пыталась его скрыть. Было видно: эти ночи убедили ее в том, что меня долгие годы терзало нечто такое, что я пережил в прошлом. Ночь за ночью она льнула ко мне, прижимала меня к себе, обвивалась вокруг меня, словно виноградная лоза. Постепенно мой сон стал спокойнее, чего со мной не было уже долгое время.



Между тем до открытия ресторана оставалось менее двух недель. Однажды после обеда Элли застала меня в туалете, где я красил одну из кабинок. С лукавой улыбкой на лице она прислонилась к стене.

– У тебя найдется минутка?

Я ополоснул кисть и вышел к ней на улицу. Вместе мы подошли к моему грузовику.

– Будь добр, дай мне ключи, – попросила она и протянула руку.

Я заколебался.

– Вообще-то я не люблю, когда кто-то другой водит мой грузовик.

– Джозеф, живо гони мне ключи. Нечего строить из себя большого начальника.

Я протянул ей ключи, и она отвезла нас в Апалачиколу. В городе она кривыми узкими улочками доехала до полуразрушенного дома, на который оставалось разве что плеснуть бензином и поднести к нему спичку. За домом стоял небольшой, немного покосившийся гараж. Остановив перед ним грузовик, Элли сказала:

– Он, конечно, не в лучшем своем виде, но сейчас у меня на него просто нет денег. Я подумывала, а не взять ли мне кредит, чтобы привести его в божеский вид, но думаю, этим мог бы заняться и ты сам. – Она взялась за дверную ручку. – Это как с теми лошадками, застывшими во времени.

Она подняла гаражную дверь.


Внутри, под куском рыжего брезента, стояла машина. Хотя все четыре колеса были спущены, а шины высохли и начали крошиться, корпус я узнал с первого взгляда. Просто мои глаза отказывались поверить, что под куском брезента было именно то, что они видели.

– Это?..

Элли вновь улыбнулась лукавой улыбкой и принялась стаскивать брезент. Я застыл, разинув рот. Это был он, мой «Корвет», 1967 года выпуска. Тот самый, который я, перед тем как уехать, отдал Элли. Теперь ему было пятьдесят лет. Я не знал, что сказать. Элли сунула руку в карман и положила мне в ладонь те самые ключи, которые я вручил ей в день моего отъезда. Она посмотрела сначала на машину, затем на меня.

– Если ты спросишь эти 550 лошадиных сил, чего им хочется, они наверняка скажут: «Старина, включай мотор, давай прокатимся с ветерком!»

Я посмотрел на ключи и кивнул. Слов не было, одни эмоции. Взяв мое лицо в свои ладони, Элли встала на цыпочки и поцеловала в щеку. Затем в губы. Затем еще раз. Если я когда-то ее любил, похоже, я был готов влюбиться в нее снова. Посмотрев на нее сверху вниз, я обнял ее за талию.

– Элли, детка, я должен кое-что тебе сказать.

– Что именно?

– Я в тебя влюблен. По уши.

Она поцеловала меня. Нежно-нежно.

– Замечательно.

– Ты поцелуешь меня еще раз?

– Поцелуи, конечно, хорошая вещь, – сказала она, наконец отстраняясь от меня, – но и все остальное тоже идет на лад. Я права? Или ты не заметил?

Я покачал головой и открыл дверь машины.

Поскольку все четыре колеса были спущены, сдвинуть «Корвет» с места мы никак не могли. Поэтому ограничились тем, что стерли с сидений пыль, опустили верх, и я сел за руль. Элли положила ноги на приборную доску, и мы с ней прогорланили «Баловня судьбы», потом «Американский пирог»[20] и даже чокнулись воображаемыми стаканами виски.

И в этот момент омертвевшая часть моего сердца ожила. Оно вновь забилось, как когда-то в юности. Наполнилось чувством. Я сидел, слушая, как Элли поет, смотрел, как пальцы ее ног выбивают ритм на приборной доске. И мое холодное, серое сердце вновь становилось теплым и красным.

Что было одновременно и хорошо, и плохо. Нет, конечно, ощущать происходившие во мне перемены было ужасно приятно. Но, сидя в машине рядом с Элли, я также чувствовал, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Как будто за моей спиной по-прежнему маячит тень. Если хорошее и вернулась, это не значит, что все плохое ушло.





Глава 32




По настоянию Элли я взял неделю «отпуска» от работ в ресторане и, закатав рукава, посвятил себя целиком и полностью «Корвету». В поисках нужных мне запчастей я объездил всю Апалачиколу и близлежащие города – Порт-Сент-Джо и Таллахасси. Кстати, с самого первого дня у меня был помощник. Диего. Мальчонка был любопытен и, как мне казалось, наделен природным чутьем в том, что касалось механики. Он помог мне вытащить мотор. Совместными усилиями мы отмыли его в кислоте и запустили заново. Установили новые кольца, прокладки, пробки, провода, шланги.

По словам Элли, она когда-то раз в месяц ездила на нем, правда, очень и очень давно. Лет десять назад. За это время все, что могло сгнить, сгнило. Мы с Диего вылили все жидкости, заменили подшипники, тормозные колодки, роторы и купили новый комплект шин «гудиер». Если мне нужен был какой-то инструмент, например, гаечный ключ или же лоскут ветоши, Диего был уже тут как тут и держал необходимую вещь наготове. В свою очередь, я объяснял ему все свои действия, а вскоре уже разрешал кое-что делать своими руками.

После целого дня трудов по локоть в грязи «Корвет» начал блестеть боками. И хотя некоторые хромированные части проржавели, мне не хватило духа их заменить. Натяжной верх был грязноват и грозил в ближайшее время рассыпаться от ветхости, однако я смотрел на него теми же глазами, что и на хром. Я просто не мог заставить себя выбросить его лишь потому, что он был стар и утратил прежний блеск.

До открытия ресторана оставалось меньше недели. Я позволил Диего самому установить аккумулятор, после чего мы устроились на сиденьях. Я взялся за рычаг коробки скоростей, он повернул ключ зажигания. Наш красавец тотчас взревел мотором. Я сидел и слушал музыку моей юности. Физиономия Диего расплылась в улыбке от уха до уха. Я полотенцем стер с рук машинное масло, сдвинул на нос солнечные очки, опустил верх, и мы с ним прокатились по городу. На окраине я свернул на 30-ю дорогу, переключился на вторую скорость, довел мотор до 6000 оборотов в минуту, отпустил рычаг и весь оставшийся путь жег резину. Подкатив к ресторану, я остановился, но мотор выключать не стал. К нам выбежала Элли и протянула Диего свой фартук.

– Скажи своей маме, что я скоро вернусь.

В эти минуты она была копия той девчонки, которую я когда-то знал. До наступления ночи я намотал на одометре триста миль. Мы катились с ней вдоль берега, а солнце садилось в Мексиканский залив. Откинув голову на подголовник и закрыв глаза, Элли подставила ветру лицо, и тот трепал ей волосы. Я вел машину правой рукой, а левой рассекал ветер. Когда стемнело, мы остановились на берегу. Сверху на нас смотрела луна, сияли звезды. Элли прильнула ко мне. Мы оба молчали, впитывая в себя то, что когда-то давно покинуло нас обоих.

Мы просидели так почти час. Потом Элли повернулась и посмотрела на меня.

– И как давно мы вернулись друг к другу?

– Пару месяцев назад.

Она покачала головой.

– Четыре месяца. Семь дней. Два часа.

Не зная, к чему она клонит, я улыбнулся.

– Пусть будет по-твоему.

Она положила ладонь мне на грудь.

– И за все это время ты ни разу не захотел быть со мной. Почему?

Хороший вопрос. В отличие от ответа на него. Я уже было собрался что-то сказать, но она меня перебила.

– Я же, как минимум, сотню раз намекала тебе, правда, безрезультатно. И теперь меня мучает вопрос: может, ты растерял свое моджо[21]?